Geum.ru

Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   18
160


дисциплинарными авторитетами, но возможностей для оперативного ввода новых элементов в «микрокурсы» научно-технической подготовки у них значительно меньше. Если речь идет о тезаурусе IIIа, сама идея «стабильного» учебника никогда не пользовалась здесь популярностью, а сами учебники и учебные пособия не отличались долголетием. Когда же речь идет о тезаурусе IVa, то здесь специализированные учебники могут выдерживать десятки переизданий без существенных дополнений и изменений, так что элементы, которым удалась попасть в один из вариантов тезауруса IVa, чувствуют себя здесь прочнее и устойчивее.

Дисциплинарная разношерстность и малая дисциплинарная емкость любых вариантов «совмещенного» тезауруса IVa, делают присутствие в нем элемента научного знания куда менее престижным и для карьеры самого элемента и для карьеры автора его текста, чем пребывание в тезаурусе IIIа, хотя здесь оно и не отличается длительностью.

Наиболее престижной областью миграции элементов научного знания как для карьеры самого элемента, так и для карьеры ученого – автора текста традиционно считается область связи нового и наличного знания. Продуктивность – число опубликованных статей или монографий – саму по себе признают достаточно надежной характеристикой ученого как исследователя и она часто служит основным критерием оценок в решениях о продвижении ученого-преподавателя в академической иерархии должностей. Но продуктивность не затрагивает обычно самих опубликованных элемен­тов, их положения в массиве дисциплинарных публикаций, да и на положение ученого в иерархии дисциплинарных авторитетов она оказывает сравнительно небольшое влияние. Куда более надежным критерием оценок и положения элемента в массиве публикаций и положения автора в дисциплинарном сообществе признается цити­руемость – присутствие данного элемента научного знания в текстах публикуемых новых элементов на правах опор объяснения нового.

Тот факт, что перемещение данного элемента в текст другого и более позднего элемента идет независимым от автора способом (хотя многие авторы усердно занимаются самоцитированием), сообщает процессам цитирования вид если и не полной объективности, те, во всяком случае, достаточной безличности, что и придает критерию цитируемости особую силу показателя непредубежденной и справедливой оценки элемента научного знания и, соответственно, оценки вклада данного ученого в дисциплинарное познание.

Вероятность отметиться на правах опоры объяснения в текста более поздних элементов распределена по массиву публикаций крайне неравномерно: треть

161


опубликованных работ вообще не цитируется, а по остальным двум третям цитируемость распределена по закону Ципфа, так что в активной зоне связи нового с наличным, ответственной за 90% перемещений наличных элементов в тексты новых, всегда присутствует лишь 6-8% публикаций дисциплинарного массива. Состав этой активной зоны предельно неустойчив, так что вспыхнувшие было надежды библиотекарей использовать это распределение цитирования и аналогичное ему распределение запросов на научную литературу для резкого сокращения библиотечных фондов или хотя бы для раздельного, по рангам цитируемости и запросов хранения литературы пришлось оставить без последствий.

Исследования, а после появления Индекса научного цитирования, фиксирующего в машинной памяти акты перемещений наличных элементов в тексты входящих, область цитирования едва ли не наиболее полно исследована науковедами, выявили зависимость цитирования от возраста элемента: пик цитируемости располагается где-то на отметке год-полтора после публикации, а затем цитируемость снижается по экспоненте с «периодом полураспада» в 5-7 лет, и, конечно же, выявили зависимость вероятности цитирования от присутствия элемента в текущем академическим тезаурусе IIIа. Элементы, о которых не упоминают на лекциях, которые отсутствуют в учебниках, в списках обязательной и рекомендуемой литературы, требуют от студентов и аспирантов – будущих ученых – самостоятельного поиска в тезаурусе III дисциплины, требуют перекапывания библиотечных картотек и усердного чтения, а такой стих находит на студентов и аспирантов не так уж часто, так что элементы тезауруса III, не отмеченные в тезаурусе IIIa, остаются, как правило, за пределами доступа и их появление в процессах цитирования обязано обычно не вылазкам студентов и аспирантов за пределы тезауруса III, а скорее попыткам сложившихся уже ученых обосновать и подкрепить дисциплинарной историей новую теорию.

Накопление вхождений данного элемента в тексты других, более поздних по появлению в массиве публикаций, можно рассматривать, так это и делает большинство авторов, как процесс ценообразования в науке, работающий, с одной стороны, на выстраивание динамически ранговой ценностной иерархии из зафиксированных в тезаурусе III элементов, а с другой, – на выстраивание эпонимической иерархии дисциплинарных авторитетов как из числа живущего поколения членов дисциплинарного сообщества, так и из числа их предшественников, которые либо отошли от активных исследований, либо вообще ушли из жизни. Это последнее обстоятельство, бесспорно связанное с вечностью представленных в тезаурусе III элементов, создает парадоксальную в какой-то степени ситуацию причастности

162


смертных индивидов к вечности или, вернее, ситуацию творения смертными индивидами вечности как основания преемственности познания и существования общества в смене поколений. Карьера ученого, если открытые им, оформленные в знаке и публикованные элементы отмечены в тезаурусах III и IIIa, если они активно участвуют в ценообразовании, не обрывается с его смертью, а продолжается неопределенно долго – столетиями (Ньютон, Лавуазье, Менделеев...) и даже тысячелетиями (Демокрит, Платон, Аристотель, Эвклид, Архимед...), а иногда в общем-то и начинается, как в случае с Менделем, после смерти ученого. Эта перспектива приобщения к вечности через карьеру бессмертных вкладов в научное познание – одна из существенных составляющих мотивации ученого.

Вместе с тем, в этом накоплении вхождений в тексты других элементов очевидно присутствует и аспект исторического переосмысления текста самого участника таких вхождений, наращивания и изменения текста данного элемента усилиями тех, кто его перемещает в тексты собственных элементов для объяснения с коллегами. Такие модификации исходного текста элемента особенно заметны в периоды дисциплинарных революций, когда «переписывание» истории дисциплины и действующих учебников под давлением победившей новой парадигмы ведет, как показал Кун, к «обогащению» близких и далеких предшественников идеями, концепциями, понятиями, о которых они не подозревали и, судя по состоянию текущих тезаурусов их времени, подозревать не могли. Но этот процесс переосмысления и реинтерпретации текста данного элемента идет как нормальная рабочая процедура связи нового с наличным на любом этапе развития дисциплины. Элемент в момент своей публикации не содержит в тексте указаний на новые элементы, и если он обнаруживает все же свое присутствие в текстах этих новых элементов как одна из опор объяснения, то этот факт может означать только одно: автор, переместивший данный элемент в текст своего собственного в процессе подготовки его к публикации, усмотрел в тексте этого опорного элемента нечто такое, чего там заведомо не содержалось, «сдвинул» значение этого текста предшественника таким образом, что в нем появилась отсутствовавшая прежде связь со значением текста последующего элемента Этот сдвиг значения происходит в каждом акте цитирования.

Поэтому, анализируя тексты элементов, входящих в тезаурус III дисциплины, следует различать их исходное значение в момент публикации и наложенную на это значение серию исторических экспликаций смысла исходного текста – результат усилий тех, кто перемещал этот элемент в тексты своих элементов. Вообще-то говоря, слово «экспликация» здесь явно неуместно – эксплицировать хорошо то, что заведомо

163


имеется в невыявленном состоянии, а сказать, будто в тексте перемещенного элемента в невыявленном состоянии содержится часть или существенный момент текста нового элемента, было бы большой натяжкой. Но так уж принято называть процесс реинтерпретации исходного смысла, и против такого понимания никто не возражает, даже реинтерпретированнне авторы. Сторер, например, во введении к работам Мертона, усматривает в его ранних работах множество «семян будущего» развития социологии, в которых Мертон «на десяток и более лет» (11, р. ХII) предвосхитил будущие исследовательские направления, а Мертон благосклонно соглашается с такой интерпретацией его ранних работ: «Работая в этой области более десятилетия, профессор Сторер чувствует себя в ней как дома и вполне способен собрать перспективы социологических исследований науки в единый исторический и интеллектуальный контекст» (11,р. IX).

Мы не склонны предаваться иллюзиям по поводу способности ученых предвосхищать будущие события, и если бы, скажем, в текст элемента А его автор намеренно запрятал некий смысл С, который затем был эксплицирован авторами текстов элементов Б,В,Г, то с нашей точки зрения куда более реальной были бы такая ситуация, когда бы и текст элемента А и тексты элементов Б,В,Г оказались бы текстами одного автора: от открытий не отказываются в пользу коллег, с ними обычно спорят о приоритете, защищая собственное открытие от посягательств других. Но факт исторической реинтерпретации смысла в процессах связи нового с наличным методом перемещения наличных элементов в тексты новых остается фактом: сдвиг значения происходит в каждом акте цитирования и понимать этот сдвиг следует, видимо, не как знаковую экспликацию того, что было, а как некое добавление к тому, что было в момент публикации элемента, и к тому, что есть в момент цитирования.

Различие значений текста между этими моментами послепубликационной жизни элемента (момент публикации – момент цитирования) может быть весьма значительным, так что имеет смысл предположить, что процессы связи нового с наличным есть вместе с тем и процессы обновления наличного, что область этих процессов не просто некое пространство перемещения пассивных и неизменных элементов в тексты новых элементов, но и своего рода мастерская по переделки этих элементов для целей освоения нового. Мы не могли бы предложить достаточно строгого способа проверки этой гипотезы, но нам кажется, что когда науковеды, историки и философы науки говорят о «фальсификации» научного знания, речь идет именно об этих процессах реинтерпретации текстов наличных элементов знания через сдвиг их значения в каждом акте цитирования.

164


Таким образом, в области связи нового и наличного знания виды на продолжение карьеры элемента научного знания за счет вхождений в тексты новых элементов совпадают с видами и ожиданиями авторов текстов этих элементов. Поскольку процесс перемещения в тексты новых элементов совершается независимым ни от элемента, ни от автора его текста способом, он носит вероятностный характер, и вероятности перемещения или последовательной серии перемещений сравнительно невелики. Поскольку же перемещения эти связаны со сдвигами значения текста элемента, вполне может обнаружиться такая ситуация, которая выявит тенденции удерживать определенные группы элементов в зоне связи нового с наличным, «моду», что ли, на цитирование одних элементов и на активнее отстранение от цитирования других. Иногда наличие такой моды очевидно. Найт, например, отмечает наличие таких тен­денций в науке с конца XVIII в., связывая их с процессами дисциплинарной специализации и парадигматического сепаратизма: «Кроме журналов, публикуемых обществами, в это время появились также частные издания общего и специализированного типа, которые велись иногда на коммерческой основе, но чаще пожалуй возникали под давлением групп, которым редакторы существующих журналов отказывали в публикации. Так, в конце XVIII в. можно было обнаружить, что сторонники Лавуазье публикуются в одном журнале, а приверженцы старой теории флогистона – в другом» (42,р. 15-16).

Связь нового знания с наличным как область миграции элементов научного знания пользуется, как уже говорилось, наивысшим престижным статусом среди ученых. Это и не удивительно, поскольку карьера элемента здесь тесно переплетается с карьерой ученого, автора его текста. Описывая типичный ролевой набор ученого, Мертон справедливо замечает: «Возможно из-за ее центрального функционального положения, но ученые определенно выше ценят роль исследователя, чем любую из других ролей. Как и водится обычно в случаях выполнения комплекса взаимно предполагающих Друг друга ролей, идеология не полностью отражает эти дифференцированные оценки ролей в ролевом наборе: ученые часто настаивают на «неразделимости» и, соответственно на равной важности вспомогательных ролей. И все же уже в самой модели выявленных предпочтений работа системы распределения наград в науке подтверждает, что наиболее высоко ценится роль исследователя. Героями науки провозглашаются люди по их способности быть исследователем, редко по способности быть учителем, администратором, референтом или редактором» (11,р.520).

Некоторое и оправданное удивление может вызвать то обстоятельство, что сфера

165


технологических приложений науки как область социальной миграции элементов научного знания, хотя она и пользуется среди ученых определенным «пониманием» – важность ее для общества в эпоху научно-технической революции понятна каждому, – совершенно не пользуется ни популярностью, ни сколько-нибудь заметным уважением. И удивляться здесь в общем-то есть чему: иногда и карьера элемента научного знания и карьера автора его текста начинаются именно с перемещений элемента из состава общенаучного тезауруса IV в одну из единиц технологического тезауруса V. Так, открытый в 1826 г. Грэхемом закон газовой диффузии пылился на полках библиотек более ста лет, пока он не потребовался технологии для разделения изотопов урана, что ввело этот элемент знания и в академический тезаурус IVa подготовки специалистов соответствующего профиля и включило элемент в зону связи нового с наличным, в зону дисциплинарных исследований близких явлений.

Но кое-что в этом безразличии ученых к приложению все-таки понятно. В основном своем «профессорском» ролевом наборе ученый не имеет выхода в приложение, и его карьера практически не зависит от перемещений им же открытого элемента в сфере технологии, тем более, что и перемещения-то такие начинаются обычно не сразу, а после длительных задержек на осмысление и обнаружение в элементе его технологических потенций. Но главное здесь заключается, видимо, в том, что ученый, открыв элемент и опубликовав его текст, традиционно считает свою миссию завершенной: дальше начинаются процессы ценообразования, над которыми он не властен. Ученый может открыть еще один или еще несколько элементов и довести их тексты до публикации, но дальше дорога для него перекрыта стихией чужих и неуправляемых воздействий на элемент, где ученому нечего делать и остается только ждать, как развернутся эти неуправляемые события и что они будут значить для его личной карьеры. События же в области технологических приложений оказываются слишком далеко и от самого ученого и от его коллег по дисциплине, от признания которых зависит положение ученого в дисциплинарном и академическом сообществах. Есть в этом безразличии к приложению, похоже, и тот нюанс, что ученым давно уже надоело выслушивать беспочвенные обвинения по поводу технологических приложений науки и они давно уже привыкли аргументированно снимать с себя ответственность за конкретные приложения. Оно ведь и в самом деле, кто, например, осмелится потревожить тень Грэхема, чтобы предъявить ему претензии по поводу Хиросимы и Нагасаки? Да и вообще, мало ли кому что и когда может прийти в голову насчет использования элемента знания?

Этот срыв контроля над карьерой элемента, который достаточно ощутим уже в

166


сфере связи нового с наличным, в высшей степени характерен для области технологических приложений, где перемещения элементов тезауруса IV в машины и процессы, в ассоциированные единицы тезауруса V практически не фиксируются как перемещения и не оставляют после себя следов, хотя бы отдаленно напоминающих сеть цитирования, которая всегда позволяет восстановить, кто, когда, в текст какого элемента перемещал текст данного элемента. К тому же ассоциированные единицы технологического тезауруса V представляют из себя порой такие сложные, разнородные по генезису и возрасту элементов смеси, что в большинстве случаев попытка описать их в терминах ссылок окажется невыполнимой. Попробуйте, например, описать в терминах ссылок на элементы знания простейший велосипед, и вам раз десять придется встретиться с вопросами типа «Кто придумал колесо?».

При всем том, хотя дело освоения элементами научного знания области технологических приложений сравнительно молодое – первая лаборатория как типичный институт приложения была основана Либихом в 1826 г. в Гисене, наш тип культуры на современном его этапе немыслим без массового и многоуровнего ввода научного знания прежде всего в технологию, где элементы научного знания, возвращаемые человеком из состояний знаковой ассоциации в исходное естественное состояние репродуктивных автоматизмов и бесконечных повторов, вынуждают самое природу при минимальном участии человека реализовать человеческие цели. Долю этого «минимального участия» человека не следует преуменьшать – вся сфера технологических приложений науки находится под контролем человека, и даже в самых сложных ассоциативных единицах тезауруса V технология остается человекоразмерной. Но не следует и преуменьшать меры участия естественных по генезису элементов, изъятых из природы, воспитанных человеком в процессах социальной миграции и возвращаемых природе в форме рабочих команд самого различного назначения, повторяющих и по специализированному наберу участников и по принципу их ассоциации человеческие группы коллективного действия, фиксированные по числу специализированных участников.

Выше мы уже говорили, что наш тип культуры отличается от первобытного и традиционного тем, что в его тезаурусах присутствует и неограниченно растет по объему и номенклатуре особого рода знание о природе без человека, об отношениях вещей по поводу вещей. Это знание извлекается из окружения как нечто входящее на правах составляющих в репродуктивную характеристику природы, в ее естественный, так сказать, тезаурус. Число составляющих такого тезауруса мы мыслим бесконечным, и пока ученые делают открытия, лишь утверждаемся в этом предположении. Знание же

167


о таких составляющих извлекается с помощью процедур (наблюдение-эксперимент), существенной чертой которых является устранение человека и разумного начала вообще из картины природы, если, как это происходит в собственно научно-дисциплинарном мировоззрении, концепт природы создается как нечто производное от ее яда репродуктивной характеристики, от ее естественного тезауруса.

Укрепившись в этом представлении о знаковой специфике нашей культуры – в ней действительно присутствует знание особого рода, а именно знание научное, которого нет ни в первобытной, ни в традиционной культуре, – нам теперь придется взглянуть на ситуацию под несколько иным, «селекционно-воспитательным» углом зрения, чтобы увидеть и, соответственно, эксплицировать идею параллелизма между методами знакового кодирования индивидов в специализированные фрагменты деятельности и методами знакового кодирования элементов научного знания в специализированные фрагменты социальна значимой деятельности.

Эта идея параллелизма методов кодирования в деятельность людей и элементов научного знания присутствовала уже явочным и, так сказать, намекающим порядком в наших рассуждениях о социальной миграции элементов научного знания, о карьере элемента научного знания, о тезаурусах – явлениях знаковых и чисто человеческих, которые, надо же вот, наш тип культуры комплектует именами и текстами, избегающими всяких упоминаний о человеке и намеков на присутствие человека в мире. Теперь, пытаясь понять существо процессов социальной миграции элементов научного знания в сфере приложения, нам следует более основательно войти в идею параллелизма кодирования и попробовать вывести из нее некоторые следствия.

Параллелям и аналогиям свойственно хромать, не исключение в этом отношении и наша идея параллелизма: слишком уж разнородными и непохожими друг на друга представляются люди и элементы научного знания люди смертны и в своем движении по жизни образуют лишь краткоживущий момент в жизни социального целого, длящейся неопределенно долго в смене поколений. Элементы научного знания, напротив, вечны и неподвержены изменениям даже на фоне долгоживущих социальных структур. Закон Архимеда, например, каким он было обнаружен и знаково оформлен в Сиракузах III в. до н.э., таким остается и сегодня, хотя ни от Сиракуз, но от соответствующего социального уклада ничего уже не, осталась кроме свидетельств истерии.

Люди «самостны», способны к любым видам самодвижения, самоопределения, самосознания, самовоспроизводства и вообще само... При этом «самость» человеческая в равной степени обладает и биологической и социальной природой. Биологическая