Zeal with the pomegranate
| Вид материала | Документы |
The ilkhom theatre
tashkent uzbekistan
ecstasy WITH
THE POMEGRANATE
BY MARK WEIL AND DMITRY TIKHOMIROV
ENGLISH-RUSSIAN TEXT
FOR SUBTITLES
PAKHTAKORSKAYA STREET, BUILDING 5
700011, TASHKENT, UZBEKISTAN
TEL: +998 71 1440403
E-MAIL: ilkhom@ilkhom.com
www.ilkhom.com
Ver.
| ENGLISH | RUSSIAN |
| Mark Weil, Dmitriy Tikhomirov Zeal with the pomegranateStories of a forgotten time and the paintings of Aleksandr Nikolaev (Usto Mumin) Featuring Music by Artem Kim, choreography by David Russive, and stage design by Babur Ismailov. The action takes place the summer of 1916 through October of 1917 in Tashkent. The Epilogue – many years later Despite the usage of documentary materials and a series of works by Aleksandr Nikolaev, the authors request that there be no parallels or direct analogies drawn to either the painters’ real biography or the biographies of other historical figures present in the story. List of Characters: Aleksandr Vasilevich Nezhdanov, the painter. His second name, a pseudonym, is – Usto. Valerian Petrovich Byaltsev, The Colonel Sergey Vladimirovich Zhvyaginsev, the Colonel’s adjutant Vasiliy Skoroukhin: Lance corporal, batman to the Colonel. Alisher: 1st bocha (dancer) Salakhutdin: 2nd bocha Makhmud: 3rd bocha. Karim: 4th bocha. Nodira: girl- bocha Takhir: a former bocha and owner of the Choi-Khona (Uzbek Tea-house). He maintains a group of bochas. Wife of Colonel Byaltsev: Elena Vladimirovna Byaltsev A Woman from the Old City (Muslim part of town) Ecstasy: a ritual performed with the purpose of bringing one’s self to a state of mystical ecstasy, a divine state of being. Sufis (loud and quiet) attempted to reach that state through breathing exercises, production of noise, movement, as well as smoking of particular hallucinogenic grasses. Once plunged into the desired state of being, they’d yell-sing emotional poetic phrases. The thoughts that appeared deep inside them excited them and excited their emotions, opening up doors to the subconscious and resulting in revelations. | Спектакль «Радение с гранатом» создавался по воле случая в год: 140 летия Нового Ташкента – рубежа времени, вдохнувшего в многовековую летопись города новую историю, превратившего Ташкент в столицу и почти трёхмиллионный мегаполис. 110 летия Александра Николаева (Усто Мумина) – легендарного художника, вдохновившего нас на создание спектакля. 100 летия Рахима Кариева – подлинного деятеля искусств - первого, не смотря на свой преклоный возраст и сопротивление советской системы образца 1970гг, поддержавшего рождение театра «Ильхом». 30 летия «Ильхома», культового театра уже не одного поколения зрителей. Родившегося и обретшего своё место в мире, возможно благодаря перечисленным выше событиям... Марк Вайль, Дмитрий Тихомиров Радение с гранатом* Фантазия на темы исчезнувшего времени и живописи художника Александра Николаева (Усто Мумина). Музыка Артёма Кима Хореография Дэвида Руссива Сценография Бабура Исмаилова. Действие происходит с мая 1916 г. по октябрь 1917 г. в Ташкенте. Эпилог - много лет спустя. Несмотря на зримое присутствие работ Александра Николаева, ставших главным источником нашего вдохновения, неоднократное использование в тексте документального материала, авторы просят не проводить прямые аналогии с биографией художника и другими, реально жившими в его время, людьми. Даты целого ряда событий сознательно изменены в пространстве художественного вымысла. Действующие лица: Нежданов Александр Васильевич, художник. Второе его имя – псевдоним: Усто Бяльцев Валерьян Петрович, полковник Звягинцев Сергей Владимирович, адъютант полковника Василий Скороухин, денщик Бяльцева. Алишер, 1 бача Салахутдин, 2 бача Махмуд, 3 бача Карим, 4 бача Нодира, девочка-бача Тахир, чайханщик, бывший танцор. Содержит группу бачей. Жена полковника - Бяльцева Елена Владимировна Женщины в паранджах из Старого города (мусульманской части Ташкента), солдаты Российского гарнизона в Туркестане. * Радение – радость, объясняет слово словарь Даля. Состояние экстаза, приближающего человека к божественному состоянию, - так чувствовали суть радения суфии. Они стремились к нему всеми возможными для них путями. Погружаясь в состояние радения, суфии выкрикивали и пропевали эмоциональные поэтические фразы, приближаясь к подсознательному, приближаясь к откровениям. |
| Prologue Nezhdanov. (Alone, half-turned to the audience, not addressing anyone in particular. He speaks softly.). The story of my life has not been captured in memoirs or the pages of diaries. I destroyed all my writings back in 1920, right after I had my first share of troubles with the government. I never wrote again, I realized that my writings could be used against me. People were prosecuted in my time for loving the people and the things that I loved. If you want to know me – then look at my paintings, if there is still any left. There are many mysteries there. Even for my own self. I am not sure if things have turned for the better after I passed. The visible world may change, but not everyone can reach love and eternity. Almost never. I will speak of that which I can remember, and of that which needs telling. For the very first and the very last time. 1. May 1916. The scene with the Parandja (Burqa or the Muslim veil). Nezhdanov, Alisher. Late evening. Nezhdanov is holding a camera. Alisher is also in the room. We see several silent figures applying body oils and essences to his skin. They then clothe him in gowns with beautifully crafted details, as if they are preparing him not for a Bazm, a public dance, but for a ritual. Although could this long-gone dance not be perceived as a ritual, when it so potently affects the secret feelings and desires of the participators of the night zeal under the starry skies of Turkistan? Alisher: Have you ever tried on a real Parandja? Nezhdanov: No, never. Alisher: Try it on. This one is authentic, made of horsehair. It’s easy to breathe in and the sun does not hurt your eyes as much during the daytime. Nezhdanov: Parandja… Is it true that it was brought to Tashkent from Paris? Alisher: I don’t know. Is Paris – a city? Nezhdanov Nods.Alisher: What do they have there…? Nezhdanov: The Eiffel Tower and café chantant. Alisher: What is that? Nezhdanov: It’s similar to what Choi-Khona is here. Alisher: Paris is a funny name for a city. Nezhdanov: It’s not any funnier than Tashkent. They are both built out of stone. Paris is made out of white stone, and Tashkent is made out of clay… Alisher: Yes, my parents were told that in Tashkent, homes are made from the ground. Nezhdanov: The beautiful city of Venice is built on the Pine trees brought from Russia. St. Petersburg was built on a swamp… That’s why you often feel so gloomy being there. Beauty is full of mysteries. Alisher: Are you from St. Petersburg? Nezhdanov: Not exactly... Here, the sun is always shining… I like that… Alisher: Parandja has saved me many times. You can use it to pick something up from the market. You just become invisible. May 1916. Do you know how many men wear parandja and sneak into the Ichkar (women’s side of the house) or come to the Bazm at the Teahouse? Nezhdanov: I want to disappear and be invisible... Tea-house in Sebzar Nezhdanov puts on the Parandja. Alisher: Nah, I don’t think you can pull it off. I can tell you are not from around here. Nezhdanov: Aren’t you Russian too? Otherwise how would you speak it so well... I was able to distinguish you almost immediately. Alisher: Nezhdanov: Where are your parents now? Alisher: You are a strange Russian… Nezhdanov: I serve in the Turkistan’s army. Alisher: Why aren’t you wearing a uniform? Nezhdanov: I am an artist. I paint. Alisher: What kinds of things do you paint? Nezhdanov: Well, for example, I paint soldiers and Generals during their military marches. Alisher: Is that all? Nezhdanov: Sometimes I can also paint nature or people. Alisher: Islam forbids you to paint people... Nezhdanov: What about painting their souls, their dreams? Alisher: I don’t know… You are strange… Nezhdanov: Alisher: Are you looking for him here? Nezhdanov: I am looking for him everywhere. Alisher: I have to go now. Nezhdanov: How much? Alisher. Ask Takhir… he owns this place. (exits) Nezhdanov (alone). God, if you have ascended him to heaven alive, like the prophet Iliya – give me a sign. But if you do not bring him back, I will not be able to find a way out of this labyrinth of windowless clay walls over which I can only see branches of trees. The branches that hang like fishing rods and fish... – me… I want to disappear and be invisible. 2. The barracks of Turkietanian military region. The first letter of Byaltsev (B) to his wife Elena (Е). Byaltsev imagines his wife sitting at the piano and teaching their son Mitya how to hit high notes. The music suddenly turns into “May” by P. Tschaykovsky. Byaltsev. My dear Elena... After two weeks on the road, I The local community is preparing for the celebration of the 50th anniversary of the New Tashkent. We are Naturally, artist Verechyagin will be most prominently featured. We want to put the paintings up right here, in the fortress, and create open access to any visitor as a sign of trust and correlation between the two cities. The Old Muslim town and the New Tashkent built by Russians… I’ll be waiting for your arrival. Kiss little Mitya for me. No, I take that back. You pour enough affection on him as it is. Tell him that his Father loves him and firmly shake his hand for me. *** The Colonel and his adjutant Sergey Zhvyaginsev are walking alongside the inner wall of the fortress. The soldiers in white uniforms, prompted by a subtle hint from an unseen Nezhdanov (the exbibition’s organizer), one by one take out golden baguettes of various sizes. Sergey explains the concept behind the exhibition as he walks. Everyone seems a little distracted, their thoughts far from what is happening. When the baguettes are put up against the wall, paintings appear within them. In the first scene, it is possible to simply project the paintings onto the wall. In the following scenes however, the main characters in the paintings of A. Nikolaev (Usto Mumin) will come to life inside the landscape of each particular scene. Some sort of action will occur inside a painting, a dance or a pantomime, the actors will install various images. Zhvyaginsev. The first part will be dedicated to the new Tashkent, the plan of the city, which essentially copies the construction of the streets in St. Petersburg. The soldiers come out with the baguettes: they look for the best spots to place the paintings, putting the paintings up against various parts of the wall. Inside the baguettes are: photographs of the alley square, a lady who is taking a walk, colonial military mansions, family portraits, an Uzbek family inside a photo-studio. Colonel. Sergei. Yes, photography has become quite popular here. Inside the baguette appears an image of Byaltsev’s wife - Elena. Еlena. Have you seen Mitya’s photograph, the one that I gave to you when you left, or were you too busy as usual? Byaltsev. Yes, yes I saw it. Еlena. That is Mitya playing the part of an angel at our country house play. Ilya Alekseevich Mamontov took that picture – our country house neighbor. Little Mitya was very popular in that play... Byaltsev. Don’t you ruin that boy? I do not like it when boys play the parts of angels. Girls are much more appropriate to having curls on their heads. Еlena. Serving in the army is ruining you, Byaltsev. Did you remember to take a picture of the electric streetcar that was recently put to work in Tashkent? A soldier puts the baguette up to the wall: a streetcar appears coming down the street... Byaltsev. If only you knew, Elena, how hard the Russian engineers have to work Russians pray much less, and work much more than the locals, who Rail tracks are the least of what has been brought here... Еlena. Is it true that the spring over there is like an early fall – a time of poisonous scorpions with their bites most lethal at the time… And is it true that they nest inside the clay walls that surround Byaltsev. Who is scaring you so much? Not the good helper Ilya Alekseevich – our country house neighbor? Еlena. You are becoming much too caustic. What irritates you about Ilya Alekseevich so? Byaltsev. I’m sorry. Vasiliy Vasilyevich Vereshyagin – a rare, rare master… Look at all those details! What any other local has left such greatness in their paintings? Sergei. Well, the locals have once built this greatness. Byaltsev. Have once built! Now it has all crumbled... Now, there is nothing even remotely similar left. Moves on to the next painting. Sergey. “The warrior from Kokand” Byaltsev. Look at him... how robust he is. Look at his shoulders, his eyes, his gaze. He looks as if he is ready to jump and cut your throat at any moment. Sergei. Yes, he is incredible... Byaltsev. Incredible? He is an enemy! He may be standing alone, but Half a century later, everyone still thinks that there was no war and no victims. Everyone thinks that Russians have always been here... At the third painting. Sergei. «The Day of Success» (the painting shows Turkistanian warriors holding up trophies: heads cut off the Russian soldiers, which they hold by their hairs). Byaltsev. Sergei. «The Day of Failure» (the painting shows Russian soldiers looking at the pile of Turkistanian warriors’ bodies they’ve stabbed). Byaltsev. What cruelty. Is it really necessary to remind everyone of the spilled blood? Our goal was to strengthen the borders of the Russian empire. We had to get there before the British who were coming through Afghanistan to the south of the Russian border. Elena. Valeryan, take care of yourself. You know that you’ve got to be careful. Your predecessor rushed with the introduction of official papers in the Russian language and You can’t do everything; you can’t water all the deserts at once... Byaltsev. Why do I even need to rent a house if it does not have the warmth of your and Mitya’s presence? Amazing girl Next to the painting “ Bocha”. Amazing girl – her face open and her gaze gentle. It is amazing that the artist was able to get her to pose with an open and so charming face. Sergei. That is not a girl – it is a boy... a young man. Men dance here, they are called bochas.... Like in the Beijing opera... Byaltsev. This is - a boy? This is Vereshyagin’s painting? - Yes, it is. Byaltsev. I don’t quite see what the artist found so interesting in this subject. Sergey Zhvyaginsev helplessly looks over at Nezhdanov who is standing in the shade. Nezhdanov (calmly). This painting The light coming from the open door is very successfully created. It was obtained by Tretyakov and displayed in his gallery. Byaltsev. Sergey. It was chosen by specialists. Byaltsev. It was paid for by the military department and therefore I get to make the final decision. Sergey. Please allow me to introduce you the official painter, assigned to the Turkistanian military region: Nezhdanov Aleksandr Vasilevich. Byaltsev. Nice to meet you. Are you the successor of Vereshyagin? Nezhdanov. I am more of a graphite user … I paint what I see… The painting is replaced by a landscape. Byaltsev. A painter in the army – is rather unusual – discipline seems to not be your strong point. Byaltsev. And what do you paint? Your paintings are here too, isn’t that right? Byaltsev. Vereshyagin’s paintings of enemies were much more masculine. It would be a pity to shoot at this one. What about the current life of the army, Mr. army-artist? A Graphite: Naked soldiers are bathing their horses in the river (here we could devise and stylize Nikolaev’s series of paintings «sketches of soldiers lives in the barracks», which was destroyed back in the 20’s ). Half-unclothed soldiers that looks like Vasiliy Skoroukhin, wringing out soldier’s undergarments. There are a lot of undergarments – from the entire barrack. The soldiers wring out a pile of boiled undergarments, energetically and joyfully slapping it against the wooden tub and each other, playing and hanging white sheets. Zvyaginsev «Look at yourself! Byaltsev Is that all that you’ve managed to paint using the military money during your service, Mr. Vereshyagin? Nezhdanov. I am – Aleksandr Nezhdanov. Byaltsev. I am sorry Mr. Nezhdanov. Nezhdanov. No, that is not all. Byaltsev. It is fascinating the Turkistanian sun effects on you, artists. Byaltsev. Why? Have I offended you? Nezhdanov. No. I have finally made a decision. Byaltsev. Why now, when I’ve only just begun my duties? Nezhdanov. I suppose that is what Allah wanted, and the time came for me to leave. Byaltsev. Is this an eastern philosophy of some kind? You must write an official request. This decision does not lie in my hands, but in the hands of the high court/military department in St. Petersburg. Are you not worried about your future career? Nezhdanov. No, I am not. Byaltsev. I heard that Russians change when they come to Tashkent... but now I can it see for myself. Sergey Zhvyaginsev You, Byaltsev. I must warn you, until the final decision is made of your case you are still considered to be in service. Nezhdanov I want to disappear. I want to be invisible. Tea-house on Sebzar. Within the first measures of the dance come in the Choi-Khona owner Takhir, Colonel Byaltsev, Colonel’s adjutant Sergey Zhvyaginsev and Lance corporal Vasiliy Skoroukhin. Choi-Kohna owner Welcome! As-salyam-aleyman-it-tabahl-ghudah. Sergei. That is not how they greet Muslims or their own locals, but the unfaithful Choi-Khona owner. You already know a lot about us, but you do not know everything... Thank you for visiting us... You will be comfortable Vasiliy. Like inside a parandja. Byaltsev. Is there a reason why we should hide our faces? Choi-Khona owner. That is up to you... Byaltsev. Forgive me, I am new to Tashkent and am just now starting to get to know the local traditions. Owner. Some desire to be invisible to others. The dance continues... Parandjas fall off, underneath we see young men with long natural, wavy hair. Their movements hypnotize and mesmerize the observers... Suddenly a stranger joins them. Alisher Where did you come from? The Stranger. Where did you come from? Karim. We don’t know you. The Stranger. I am new and I came here to dance. Makhzum. Can you dance? Stranger. Can you dance? Alisher. He you – bold guy, look at me. Stranger. Look yourself if you want to. Alisher. Wait! Salakhutdin. Leave him alone. We’ll deal with it later. After the dance. Byaltsev. There is a really pretty girl dancing on the right there. Sergey. You are mistaken, V Byaltsev. I cannot possibly mistake a man for a girl. Sergei. They are not men yet – it is a delicate age - adolescence. Byaltsev. A delicate age you say. Boys – bocha. Why aren’t there any girls who dance? Sergei. That is the tradition in the East. Vasiliy. I, gracious Colonel, have once gotten myself into trouble. Back when I did not know how everything was here, I came to this Choi-Khona for the first time. I was sitting here after the Bazm, drinking tea – I came up to one of them telling her something. She didn’t say anything back, most of them don’t speak Russian. I continued to talk to her, I looked into her eyes and reached for her little hand… She smiled but did not give me her hand. I was not suspicious of anything… But he – she… came up to me and looked into my eyes, and I saw this electricity, this fire... Byaltsev. Continue your story tomorrow Vasiliy will you... Vasiliy. I’ve already said everything. It’s miserable, you’re going to work and every woman around you is wrapped in bags. They don’t speak our language; I don’t speak theirs. The only thing left is to get to know them by touch… What if you accidentally get an old woman? Byaltsev. See you tomorrow...it’s getting late. Nezhdanov: Can you help me find a place to stay somewhere in the Old City? Not too expensive and perhaps with a small garden? Choi-Khona owner: Are you allowed to stay outside of the barracks? Nezhdanov: I do not live in the barracks – I live in the New Tashkent Choi-Khona owner: You are not afraid? Nezhdanov: Who should I be afraid of – the locals? Are we supposed to be enemies? Choi-Khona owner: We are all in the hands of Allah. Nezhdanov: So what do you think? Choi-Khona owner: There is a garden, behind the Choi-Khona with a summer living construction. You can live there when it’s warm but I can’t guarantee that it will be livable during the winter. Nezhdanov: I can figure something out for wintertime. Choi-Khona owner: Oh, Russian, I do not know why I am Nezhdanov It is great… 4. The Garden. Nadira (a girl dressed like a boy). I saw my brother during one spring in the garden once. Slumber sweetly shut his eyes and carried him into the land of unattainable dreams. His body called to me with a musk luster, dressed in clothing of the color of the mountain river. I looked away, to avoid giving into sin. For my brother is not even a young man and he is too handsome for someone like me! Salakhutdin Who are you?... Nodira. I am - Nodir… Salakhutdin. Was it you who dared to dance with us today? What do you want? Nodira. I want to dance... I want to be like the fire and the wind! Salakhutdin. Have you ever tried to pee into the fire against the wind? Nodira Me? How?.. Salakhutdin. Try that without wetting yourself. Looking at each other. Nodira: I like you. Salakhutdin: Well I don’t like you! We already have one boy who looks like a girl, and I don’t like him. Nodira: You are just mad because I danced better than you at the Bazm! Salakhutdin: If you’ve decided to bother me, it’s useless! There is nobody here – I can hit you! Nodira: Why would you hit me? Salakhutdin: Because I do not like you! Nodira: What am I? Salakhutdin. You are – a girl! Nodira: Let me go! Salakhutdin. Now you are going to go through Makhalya naked! He suddenly freezes not believing his own eyes. You are…. a real girl? Nodira: I am. I cut off my hair but it will grow back and I will look like Nodira again. I can spin for so long, longer than Salakhutdin: You are…. a real girl. Nodira: Don’t tell anyone, I beg of you.... If you are a real man, you won’t tell anyone. Runs away. Painter’s Garden. Choi-Khona Owner: Here it is, the garden that I’ve told you about. You can stay here for now. Nezhdanov: Why did you say that you did not anticipate anything good from my proximity? Choi-Khona Owner: Just… a feeling. Nezhdanov: I would like to paint your dancers. Will you let me do that? Choi-Khona Owner: Our law forbids painting people. Nezhdanov: What about dancing? It is also an art. Choi-Khona Owner: You think that you can depict a prophet the size of a bee? Nezhdanov: If the perspective demands that… Choi-Khona Owner: Dance is far more natural art – when we dance we become closer to Allah. Nezhdanov: I want to paint people’s dreams and aspirations. Choi-Khona Owner: Do you know how much people pay to get closer to us? Nezhdanov: I can pay. Choi-Khona Owner: It can cost your entire fortune. Nezhdanov: I don’t have a fortune. Choi-Khona Owner: Then how will you pay? Nezhdanov: I will make paintings, sell my work... Choi-Khona Owner: That means you will never pay... Why did you come to the Old City? Nezhdanov: Choi-Khona Owner: I don’t understand. I am also looking for someone here. Choi-Khona Owner: Does he live here? Nezhdanov: I do not know.... Choi-Khona Owner: What is his name, maybe I can help you find him? The following monologue, can all be played out through a dance. Perhaps around a large heavy led kettle. Nezhdanov: His name? I did not have a chance to ask for his name. I have only just arrived and could not speak I followed him like a hungry cat Suddenly they both stopped I turned away and I was overcome by a strange fervor that disallowed me to listen to reason, which told me that I should leave. It is impossible to not seem suspicious when you are a foreigner in the Old Muslim part of town. Nevertheless I remained in my place. The duval (clay walls) was After that he went into the far corner of the yard and soon came back with a big heavy kettle. I wanted him to notice me, but he went straight to the shallow river I went down to the river and lied down. He noticed me, but did not turn around and continued to rub the walls of the kettle with sand. The kettle made soft ringing noise. I continued to watch him, the movement of the muscles in his hands and arms, hidden beneath soft young skin. He could have been a great model for painting. His body was finely defined: the shape of his eyes, his elongated oval face, the Adam’s apple in his throat, and his body with every muscle distinct in its place. I do not remember whether it was the heat or the feelings that arose in me…but I finally gave in to slumber. When I opened my eyes, I was alone. Owner. Chillia – is the hottest time of summer. In this time people see mirages. Maybe you’ve made him up? Nezhdanov. I don’t know… Owner. You are such a meek man. In Uzbek we call it - Mumin. Owner. Go on and paint your dreams then, if you are a true artist – a true Usto. 6. July 1916 Tea-house in Sebzar Salakhutdin. What do these uncircumcised ones want from us at this hour? Alisher. Do they bother you? They are precise in their payments. Karim. They fear of somebody telling on them and their visits… Salakhutdin. Especially this one..? Makhmud. His name is Sergey. He is assistant to Byaltsev. He wouldn’t leave me alone last time. What are the songs that you sing...How am I supposed to know? Old songs. We learn them and sing. The owner Takhir. Salom. I am glad that you have stopped by today. It’s been almost a week since your last visit Sergei. I couldn’t sleep. I just came by to pay for my last visit with the Colonel (gives him money, than seeing Nezhdanov turns red). Nezhdanov. Do not worry, I will not tell anyone that I saw you here. Sergei. Do you consider my visit here depraved? Nezhdanov. That is not what I meant. Would you like me to give you a commandment: the forbidden fruit is sweet – do not be afraid to collect it. Sergei. You need to come to work; the document of your discharge has not been officially signed yet. Nezhdanov. I signed it myself already. Nezhdanov leaves. Takhir. Would you like to order a dance? Zvyaginsev shakes his head. Тakhir looks straight at him and ignores his gesture. Takhir. Who would you like me to call: 7. Takhir - In my past life, I was a slave merchant. The slaves were delivered to me from many different places, and I would find them their masters. Once, a young man was brought to me from the Middle Sea. When I took him to the Bazaar, I noticed how the passing-by women and even men would slower their strides. At noon, a young high-ranking warrior arrived on his horse to us and asked me how much I was selling the slave-boy for. Upon noticing his swift and enthralled gaze, I named a very high price for the boy. The warrior did not say anything but extended his hand with a bag of money, about a quarter of the payment that I had asked... The next day, he reappeared on his horse, glanced at the boy, extended another bag of money and left. The same happened on the third day. I understood that he not only wanted him as a good, but was also incredibly infatuated by his beauty. I realized that the warrior didn’t have the money that I’ve asked. He was giving me the money to ensure that I did not sell the slave and was prolonging the minutes he would see him again. Having already received a large sum of it, I’ve decided to give the slave-boy to the warrior. The people showed me where he lived and by nighttime I knocked on his gates. Upon seeing us, the young warrior seemed very surprised, then he blushed and seemed to get embarrassed. I came up with a pretext that there were people who wanted to take the boy away and harm him and I asked if the warrior would not mind keeping the boy under his protection for a little while. He agreed and offered me to come inside. I, however, said that I had some business to attend to and left. I came home, prayed and upon preparing for sleep wondered contentedly how the life of the young slave would change in the home of the young warrior. I almost slept when the young slave ran inside crying. What happened? Who has upset you? Not the young warrior? No, - exclaimed the boy, - he was very kind: he made me dinner, bathed me in warm water, made my bed, and even decorated my room with flowers. He asked me if he could stay near me and I agreed. The warrior kneeled his head on the pillow and said: how divine is your beauty and how low are my desires for you. I am not worthy of your youth and your beauty. His heart was beating really fast and loud throughout the whole night when suddenly, it stopped.... I tried to wake him, but I could not. I realized that his heart was so weak that it tore and he died! At this point, Zvyaginsev, who was still not used to smoking opium, falls on his back. Takhir (concluding): Since then I have stopped selling human slaves and their fates. I still carry the memory of the valiant warrior, who couldn’t dare to insult love, in my heart. I carry it from one life to another. | Пролог. Нежданов (один, стоя вполоборота к залу, ни к кому конкретно не обращаясь. Говорит тихо.). История моей жизни не изложена ни в мемуарах, ни в дневниках. Я уничтожил свои записи ещё в 1920-ые гг., после первых же моих неприятностей с властями и более никогда их не заводил. Я жил в то время, когда простое человеческое откровение могло стать свидетельством против человека... За то, кого я любил, что я любил, за то, о чём я думал, в моё время карали законом, преследовали гончими и гнусно шантажировали. Если хотите узнать про меня – смотрите мои картины, если они ещё уцелели. Там много откровения и тайн - даже для меня самого. Не уверен, что после моего ухода на земле всё изменилось к лучшему. Меняется видимый мир, а до любви и вечности в нём добираются редко. Почти никогда. Я расскажу то, что расскажется и то, что вспомню. В первый и в последний раз. 1. Май 1916 г. Сцена с паранджой. Нежданов, Алишер. Поздний вечер. Нежданов с фотоаппаратом. На протяжении всей сцены бессловесные люди подносят Алишеру специальные настои, натирают его ими, обряжают в красивую одежду со множеством деталей – будто готовят не к базму - танцу для публики, а к ритуалу. Но разве этот танец, ныне исчезнувший, не был ритуалом, воздействующим на тайные чувства толпы, собиравшейся для ночного радения под звёздным небом Туркестана? Алишер. Ты когда- нибудь надевал настоящую паранджу? Нежданов. Нет, ни разу. Алишер. Попробуй. Настоящая сделана из конских волос. В ней и дышится нормально, а днём солнце глаза не режет. Нежданов. Паранджа... А правда, что её завезли в Ташкент из Парижа? Алишер. Не знаю. А Париж - это город? (Нежданов кивает) Алишер. Что там есть... Нежданов. Эйфелева башня и café chantant. Алишер. Что это? Нежданов. Как здесь, ваша Чайхана. Алишер. Париж - смешное имя для города. Нежданов. Не смешнее Ташкента. Оба построены из камня: Париж из белого, а Ташкент из глиняного... Алишер. Да моим родителям так и обещали. Сказали, что здесь дома сами растут из земли. Нежданов. А красота Венецианская на корабельных соснах из России привезённых держится. А Петербургская и вовсе на болоте выросла...Потому часто смутно там на душе. Красота вообще полна тайн. Алишер. Ты из Петербурга? Нежданов. Не совсем... А здесь всегда солнце... Мне это нравится. Алишер. Меня паранджа спасала не раз. Прихватишь что-нибудь на базаре и был таков... Май 1916 г. Знаешь, сколько мужчин в парандже к женщинам по ночам - в ичкари пробираются, к нам на базм в Чайхану ходят? Нежданов. Хочу исчезнуть и быть невидимкой... Чайхана на Себзаре Нежданов надевает паранджу... Алишер. У тебя на получится. Сразу видно, что ты не здешний. Нежданов. Ты же тоже русский? Иначе откуда тебе знать так хорошо нашу речь...? Я тебя скоро различил. Алишер. Скоро не сразу... Родителей помню смутно. Да они, наверное, были русскими. Говорили, пришли с караваном... А я здесь родился... Нежданов. А где родители? Алишер. Ты странный русский... всё время вопросы задаёшь. Что ты делаешь в Ташкенте? Зачем ты приходишь к нам в Чайхану? Нежданов. Я служу в Туркестанской армии. Алишер. Почему ты не в форме? Нежданов. Я художник. Рисую. Алишер. Что рисуешь? Нежданов. ну, например солдат и генералов во время походов. Алишер. И всё? Нежданов. Иногда природу и людей. Алишер. У мусульман людей рисовать нельзя... Нежданов. А их души и мечты? Алишер. Я не знаю.. Ты странный... Нежданов. И ещё – я ищу одного проводника...Он показал мне Ташкент в первый день и исчез. Алишер. Ты ищешь его среди нас? Нежданов. Везде. Алишер. Мне пора. Вообще-то за то, что смотрел, как я одеваюсь...ты должен заплатить. Нежданов. Сколько? Алишер. Спроси у Тахира...он главный в чайхане (ушёл). Нежданов (один).Господи, если ты вознес его живым на небо, как пророка Илию – дай мне знать.. Но если ты не вернешь его, моего проводника, мне не найти выхода из путанного лабиринта здешних глиняных стен без окон… из-за которых только деревья, раскинув ветви удочками поднимаются и удят... рыбу… а рыба – это я… Хочу исчезнуть и быть невидимым. 2. Крепость Туркестанского военного округа. Первое письмо полковника Бяльцева к жене Елене.. В его воображении она сидит за фортепиано и учит брать верхние ноты сына Митю. Ноты складываются в «Май» П.Чайковского. Бяльцев. Моя прекрасная Елена... Всего две недели дороги и я на дальних окраинах нашей державы. Какой же размах крыльев у российского двухглавого. Кажется, вот-вот и полсвета накроем. Первая неделя в Ташкенте вся прошла в хлопотах. Вхожу в дела. Полвека Россия в Туркестане, а по-русски край так и не заговорил. Моих знаний тюркского, взятого на курсах явно не хватает. В августе готовимся праздновать 50летие Нового Ташкента. Начинаем собирать выставку из коллекции князя Константина и выписанных нами картин из Московской Третьяковки про Туркестанский поход... Естественно, главным будет Верещагин. Хотим развесить картины прямо здесь, в крепости и открыть свободный доступ для всех посетителей, как знак доверия и единения двух городов: Старого мусульманского и Нового, русскими построенного Ташкента... Жду вас в ближайшее время. Поцелуй от меня Митеньку. А впрочем, не целуй – ты и так много тискаешь мальчика. Скажи, ему просто, что отец любит и по-мужски жмёт ему руку. *** Полковник и его адъютант Сергей Звягинцев идут вдоль внутренних крепостных стен. Солдаты в белой форме по мягкой подсказке организатора выставки, незаметно присутствующего художника Нежданова, один за другим выносят позолоченные багеты различных размеров. Сергей на ходу объясняет замысел экспозиции. Мысли на самом деле у всех блуждают и далеки от реально происходящего. Когда багеты прикладывают к стене в них возникают картины В первой сцене, возможно, могут проецироваться сами картины, но в дальнейших герои оригинальных работ А. Николаева (Усто Мумина) оживут – внутри пейзажа, того или иного сюжета, будет возникать действие, танец или пантомима. Звягинцев. Первый раздел посвящён новому Ташкенту, его планировке, копирующей радиальный принцип улиц в Петербурге. Выходят солдаты с багетами: ищут лучшее для картины место, прикладывая рамы к стенам. В багетах: фотография аллеи сквера, с прогуливающейся дамой, колониальные особняки военных, семейные фотографии, узбекская семья в фотоателье. Полковник. Ну, вот похоже, что сарты оценили новинку и пришли в фотоателье. Звягинцев. Да, фотография здесь становится популярной. В багете появляется и жена полковника Бяльцева - Елена. Елена. Ты посмотрел фото Митиньки, которые я положила тебе в дорогу или тебе, как всегда, было недосуг? Бяльцев. Посмотрел, посмотрел. Елена. Это Митинька в роли ангела в нашем дачном любительском спектакле. Сфотографировал Илья Алексеевич Мамонтов – сосед наш по даче. Митенька пользовался большим успехом... Многие отмечали в нём талант… Бяльцев. Не испорть мне мальчика. Я не люблю, когда мальчики играют херувимов. Девочкам больше приличествует ходить с завитушками на голове. Елена.. Служба портит тебя, Валерьян, ты становишься грубым. Митенька – юное и нежное создание – сама сущность светлого ангела. В дачных представлениях он был просто на расхват... Бяльцев. Вы не забыли сделать фотографию электро-трамвая на днях, пущенного в Ташкенте? Звягинцев.- Нет. Солдат приставляет багет: едет трамвай... Бяльцев. Если бы ты знала, Елена, сколько делают русские инженеры, чтобы преодолеть архаичность этого края и пробудить сонный восток, где пятикратная в день молитва может прервать самую важную работу... Русские молятся меньше, а делают много больше местных сартов, которым, как мне показалось, вообще ничего не нужно, кроме их покоя и веками сложившихся привычек... Железные дороги здесь - самая малость из принесённого... Елена.. А вправду, мне сказали, что весна и ранняя осень – пора ядовитых скорпионов, когда укус их смертелен… И что скорпионы гнездятся в стенах глинобитных домов, которыми выстроен весь Ташкент? Бяльцев. Ну, кто же так пугает тебя? Уж не участливый ли, Илья Алексеевич – сосед наш по даче? Елена.Ты становишься язвительным. Чем тебя раздражает Илья Алексеевич? Работа Верещагина: пейзаж Самарканда. Бяльцев. Извини. (подходит к картине). Василий Васильевич Верещагин - редкостный, редкостный мастер... Сколько деталей! Ну, кто из здешних оставил в живописи такое величие? Звягинцев. (вяло) Здешние когда-то построили это величие. Бяльцев. Когда-то. Именно когда-то! Величие давно перекосилось и осыпалось... Сейчас ничего похожего. (переходят к следующим картинам). Звягинцев. Кокандский воин. Бяльцев. Посмотри на него... Посмотри на его плечи, его глаза, ты видишь его взгляд? Готов броситься и в любую минуту перекусить глотку. Звягинцев. Да, хорош... Бяльцев. Хорош? Враг! Показан один, а за ним цена похода нашей армии. Полвека спустя всем кажется, что ни похода, ни жертв не было. Что русские жили здесь всегда... (у третей картины). Звягинцев. «День удачи» (на картине туркестанские воины держат трофеи: за волосы отрезанные головы русских солдат ). Бяльцев. Мда...( молча переходит к четвёртой картине). Звягинцев.«День неудачи» (на картине русские солдаты разглядывают прирезанных ими, сваленных в кучу туркестанских воинов). Бяльцев. Жестоко. Стоит ли лишний раз напоминать о пролившейся крови? Честные историки знают: ни кровь и разрушения были целью прихода нашего. Мы укрепляли окраины России, опережали англичан, подбирающихся из Афганистана к югу Российских границ, думали о сближении двух народов. Елена. Всех дел не переделаешь и все пустыни не оросишь... Бяльцев. Лена... Как ты нужна мне здесь, если бы ты знала. Я завою, если не покину в ближайшие пару недель казарму. А для чего мне дом снимать, если будет он пуст и не согрет тобой и Митей? Чудная девочка (у картины Бача). Чудная девочка – какой нежный взгляд. Как это художнику удалось уговорить её позировать с открытым лицом. Прелестное лицо...прелестное. Звягинцев. (осторожно). Это не девочка – это мальчик... Это юноша, по-здешнему бача, танцующий девочек... Как в пекинской опере... Бяльцев. (помолчав, с недоверием). Это – юноша? Это Верещагин? - Так точно! Выносится картина «Продажа невольника»: богатый старик- бай осматривает обнажённого от силы пяти - шестилетнего мальчика. Бяльцев. Я не очень понимаю, что заинтересовало художника в этом сюжете? Сергей Звягинцев беспомощно оглянулся на стоящего в тени Нежданова. Нежданов. (спокойно). Картина Василия Верещагина их жизни сартовского общества прошлого века. Сделана мастерски. Свет из-за открытой двери большая удача художника. Приобретена Третьяковым, выставлена в его же галерее. Бяльцев. Вот пусть господин Третьяков и любуется содомским пороком сам. Я прошу исключить картину из экспозиции. Звягинцев. Её отбирали специалисты. Бяльцев. Выставка организована на деньги военного ведомства. Решение остаётся за мной. Звягинцев. Позвольте представить вам официального художника, приписанного к Туркестанскому военному округу: Нежданов Александр Васильевич. Бяльцев. Очень приятно (жмёт руку). Вы - наследник Верещагина? Нежданов. Я больше график… Рисую и пишу то что пишется Предыдущую картину заменяют на пейзаж. Бяльцев. Вот как? Художник в армии – это, конечно, особый случай – дисциплина не для вас. Бяльцев. А что вам рисуется? Вы же выставляетесь здесь. Не так? Вносят картины Нежданова. В багете, где было «Купание красного коня» возникает белый конь и оживает картина «Жених» (юноша на белом коне, летящий в поднебесье). Бяльцев. Враги у Верещагина были более мужественными. В этого было бы жалко стрелять. А что наши армейские будни, господин военный баталист? Графика: обнажённые солдаты в реке купают коней (уничтоженная ещё в 20гг. «мужская армейская» серия Николаева придумана и стилизована). Полураздетые солдаты, один похож на Василия Скороухина, отжимают солдатское белъё. Белья много - исподняя целой роты. Солдаты выжимают охапку прокипячённого белья, энергично и радостно лупя его об деревянную кадку и друг об друга, играются в пару. В картине возникает лейтинант Звягинцев: « Отставить». Бяльцев. И это всё, что вы написали за казённые деньги за время вашей службы, господин Верещагин? Нежданов. Я - Александр Нежданов, с вашего разрешения. Бяльцев. Простите, господин Нежданов. Нежданов. Нет не всё. Бяльцев. Интересно же на вас, художников, действует туркестанское солнце. Нежданов.. Разрешите подать в отставку, ваше превосходительство? Бяльцев. Вы что? Обиделись? Нежданов. Я давно думаю оставить службу и приблизился к решению. Бяльцев. Но почему сейчас, когда именно я только приступил к своим обязанностям? Нежданов. Видимо, Аллах так захотел и время пришло. Бяльцев. Восточная философия? Пишите прошение. Решение принимается не мной, а вышестоящим ведомством в Петербурге. Это их инициатива держать художников-баталистов в колониальной армии. За дальнейшую карьеру не беспокоитесь? Нежданов. Не беспокоюсь. Бяльцев. Я слышал, что русские в Ташкенте меняются ...теперь вижу. Звягинцев (тихо). Вам, Валерьян Петрович надо ближе познакомиться со здешней жизнью. Бяльцев. Держать не буду, но предупреждаю: до окончательного решения вопроса вы числитесь на службе. Нежданов (себе)...Хочу исчезнуть. Хочу быть невидимым Чайхана на Себзаре. С первыми тактами танца входит Чайханщик Тахир, Полковник Бяльцев, лейтенант Сергей Звягинцев, прапорщик Василий Скороухин. Чайханщик (на фарси). Ас –салям- алейман-ит-табаал—гуда. Звягинцев. Так приветствуют не мусульман, не своих. Неверных. Валейкум ассалам. Чайханщик. Вы уже много знаете про нас, но всё вы не знаете... Спасибо, что посетили нас... Располагайтесь...Здесь, за завесой, наверное, вам будет лучше всего. Вам будет видно всё, а вас не увидит никто. Василий. (с улыбкой знатока). Как в парандже. Нежданов (в стороне). Как в парандже. Бяльцев. Есть причины скрывать наши лица? Чайханщик (глядя на Звягинцева, смотрящего в сторону): Это как вам будет угодно... Бяльцев. Простите, я недавно в Ташкенте и только знакомлюсь с местными обычаями. Чайханщик. Кто-то желает оставаться невидимым для глаз других. Танец... Спадают паранджи. Под ними юноши с длинными сплетёнными волосами. Их движения завораживают... К ним неожиданно пристроился незнакомец. Алишер (продолжая танцевать, неизвестному мальчику). Ты откуда взялся? Неизвестный. А ты откуда? Карим. Мы не знаем тебя. Неизвестный. Я новый и пришёл танцевать. Махмуд. А ты умеешь? Неизвестный. А ты умеешь? Алишер. Ты – дерзкий, смотри у меня. Неизвестный. Сам смотри. Алишер. Ну, подожди (выругался). Салахутдин. Оставь его. Потом разберёмся. После танца. Бяльцев. (Звягинцеву). Справа прелестная девочка танцевала. Звягинцев. Вы обознались, Валерьян Петрович. Это не девочка, а мальчик. Я говорил вам, на здешнем наречии – Боча. Бяльцев. Я не могу перепутать девочку с мужчиной. Звягинцев. Они пока не мужчины – нежный возраст- подростки. Бяльцев. Нежный возраст говорите. Мальчики – бача. А почему без девочек? Звягинцев. Такова традиция... Василий. Я, господин полковник, однажды знаете в какую историю влип. Не зная что к чему, пришёл сюда в первый раз в чайхану. Сижу после ихнего базма, пью чай – это не наша чайная, ничего крепкого здесь не дают. Хотя покуривают такое, что поболе водки дурманит. Вот... подошел я к одной... начал что-то говорить, она молчит, по-русски ведь не знает, я продолжаю щебетать, в глазки заглядываю, чуть ли уже за ручку не беру... А она улыбнулась и руку не дала. И так ведь в те минуты, я ничего не заподозрил..А он - она вдруг...подошёл ко мне и просто в глаза заглянул, а в них словно бес какой-то, какое-то электричество... и я просто обалдел. Бяльцев. Завтра, Василий расскажешь... Василий. (идут, на ходу) Так всё рассказал уже - больше рассказывать нечего. Тоска, идёшь в увольнительную, все, как торбы закутаны… Нашего языка не знают, я ихнего, хотя на базаре стараюсь слова запоминать... Остаётся знакомиться на ощупь... А вдруг на старуху нарвёшься? (сам словам своим смеётся). Бяльцев. До завтра...Время позднее. Один из русских не ушёл. Это Нежданов. Заговорил с чайханщикком Тахиром. Нежданов. Сможете ли вы помочь мне найти здесь в Старом городе (мусульманском), жильё за недорого, хорошо бы с небольшим садом? Чайханщик. Вам разве можно стоять не в казарме ? Нежданов. Я живу не в казарме - в Новом Ташкенте (русской части), но хочу переехать сюда. Чайханщик. Не боитесь? Нежданов. Кого мне бояться – здешних людей? Мы разве враги? Чайханщик. Все мы в руках Аллаха. Нежданов. Так что? Чайханщик. (уклончиво) Здесь в махалле прямо за Чайханой есть сад, в нём есть летняя постройка. Там можно жить в тёплое время. За зиму не ручаюсь. Нежданов. К зиме разберёмся. Чайханщик. Ох, русский, сам не знаю зачем я селю тебя здесь. Не жду я добра от твоего соседства. Нежданов. Вот и славно. 4. Сад. Картина: Закат солнца...( меняется свет на картине). Спящий на траве в маленькой роще юноша. В его сне с веткой в руках другой... Он присел рядом и смотрит на спящего. Диалог происходит в пространстве картины. Надира (переодетая мальчиком читает стихотворение в прозе). Брата моего я однажды весной в саду увидал. Дремота глаза его сладко сомкнула и унесла в страну недоступных грез. Тело его ко мне мускусным блеском взывало и было покрыто одеждой прозрачней горной воды. Глаза я отвел, чтоб греху не податься. Воистину брат мой - не юноша - пери. И слишком красив для такого как я! Салахутдин. (проснувшись от взгляда). Ты кто такой? ... Нодира. Я - Нодир… Салахутдин. А это ты сегодня посмел танцевать с нами? Чего тебе надо? Нодира. Хочу танцевать... и походить на огонь и ветер! Салахутдин. А ты пробовал когда- нибудь мочиться заливая огонь против ветра? Нодира. Я? Как?.. Салахутдин. Смотри не обмочись, танцуя.. Смотрят друг на друга. Ты мне нравишься. Салахутдин. (смеется). Вот еще! А ты мне нет! У нас уже есть один мальчик, похожий на девочку. Мне такие не нравятся. Нодира. Ты сердишься из-за того, что я лучше тебя танцевал на базме! Салахутдин. Лучше? Ты? Если ты собрался донимать меня, то зря! Здесь нет никого – я могу и врезать! Нодира. За что ты хочешь мне врезать? Салахутдин. Потому что мне такие не нравятся! Нодира. А какой я? Салахутдин. Ты – девчонка! Салахутдин. Отпусти меня... отпусти.! Ты у меня голым по махале пойдёшь... Неожиданно замирает, не веря своим глазам. Ты девочка? Нодира. Я девочка. Я отрезала свои волосы, но у меня отрастут новые и я снова стану Нодирой. Я хотела танцевать, как вы. Я умею в танце кружиться так долго, как не один из вас. Почему вам бачам танцевать можно, а мне нельзя? Салахутдин. Ты.... девочка. Нодира. Не говори никому, умоляю.... Если ты мужчина, ты никому не скажешь. (Убегает.) Сад художника Закат продолжается. Изображение почти погружается в темноту. Чайханщик. Ну, вот сад, о котором я вам говорил. Можете пожить здесь. Нежданов. Почему вы сказали, что не ждёте добра от моего соседства. Чайханщик. Так... предчувствие. Нежданов. Я хочу порисовать ваших подопечных. Вы дадите мне это сделать? Чайханщик. Нет. Наш закон запрещает рисовать людей. Нежданов. А танцевать..? Это тоже искусство. Чайханщик. Ты, гяур, ты думаешь, что можешь изображать пророка одного размера с пчелой. Нежданов. Если так захочет перспектива… Чайханщик. В танце больше естества – танцуя, мы становимся ближе к Аллаху. Нежданов. Я хочу рисовать сны и мечты людей. Чайханщик. (Пожал плечами). Ты знаешь, сколько люди платят, чтобы приблизиться к нам? Нежданов. Я заплачу. Чайханщик. Порой целое состояние. Нежданов. Его у меня нет. Чайханщик. Так как же тогда? Нежданов. Сделаю много работ. Соберу выставку, продам что-то с неё... Чайханщик. Значит никогда... Зачем вы перешли к нам в Старый город? Нежданов. Мне здесь хорошо. Я здесь исчезаю и будто попадаю в другое время. Чайханщик. Сложно говоришь. Я не понимаю. И здесь я ищу человека. Чайханщик. Он живёт здесь? Нежданов. Я не знаю .... Чайханщик. Назови его имя...Я смогу найти тебе этого человека.. (последующий монолог играется и танцуется вокруг тяжёлого чуганного казана). Нежданов. Имя? Я не смог спросить его имя. Я только приехал и не слова не знал по узбекски. Я просто увидел его и пошёл за ним... Он был со своей матерью. Я плелся следом изголодавшейся кошкой, не знающей, что ничто ей не перепадет. Шел упорно, иступленно, бесстыдно. Вдруг они остановились (матери его стало не хорошо). Она обернулась, ища опоры. Он вместе с ней, поддержал её. Глазами скользнул по мне. Я покраснел. – Мне показалось, он понял, что я иду следом. Я отвернулся – будто заинтересовался входными резными дверьми. Они пошли дальше. Прошли два поворота, зашли в ворота, зиявшие в дувале. Какой-то необъяснимый восторг мешал мне прислушаться к голосу разума, говорившему: надо уйти. Нельзя не вызвать подозрения иностранцу, стоящему возле чужого дома в мусульманском Ташкенте. Но я всё равно ждал и вытаптывал у ворот восьмерку в пыли. Дувал был низким, я мог видеть его по-прежнему. Он взял кувшин наполненный водой и жадно стал пить из него воду. Остатки вылил в ладонь, провёл ею по лицу. Потом отшёл в глубь двора и через какое-то время вышел из ворот, держа черный тяжёлый чугунный казан. Я захотел, чтобы он меня заметил. Но он сразу направился к мелкой речке, протекавшей в низине, за дувалом их дома. Спустившись, стал чистить казан песком. Я тоже спустился к речке и будто случайно лёг неподалёку, в пожелтевшую от зноя траву. На этот раз он определённо заметил меня, обернулся на секунду, продолжая тереть закопчённые стенки казана. От удара о камни казан отвечал мягким звоном. Прикрыв глаза, я следил за его движениями, работой ненатруженных мускулов рук, скрытых под не грубой мальчишеской кожей. Он мог быть идеальным натурщиком для изучающих рисование тела человека. В нем было прорисовано всё: вырез глаз и удлинённый овал лица, адамово яблоко в области горла и тело, с каждой отдельно отлитой жилкой. Я не помню, как жара сомкнула мои глаза, возможно, от переизбытка напряжения нервов и чувств, поднявшихся во мне... Открыв глаза, я понял, что я один. Чайханщик. Чилля - самая жаркая часть лета. В эту пору водятся миражи. Вам всё привиделось? Нежданов. Не знаю. Чайханщик. Кроткий, нежный вы. По нашему - Мумин. Нежданов. Мумин. Чайханщик. Рисуйте, ваши сны, Мумин, но только, если вы хороший художник,- настоящий Усто. 6. Июль 1916 Чайхана на Себзаре. Чайхана не ложится поздно – только дремлет в запахе не расстаявшего в раскалённом воздухе дымка трав и завозимого из киргизких долин опия, ожидая и провожая почти до самой первой утренней молитвы – богдот, посетителей. Полусонные подростки, как перекати поле, переваливаются с одного курпачи на другое... Их движения сонны и медленны. Нежданов в своих мыслях и изредка наблюдает за происходящим. Вот русский пожаловал, озираясь по сторонам, втянув голову в плечи. Это Звягинцев.. Салахутдин. Чего хотят от нас в такое время эти необрезанные? Алишер. Они что мешают тебе? Они хорошо платят. Карим. И побаиваются огласки своих визитов… Салахутдин. (усмехнувшись). Особенно этот..? Махмуд. Особенно этот... Его зовут Сергеем. Он помощник саркадера Бяльцева. В прошлый раз он едва не замучил меня. Что за песни пою, про что они...А мне откуда знать? Старые песни. Мы их выучили и поём. Чайханщик. Салом. Как хорошо, что к нам заглянули. Почти неделю вас не было видно. Звягинцев. Не спится. Я вернулся заплатить за прошлое моё с полковником посещение (отдаёт деньги, увидел Нежданова, покраснел). Александр Васильевич? Нежданов. Не беспокойтесь.Рассказывать никому не стану, что видел вас. Звягинцев. Вы считаете мой появление здесь предосудительным? Нежданов. Я об этом не говорю. Хотите подарю одну заповедь: запретный плод сладок – не бойтесь срывать его. Звягинцев. Вам необходимо бывать на службе. Рапорт ваш об отставке ещё не подписан. Нежданов. Я сам расписался на нём. Нежданов уходит. Чайханщик. Хотите заказать танец? Звягинцев отрицательно качает головой. Тахир посмотрев на него в упор, не обращает внимание на его жест. Кого позвать: Махмуда..? Карима..? Салахутдина..? Алишера? С произнесением имени, без дополнительной команды появляются танцовщики. Позже, уже во второй раз, украдкой, к ним присоединится Нодира, прятавшаяся в каком-то углу и не упустившая случая станцевать. Салахутдин смотрит на неё во все глаза. Он боится раскрытия её тайны. Они теперь в невольном заговоре. Впрочем, на этот раз появление Нодиры не проходит не замеченным для Чайханщика. 7. Картина: кальян, гранаты, чай...Сергей напряжён и продолжает слабо протестовать. Но, похоже, все лучше знают, что ему делать и не дают ему уйти. Он рискует и делает затяжку кальяном. Со вздохом переносится в мираж – картину гранатового сада с прудом (фон одной из картин Николаева). Позволяет расстегнуть пуговицы на своём мундире, переменив его на восточный халат. Чайханщик начинает рассказ Джами, периодически, раскуривая для Сергея трубку кальяна. Рассказ соединяется с танцем- движением, создающим напряженную ирреальную атмосферу. Чайханщик. В прошлой жизни я был торговцем рабов. Мне доставляли их из разных мест и я, продавая рабов, находил для них будущих хозяев. Однажды из Среднеземноморья привезли юношу. Про таких говорят: с их красотой на небесах служат. Приведя его на базар, я заметил, как проходившие мимо женщины и даже мужчины, замедляли свой шаг. В полдень, сидя на коне, к нам подъехал молодой, статный воин. Спросил: за сколько я продаю мальчишку-раба. Заметив, его быстрый и полный смятения взгляд, я назвал большую сумму. Воин, ничего не сказав, протянул мне меньше четверти того, что я запросил и уехал... На следующий день он вновь появился на своём коне и, едва посмотрев на мальчишку, оставив немного денег, уехал. На третий день всё повторилось. Понял я, что он не просто приценивался к товару, но был с первой минуты поражён в сердце красотою раба. И догадался я, что не было у воина названных мною денег, чтобы заплатить за раба. Что он, оставляя три дня задаток, не давал мне продать его и продлевал минуты встреч с ним. Зная, что нарочно завысил цену, я решил за полученный мною задаток, отдать мальчишку-раба воину. Люди показали мне его дом. И под вечер, сочинив предлог, я постучался к нему в ворота. Молодой воин, увидев нас, безмерно удивился, покраснел и смутился. Я сказал ему, что нашлись люди, которые хотят надругаться над нами и отобрать насильно мальчишку и попросил воина разрешения оставить раба под его защитой на какое-то время. Он согласился и предложил мне войти в дом также. Но я, сославшись на дела, ушёл. Придя домой, я, совершил омовение, помолившись стал готовиться ко сну, в душе радуясь затее своей, воображая, как сложится жизнь юного раба в доме молодого воина. Мои глаза почти закрылись, когда вбежал заплаканный раб. «Что случилось? Кто обидел тебя? - спросил я. Неужели воин?» - Нет, - воскликнул юноша, - он был бесконечно добр: собственноручно приготовил мне ужин, искупал в подогретой родниковой воде и постелил мне постель, украсив комнату цветами. Мой господин спросил: может ли он побыть со мной рядом? Я согласился. Воин, опустив на подушку голову, произнёс: как божественна красота твоя и как низменны мои желания к тебе. Я недостоин твоей юности и красоты. Его сердце билось так сильно, что во всей ночи были слышны его удары. И вдруг оно замерло.... Я пытался дозваться воина, но не смог. И понял я, что сердце его не выдержало и разорвалось - он умер! Сергей Звягинцев не привычный к опиумному куреву, запрокинулся бездыханно на спину. Чайханщик (завершая): С тех пор я никогда больше не торговал людьми и их судьбами. Память о доблестном воине, не рискнувшем оскорбить любовь, я храню в своём сердце и несу из одной своей жизни в другую. |