О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материала

Содержание

Таблица 16. Показатели партийной фрагментации в Польше, России и на Украине
Партия большинства: рациональность формирования
Российская специфика

Подобный материал:

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 45

^* Коалиция СЛД-СП.

^** Коалиция СПУ-СоцПУ.

Таблица 16. Показатели партийной фрагментации в Польше, России и на Украине

Польша^¹¹³
Год выборов	Эффективное число парламентских партий	Эффективное число электоральных партий
1991	10,93	14,69
1993	3,9	9,81
1997	3	4,6
2001	3,6	4,5
Россия
Год выборов	Эффективное число парламентских партий^¹¹⁴	Эффективное число электоральных партий
1993	8,53	8,1
1995	5,7	11,1
1999	7,8 (4,7 - 2002)^¹¹⁵	6,8
Украина
Год выборов	Эффективное число парламентских партий	Эффективное число электоральных партий
1994	6,7	(24 6^¹¹⁶ , 41 1^¹¹⁷)
1998	5,94 (к началу 2002 г. - 9,1)	10,8
2002	Апрель 2002 г. - 3,97	7,93
	Октябрь 2002 г. - 8,66

^**** Рассчитан по фракциям.

Степень фрагментации в данных партийных системах следующая (см. табл. 16). Можно утверждать, что снижение фрагментации в партийных системах посткоммунистических стран зависит от стабильности политических институтов и участия партий в формировании правительства. Самая низкая степень фрагментации партийной системы - в Польше, где выполнены оба этих условия. Самая высокая - на Украине, где институты пока нестабильны и партии не участвуют в процессе формирования кабинета. Показатели российской партийной системы, где институты стабильны, но партии не формируют правительство, находятся между польскими и украинскими. Возможно, процесс дефрагментации в Польше замедлился из-за существования стимулов для успешного выживания малых партий; перспективы этого же процесса на Украине неясны из-за неоформившегося институционального дизайна.

В российском случае есть основания полагать, что при отсутствии стимулов для выживания малых партий процесс дефрагментации партийной системы будет постепенно продолжаться. Показатели фрагментации в России пока достаточно высоки, однако медленно и постепенно эффективное число партий снижается. В принципе, если фракции трех объединившихся центристских партий в Думе считать за одну, то можно говорить о снижении уровня фрагментации парламентских партий с 7,8 до 4,7.

Коалиционная политика партий, являясь одним из важнейших инструментов снижения числа партий в системе, еще не выработала свой потенциал. Грядущие парламентские выборы в России в декабре 2003 года продемонстрируют, насколько эффективно стало коалиционное взаимодействие. Именно строительство коалиций способно привести большие партии к занятию доминирующего положения в своих партийных семьях и, как следствие, к увеличению своего политического веса и повышению роли института партий в российской политической системе в целом.

Список литературы

Бухарин Н. И., Миронов В. А. Политические силы в постсоциалистических обществах // Общественные науки и современность. 1992. N 1.
Гельман В. Институциональный дизайн: "создавая правила игры" // Первый электоральный цикл в России 1993 - 1996 гг. М., 2000.
Шаблинский И. К вопросу о формировании концепции власти в Конституции 1993 года // Президент-правительство-исполнительная власть. М., 1997.
Щербак А. Коалиционная политика российских партий // Полис. 2002. N 1.
Яргомская Н. Эффекты избирательной системы и электоральные стратегии на думских выборах // Второй электоральный цикл в России 1999 - 2002 гг. М., 2002.
Birch S. Elections and Democratization in Ukraine. London, 2000.
Birch S. Electoral Systems, Campaign Strategies, and Vote Choice in the Ukrainian Parliamentary and Presidential Elections of 1994 // Political Studies. 1998. Vol. 46. N l.
Bojcun M. The Ukrainian Parliamentary Elections in March-April 1994 // Europe-Asia Studies. 1995. Vol. 47. N 2.
Chaisty P. Legislative Politics in Russia // Contemporary Russian Politics A Reader. Oxford, 2001.
Coalitional Behaviour in Theory and Practice. Cambridge, 1986.
Gamson W. A Theory of Coalition Formation // American Sociological Review. 1961. Vol. 26. Issue 3.
Groennings S. The Study of Coalitional Behaviour. Theoretical Perspectives and Cases from Four Continents. New York, 1970.
Jasiewicz K. Dead Ends and New Beginnings: The Quest for a Procedural Republic in Roland // Communist and Post-Communist Studies. 2000. Vol. 33. N 1.
стр. 61
Kaminski M. Coalition Stability of Multi-Party System: Evidence from Poland // American Journal of Political Science. 2001. Vol. 45. N 2.
Kitschelt H., Mansfeldavna Z., Markowski R., Toka G. Post- Communist Party Systems. Competition, Representation, and Inter-Party Cooperation. Cambridge, 1999.
Leiserson M. Factions and Coalitions in One-Party Japan: An Interpretation Based on the Theory of Games // The American Political Science Review. 1968. Vol. 62. Issue 3.
Moser R. Electoral Systems and the Number of Parties in Post-Communist States // World Politics. 1999. Vol. 51. N3.
Remington Т., Smith S. The Politics of Institutional Choice. The Formation of Russian State Duma. Princeton, 2001.
Riker W. The Theory of Political Coalitions. New Haven-London, 1962.
Sartori G. Political Development and Political Engineering // Public Policy. 1968. N 17.
SmolarA. Poland's Emerging Party System//Journal of Democracy. 1998. Vol. 9. N 2.
Shugart M. Executive-Legislative Relations in Post-Communist Europe // Transition. 1996. Vol. 2. N25.
Shugart M., Carey J. Presidents and Assemblies. Constitutional Design and Electoral Dynamics. Cambridge, 1992.
Swann A. de. Coalition Theories and Cabinet Formations. A Study of Formal Theories of Cabinet Formations Applied to Nine European Parliaments after 1918. Amsterdam. 1973.
Wenzel M. Solidarity and Akcja Wyborcza "Solidarnosc". An Attempt at Reviving the Legend // Communist and Post-Communist Studies. 1998. Vol. 31. N 2.
Wilson A., Birch S. Voting Stability, Political Gridlock: Ukraine's 1998 Parliamentary Elections // Europe-Asia Studies. 1999. Vol. 51. N 6.

«Партии власти» и российский институциональный дизайн: теоретический анализ^¹¹⁸

Г. В. Голосов, А. В. Лихтенштейн^¹¹⁹

Понятие "партия власти" получило широкое распространение в российской политической публицистике еще в 1993 - 1994 гг. Ныне оно превратилось в журналистский штамп, зачастую с весьма негативными коннотациями. Предпринимались попытки и научного осмысления "партий власти", участвовавших в думских кампаниях последних лет. Чаще всего такие попытки приводили ученых к убеждению, что в российских условиях "партия власти" бесполезна и даже нежелательна [см. Хенкин 1996, 1997; Рябов 1996, 1998]. Однако убедительного объяснения причин создания "партий власти" до сих пор нет. Более того, отсутствует общепризнанное определение самого понятия.

Задача настоящего исследования заключалась в том, чтобы на основе анализа заданного Конституцией 1993 г. институционального дизайна выявить роль "партий власти" в российской политической системе. При решении этой задачи мы исходили из представления о рациональности поведения политических акторов (т.е. об их стремлении добиться оптимального соответствия между целями и средствами их достижения) в рамках заданных институциональных ограничений. "Партия власти" рассматривалась нами как стратегия, обусловленная необходимостью адаптации элит, не имеющих опыта участия в выборах, к новым институциональным условиям. Основным результатом работы стала теоретическая модель, объясняющая причины формирования "партий власти" на общероссийском уровне. От сходных по своей направленности процессов в отдельных регионах мы абстрагировались.

Будучи теоретическим, этот анализ ни в коей мере не претендует на полноту охвата всего круга проблем, связанных с описанием и объяснением общероссийских "партий власти". Заметим лишь, что в качестве основных эмпирических референтов данного типа мы рассматривали движения "Выбор России" (1993 г.), "Наш дом - Россия" (1995 г.) и "Единство" (1999 г.). Подчеркнем также, что улучшение позиций политических акторов далеко не всегда напрямую зависит от рациональности их поведения, обусловленной формальной институциональной структурой. Влияние неформальных практик, неопределенность электорального исхода, естественная в переходных условиях неполнота информации о политической реальности снижают вероятность достижения запланированного результата. В связи с этим мы не ставили своей целью всесторонний анализ причин успеха (или неудачи) той или иной "партии власти" - используемая модель не учитывает влияния многих значимых факторов. Напротив, задача заключалась в том, чтобы изучить воздействие институционального дизайна в теоретической изоляции от прочих причинных связей, в реальности которых, конечно, не приходится сомневаться.

В современной литературе встречаются два основных подхода к определению "партии власти". Иногда этим термином обозначают российскую политическую элиту в целом. Существует, однако, и более узкая трактовка понятия, подчеркивающая партийный - а не только властный - характер подобных образований. Так, С.Хенкин в качестве причины создания организационно оформленной "партии власти" указывает на необходимость противостоять "на избирательном поле другим партиям, которые представляют иные, отличные от властных элит, сегменты общества" [Хенкин 1996]. Такая трактовка кажется нам более эвристически целесообразной, нежели широкое толкование, приравнивающее "партию власти" к "властвующей элите". В последнем случае по существу выхолащивается собственное содержание термина, в результате чего он утрачивает познавательную ценность. Действительно, широкое понимание выделяет элиту как актора, реализующего свою стратегию путем образования "партии власти", но оставляет без ответа вопрос о характере этой стратегии. Однако, на наш взгляд, важно именно то, что "партия власти" - это организация партийного или квазипартийного типа, создаваемая элитой для участия в выборах. Ниже особенности российского институционального дизайна рассматриваются с точки зрения тех стимулов и ограничений, которые они создают для возникновения "партии власти" в узком смысле. Обосновав рациональность стратегии, направленной на создание парламентского большинства, полностью поддерживающего проводимый президентом курс, мы переходим к обсуждению возможностей реализации этой стратегии посредством создания "партии власти", а также препятствий на пути ее осуществления.

Партия большинства: рациональность формирования

По своему конституционному устройству Россия является смешанной, полупрезидентской республикой. Типология М. Шугарта и Дж. Кэри позволяет отнести ее к числу президентско-парламентских режимов, которым свойственны следующие основные характеристики: 1) наличие всенародно избранного президента; 2) предоставление президенту права назначать и смещать членов кабинета; 3) необходимость доверия парламента к членам кабинета; 4) право президента на роспуск парламента [Shugart, Саrrу 1992: 24]. Конституция наделяет российского президента весьма значительными полномочиями, что неизбежно сказывается на развитии политических партий в стране. Известно, что сильная президентская власть не благоприятствует возникновению устойчивых партийных систем. Как подчеркивает Х. Линц, "сама возможность существования системы дисциплинированных и "ответственных" партий находится в принципиальном противоречии (если вообще совместима) с чистым президенциализмом" [Linz 1994]. С точки зрения исследователя, в странах Латинской Америки именно президенциализм породил слабые и недисциплинированные партии, неустойчивые и фрагментированные партийные системы. В подобных условиях президент "имеет возможность обращаться не к партиям, а к конкретным законодателям, распределять материальные поощрения и формировать альянсы на базе клиентелистских связей", что позволяет ему успешно проводить свою политику при отсутствии поддержки парламентского большинства [Linz 1994]. К сходным выводам приходит и С. Мейнуаринг на основе изучения бразильской партийной системы [Mainwaring 1992]. Отсутствие при президенциализме стимулов к развитию партий связано, в частности, с тем, что кандидаты в президенты не испытывают потребности обращаться к ним за поддержкой. Правда, Мейнуаринг, Шугарт и Линц отмечают, что положение может измениться, если партийная система - не слишком фрагментирована, а партии достигли определенного уровня организационного развития. Важно то, что при этом повышается и эффективность президентской системы в целом [Mainwaring, Shugart, Linz 1997].

И действительно, как свидетельствует опыт США, низкий уровень фрагментации партийной системы в значительной степени сглаживает недостатки президенциализма. Двухпартийность снижает вероятность противостояния ветвей власти и устраняет тенденцию к идеологической поляризации. Президент получает возможность работать не с отдельными законодателями, а непосредственно с лидерами сильных парламентских фракций, что избавляет его от необходимости прибегать к патронажу [Mainwaring, Shugart, Linz 1997: 465]. Однако все это реально лишь в том случае, если поддерживающая президента партия либо контролирует большинство мест в законодательном собрании, либо может претендовать на завоевание такого контроля. Собственно говоря, бинарный формат партийной системы и служит предпосылкой возникновения и поддержания партии парламентского большинства. При высоком уровне фрагментации отсутствие лояльного парламентского большинства вынуждает президента опираться на межпартийные коалиции, которые лишь в редких случаях оказываются устойчивыми. Причина в том, что, хотя члены пропрезидентской коалиции на выборах партий могут входить в состав правительства, сами эти партии никак не отвечают за проводимый правительством курс. К снижению стимулов к коалиционным взаимодействиям ведет и то, что партии могут свободно присоединяться к парламентской оппозиции без угрозы правительственного кризиса. Таким образом, любая политическая система с сильной президентской властью содержит в себе институциональный стимул к созданию крупной политической партии, способной поддерживать выборного носителя исполнительной власти как на электоральной сцене, так и в парламенте.

В президентско-парламентских системах возникают дополнительные мотивы к выбору стратегии, направленной на формирование пропрезидентского большинства в парламенте. Напомним, что такая система наделяет полномочиями по смещению членов кабинета и президента, и парламент. Так, в соответствии со ст. 117, п.2 Конституции РФ, решение об отставке правительства принимает президент. Государственная дума может инициировать смещение кабинета, выразив недоверие правительству или ответив отрицательно на вопрос премьер-министра о доверии. Хотя президент вправе не согласиться с решением Думы, в случае повторного выражения ею недоверия правительству он обязан распустить либо правительство, либо Госдуму (ст. 117, п. 3, 4). Путем утверждения кандидатуры премьер-министра нижняя палата российского парламента участвует и в процессе формирования правительства (ст. Ill, п. 1). В то же время полномочия Думы в данной сфере ограничены в связи с угрозой роспуска палаты в случае трехкратного отклонения представленных кандидатур (ст. 111, п. 4). Используя терминологию Шугарта и Кэри, можно сказать, что российский режим не обеспечивает раздельного выживания властей. Отсутствие эффективного разграничения полномочий президента и парламента в отношении исполнительной власти способствует нестабильности системы, повышая вероятность частых смен правительства и порождая постоянную угрозу роспуска парламента.

Уменьшить нестабильность президентско-парламентской системы правления позволяет установление президентского контроля над парламентом посредством формирования "партии большинства". Данным термином мы будем обозначать партии или коалиции, полностью поддерживающие проводимый президентом и его правительством курс и располагающие большинством в парламенте. Стратегия президента, направленная на создание такой партии, вполне оправдана. Во-первых, она ведет к максимизации его влияния на процесс принятия решений. Наличие партии большинства обеспечивает принятие Думой законов, вносимых президентом и правительством, повышая эффективность законодательного процесса. Во-вторых, важной составляющей рациональной стратегии правящей группы является обеспечение дисциплинированности парламентского большинства. Между тем российский институциональный дизайн не гарантирует достаточной "связанности" парламентских альянсов. Потенциальный риск выхода какой-либо партии из пропрезидентской коалиции значительно снижает полезность таких коалиций по сравнению с единой "партией большинства". В-третьих, при наличии партии большинства президент избавляется от необходимости вмешиваться в законодательный процесс, реализуя свое право издавать указы. По мнению Шугарта, отсутствие поддержки парламентского большинства в ситуации, когда президент имеет право издавать указы, является "наихудшим из возможных вариантов", способным привести к "войне законов" [Shugart 1996]. Наконец, снижается неопределенность по поводу характера новой Думы, созванной после роспуска прежней. К этому следует добавить, что формирование "партии власти" не требует увеличения затрат правящей элиты на сохранение своих позиций. Как правительство, так и парламент подвергаются меньшему риску быть отправленными в отставку, а президент не несет издержек по формированию нового кабинета. Таким образом, российский институциональный дизайн порождает необходимые стимулы к принятию стратегии, ориентированной на создание партии большинства в парламенте. Очевидно, что участие в выборах - единственный способ реализовать данную стратегию. А для этого, в свою очередь, нужна политическая организация, способная выступать на электоральной сцене. Но всегда ли проанализированный выше комплекс институциональных стимулов ведет к образованию "партии власти"?

Российская специфика

В большинстве стран Восточной Европы "партии власти" отсутствуют. Скорее всего, это связано с особой ролью учредительных выборов в процессах режимной трансформации у бывших союзников СССР по "восточному блоку" [см. Голосов 1998а]. В Польше, Венгрии и Чехословакии в результате первых свободных выборов, состоявшихся в 1989 - 1990 гг., к власти пришли оппозиционные силы, которые в организационном плане представляли собой широкие коалиции разнородных демократически настроенных движений и протопартий, возникших на волне массовой мобилизации. Таковы были, в частности, политические организации, образованные на базе движения "Солидарность" в Польше, Гражданского форума в Чехословакии, Демократического форума в Венгрии. Важно отметить, что подобный исход выборов повлек за собой как смену руководства, так и изменение проводимой политики. Следующие выборы, проходившие на фоне массового недовольства первыми плодами реформ, привели к власти "партии-преемницы" (Союз демократических левых Польши, Венгерскую социалистическую партию), которые стали центром притяжения для "незапятнанных" коммунистических лидеров среднего звена [Higley, Pakulski 1995]. Адаптация этих партий к сложившимся условиям сопровождалась отказом от старой коммунистической идеологии в пользу социал- демократических ценностей.

Такое чередование у власти разных политических сил не совсем правомерно рассматривать как смену замкнутых правящих группировок. Например, процессы, происходившие в 1989 - 1995 гг. в Польше, не были "ни революционным замещением одного состава [элит] другим, ни долговременной стабилизацией новых выдвиженцев" [Wasilewski 1997]. Замена правящих групп имела, скорее, эволюционный и постепенный характер. Однако в данном контексте важно то, что выборы стали играть решающую роль в процессе трансформации элит и, в частности, смены правящей группы и проводимой политики. Отсюда - закрепление за партиями, возникшими в ходе режимных преобразований, функций завоевания (путем участия в электоральном соревновании) и удержания (посредством создания большинства в парламенте) власти, что - в определенном смысле - привело к "замораживанию" существующих политических альтернатив и затруднило создание новых организаций.

В России же ситуация складывалась по-другому. Трансформация российской элиты была лишь в ограниченной мере связана с проведением первых относительно свободных выборов 1989 - 1991 гг. События августа 1991 г. устранили необходимость поиска электоральной поддержки; был объявлен мораторий на проведение общероссийских и местных выборов. Состав политического и административного руководства определялся непосредственно президентом, причем новая элита мало чем отличалась от прежней. По данным О. Крыштановской и С. Уайта, новое руководство почти на 70 % состояло из представителей старой номенклатуры, причем для высших его эшелонов этот показатель равнялся 75 %, а для правительства - 74,3 % [Kryshtanovskaya, White 1997]. Как отмечает С.Солник, "в России состав элит сохранился неизменным, несмотря на полное уничтожение российского государства и бурную реорганизацию и обновление конституционных, политических и административных структур на национальном и субнациональном уровне" [Solnick 1999]. Основным источником пополнения правящей группы стали кадры, выдвинувшиеся при Горбачеве. Значительного обновления "горбачевской когорты" не произошло, в частности, потому, что первый российский президент довольно рано предпринял шаги по "закрытию" элиты [Крыштановская 1995]. И хотя говорить о простом "наследовании" руководящих постов одними и теми же лицами или группами лиц не совсем правильно [см. Lane, Ross 1999], не подлежит сомнению, что в России состав властвующей элиты обновился значительно меньше, чем в Восточной Европе.

Ситуация, в которой проводились первые относительно свободные выборы в российский парламент (1993 г.), требовала наличия политической организации, способной подтвердить легитимность правящей группы и укрепить ее политические позиции посредством создания в парламенте лояльного большинства. Выяснилось, однако, что использовать для реализации этой цели уже существующие партии невозможно. В отличие от восточноевропейских стран, российские элиты не могли воспользоваться структурами "партий-преемниц" [Голосов 19906]. В демократическом лагере, ввергнутом в состояние организационной и идеологической дезинтеграции, подходящая партия тоже отсутствовала. Думается, что это "внепартийное" положение российской элиты и явилось главной причиной, обусловившей необходимость создания новой политической организации для участия в выборах. Характеристики подобной организации должны были отвечать критериям рациональности, заданным российским институциональным дизайном.

Blog

Содержание