Zeal with the pomegranate
| Вид материала | Документы |
Byaltsev. …native boys would dictate the tone in training of the Russian children in Russian schools, teaching them of doubtful traditions.
Elena. A year ago you told me: I, a Colonel, has been given a General’s position in Tashkent – I cannot miss this opportunity.
Of course as the wife of a military man I must think about the career of my husband... But I have to admit, I was somewhat apathetic...
Byaltsev. The Russian population passively sunk into the average life. We must not forget of the noble mission of the culture-bearers entrusted to us by the Czar...
Zvyaginsev. Should I keep – “Czar”?
Byaltsev. You can replace it with “authorities” and “God”, I hope that he will not leave us.
Elena. I know that you have the full right to reproach me…But if there is no love, is it possible to accompany one in any type of a mission?
I must tell you: I really want to keep Mitya away from the army barracks.
Byaltsev. We must open everyone’s eyes to the repelling nakedness of the true nature of pederasty, which has found itself a safe home under the pretense of the fun dance of bocha.
The bocha tradition has to become the bugaboo to every heart, touched by the light of illumination. Period.
Dance that was occurring throughout the scene dies.
Elena. I ask of you: let us go. I will not hide from how much I appreciate the friendship of Ilya Alekseevich...
But I am not in a hurry to take any steps to make drastic changes in my life. I want to be just with Mitya for a little while. And after having some freedom, I will figure out the rest.
Zvyaginsev.
Byaltsev. Petrograd!
Zvyaginsev. ..does not have time for us now. They need to figure out the military front situation.
Why would we keep a person under arrest when his guilt has not been proven? Will you sign these papers… of his release?
Elena. You are a strong, courageous and generous person. Please let me go. Sign the divorce papers.
Byaltsev. Nezhdanov should kiss your feet, you did eat away a bold patch on my head about releasing … Otherwise he would have remained in there until the Czar had returned to his thrown...
Zvyaginsev gets up and starts getting the papers ready fussily.
Byaltsev My dear… , no, the abandoning Elena Vladimirovna.
Hello «The Turkistanian news»… Dear editors… am I the one to reproach your marital treason and the disruption of church vowels?…
Did you receive my article on love in the local society, dear – sufferer Elena? While suffering yourself, you managed to kill your husband? I am killed and trampled...
No, dear editors, even though the painter Nezhdanov is free he will not illustrate my article! Otherwise he would paint his beautiful boys and it will appear completely twisted.
Exposure of deformity will become his hymn...! I don’t even know whether it was right of us to let him go...
Why have you not mentioned a word of my son Mitya... How is he doing? Would you mind tell me what magazine number he will be published in?
Sergey, this stamp is completely dry. The sponge is drier than sand:
Zvyaginsev. Yes, it is completely dry. It needs to soak in ink.
Byaltsev. It’s your responsibility to watch the office supplies.
Zvyaginsev. I’ll go get it immediately, sir. There is some ink in the warehouse shack.
22.
The Garden.
Nezhdanov’s monologue. A poem in prose.
I’ve spent of all of winter locked up in a cell
And avoided living in the house that the Choi-Khona owner Takhir said would not handle winter
I got lucky...
I’ve fallen into winter slumber in these neutral walls
Time has slewed into one eternity...
I could not remember myself... could not remember the days... and I could not feel the nights...
Something wringed inside me... and I slept on my feet,
Or curled on top of rigid sheets...
Upon waking up, I would reread the Bible that was in my cell.
I’ve asked to be brought Koran... and I read its stories
From the end to the beginning for the first time...
Everything sounded different in that book and everything was painfully familiar from the before.
There is only one God... but for some reason we pray to him differently.
I returned to my Garden with the rays of spring sun... it becomes warm around Navruz (Uzbek New Year).
I returned different, losing something and forgetting of a lot of things…
But not the dreams of the pomegranate or the eyes of who showed me Tashkent.
It was a test ... and who can say whether it is my last?
21.
Февраль 1917 года.
Казарма. Смятение.
Паралельно в Чайхане.
Елена. Валерьян, кому могло прийти в голову переиначивание имени города Петра Великого. Каким патриотизмом можно объяснить убийство столь родного для нас звучания?
Бяльцев. Елена, ты не на собрании... Как Митя?
Елена. Митенька хорошо. Он умничка...
Видите ли, война с немцами – мы должны отказаться от всего немецкого. Петербург - Петроград. Как всё странно и не надёжно!
Бяльцев. Елена, ты всё драматизируешь...Не скрою: мы здесь также не просто пережили известие, что власть в руках Временного правительства, но...
Елена. Именно..Временного... Вслушайся в название...
Бяльцев. Но, что-то обнадёживает тоже...Во главе правительства - Саша Керенский. Он сам из Ташкента.
Елена. Всё изменилось, Валерьян...А ты, кажется, нет...
Бяльцев. А что нам остаётся...? Мы присягали царю и отечеству...Царя нет, но Российская империя стоит незыблимо...
Елена. ...В последнее время... я всё чаще спрашиваю себя: что всё- таки меня останавливало от поездки в Ташкент.
Бяльцев. Я надеюсь, что весна – это крайний срок? Ты отвлекаешь меня от работы...ты очень отвлекаешь. Пишу по заказу Туркестанских ведомостей о местных нравах...
Алишер. По случаю ухода русского Ак Паши вокруг много волнений...Я думаю нам скоро разрешат самим открыть Чайхану... Ты увидишь, Тахир, у меня всё получится...
Бачи вспоминают танец, который проходит через всю сцену.
Бяльцев....Закулисная сторона сартовского быта поражает своей низменной обыденностью, когда порок становится нормой и на извращенные прихоти общественность глядит сквозь пальцы грязных рук.
Елена. Валерьян, давай говорить со всей откровенностью, как ты любишь...
Бяльцев. Отсутствие полноценного присутствия женщин в обществе, на мой взгляд привело к расцвету онанизма, педерастии, скотоложства...
Его взгляд направлен в окно, за которым и мы видим танцующих .
Елена... Помнишь, когда я дала согласие быть твоей супругой? Ты помнишь, что ты сказал?
Бяльцев....У таджиков «бачабозство» развито сильнее, чем у сартов и узбеков. У киргизов – кочевников, бачей нет в помине...
Ташкент и Самарканд – самые развратные города в Средней Азии...
Елена. Не слова про любовь...Ты сказал, что начало нашей семейной жизни будет ознаменовано дополнительным годовым жалованьем. Слово... любовь...мы будто забыли, образовав наш союз...
Бяльцев....Миловидный Бача, признаем, бывает весьма грациозен. У уважаемых аксакалов и простых сартов он пользуется большим почётом... Ему говорят таксыр и куллук, выражая рабскую покорность, равную покорности хану или эмиру...
Елена. Родился Митя...Наш славный мальчик. Ты взял его на руки... не поцеловал и официально сказал: в нашем полку, Бяльцевых, прибыло. Расти настоящим мужчиной...
Бяльцев. Любой более или менее благообразный мальчик может найти себе заработки смело промышлять ими до появления бороды...
Елена. Валерьян, мальчику нужна отцовская нежность. Ох, как нужна... От того он потянулся всем сердцем к Илье Алексеевичу, не боявшемуся согреть его, засыпающего на груди....
Бяльцев... В русских школах мальчики-туземцы порой задают тон в воспитании наших детей, приобщая их к сомнительным традициям..
Елена. Год назад ты сказал: мне, полковнику, дают в Ташкенте генеральскую должность – упускать нельзя.
Конечно, как жена военного, я должна была тоже думать о карьере своего мужа... Но признаюсь, какое-то безразличие пристало ко мне...
Бяльцев. Русское население пассивно погрязло в обывательской жизни. Мы не должны забывать о благородной миссии культуртрегеров, возложенную на нас Царем...
Звягинцев. Оставлять - Царём?
Бяльцев. Заменяй правительством и Господом, надеюсь, хоть он нас не оставит...
Елена. Ты вправе упрекнуть меня... но что-то разладилось между нами... А, если нет любви, возможно ли сопутствовать какой - либо миссии?
И ещё: я поняла, я хочу уберечь нашего Митеньку от казармы. Ну, не для казармы он... Митя - впечатлительный и нежный у нас мальчик...
Бяльцев. Мы должны вскрыть всю отталкивающую наготу истинной природы мужеложства, нашедшего себе надежное укрытие под видом увеселительной пляски бачей.
Бачабозство должно стать жупелом для любого сердца, тронутого светом просвещения. Точка.
Танец, пронизовавший сцену, замирает.
Елена. Я прошу тебя: отпусти нас. Не скрою, я истинно оценила дружбу Ильи Алексеевича....
Но я вовсе не спешу предпринимать никаких шагов по перемене моей жизни. Я хочу пожить одна с Митинькой.. и, имея свободу, во всём разобраться.
Звягинцев (воспользовавшись минутой). Валерьян Петрович....мы третий месяц держим в застенках Нежданова... В Петербурге...
Бяльцев. В Петрограде!
Звягинцев. ...сейчас не до нас. Им бы с фронтом разобраться. Рапорт его никто очевидно даже не смотрел.
Зачем человека, бездоказанно держать под арестом? Подпишите, пожалуйста... бумаги о его освобождении.
Елена. Ты сильный, мужественный и великодушный человек, отпусти меня. Пожалуйста, подпиши все необходимые бумаги.
Бяльцев. (с кривой улыбкой). Пусть Нежданов тебе в ножки кланяется. Если бы ты не проел мне плешь о нём... Сидел бы он до возвращения Царя на престол...
Звянинцев стал суетливо готовить бумаги.
Бяльцев. (выпил водки, закрыл глаза) Дорогая… нет, бросившая мужа своего, Елена Владимировна.
Здравствуйте «Туркестанские ведомости»… сообщаю вам последние новости.....уважаемые редакторы… мне ли упрекать вас в супружеской измене и забвении церковных клятв?..
Вы получали мою статью о любви в сартовском обществе, дорогая - страдалица Елена Владимировна?.. Как же это вы, страдая, мужа своего умудрились убить... Ведь я убит и растоптан....
нет, уважаемые редакторы, художник Нежданов на свободе, но иллюстрировать мою статью он не будет! Так так он обязательно нарисует своих красивых мальчуганов и выйдет всё наперекосяк в моей статье.
Обличение уродства станет его гимном...! Вот и не знаю, правильно ли, что теперь он свободен...
Что же вы ни словом не обмолвились о моем сыне, о Митеньке... в своих Ведомостях...как он там, мой мальчик? Елена Владимировна, не подскажите ли, в каком номере Митеньку опубликуют?
(говоря, пытается подписать и проштамповать бумаги). Сергей, печать совсем высохла, губка суше песка.
Звягинцев ( берет штамп.) Да, печать совсем засохла. Ей бы немного краски
Бяльцев. Это твоя обязанность следить за канцелярией.
Звягинцев. Я сейчас схожу. Краска в складском сарае. (Полковник молчит.)
22.
Сад.
Монолог Нежданова. Стихотворение в прозе.
Я провёл запертым в каземате всю зиму.
Акурат холодную пору, которую Чайханщик Тахир
считал непригодной в саду для жизни...
Повезло...
В не холодных застенках, я впал в зимнюю спячку...
Без того тягучее время слилось в само бесконечье...
Я не помнил себя...дни не помнил... и ночи тоже не чувствовал...
Что-то сжалось внутри...и я спал на ногах,
иль свернувшись клубком на жёсткой постеле...
Просыпаясь, перечитывал Библию, что рядом лежала в камере.
Попросил принести мне Коран...и прочёл я его истории
До начала - с конца для себя впервые...
В этой книге звучало всё по другому и всё было знакомо до боли из прежнего.
Бог един...но молимся мы ему почему-то каждый по своему.
Я вернулся в свой Сад с лучами весеннего солнца...к Наврузу тёплого.
Я вернулся другим, растеряв кое-что в небытие и забыв про многое…
Но не сны про гранат и глаза в Ташкент меня опрокинувшие.
Да, выпало испытанье... кто мне скажет: оно ль - последнее?
23.
The Barracks.
The Ecstasy of Sergey Zvyaginsev.
Zvyginsev sits on the ground and cries. From time to time he brings his wrists up to his mouth to suck out the poison out of his wounds. Enters Vasiliy.
Skoroukhin. What happened to you
Zvyaginsev. Scorpion bites… on both hands…
Skoroukhin. Where? I shall squash them like chinches! Does it hurt?
Zvyaginsev. I had a spasm… both hands at once. There must have been a little couple in there.
Skoroukhin. Didn’t you go to get ink – in this climate everything will dry up...
Zvyaginsev. But it’s dark in there.
Skoroukhin. It is.
Zvyaginsev. A can with ink is inside a chest that has vases for the general’s house. I started looking for it first with one hand, then with both…
Zvyaginsev. It was as if two mean bees stung me... and then there was pain. I realized that it was scorpions.
Skoroukhin. You need a doctor! He will disinfect it with lint to suck out the poison. If your hands swell, fever will start…
Zvyaginsev. I already have the fever from dislike and pity of myself.
Skoroukhin. Well, I suppose there are all different kinds of symptoms...
Zvyaginsev. Listen, Vasiliy, what if I die, right this second?
Skoroukhin.
Zvyaginsev. But what if? No one will know the truth about me.
Skoroukhin. Who needs the truth? Health is the most important thing.
Zvyaginsev. No, Vasiliy, you are wrong. You can die and no one will know who you were and what happened to you. That’s just not right.
I have to tell you something... right now. You are a good man. You’ll understand.
Skoroukhin.
Zvyaginsev. I won’t be able to tell you afterwards. I won’t have enough courage.
Zvyaginsev. You can tell anybody you want... Just after… I die. Deal?
Skoroukhin. How can you be saying that?
Zvyaginsev. My mom convinced me that I should go there. Because everyone was in the military: my grandfather, my father, my brother...
Of course my mother did not mean any harm by it, she didn’t know anything about the heritage of the dragoon and other closed military institutions…
On one hand there was the drill, physical and degrading work out... on the other a tradition of courting, when the younger one has to «adore» the older «idol»...
You know, what happened in our rooms at night... when those who couldn’t sleep bursting with youth would burn out on each other?
There were several of us, cadets, who signed an oath with our own blood that we would never participate in such abominations
What boyishness!
I later found out that out of the five of us who took the oath, two were not even burdened by it and kept on giving into pleasures...
Today, they are all doing just fine though. They serve, they have families...
I finished the military school... I thought that I was strong and righteous... I thought that I would start a family, forget about physical attractions...
I came here and the only existing people are - men... You go out into the city and you only see - men...
I like to look at people’s faces. I have risked to look into people’s eyes. There are a lot of beautiful ones!
As I was dwelling in my black melancholy, I have accidentally came to a Bazm for the first time...
And wretched small performance of these boys – dancers had obtained meaning in my eyes that I did not expect from it at all.
It reminded me of the time period when cruelty of life expiated the overwhelming overtaking of spirituality.
And it was accessible only to the knowledgeable ones, able to keep its secrets from the vulgar crowd.
It is that secret – that the fragile and two-meaning boy-dancer told me through this supernatural art...
Skoroukhin. Sergey Vladimirovich... you are raving...
Zvyaginsev. Listen, then I met a person from that time... I think that he still lived there, here and there simultaneously… somehow...
I dreamt of becoming his friend just so I could silently neighbor him. I was afraid to tell him how I felt. But he did not trust me anyway, and did not let me get closer to him.
Skoroukhin. Sergey Vladimirovich... you are raving... Let’s go to the doctor.
Zvyaginsev. But first I must ask you to take me somewhere when I can relieve myself and than we’ll go to the doctor.
Skoroukhin. Of course… I will take you.
Zvyaginsev. I am not capable of doing anything anymore, I need a nanny.
Will you help me?
Skoroukhin. But how?
Zvyaginsev. The same way you help yourself.