Geum.ru

Центр системных региональных исследований и прогнозирования иппк ргу и испи ран

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   18
114


преемственного существования первобытного общества операция посвящения в тексты взрослых имен становится невозможной.

Если посмотреть на оба эти процесса с точки зрения лага социализации нового, который является основным определителем возможного темпа перекодирования, то значения этого лага окажутся весьма малыми, хотя их величина и будет зависеть от способа представления лага. Если лаг замерен от момента возникновения новинки до постоянного ее присутствия в деятельности, то лаг вообще обращается в нуль: носитель взрослого имени, автор удачного и одобренного группой отклоняющегося действия, будет и впредь воспроизводить его до тех пор, пока он остается носителем данного имени; точно так же и группа, отработавшая удачное коллективное действие, направленное на освоение новой реалии окружения, и стихийно распределившая роли по участникам, будет и впредь воспроизводить это коллективное действие, пока она остается группой.

Весь вопрос здесь в том, насколько полна будет социализация, что будет после того, как носитель имени сдаст свое имя следующему, а группа за счет передачи имен прекратит свое существование. Если под полной социализацией понимается воспроизводство этих новинок на правах норм поведения в следующих поколениях, то лаг полной социализации, естественно, не может быть уже равен нулю, его завершение определится актами передачи имен новым носителям.

И природе, да и биологической эволюции глубоко безразлично различие между лагами эмпирически и знаковой социализации с их точки зрения лага нет, и перекодирование, каким оно выявляется в эмпирии деятельности, происходит мгновенно в момент появления новинки. Соответственно и темп перекодирования (ав/б) должен с их точки зрения обращаться в бесконечность. С точки же зрения общества, его будущего, его меры освоения новых условий существования различие между лагом эмпирической и лагом знаковой социализации весьма существенно, дело можно считать завершенным только после перевода нового в наличное методом фиксации в знаке, а сам этот перевод требует времени, интеллектуальных усилий, деятельности, может осуществиться и не осуществиться. Нулевой для природы и для сравнений с биологическими методами перекодирования лаг социализации далек от нуля, когда речь идет об устойчивом перекодировании будущих поколений. Но так или иначе значения лага достаточно малы, чтобы выявить принципиальное преимущество знакового кодирования перед биологическим генетическим. Костей мутантов в ре­зультатах знакового перекодирования не видно, процесс идет без потерь биологического материала.

115


При всем том разобранные два случая социализации нового на уровне обновления составляющих тезауруса не являются единственным источником новаций. Коллективные действия, а оба случая относятся к коллективной деятельности, не единственный вид производительного труда в таких обществах. Значительное место в совокупном продукте общества занимают результаты индивидуальной деятельности типа собирания плодов, ягод, грибов, трав, кореньев, охоты на мелких животных, рыбной ловли, то есть всего того, что не требует коллективной деятельности и чему она может быть даже противопоказана. Эта составляющая социально необходимой деятельности также, надо полагать, подвержена изменениям в процессе движения по территории, то есть «текущая природа», если ее постоянно не пополнять новыми реалиями, производными от флоры и фауны территории освоения, попросту опустеет как источник извлечения средств к жизни в процессах индивидуальной деятельности.

Если, например, пройти в миграционных потоках расселения с низовьев Енисея в Венгрию, то можно растерять по пути всю «текущую природу», но можно ее и значительно пополнить в процессах исследовательской деятельности всех членов общества, направленной на освоение новых реалий окружения. Процесс этот, естественно, идет методом проб и ошибок, совершается не без потерь – можно попытаться освоить и такое, от чего не поздоровится, – но так или иначе этот процесс также должен войти как существенный в общую картину освоения первобытными обществами всего планетного разнообразия условий их существования.

Имеет ли смысл и в этих случаях говорить о социализации, о лаге социализации, о знаковой фиксации результатов? Нам кажется, что имеет, хотя здесь и не обнаруживается тех более или менее формальных процедур, которые присутствуют в социализирующих действиях старцев, в конце концов новые реалии «текущей природы» всегда фиксируются в языке, в его словарном составе. А это, бесспорно, одна из форм фиксации в знаке, типичная для универсальных навыков и умений форма социализации для передачи знания новым поколениям.

Таким образом, уже древнейший из известных и в каком-то смысле относительно простой тип культуры, общей характеристикой которого «является прямое кодирование индивидов в имена специализированных текстов коллективной деятельности, поднимает массу проблем, из которых мы более или менее подробно остановились только на анализе условий осуществимости глобальной экспансии человеческого рода. Так или иначе, но факт остается фактом: к тому времени, когда европейцы в XV – XVI вв. начали свою географическую экспансию, эпоху великих открытий, мир был уже заселен людьми. И объяснить этот факт можно только с учетом тех огромных

116


возможностей, которые открыло перед человечеством знаковое кодирование.

Растущий производно от числа почкующихся обществ потенциал перенаселенности на любой конечной территории, вызываемые им силы расталкивания и растекания многое объясняют в динамике глобальной экспансии человека, но они не объясняют необыкновенно быстрого с точки зрения биологической эволюции освоения всего многообразия условий существования и значимых для человека реалий любых мыслимых окружений. Это объяснимо только от свойств социального знакового кодирования и перекодирования. Не будь этой специфики знакового кодирования, человек, как и большинство биологических видов, занял бы свою полосу террито­риального расселения, не посягая на планетность.

Напоследок просто отметим, что и здесь территориальная миграция оказалась продолжением социальной миграции индивидов, она предполагает социальную миграцию как свою первопричину.

Профессионально-именной или традиционный тип культуры. Профессионально-именной тип культуры характерен для целого ряда обществ, которые по нашим школьным количественно-географическим представлениям о стране, обществе вполне укладываются в привычные рубрики. Население – сотни миллионов, сидят на территории прочно, корнями уходят в глубь веков, обладают богатейшими культурными традициями, развитым государственным аппаратом. Если в странах нашего типа культуры при всей их развитости проживает сегодня менее трети населения земли, а в «изолированных», первобытных обществах вряд ли более доли процента, то в странах традиционной культуры – все остальное население планеты. Страны эти обычно называют «развивающимися», вкладывая в этот примелькавшийся термин не столько историко-эволюционный смысл движения в иерархии развитости, внедренный в европейское сознание главным образом немецкой классической философией, сколько смысл указания на ту идею «развитого состояния», которой руководствуются эти страны в определении политики.

Идея «развитого состояния» еще лет 15-20 тому назад была, по сути дела, простым сколком положения дел в развитых странах европейского типа культуры. Теперь же она быстро эволюционирует в некое особое, теряющее определенность положение. Если раньше она попросту определялась в экономических терминах дохода на душу населения, роста национального дохода, подготовки научных и технических кадров, то теперь эта идея после ряда серьезных неудач прямою и быстрого решения

проблем экономического развития обрастает «синтезирующими» наслоениями

политического, национального, культурного толка. Причин тому много, и одна из

117


главных – растущий быстрыми темпами национализм, осложненный тем, что в Индии называют «ревивализмом» – поставленными на службу национализму реминисценциями о былом могуществе и величии стран этого типа культуры, об их ли­дерстве во многих областях жизни и прежде всего в техническом прогрессе своего времени.

Раман, для которого «развитое состояние» ассоциируется с научным мировоззрением, наукой, технологическими приложениями научного знания, так описывает результаты двадцатилетних усилий Индии двигаться к этому «развитому состоянию» и сложившееся в настоящее время положение: «Следовало бы ожидать, что после достижения Индией независимости произойдут радикальные изменения в отношении народа к науке, особенно если учесть официальные принятую и проводимую правительством политику. Но этого не произошло. Политика правительства, хотя она и увеличила число научных учреждений, численность ученых и объем расходов на науку, не породила научного социального движения. По злой иронии истории социальное давление средневековья с момента достижения независимости усилилось под флагом национализма и возрождения культуры. Значительное число ведущих ученых сегодня активно взялось за пропаганду синтеза науки, религии, религиозных философий и спиритуализма» (28, р. 198).

Среди причин, вызывающих трудности освоения развитого способа жизни, ученые все чаще упоминают ценности, установки, мировоззрение как группу препятствий, ответственных за «культурную несовместимость». Дарт и Прадхан (35) провели даже специальное исследование этнически идентичных групп школьников в Гонолулу и в Непале. Они с достаточной убедительностью показали, что если школьники Гонолулу, находясь в типичном европейском культурном окружении, без труда осваивают научное мировоззрение и всю европейскую систему ценностей и установок, то их непальские сверстники, хотя их и учат по тем же учебникам, вос­принимают научное мировоззрение как чуждое, остаются по своему образу мыслей, по способу восприятия воспитанниками традиционной культуры.

Президент Танзании Найерере считает, что культурная несовместимость вызывается прежде всего различием установок. В традиционном обществе человек вплетен в коллектив, живет для коллектива, тогда как европейское образование предполагает индивидуализм. «В нашем традиционном обществе каждый член живо сознает свою причастность к обществу, свои обязательства по отношению к другим и обязательства других по отношению к нему. Все индивиды живут однотипной жизнью. Это тяжелая жизнь, в которой необходимость кооперации усилий очевидный факт.

118


Наши социальные институты поддерживают психологию взаимозависимости, и эта психология – обязательная составляющая окружения, в котором растут все дети. И вот теперь мы вырываем часть детей из этого окружения, отделяем их от сверстников, давая им возможность получить среднее образование, которое доступно далеко не каждому, затем мы отбираем еще более ограниченное число счастливцев и посылаем их в университеты. В этом акте мы отрываем индивида от его сообщества и обычно стимулируем его тяжелую работу обещанием личных успехов. Здесь акценты переходят со взаимозависимости на индивидуальность, поскольку именно индивиду нужно самостоятельно читать, учиться, использовать возможности для личного совершенствования. Это смещение акцентов неизбежно» (36, р. 184-185).

Описывая практику преподавания в Индонезийском университете, где он несколько лет работал по приглашению, Биарз отмечает и на уровне преподавателей и на уровне студентов множество особенностей восприятия, затрудняющих взаимопонимание между индонезийцами и американцами: «Никому из нас никогда не удавалось, разве что сверхъестественным способом, проникнуть в область мистики индонезийских объяснений. Вполне возможно, что ни один взрослый не способен войти в контакт с этими системами, если он не индонезиец по рождению» (37, р. 36). Он упоминает и об установке на взаимозависимость и взаимопомощь, которая, применительно к академической практике означала полную невозможность бороться с открытыми подсказками и списываниями: «Технические трудности при организации опросов и предварительных экзаменов в переполненных аудиториях, где студенты сидят рядами, были значительной, но в общем-то еще детской проблемой. Куда большей проблемой были нормы взаимопомощи, обычай равного распределения дефицитного блага. Помочь студенту-товарищу ответить на вопрос считалось гражданским долгом и вовсе не рассматривалось как подсказка. С точки зрения общинных норм это проявление «социальной справедливости», а вовсе не нечто постыдное» (37, р. 98). Протесты американских профессоров не встречали понимания и поддержки ни среди студентов, ни среди индонезийских коллег.

Можно приводить множество свидетельств, показывающих несовместимость традиционного и европейского способов восприятия мира, оценки событий и поступков. Баумринд, например, рассматривая проблему этических разногласий, считает, что иногда они могут быть и неразрешимыми: «Основанные на действительно противоречивых мировоззрениях разногласия неразрешимы, но они редко встречаются среди людей, воспитанных в одной культуре» (38, р. 38). Но мы пока не будем увлекаться свидетельствами – у нас нет еще базы для понимания существа проблемы

119


несовместимости. К сожалению, такой базы нет не только у нас. Путь к пониманию традиционной культуры далеко еще не пройден, и если характеризовать современный этап на этом пути к пониманию, то он предстанет чем-то вроде густых зарослей экзотики – частных, на разных уровнях и по разным поводам разросшихся расхождений и недоразумений в духе заявления Биарза: «Некоторые американцы бывали почетными гостями на индонезийских «селаметанах» – церемониях воссоединения, умилостивления и благодарения. Они наблюдали требуемые по ритуалу захоронения бычьих голов под порогами новых домов, для официальных церемоний они принимали те даты, которые предлагались астрологами как подходящие. Их осведомляли, что было бы неразумно жить в доме с фасадом, выходящим на восток. Они выслушивали объяснения, по которым неправильности поведения следовало прощать, поскольку они вызываются черной магией, а за магию ее жертвы не должны нести ответственности. Они узнавали, каких именно изменений в судьбе следует ожидать после ритуального умиротворения духов бывших жителей квартир, домов, общежитий, служебных помещений. Для любых необъяснимых событий и проблем многие индонезийцы имеют в запасе значительно больший арсенал альтернативных объяснений, чем способен предложить американский профессор. (Если развитие определено как умножение альтернатив, то кто же тогда более развит?). Эти различия в системах причинности, хотя они и не всегда выявлялись в беседах и на конференциях, достаточно часто все же становились препятствиями полному взаимопониманию между членами Кентуккийской команды и их коллегами по колледжу. Нет никакого сомнения, что обе группы бывали иногда подобны космическим кораблям, которые стремятся состыковаться, не находясь даже на пересекающихся орбитах» (37, р. 36).

Попробуем определить основные структурные сочленения традиционного общества, используя для этой цели наши универсалии: «текущую природу» и социальную миграцию.

С точки зрения «текущей природы» общества традиционного типа культуры все связаны с земледелием, причем как правило с поливным или пойменно-«разливным» и поэтому привязаны к территории, оседлы в той степени, в какой оседлы их пахотные земли – основной контакт обществ этого типа с окружением по поводу извлечения средств к жизни. История знает, правда, и кочующие время от времени земледельческие социальности, которые после истощения пашен переходят на целину, выжигают и корчуют лес, чтобы после нескольких урожаев перейти на новое месте. Таким обществам мы обязаны, например, появлением степей, да и пустыни, по мнению многих, возникали не без участия странствующих земледельцев. Но такие общества –

120


частный и не очень характерный, случай для традиции. Типичное традиционное общество локализуется в поймах рек с бурными и регулярными паводками, способствующими регенерации почвы. Долины Нила, Тигра и Ефрата, Ганга, Хуанхэ и Янцзы – типичные места локализации обществ традиционного типа культуры. Они могут возникать везде, где существуют более или менее благоприятные условия для земледелия, но долины крупных рек, регулярность и цикличность времен года, паводков создают, так сказать, опорные пункты и исследовательские лаборатории традиции, где социальные структуры и институты предстают в наиболее чистом и завершенном виде.

Земледелие и связанное с ним скотоводство образуют экономическую основу таких обществ, накладывая своей способностью отчуждать определенную долю продукта на другие социально необходимые и значимые виды деятельности определенные пропорции представительства в общем объеме социально организованной и интегрированной деятельности. Техника земледелия достаточно единообразна и устойчива: пашня, плуг, бык, пахарь, погонщик – обязательные детали картин земледельческого труда, которые можно встретить и у Гесиода, и у Шолохова. Средняя доля отчуждаемого продукта в сельском хозяйстве сравнительно невелика и по подсчетам специалистов составляет 15-20%, так что в странах традиционного типа культуры около 80% населения занята, как правило, в сельском хозяйстве, позволяя 15-20% заниматься другими общественно-полезными и значимыми делами.

Земледелец – первая, похоже, в истории человечества массовая профессия, в которой деятельность множества людей подчинена единому набору программ и правил, выразима единым текстом, привязанным к устойчивому годичному циклу времен года. «Труды и дни» Гесиода, например, можно и сегодня использовать в Средиземноморском бассейне в качестве справочника относительно времени и последовательности сельскохозяйственных работ, точно так же, как и «Георгики» Вергилия.

Массовость земледелия как основной традиционной профессии придает черты массовости и профессиональности всем остальным видам деятельности, которые прямо или косвенно обслуживают земледелие, входя в отношение пропорционального определения от численности земледельцев. Как и в любом другом обществе, фраг­менты-тексты видов деятельности удерживаются в пределах человеческой вместимости, где примат ограничений принадлежит то физическим (профессия цирюльника, например), то ментальным (профессия астронома-астролога) ограничениям, причем численность той или иной профессии, оставаясь в пределах

121


общей доли отчуждаемого сельскохозяйственного продукта, регулируется и спросом на ее услуги; плотники, гончары, кузнецы, сапожники, шорники образуют, естественно, более многочисленные профессиональные «сообщества», чем, скажем, астрономы-астрологи, которых в Китае, например, было на протяжение тысячелетий всего несколько семей при дворе императора Поднебесной (39).

Исходной социальной единицей, конечным адресом распределения видов деятельности, социальных обязательств, статусов, интегрирующих связей в этом типе культуры является не индивид, как в первобытном и нашем, а семья, входящая в два основных типа интеграционных отношений: а) в профессиональные (каста, клан, профессиональное «сообщество»); б) в общесоциальные (община, деревня).

Профессиональные объединения, оформлены ли они как в Индии и в ряде других регионах в касты или кланы, активно вмешивающиеся во все детали семейной жизни, или в менее жесткие организационные образования, всегда, в любом традиционном обществе несут ответственность за содержание профессионального текста и, соответственно, за текущие стандарты профессионального мастерства – текущие тезаурусы профессии, – а также за социализацию нового. Семья при этом оказывается основным в этом типе культуры воспитательным институтом; рождаясь и взрослея индивиды в длительном контакте со старшими осваивают «дело отцов», становясь, соответственно, земледельцами, гончарами, плотниками, цирюльниками «по-природе», по самому факту рождения в семье профессионала.

Текущий тезаурус общества в том виде освоенных всеми универсальных навыков и умений, в каком мы его встречали в первобытном обществе, здесь отсутствует. Его можно, конечно, искусственно собрать, проинтегрировав текущие тезаурусы наличных профессий, но само традиционное общество такой знаковой реалии на вооружении не имеет, да и иметь не может: такой текущий тезаурус заведомо превосходил бы возможности любого отдельно взятого индивида, более того, профессии ревностно заботятся о сохранении и поддержании информационной изоляции от других профессий, хранят тайны и секреты мастерства. Типичный традиционный взгляд на профессиональное мастерство выразим постулатом Крылова: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник». В самых многообразных выражениях этот взгляд можно встретить на любой исторической глубине. Гесиод, например, так предостерегал брата-земледельца против поползновений взяться за дела плотника, работника Афины:



Самонадеянно скажет иной: «Сколочу-ка телегу!»,

Но ведь в телеге-то сотня частей! Иль не знает он, дурень?

122


Их бы вот загодя он на дому у себя заготовил!

Труды и дни, 455-457.


Отсутствие ориентированного на навыки и умения текущего универсального тезауруса общества и семейная локализация каналов трансляции-воспитания могут создать впечатление, что универсальная ступень воспитания, которая четко прослеживается и в первобытном и в нашем типах культуры, вообще отсутствует в традиционном обществе. Ниже мы покажем, что это не так. Универсальный текущий тезаурус есть и здесь, только ориентирован он на совсем иные навыки и умения. Пока же продолжим описание семьи как постоянного члена профессионального «сообщества».

Семья в функции воспитательного института, уподобления новых поколений старшим по единому для профессии текущему тезаурусу выступает очевидным интериоризатором профессионального текста, переводит его из знаковой формы в форму обыденной репродуктивной повседневной деятельности, где редко возникают ситуации, требующие знакового оформления. Обучение подрастающих идет в основном в режиме подражания – «делай как я», без объяснения деталей, почему, скажем, лошадь нужно запрягать спереди, а за плугом идти сзади. Таких вещей не объясняют, их показывают. Соответственно, текст профессии, пока он используется как сумма программ повседневной деятельности, пребывает в семейной «подкорке», содержится семьями одной профессиональной принадлежности в «расплавленном», так сказать, и «растворенном» виде, и вернуть этот текст в исходное знаковое состояние типа «Трудов и дней» Гесиода или «Георгик» Вергилия – труд явно экстрапрофессиональный и с точки зрения самих профессионалов – бессмысленный. Нет смысла гончару, скажем, объяснять, что это вот круг, это – глина, это – печь; ему все это знакомо с детских лет, как нам правила уличного движения или навыки письма.

Но положение радикально меняется, когда на сцену выходит профессионал-новатор, имеющий предложить собратьям нечто новое ко всеобщему профессиональному благу. В своих объяснениях он может опираться только на составляющие текущего тезауруса профессии, то есть на ту сумму представленных в этом тезаурусе навыков и умений, которые освоены и воспроизводятся в семейной практике профессионалов. Но, опираясь на текущий тезаурус, объясняя существо новации в понятных для коллег по профессии терминах освоенной деятельности, профессионал-новатор вынужден эксплицировать текст в той его част, которая относится к делу. При этом сразу же обнаруживаются основные реалии традиционного знакового кодирования: текст и его имя.