Карнаухов без срока давности

Вид материала

Документы

Содержание Сибирь! Леса и горы

Подобный материал:

• Удк 631. 45 Карнаухов В. Н.,, 123.47kb.
• Закон о защите прав потребителей, 773.63kb.
• Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 12. 11. 2001 г. №15 и Пленума вас от 15., 159.35kb.
• Статья 19 Неповиновение законному распоряжению сотрудника милиции, военнослужащего,, 331.75kb.
• Указом Президента Российской Федерации от 01 июля 1992г. №721 без ограничения срока, 431.26kb.
• Списание безнадежной задолженности: бухгалтерский и налоговый учет, 138.74kb.
• Япросмотрел множество книг и фильмов о будущем человечества, 4740.62kb.
• Российской федерации, 411.11kb.
• Удк 621. 319. 4 Закономерности старения изоляции и оценка срока службы силовых конденсаторов, 64.84kb.
• Методические рекомендации, отражающие особенности заполнения отдельных граф деклараций, 371.77kb.

Рязанов говорил об известном всем. Практически, это был голос отчаяния, бессилия перед рутинным мышлением, перед всесилием бюрократии — давай план и никаких гвоздей! Какой ценой, бюрократам на это плевать, они, ведь, взяли под козырек — будет выполнено!

Зайцев внимательно слушал главного инженера. Молодец Владимир Павлович. Хорошо схватывает проблему, лезет в глубь. Грамотный, широко эрудированный специалист. Эх, ему бы еще решительности, смелости и умения принимать решения. Увидел на шахте безобразие, правильно оценил его порочность, и… остановился, оставил проблему в подвешенном состоянии. Один ли он такой? Многие к такому образу действий привыкли? Критикуют, возмущаются, а решение пусть принимает кто-нибудь другой. Боятся, не приучены брать на себя ответственность. Ходить за чьей-либо спиной спокойнее.

— Дополнительное задание выполнять придется,— начальник комбината принял решение,— не от хорошей жизни оно устанавливается. Но и любой ценой выполнять его не будем. Владимир Павлович, переговори с трестами, потребуй, подчеркиваю, — потребуй! — двухсменный режим работы с двумя выходными не ломать! Пусть продумают меры по ускорению темпов подготовительных работ. Наконец, надо добиться, чтобы повсюду был резервный очистной фронт. Резервный фронт это реальная возможность почти в любой момент нарастить объемы добычи. Сергей Александрович,— обратился он к главному механику,— необходимо в течение двух-трех дней создать дополнительные ремонтные бригады. В ЦЭММ (центральные электромеханические мастерские) и на ремонтных заводах подготовить узлы для замены негодных. Хватит тянуть с организацией узлового метода ремонтов. Установите жесткие нормативы неснижаемого запаса готовых узлов, чтобы можно было в кратчайшие сроки заменять негодные. Обеспечьте ускорение ремонта, чтобы направить в ближайшие дни как можно больше действующей техники. Вы, Григорий Семенович,— Салов не вскочил со стула, но выпрямился, поднял выше подбородок, изображая величайшее внимание к указаниям управляющего,— подключите снабженцев к изысканию и поставкам шахтам и разрезам всех необходимых материалов и запчастей. Переговорите, с министерством о возможности выделения дополнительной техники. Владимир Павлович, оформите сказанное приказом с указанием сроков и ответственных.

Стиль Зайцева им известен давно, как известно и то, что не слезет с них, пока все не будет выполнено. Знают, насколько строг его спрос за невыполнение и промедление.

— Ну, вроде, все обговорили,— Зайцев завершал встречу «большой пятерки» — давайте завтра соберем аппарат. Расскажу о совещании в Москве, и объявим о мерах по выполнению допзадания.

Все вышли, задержался главный инженер. Это тоже своеобразная традиция. Зайцев и Рязанов давно работают вместе, их отношения перешли рамки только служебных. При разговорах наедине часто затрагивались темы, которые публично или с кем-либо иным едва ли осмелились обсуждать. При этом, Рязанов никогда не пытался при разговорах наедине добиваться пересмотра принятых решений. Он хорошо знал своего шефа и отлично представлял пределы позволительного. Впрочем, друг друга оба хорошо знали.

— Я уловил, что ты не совсем удовлетворен совещанием,— когда Рязанов оставался с Алексеем Николаевичем один на один, он обращался к нему на «ты»,— мало, похоже, что изменилось. Опять все говорят умно и много, но никто не решает? Или я не прав?

— Понимаешь, Владимир Павлович, внешне все как бы нормально. Собираются, советуются, спорят. То есть, весь механизм, государственный, точнее, партийно-государственный, действует по отработанной схеме. Мне повезло или не повезло, но довелось работать на высоком уровне во времена Сталина, в аппарате Берия, в Специальном Комитете по ядерной проблеме. Тогда, таким как я, выдвинутым с периферии, бросалось в глаза, что все обсуждения завершались принятием тут же конкретного решения и далее начинали энергично действовать по его реализации. Система жесткой централизации передалась оттуда, от Сталина. Но Центр, конкретнее Сталин, или кто-либо по его поручению, брал на себя ответственность. Теперь картина иная. Повторяю, внешне все идет, как и прежде. Все произносят правильные тезисы, слова, но никто не хочет взять на себя ответственность за решение, пытается спихнуть на другого. Что-то вроде термина по этому поводу появилось – «спихотехника».

— С этим я сталкивался,— согласился Рязанов,— но отчего же там, наверху, государственные мужи, фактически, увиливают от выполнения своих служебных обязанностей?

Зайцев не торопился отвечать. Ему тоже не все ясно. Он пытается рассуждать вслух.

— Причин, думается несколько. Основная – определенная нехватка на том уровне высококвалифицированных работников, решительных и энергичных. Это уже проблема подбора кадров. Вспомни, какие кадры были при Сталине. Их так часто и называют: Сталинская когорта наркомов: Малышев, Завенягин, Носенко, Горегляд, Ванников, Шахурин… Из сталинских наркомов еще действуют Устинов, Байбаков. Тоже наблюдалось и в армии: сталинская когорта маршалов. Отбор был тщательный, жесткий, а иногда и жестокий.

— Да-да,— за ошибки оплошности могли поплатиться жизнью,— тяжко вздохнул Рязанов.

— Зато, практически, не было нерешаемых задач. Из самой сложной ситуации находили выход. Помню, как прямо на снегу у нас в городе развертывали производство мин на прибывшем по эвакуации заводе. Тогда за считанные месяцы решили проблему сырья для атомной промышленности. От меня требовали невыносимо жестким образом, но и права предоставляли по сути неограниченные. Кого сочтешь нужным, было сказано, привлекай к этой работе, без всяких ограничений. Но провалишь дело, предупредили, ответишь головой. Работал так, что месяцами дома не бывал.

Зайцев погрузился в прошлое, можно подумать, забыл о присутствии Рязанова. Тот прервал его тяжкие, но такие значительные и неизгладимые воспоминания.

— Такие времена были, Алексей Николаевич.

— Не времена, Владимир Павлович,— в голосе Зайцева острая злость и тревога,— времена сейчас не намного проще. Того и гляди, живьем проглотят! Выискивают хотя бы ничтожную слабинку, через любую щель норовят пролезть, лишь бы остановить, а то и уничтожить нас. А мы непрерывные диспуты устраиваем, затормозили движение вперед, снизили темпы роста производства, наращиваем разрыв между нами и американцами. Вся энергия, инициатива уходят в пустое бумагомарание. Начали реформу и тут же ее свертываем. Записали: расширить самостоятельность предприятий. Тут же опутали эти самые предприятия и их руководителей бесчисленными запретами и ограничениями. Хрущев разъезжал, произносил длиннющие речи, а дела продолжали идти ни шатко, ни валко. И после него…

— Далее. Ввели своеобразное двоевластие. Хозяйственные вопросы сейчас решаются в основном в партийных органов. Хозяйственников держат на коротком поводке, а сами ничего решать не могут. У них для этого ни аппарата нет, хотя отраслевых отделов наплодили, больше, чем у меня в совнархозе управлений было, ни руководящего опыта. Парторганы на себя все принципиальные вопросы вывели, а ответственность оставили хозяйственным руководителям. Но в природе не бывает ответственности без прав!

— Но ведь Косыгин — это же личность!— Владимир Павлович поднял вверх указательный палец,— он, насколько я знаю, отлично знает экономику…

— Что он один может? И, по разговорам, ему не особенно-то позволяют развернуться. Боятся, как бы не перепрыгнул авторитетом и влиянием других. Сложилась аморфная, не эффективная практика управления. Именно практика, ибо на словах, в теории все на самом высшем уровне!

— Смотрю, ты очень уж все к сердцу принимаешь. Трудности, нерешенные вопросы всегда были и будут, переживем и эти. Дойдет и до верхов понимание, что надо, наконец, что-то решать…

Владимир Павлович нащупывал, как смягчить то, что беспокоило Зайцева, хотя сам часто об этом же говорил, может, не в такой острой форме.

— Понимаешь, это не просто личные переживания. Под угрозой все, чем мы жили все прошедшие, такие нелегкие годы. Поднять страну на небывалую высоту и ни за грош, ни за копейку все растерять!

— Слушай, а не специально ли кто-то над этим работает, чтобы притормозить нас?—Рязанов буквально впился взглядом в собеседника.

— А черт его знает! Может, и на самом деле эта целенаправленная политика? Пройди по госплановским кабинетам, по министерским коридорам, побывай в НИИ. Что за люди туда пробрались? Им, такое складывается впечатление, до наших проблем, до нашей страны до лампочки. Я о себе меньше всего думаю. Мое время вышло, пора пенсионным удостоверением обзаводиться. Я о своих, твоих ребятах думаю. Какое мы им наследство оставим?

— Ты всерьез о пенсии заговорил?— встревожился Рязанов.

— Конечно. Возраст есть возраст и здесь оглобли назад не поворотишь,— грустно произнес Зайцев.

— Нет, эту блажь выкинь из головы!— возмутился главный инженер.— Еще быка на бегу схватишь, а норовишь на покой. Ты, что слепой? В министерстве почти все замминистра, начальники Главков тебе ровесники или старше. И выше не юноши сидят…

— Что же в этом хорошего? Всякому овощу свое время. А то дорвались до власти, и впились в нее, как клопы, не отдерешь…

Озадаченным ушел от начальника комбината Владимир Павлович. Он исповедовал истину: молись на нынешнее начальство, новое может быть еще хуже. Хотя к худым начальникам Зайцева не относил.


13


Алексей Николаевич замечал лишь начало и конец своего присутствия на работе. Между этими временными границами жизнь протекала мгновенно и незаметно. Совещания, вызовы работников для дачи поручений и спроса за содеянное или не исполненное, телефонные разговоры с трестами, другими подведомственными ему предприятиями, ответы на звонки с указаниями, требованиями, выклянчиванием из обкома, облисполкома, облсовпрофа, ну и, разумеется, из Москвы, там тоже многим до него, до комбината находится дело, неотложная нужда. Вдруг замечает, звонков стало меньше, в кабинет к нему никто не рвется. Взглянул на часы. Пожалуй, уже никого нет, и не должно быть, кроме дежурного, и тех, кого он «удостоил» срочным поручением и, возможно, кто-то стремится выжиданием ухода начальства выказать чрезмерное рвение. Их усердие обязательно должно быть замечено руководством. В каждом аппарате, давно убедился Алексей Николаевич, имеются подобные «труженики».

Зазвонил городской телефон. Секретарь, уходя, переключила аппарат на него. Кто звонит, знал без подсказки. Это ее час.

— Когда тебя ждать?— в голосе Елены напускная строгость.

— Сегодня,— попытался отшутиться он, но сразу же уточнил,— уже собираюсь.

— Как ты воспримешь, если приглашу тебя сходить к внучке?

— Только положительно. Ты мой чемодан разобрала?

— Спасибо, за подарки, гостинцы. Я еще в холодильнике пошурую и захватим с собой гостинцы. Они же живут от зарплаты до зарплаты.

— Это не самое страшное. Миллионы так живут. Излишества лишь развращают.

— Эту пластинку слышала много раз. Позвоню Кате, предупрежу, что через час будем у них.

— Может, сюрпризом?

— Зачем же ставить их в неудобное положение. Все. Жду.

По дороге решил заглянуть в гастроном. Надо взять бутылочку. Николай не увлекается выпивкой, да и некогда ему, сейчас работают над новой моделью, сроки, как всегда, сжаты до предела. Все равно бутылка в доме лишней не будет.

Еще не дошел до винного отдела, как столкнулся с человеком, сразу его не признал. Напряг память, это же Фильшин, о котором утром говорила Елена. Где-то с ним сталкивался, но лишь мимоходом, не мудрено и забыть.

— Здравствуйте, Алексей Николаевич,— радушно приветствовал Фильшин.

— Здравствуйте,..— замялся Зайцев.

— Марк Сергеевич,— подсказал Фильшин,— оказывается и руководство посещает магазины.

— Извините, Марк Сергеевич, несколько запамятовал. Почему же руководство должно обходить магазины. «Руководство», тоже, как известно, нуждается в питье, еде.

— Разговоры всякие… Дескать, развозят по квартирам…

— Возможно, кому и развозят,..— не стал углубляться Алексей Николаевич.

— Алексей Николаевич,— расплылся в широкой дружеской улыбке Марк Сергеевич,— получилось по поговорке: на ловца и зверь бежит.

Зайцев изобразил внимание, хотя сравнение его мало знакомым человеком со зверем несколько покоробило.

— Я намеревался переговорить с вами по просьбе агентства печати «Новости»,— начал без предисловий Фильшин,— отойдемте, сюда в сторонку. Они готовят для зарубежных изданий материалы о наших выдающихся деятелях во всех сферах деятельности, в том числе о руководителях промышленности. Вы, Алексей Николаевич, безусловно, к таким относитесь. Руководитель крупнейшего совнархоза, сейчас главный угольщик на востоке страны, Герой Социалистического труда. Словом, все при вас. У них и гонорары приличные…

Марк Сергеевич ждал ответа на лестное, по его понятиям, предложение. Зайцев, как сказали бы в театре, тянул паузу. Предложение неожиданное и не хотелось бы обсуждать его вот так на ходу.

— Давайте, как-нибудь встретимся и обсудим более детально…

По тону, каким отвечал Зайцев, давить на него сейчас бесполезно. Но втянуть его в их затею было бы здорово.

— Хорошо,— не стал настаивать Фильшин,— я вам в ближайшее время позвоню.

Каждый их них пошел своей дорогой. У Зайцева от напористости Марка Сергеевича какой-то непонятный осадок.

14


Молодые Зайцевы жили во вновь строящемся районе на окраине города. Квартирка маленькая, однокомнатная. Фая в свое время возмущалась?

— Два крупных начальника, а детям не могут устроить приличную квартиру.

Зайцев и Муратов обменялись понятными им взглядами. Муратов расшифровал их:

— Нам хочется еще походить в крупных начальниках.

По злым искоркам в Фаиных глазах Александр видел, что его реплика ею не воспринимается.

— Баба Лена! Деда!— подпрыгивала в крохотной прихожей внучка,— смотрите, смотрите, что я нарисовала!

Чудесная светловолосая Леночка прыгала между бабушкой и дедушкой, мешала им раздеваться. Алексей Николаевич подхватил ее на руки, расцеловал, этим отвлек от бабушки, которая снимала теплые сапоги.

— Мороз-то крепчает, ночью градусов сорок пять доберет. Вы не мерзнете?— спрашивала Клена невестку.

— Пока нет. Коля все проконопатил, окна оклеили, дверь мастер нам, видите, как хорошо утеплил. Если ничего с отоплением не случится, перезимуем,— рассказывала Катя, и помогала свекрови размещать одежду на тесной вешалке.

Елена взяла от деда внучку и, зацеловывая ее, прошла в комнату, представлявшую одновременно и спальню и гостиную. Она любила бывать у молодых. Их квартира, словно магнит, притягивала ее и, как она знала, и Алексея. В ней, безусловно, было ослепительно чисто и очень уютно. Старшие Зайцевы не один раз высказывали удивление, как при таких малых размерах умудряться ее содержать в подобном блестящем состоянии. И все же не внешний уют создавал атмосферу этого дома. Елена не могла бы точно это выразить словами, но ощущение создавалось, что в этом доме ты самый желанный человек, тебя здесь любят и всегда с нетерпением ждут. Здесь, как бы воцарилась подлинная, ничем и никем не искореженная молодость с ее мечтами о будущем и обожанием всего настоящего. Что Николай и Катя, если не идеальная пара, то нечто близкое к этому, Елена знала, а больше чувствовала. Но обаяние их дома, притягательность его во много раз увеличились с появлением в нем внучки. Елена и Алексей Николаевич во многих мелочах, в самих Кате и Николае узнавали что-то знакомое, близкое им. Вот Катя присела на стул, забросила ногу на ногу, уперлась локтем в коленку, а кулачек подставила под подбородок и они как бы увидели Екатерину Егоровну в ее запомнившейся им позе. В Кате, по их мнению, удачно перемешены броская красота Фаи и мягкое, душевное обаяние ее бабушки Екатерины. Они часто обсуждали, на кого походит их первая внучка. Елена находила:

— Вылитая Катя. Посмотри у нее Катин взгляд.

Алексей Николаевич утверждал:

— У нее Колькин овал лица и светлая она в отца.

Пока внучка с дедушкой рассматривали принесенные подарки, Елена и Катя приготовили ужин. Готовить обе мастерицы и Алексей Николаевич не без оснований предвкушал получить от ужина большое удовольствие.

Зазвенел дверной звонок.

— Кто же это?— удивилась Катя,— Коля так рано сегодня не должен быть. Звонила ему, сказала, что вы придете. Ответил, что у них очередная запарка.

— Мама! Евгения Алексеевна!— раздался Катин голос из прихожей,— как хорошо вы подошли, у нас Колины родители.

Трудно описать чувства обоих Зайцевых при появлении Евгении. Они не видели ее со свадьбы Кати и Коли и, естественно, им любопытно, как она выглядит, узнать о ее жизни. В то же время Алексея Николаевича тревожило, не нарушит ли покой Елены встреча с его бывшей женой. В предыдущие встречи Елена вела себя достойно, была безукоризненно корректна и ничем не выдавала, что творилось у нее на душе. У Елены же к естественному любопытству добавлялось какое-то не совсем объяснимое чувство неуверенности. Ей почему-то казалось, что Евгения по женским качествам превосходит ее и в присутствии Евгении ее муж может сожалеть, что потерял эту женщину. В какой-то степени она была права. Всякий раз при встрече с Евгенией в голову Алексея Николаевича приходила «крамольная» мысль, устоял бы он в свое время, если бы Евгения вдруг позвала его за собой. Он отгонял эту глупую мысль, смеялся над ее вздорностью, но она не так быстро исчезала.

Фая и Елена почти повторили своеобразный ритуал, целовали, обнимали девочку, радовали ее принесенными подарками. Это помогло Зайцевым, да и Евгении с Фаей оправиться от неожиданности встречи и начать спокойный разговор… При появлении Леночки, в ставшей еще более тесной комнате, все поняли истинное объединяющее значение для всех самого крохотного, но самого сильного и любимого существа.

— Павла вызвали в областной Агропром, и я увязалась за ним. Давно у рябят не была и по этой лапочке соскучилась,— говорила Евгения, целуя правнучку, и добавила,— Фаю и Сашу тоже давно не видела.

Евгения выкладывала из многочисленных сумок сельские гостинцы: соленые грузди, рыжики, огурчики, морковку, свеклу, капусту. Вытащила сало, отварное мясо, свежую сметану, творог, даже мороженое молоко.

— Спасибо Евгения Алексеевна,— говорила Катя, она с детства не привыкла называть ее бабушкой, такой безраздельно считала Екатерину Егоровну,— как вы только такую уйму этой всячины дотащили?

— Зачем же машина? А до двери водитель поднес. Все это собственное,— откровенно хвасталась она.— Все заготавливала в расчете и на вас с Фаей.

Для Алексея Николаевича такая хозяйственность Евгении откровение, он не помнил, чтобы бывшая его женой Женя проявляла к этому склонность. Деревенская жизнь ей, видно, на пользу. Немного моложе его, а выглядит и держится молодцом. Лицо гладкое, хотя немного обветренное, полнота вполне сносная, не расползлась, как квашня, по-прежнему энергичная. Он невольно сравнивал ее с женой. Елена выглядит, если можно так выразиться, поинтеллектуальнее, все-таки доктор наук. Правда, и Евгению обычной деревенской бабой не назовешь, чувствуется городской лоск, когда сняла теплую дубленку, меховую шапку, то увидел, что одета она с не меньшим вкусом, чем Елена. Фая же словно с картинки в модном журнале. На ней была наисовременнейшая шуба, даже не мог бы сказать из какого меха, в том же стиле и шапка и сапоги на меху. Сравнивая мать и дочь, Алексей Николаевич все-таки больше задерживался взглядом на Евгении. Фаина красота, не потускневшая еще с годами, не излучала теплоты, только блистала и не больше.

За столом, оказавшимся исключительно обильным, бутылкой, купленной Зайцевым, воспользовались лишь Евгения с дочерью. Разговор шел на общие темы, как это бывает в компании, не связанной чем-либо большим, нежели родственные связи, не было раскованной откровенности. Воронов, где-то задерживался. Фая, после первой же рюмки, обрушила на всех неожиданную новость:

— Позвонил Саша. Сказал, что его забирают в Москву.


15


Столько генералов в колхоз «Красный Октябрь» никогда не наезжало. К председателю колхоза, или, как его называли колхозники, — к «нашему генералу»—на черных «Волгах» прикатили его бывшие сослуживцы. Шустрые деревенские ребятишки мгновенно облепили машины и одолели вопросами сержанта, водителя. Конечно, в первую очередь выведали все, что можно, о машинах, хотя «Волга для них далеко не в новинку. Теперь и у них в колхозе обзаводятся подобным транспортом. Председатель иногда тоже на такой машине разъезжает, у него она не собственная, колхозная. Правда, сначала была его, премировали председателя, персонально, на ВДНХ. Он же передал ее колхозу. Одни считал, что сделано это по дури, от большого ума такую глупость не совершишь. Другие же, а их большинство, полагали, что их генерал по-другому поступить не мог, он же настоящий коммунист.

Любопытные ребятишки разведали у шоферов и о приезжих генералах. Хотя ребятишкам фамилии генералов пока ровно ничего не говорили, они выведали о них у простодушного водителя. Это были генералы Ващенко и Беседин. Другой водитель, менее разговорчивый старшина, с особым почитанием говорил о генерале, которого привез, о Гринском, что тот из «самого Генштаба».

С великой охотой повидаться с сослуживцем, приятелем откликнулись они на пожелание генерала-аграрника, высказанное при телефонном разговоре. Приезжайте, дескать, друзья, тоскует по ним, да и показать, чем теперь занимается ему хотелось бы. Друзьям тоже любопытно взглянуть на старого друга и воспользовались случаем заглянуть к нему. Генералы не совсем уж профаны в сельских делах и не с Луны свалились. Видели не один колхоз и совхоз. Кроме Гринского, все они из деревни и нередко наезжают в родные края. По службе приходится посещать то одно, то другое хозяйство, продукты для своих частей иногда получали непосредственно на селе, почти каждую осень помогали селянам в уборочных делах. Готовились уважить боевого товарища, проявить выдержку и не быть слишком строгим, если заметят, что трет ему шею колхозный хомут Ему, предполагали они, и так нелегко, не стоит перед ним чванится. У них служба идет, повышают в званиях, одаривают наградами. Его же, молодым энергичным, перспективным генералом, спихнули в захудалую деревню, и приходится крутить здесь коровам и кобылам хвосты. Хотя доходят слухи, их приятель не сгинул в сибирской глуши. В последние годы частенько пишут о бывшем военном в центральной прессе, даже по телевизору показывают, что не растерялся в отставке и в очень короткие сроки возродил практически погибающий колхоз. Призывают его опыт перенимать. На последнем партийном съезде в ЦК избрали. Так что к приятельскому уважению добавлялось и стремление узнать, как это у него получилось. Особенный интерес у Гринского.

Генералы нагрянули вскоре после полудня. На скорую руку Евгения, оказавшаяся в этот момент дома, сообразила по чашечке кофе, у немцев переняла такой обычай встречать гостей, отправила Димку разыскать отца, а заодно позвать к ней тетю Олю Оширову, помочь приготовить обед. Павел появился через полчаса и хотел тотчас развернуться, как принято у русских людей, проявить широкое, искреннее гостеприимство, показать, насколько для него приятна и желанна встреча с бывшими сослуживцами. Но его жена внесла существенные коррективы:

— Пока покажи ребятам наше село, колхоз, а часика через два сядем за стол и по-людски отпразднуем их приезд.

Оспаривать «руководящее приказание» никто не решился, да и настроение гостей было в пользу предложения супруги председателя.

Пошли генералы по улице вальяжно, в развалку, но, чем дальше, тем больше выпрямлялась строже и уважительнее становилась их походка. И не от одного приглушенного любопытства пацанов, да греющихся на лавочках стариков. Деревня, видят они, отнюдь, не захудалая. Напротив, дома новенькие, рубленные, есть и кирпичные, красивые ограды. Вдоль домов ухоженные газоны, цветочные клумбы, с выдумкой устроенные детские площадки.

— Постой, Паша,— останавливает генерал Ващенко,— мы видим прекрасные дома, точнее, коттеджи, чистые улицы. А где же скот, стайки? Или вы всю живность согнали на общий двор, а колхозники, как и рабочие, все, что им требуется: хлеб, мясо, молоко, картошку и прочее несут из магазина? Тогда это уже не колхозники?

— Нет, это обычные колхозники, как и везде, нормальные деревенские люди,— Павел Дмитриевич отвечает солидно и вообще держится с генералами, как равный им, без завистливого угодничества,— у всех есть личное хозяйство. Даже учителя, врачи, агрономы, зоотехники содержат скот, птицу, имеются огороды и все, что требуется на селе. Магазин тоже есть, нужны ведь спички, соль, одежда, обувь и прочее.

— Почему же не видно ни скота, ни стаек? Где это спрятано?…

— Сейчас увидите…

Воронов в конце улицы свернул направо, в переулок. За домом, в глубину, располагались добротные хозяйственные постройки — стайки, амбары, за ними сеновалы. Довольно большие приусадьбенные участки, на них высажены плодовые деревья, ягодные кустарники, вскопаны грядки под овощи.

— Кто же владелец такой усадьбы?—полюбопытствовал Гринский.

Явно чувствовалось, что он сомневался в доступности таких солидных строений рядовым колхозникам. Дошли до следующей улицы. Она пролегала не вдоль домов, а между задами усадеб. По ней проложена хорошая асфальтированная дорога, от нее отходят ответвления к внушительным воротам, открывавшим подъезд к дворовым постройкам.

— Мы идем по центральной усадьбе нашего колхоза,— солидно и не без удовольствия пояснял Воронов.— Как видите, проектировщики по нашему предложению отступили от традиционной планировки деревенских улиц. Прежде российские села, обычно, располагались фасадами домов вдоль дороги. Это было целесообразно в старые времена и, благодаря неразвитому транспорту того времени. Ездили в основном на лошадях, никаких неудобств жители не испытывали. На дороге, особенно трактовой, проще было продавать проезжающим выращенное и произведенное на крестьянском дворе.

— У нас было почти два десятка небольших заимок, хуторков,— продолжал подробные разъяснения Воронов,— соорудить в каждом селении современные коммунальные услуги — водопровод, канализацию, электросети, теплотрассы — было не посильно. Сселили почти всех колхозников сюда. Новое место выбирали долго. Здесь до этого имелись кое-какие коммуникации — дороги, электрические и телефонные линии. Договорились с хорошим проектным институтом. Одним из условий поставили — непременное участие наших людей на различных стадиях проектирования, от привязки до выбора отделки. Проектировщики предложили несколько типовых проектов. Уровень обустройства примерно одинаков, отличие лишь в размерах и внутренней планировке с учетом численности и структуры семьи (по полу, возрасту и т.п.), и вкусов, потребностей хозяев. Когда разбили участки, устроили жеребьевку, каждый сам себе вытянул участок, разумеется, они были сгруппированы по типоразмерам.

— И все по мирному, без споров и скандалов?—уточняет Гринский.

— Конечно, не обошлось без недовольства некоторых,— улыбнулся Воронов,— но все утряслось. Эта усадьба,— он ладонью обвел участок, возле которого шел разговор,— принадлежит Алексею Оширову. Он механизатор, жена работает на молочной ферме. У них шестеро ребятишек, четыре парня и две девочки.

— А твой дом от этого не отличается?—снова, не без намека, уточняет Гринский.

— Стенами нет,— намек генерала председатель понял,— а планировка и внутреннее наполнение, если заметили, отличается вкусами и умением моей жены. Ей дай квартиру, что в Москве, что в деревне, все равно по своему соображению устроит.

Все понимающими кивками и улыбками подтвердили его слова.

— Паша, я, конечно, не ожидал такого размаха и добротности,— почти с восторгом заговорил Ващенко,— в этой деревне и я не отказался бы жить. Ей Богу! Но все это не по мановению чьей-то волшебной палочки или по твоей генеральской команде возникло? Откуда такие средства появились? У тебя сильная властная рука здесь завелась?

Воронов не знал, смеяться или возмущаться. Эх, Дима, тебя бы в мою шкуру, когда за сселение деревень принялись. Выдержала бы твоя кишка? Хотя он не из хлюпиков и говорунов, не чета Гринскому.

— Придется, по-видимому, сделать своеобразный исторический экскурс,— к удивлению друзей Воронов, которого иногда упрекали за горячность, спокойно реагировал на вопросы, отвечал взвешенно, даже степенно,— когда мы с Женей сюда приехали, скрывать нечего, едва не растерялись, увидев в каком развале, находился колхоз. Вот здесь, что самое любопытное, пригодилась армейская выучка.

Гости насторожились, причем здесь армейская выучка.

— Разумеется, постарались немедленно избавиться от панических настроений,— чувствовалось, что Воронов иронизирует по собственному адресу.— Потом, детально проанализировали реальную обстановку. Только после длительного, кропотливого изучения конкретной ситуации четко определили причины, следствия и задачи. Все упиралось в людей! Их было мало, в войну погиб основной мужской костяк. Оставшиеся ждали случая и возможности удрать из колхоза. Причина одна: невыносимые, далекие от элементарных потребностей людей условия существования колхозников. Рядом разворачивалось грандиозное строительство. В этой области на партийной конференции отчитываются не введенными новыми цехами, производственными мощностями, не квадратными метрами построенного жилья, что называется, не размениваются по мелочам. Докладывают о сооружении целых городов с гидростанциями, промышленными комплексами. В новых городах возводится современное жилье с полным набором бытовых и коммунальных услуг. Сельские жители, едва прослышав о начале новой стройки, прикидывают, как бы туда перебраться, получить благоустроенную квартиру. При каких условиях выигрывается сражение?

Генералы с недоумением взирали на председателя.

— Необходимо опередить действия противника! Так? Все эти стройки, их часто поначалу называли «стройки коммунизма» и были главным нашим «противником». Требовалось опередить «противника» и за наиболее короткое время создать в колхозе максимально комфортные условия жизни, чтобы ни прекрасное жилье, ни завлекательные посулы новых заводов и строек, не переманивали наших колхозников. Когда была определена задача, стали изыскать ресурсы, финансовые и материальные, для ее решения. Здесь, как и в бою, решающее значение имеет инициатива. Добились льготных кредитов, по уши залезли в долги, на шефов поднажали, в колхозе все зажали, берегли каждый рубль, чтобы вложить сбереженные средства в строительство жилья. Главное же, привлекли средства самих колхозников. В общих затратах их удельный вес невелик, но по своему значению они превосходят остальные. От собственных денег, от собственного жилья, от собственного клочка земли ни один нормальный человек не убежит! Мы и кредиты добивались в первую очередь персонально для колхозников. Борьба за преодоление собственнических инстинктов, как показывает опыт, не дает результатов, на которые рассчитывали теоретики. Да и стоит ли с ними бороться, ведь разумное чувство собственности, включая утверждение собственного достоинства, основа человеческого существования. Это определяющий, движущий стимул самоутверждения в этой жизни. Как и во всем, требуется чувство меры, определенные сдерживающие рамки. Иначе это генетическое свойство человеческой натуры переродится в примитивное стяжательство, в погоню за деньгами ради денег, за богатством ради богатства, без облагораживающих целей, превращающих человека в человека. Именно здоровым чувством собственности и отличается социализм от капитализма. Контролером и регулятором собственнических инстинктов, на мой взгляд, должны стать налоги, пошлины, пени, общественное мнение.

— Ну, ты даешь, Паша! Целую военно-экономическую теорию развернул!—воскликнул Ващенко.

— У меня, Дима, это чистейшей воды практика! С деньгами сейчас больших проблем нет. Дают, практически столько, сколько сумеешь освоить. Помню, однажды на совещании один аграрный деятель заявил, что «село ошалело от денег». Сложности в их освоении. Мы через обком и райком добились, чтобы часть работ взвалить на городские строительные организации. Мощных строек в области много и этим мы поспешили воспользоваться. Армяне много у нас строят. Привлекаем студенческие строительные отряды. И с самого начала к строительству привлекаем самих колхозников. Вытянул по жребию, знаешь, где будет твой дом, сразу же подключайся. Не стоит махать руками и задним числом возмущаться, если не по-твоему сделано.

Воронов широким жестом пригласил друзей взглянуть на построенную деревню с пригорка, к которому они подошли. В широкой долине, по-местному в пади, словно на гигантском макете, раскинулось большое селение. Гости даже не могли сообразить, как его назвать – это уже не совсем деревня в привычном облике, но и городом не назовешь, содержится скот, разведены сады, огороды. Павел Дмитриевич, будто ориентиры на рекогносцировке, называл:

— Вон в центре, где виднеется скульптура Ленина, наша, если можно выразиться, «Красная площадь». Позади, здание правления, в нем все наши управленческие службы: агрономы, зоотехники и ветеринары, бухгалтерия и остальное. Справа от правления больница. Не слишком будет выглядеть хвастовством, если скажу, что нашей больнице по ее оборудованию, диагностической и лечебной аппаратуре, а главное, по уровню квалификации и по отношению к делу персонала позавидует большинство лечебных учреждений области. Напротив правления видите стройку. Это завершается строительство Дома Культуры. Среднюю школу разместили на окраине возле лесочка. Думаю, это удачно. Чистый воздух и нечему отвлекать ребят от занятий.

Ващенко и Беседин внимали с открытым ртом и не пытались скрыть восхищение. Гринский тоже немало удивлен увиденным и услышанным. Он, как и те, кто одобрял несколько лет назад его действия в отношении Воронова, предполагал, что вынужденная отставка обуздает молодого генерала, сделает его более «управляемым». Он намучается унизительным положением на гражданке и приползет упрашивать, умолять влиятельных людей в министерстве, в том числе и его, Гринского, вернуть на военную службу. Тогда можно бы проявить милосердие и направить туда, где способный генерал может пригодиться. Действовал бы так, как потребуется. В колхозе же встретил энергичного человека на взлете. Он ничуть не походил на обиженного, надломленного судьбой. Напротив, перед ними предстал гордый и преуспевающий руководитель, нашедший свое призвание, готовый не щадить себя ради нового дела. Он, конечно, читал об успехах этого председателя. Но одно дело читать, слышать, другое – увидеть результаты его деятельности воочию, наблюдать самого генерала-председателя в действии. Про подобных людей в этой стране говорят, что они способны горы своротить! Эх, как нужны такие, как Воронов, новым силам, которым, по мнению Гринского, должны принадлежать лидирующие позиции в России.

Ему все ясно, оставаться здесь дольше нет смысла. Пока будешь любоваться вороновскими деревнями, можешь многое потерять по своей основной службе. Ведь сюда, в Ставку Восточного ТВД должны прилететь высшие руководители Вооруженных Сил.

— Сейчас проедемте на новый животноводческий комплекс,— предложил Воронов.

Ващенко и Беседин с готовностью откликнулись на это. Гринский же попросил разрешения отбыть.

— Сегодня должен прилететь маршал, я обязан его встречать. Так что дружба дружбой, а служба службой. Прошу меня великодушно извинить. Возможно, удастся еще раз заглянуть к вам в конце командировки.

Воронов выразил сожаление по поводу внезапного отъезда Бориса Исааковича, но таким тоном, что Гринский и остальные поняли, что этим Павел Дмитриевич отнюдь не опечален. Позже друзья рассказали, что, услышав о намерении Ващенко и Беседина посетить своего приятеля, тот изъявил желание присоединиться к ним. У них не было причин препятствовать этому. Воронов же, увидев Гринского, только силой воли сдерживал свои истинные чувства. Неспроста появился этот хамелеон. Что за намерения таятся за маской лицемерной радости от встречи? Или новые веяния возникли в высших кругах, или понадобился кому-то Воронов для реализации их «особых» операций? Отчего же тогда этот внезапный отъезд? Увидел, что не годится Воронов для новых раскручиваемых ими игр? Павел Дмитриевич был недалек от истины в своих предположениях.

После отъезда Гринского словно исчезла невидимая перегородка, мешавшая более откровенному и более искреннему разговору. При Гринском Павел Дмитриевич чувствовал себя в роли отчитывающегося и даже оправдывающегося. Как бы доказывал, что он не сломлен, а занимается нужным и пришедшимся по душе делом. И, вроде бы, намекал Гринскому, все козни того оказались напрасными, Воронов не выбит из седла, а по- прежнему энергичный и боевой генерал, хотя и выполняющий сугубо гражданские функции.


16


— Ребята,— обратился он с удалой размашистостью,— давайте, посмотрим наше главное богатство! Это неподалеку, километров десять, минут за пять-семь доедем.

Как раз подъехала «Нива». Евгения послала водителя сообщить, что обед готов.

В машине Воронов почти загадочно сказал:

— Обед подождет. Думаю, с голода не погибнем, а посмотреть есть на что.

Дорога была великолепна. Беседин даже сравнил ее с немецким автобаном. «Нива» мчалась на максимально возможной скорости, а пассажиры ощущала только плавное движение без тряски и болтанки.

— Дорогам и связи мы придаем первостепенное значение. Вот вам еще пример, как армейский опыт помогает решать сельские проблемы. Дороги мы строим не времянки, а на десятилетия, а то и на века. У нас же скоропортящаяся продукция: молоко, мясо, овощи. Цена свежего всегда намного дороже. Так что хорошие дороги— это высокие доходы. Без связи не мыслю эффективного современного производства. Всем специалистам и вообще всем работникам, в которых может быть экстренная нужда, устанавливаем бесплатные телефоны. Прочие за телефон платят.

Воронов говорил как об обычном явлении, хотя генералы, люди военные, отлично представляли, что такое хорошие дороги и какой ценой достаются их сооружение, вся это гладкое, ухоженное удобство.

С бугра хорошо просматривается большой поселок, к которому подъезжали.

— Так, это совсем не деревня, а настоящий агрогородок!— воскликнул Ващенко.

— Здесь и производство другого типа, хотя термин «агрогород» достаточно скомпрометирован неумным, в свое время, прожектерством,— не вдаваясь в подробности, заметил Воронов.

Воронов и его друзья были осведомлены о жесткой критике торопыги Хрущева еще при Сталине, пытавшегося опередить и время, и реальные возможности страны. Раскритиковали-то прожектера, а скомпрометировали благородное дело преобразования деревни, сближения деревенской жизни и городской. Потому и осторожен Воронов с понятием «агрогород!

Машина направлялась к большим корпусам, напоминавшим заводские цехи. Рядом развернулась большая стройка, возвышались башенные краны, штабелями уложены железобетонные конструкции и кирпич, сновали бетоновозы.

Подъехали к трехэтажному корпусу. Это была контора. Через минуту, пока гости оглядывались вокруг, вышел сравнительно молодой человек Он немного выше среднего роста, поджарый, с высоким лбом и очень любопытствующими глазами. Не меньше деревенских мальчишек удивлен появлением генералов.

— Разрешите познакомить: начальник нашего комплекса Петр Артурович Миронов,— Воронов представлял так, как представляют самого дорогого, очень близкого человека. Лицо его при этом сияло отцовской гордостью и добротой,— Петр Артурович кандидат ветеринарных наук, Герой Социалистического труда. Из местных жителей. Зайдемте в его кабинет. Не возражаешь, Петр Артурович?

— Что Вы,— смутился Миронов,— проходите, пожалуйста.

Миронов держался просто и достойно, но, трудно было не заметить, он старался не подвести Воронова, не уронить себя в глазах его друзей.

Поднимаясь по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой, проходя по коридору, гости обратили внимание на исключительную чистоту и красивое оформление интерьеров. Хорошо и рационально устроенным оказался и кабинет директора комплекса.

— Роскошно живете,— первое, что сказал Ващенко в кабинете,— у нас не все министры такими хоромами располагают, да и вся контора впечатляет…

— Наши специалисты и служащие,— спокойно, без малейшего налета хвастовства объяснял Петр Артурович,— большую часть своей жизни проводят в конторе. И мы не делаем им какого-либо одолжения, мы, руководители хозяйства обязаны,— он подчеркнул последнее слово,—обязаны позаботиться о нормальных условиях для самого ценного, что дано в наше распоряжение. Тогда вправе рассчитывать и на высокую отдачу их сложного и высококвалифицированного труда. А когда в комнате пять столов да на каждом телефон, чего доброго от них ждать? Механизированный комплекс, другие современные производственные помещения мы возводим, не забывая, что без умных и дельных людей нам ничего не добиться. Микроклимат, вентиляция, новейшая технология — все это, в первую очередь, ради того, чтобы люди трудились, не затрачивая энергию и нервы на бытовые и прочие помехи.

— Микроклимат, вентиляция,— саркастически усмехнулся Ващенко,— это что-то для меня непонятное. Где бы до сих пор на фермах не бывал, то убеждался, что самая сложная проблема у них — навоз. Грязь, навоз, вонь — вот что запоминается от посещения ферм…

— Навоз и для нас проблема из проблем,— понимающе улыбнулся Воронов,— как мы ее разрешаем, Петр Артурович расскажет. А пока, позвольте, несколько слов о комплексе. Подробнее просветит здешний хозяин. Когда определяли стратегические задачи, то поняли — без интенсивного и ускоренного развития животноводства колхоз не поднять. Зерновое производство при нынешних ценах на продукцию земледелия больших доходов не принесет. Как известно, свиноводство скороспелая отрасль: за семь месяцев откорма животное достигает веса в 110—120 килограммов. Изучив положение на свиноводческих фермах у себя и в других хозяйствах, пришли к выводу, что надо создавать крупные комплексы. В то время в стране развертывалось сооружение свинокомплексов, рассчитанных, как правило, на содержание 108 тысяч голов. Как вы знаете, перед каждым наступлением решается вопрос — кому поручить проведение операции. Мы остановились на Петре Артуровиче Миронове.

Миронов ерзал на стуле, еще бы: их генерал нахваливал его при других видных генералах. Чаще торопил его, круто спрашивал за упущения.

— Петр Артурович прибыл к нам после окончания ветеринарного факультета здешнего сельхозинститута. Был назначен колхозным ветврачом и, дай Бог, работников. Ровен с людьми, трудолюбив, живет в ладу с наукой. Наладил выпуск антибиотиков для скота. Ухитрялся при бешеной нагрузке еще сидеть над диссертацией. Когда назначили директором комплекса, с заочной аспирантурой пришлось расстаться, правда, временно. Погоняли его по лучшим хозяйствам страны, потом послали в Данию. Ты не ерзай на стуле,— засмеялся Павел Дмитриевич,— не бойся, не перехвалю. Найду еще, за что тебе вливать, так что потерпи, компенсирую. А сейчас попрошу, просвети наших гостей. Зачем мне у тебя хлеб отнимать.

Воронов сел на стул рядом с Мироновым. Петр Артурович твердой походкой подошел к стене, отодвинул шторку. Раскрылась панорамная карта комплекса. На ней вырисовывались все действующие корпуса, обозначены строящиеся и намечаемые соорудить в будущем. Миронов рассказывал уверенно, время от времени поглядывал на Воронова, убедиться, в том ли ключе ведет разговор. Светлый огонек указки перемещался по мановению его руки.

— Вот это первые корпуса, о которых говорил Павел Дмитриевич,— Миронов указал на выпуклые изображения корпусов,— они у нас стали базовыми для сооружения следующих очередей комплекса. В настоящее время на этой площадке действуют три очереди на 324 тысячи голов. Продолжаем сооружение следующих производственных мощностей.

— Петр Артурович,— перебил Воронов,— все корпуса увидим в натуре. Расскажи, пожалуйста, о новых технологических приемах…

— У вас, как на промышленных предприятиях,— вставил Беседин, напряженно всматриваясь в карту,— комплексы, технология…

— Так и есть. Мы производим мясо на промышленной основе, по индустриальной технологии,— ответил Миронов, давая понять мягкой и обаятельной улыбкой, что хотя вопрос и наивный, он понимает, неосведомленность гостей в новом для них деле,— долгое время мы наблюдали и анализировали поведение свиней на всех стадиях их роста и развития. Заметили, что частые перемещения поросят из одной группы в другую отрицательно влияет на продуктивность. В двухмесячном возрасте их отнимают от матки, переводят в другую клетку, затем четырехмесячных снова перемещают. Эти перемещения вызывают стрессовые состояния: в крови увеличивается содержание молочной кислоты, уменьшается процент глюкозы, пульс и дыхание учащаются, что, в конечном счете, ведет к ослаблению организма.

— Но это же быстро нормализуется и никакой большой беды не произойдет?— допытывался Беседин.

— Конечно, когда выращивали сотни поросят, на это не обращали внимания, но когда их насчитывается сотни тысяч голов, то недобор мяса достигает внушительных объемов. Поэтому пришло решение выращивать свиней при гнездовом содержании. Матка, опоросившаяся в стойле, покидает его через месяц, а поросята остаются в одной клетке до полного набора веса. Новая технология потребовала и особого помещения и иного оборудования.

Воронов жестом остановил директора комплекса:

— Петр Артурович, остановись на минутку, ты же об этом не скажешь. Он,— Воронов кивнул в сторону Миронова,— тоже работал над проектом. За разработку, строительство и эксплуатацию этого откормочного комплекса Совет Министров СССР удостоил премией наших людей, и в числе отмеченных Петр Артурович,— с гордостью сообщил Павел Дмитриевич,— он легко и просто докладывает, но, скажу вам, каких огромных усилий потребовалось, чтобы все это пробить, доказать реальность и осуществимость проекта. В министерстве сельского хозяйства РСФСР к нашей затее отнеслись с прохладцей. Пришлось ехать в Москву делегации с секретарем обкома и председателем облисполкома. Выслушав, министр заметил:

«— Идей возникает много, вот только осуществить их не можем. А вашу идею еще проверить надо».

Все же министру понравилось, что в проекте нового комплекса предусмотрено только отечественное оборудование. В конце концов, его уломали. Нашли сторонников и в Совмине. Наш обком партии ни только поддерживал, но буквально толкал нас вперед. Был организован штаб этой необычной для области стройки. Все коммунистические субботники работники аппаратов обкома партии и облисполкома во главе с первыми лицами проводили здесь. Это и понятно. Когда комплекс заработает на полную мощность, то сможет производить такое количество свинины, которого хватит, чтобы выполнить план всей области.

— Но нашему,— Петр Артурович чуть не сказал, «генералу»,— председателю этого мало. Он добился создания на нашей базе крупного агропромышленного объединения. В состав его включили три свиноводческих совхоза и четыре зерновых. Плюс соседний спиртзавод, его барда теперь вся наша.

— Думается, сейчас пора вспомнить,— встал с места Воронов,— что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Вслед за ним все вышли на улицу и жидкой цепочкой потянулись к проходной. «Пропуском» служили местные руководители. К удивлению приезжих генералов, их повели в душевую-мойку.

— У вас, как на заводах электроники,— удивлялся Виктор Яковлевич Беседин,— там тоже, всех посетителей моют и переодевают в свежее белье и верхнюю одежду.

— У нас требования еще жестче,— объяснил Миронов,— имеем дело с живыми организмами. Занеси сюда бациллу инфекции, и погибнут сотни тысяч свиней, да станет необходимой строгая дезинфекция вплоть до сноса всех строений.

— Вот вам и деревня!— воскликнул Ващенко,— некоторые считают, что здесь все просто до примитивности, крути хвосты и вся премудрость. Сюда бы их…

Генералы только успевали перекидывать взгляды с одного на другое. По размерам, по насыщенности техникой комплекс напоминал большой завод. Только «продукция» здесь иная. В огромной чистой клетке сбившиеся в кучу поросята выглядят маленьким шевелящимся комочком. Другая же такая клетка явно мала повзрослевшему семейству.

— Этих на днях отправим на мясокомбинат,— замечает Миронов,— теперь у нас каждые сутки появляется на свет четыреста поросят, а на мясокомбинат отгружается не менее трехсот пятидесяти свиней общим весом почти четыреста центнеров. Ручных работ здесь нет. Все процессы автоматизированы: раздача кормов, уборка навоза. … Благодаря автоматике нагрузка на одного работника до трех тысяч голов или до шестидесяти свиноматок с поросятами.

Воронов, широко обвел руками корпус.

— Когда мы вошли с предложением о создании крупной агрофирмы, на нас накинулись:

«— Зачем собирать в одном месте огромное поголовье. А вдруг сильная засуха, с кормами возникнут трудности. Что тогда будете делать?

— Но свиней надо кормить и на мелких фермах, да еще в два раза тратить кормов больше, чем на механизированном комплексе,— убеждали мы.

В ответ слышали:

— Мелкие фермы как-нибудь вывернутся, найдут, чем заменить концентраты, а комплекс окажется в катастрофическом положении».

Дошли до Алексея Николаевича Косыгина. Как это ему свойственно, дотошно вник во все детали. Его заинтересовали результаты работы первого свинокомплекса. Факт оставался бесспорным: самая дешевая в стране свинина, самый низкий расход кормов, большие прибыли. По его рекомендации Совет Министров СССР выделил дополнительные средства на новые корпуса, на жилье и культурно-бытовое строительство.

Гостей повели по обширной строительной площадке.

— Вот заканчиваем сооружение вычислительного центра,— показал рукой Миронов на современное здание из стекла и бетона.

— Так ли нужна на свиноферме современная вычислительная техника?— усомнился Беседин.

Миронов посмотрел на него, как на милое, но еще не разумное дитя.

— На обыкновенной, безусловно, не нужна,— терпеливо разъясняет он,— в условиях селекционной работы необходима. Без ЭВМ современная селекция немыслима…

— Единственный путь, дающий повысить продуктивность животных — селекция,— настойчиво вмешивается Павел Дмитриевич.— Ею в хозяйстве занимались давно, были некоторые успехи. Чтобы получить прорывной эффект, требовалось поставить это дело на прочную научную базу. Решили создать крупную селекционную ферму, в очередной раз отправили в Москву ходоков. Петра Артуровича командировали в Англию — познакомиться с организацией селекционной работы зарубежных свиноводов.

Подошли к непонятным сооружениям. Ващенко и Беседин вопросительно уставились на своего приятеля.

— Дмитрий Никитович, вот ответ на твой вопрос о навозе,— Воронов привлек внимание генерала Ващенко к сооружениям,— здесь решается проблема его утилизации. Сооружения спроектировали работники комплекса. Они делят навоз на две фракции. Более твердая высушивается и идет на удобрения. Жидкая фракция направляется в пруд-накопитель, оттуда подается на поля. Особенно эффективным оказался полив многолетних трав: урожай костра безостого, например, увеличился в два раза.

— Настоящий завод по производству свинины! Если бы мы увидели лишь один комплекс, то и этого было бы достаточно оправдать тех, кто вытолкнул тебя из армии.

Ващенко хотел пошутить, но, как тотчас заметил, шутка получилась весьма грустной. Павел Дмитриевич не стал отвечать на нее.

— Пора, пожалуй, добираться к дому,— он посмотрел на часы,— а то домашнее руководство, наверняка, уже гневается. Петр Артурович, поедем с нами, вместе отобедаем.

— Прошу извинить, Павел Дмитриевич,— смущенно, но твердо отвечал Миронов,— я и так…

— …из графика выбился,— по-доброму засмеялся Воронов, заканчивая ответ,— ты нас слишком не ругай, военным полезно знать, кого и почему им необходимо оберегать.

Прошли установленную и строго соблюдаемую процедуру мытья и переодевания перед выходом за проходную. Крепко пожимали руку Петру Артуровичу, искренне и горячо благодарили, и так выражали восхищение его трудами и их результатами, что он, в конец смущенный и густо покрасневший, глубоко и удовлетворенно вздохнул, когда машина с гостями отъехала.

В машине, естественно, продолжался обмен впечатлениями. Не меньше, чем комплексом генералы восторгались его директором.

— Ни одна из самых сложных задач,— подчеркивал Воронов,— не может быть решена без талантливых руководителей, людей инициативных, по настоящему деловых, обладающих способностью свои знания, энергию, веру и уверенность передавать другим, с кем в одной упряжке. Именно к такому типу руководителей относится Петр Артурович. Его рабочее время расписано буквально по минутам. Один день недели отводится делам, связанным с работой основной составляющей, животноводством: доклады специалистов, поездки на фермы. Есть, если можно выразиться, день строителей: встречи с представителями городских трестов, совместные поездки по «горячим» участкам, не забывает и местных строителей. Определенные часы для приема посетителей.

— Знавал я одного такого же,— с хитроватой улыбкой произнес Ващенко,— был у нас, помнится, подобный командир артполка. Не от него ли все это передалось, больно уж был мастер вдалбливать подчиненным свои подходы и методы,— Воронов и Беседин добродушно рассмеялись.— Правда, тот не был занудой, мог и компанию поддержать и куда-нибудь в сторону свернуть…

— Нет, Петр не зануда,— горячо вступился за своего подопечного Павел Дмитриевич,— не человек-автомат, который живет и действует по строго установленному регламенту. Миронов интересный собеседник, начитанный, всесторонне эрудированный, глубоко интеллигентный человек. Он внимательно следит за научными публикациями, за новинками художественной литературы. Когда успевает — известно лишь ему.


17


Евгения действительно уже гневалась на мужа. Они с Ольгой так старались по-настоящему угостить гостей, а он их пытается удивить колхозными делами и порядками. Эка, невидаль, они, наверняка, и не такое видели. Ожидая их возвращения, она извелась. Боялась, как бы не подсохли бифштексы, сметана в салатах не разжизла. Не опоздать бы на огонь поставить картошку, чтобы в самый аккурат на стол подать. У приезжих генералов тоже жены имеются и они, чутко уловив состояние хозяйки, постарались приветливыми улыбками и исключительной галантностью смягчить ее.

— Дима, Витя, вы живые?— сурово поглядывая на мужа, смеялась Евгения,— ему только волю дай, с утра до вечера будет по своим угодьям да скотным дворам водить. С голода до обморока доведет!

— Не волнуйся, Женя,— Ващенко полуобнял ее,— мы эту кадру хорошо знаем и в обиду себя не дадим! Только напрасно так развернулась, мы же не с Голодного мыса, дома жены тоже кое-когда заботу проявляют. Посмотри, у Виктора брюхо-то как выпирает…

— На себя лучше взгляни, мне тебя еще догонять и догонять,— огрызнулся Беседин.

С шутками и прибаутками уселись за стол. Между генералами хозяйка посадила Ольгу, немало от этого смущавшуюся. Сама с сыном села ближе к краю, чтобы ловчее было общаться с кухней. Павел Дмитриевич всегда и везде стремился сидеть рядом с женой. Он потянулся к бутылкам, пора было наполнять бокалы. В это время дверь шумно распахнулась. Появился Алексей Оширов с полной четвертью светлой жидкости.

— Ты, генерал, наверное, гостей магазинской сивухой травишь? Убирай ее со стола! Вот это настоящее! Первач наисвежейший, из чистенькой пшенички!

— Алексей Оширов, Олин муж,— представил его хозяин.

— Мы ваше поместье со всех сторон оглядели,— пожимая руку Алексею, сказал Ващенко,— повезло тебе, что только сейчас обзавелся таким хозяйством. В известные времена загремел бы под раскулачивание.

— Запросто,— ответил Оширов

— Что, мужики, отведаем нашей фирменной?— Павел Дмитриевич взял из рук Оширова бутыль,— садись, Алеха! Вот рядом со мной. Если сгорим от этого первача, ты в ответе. Дима, принеси свежей ключевой водички!— попросил он сына,— у нас, его не разводят, пьют натуральным, некоторые запивают холодной водицей. Возражений нет?

— В чужой монастырь со своим уставом не ходят,— смеялся Ващенко,— командуй, генерал!

Первый тост, разумеется, за гостей. Беседин и Ващенко, люди бывалые и не ударили в грязь перед ошировским первачом. Опрокинули не разведенный самогон, запили холодной водицей.

— Хо-о-рош!— довольно крякнул Ващенко,— это, скажу вам, не сливовица какая-нибудь или бехеровка, пробирает до костей!

— Ребята, я знаю, ваши жены, что Клава, что Люба, хозяйки отменные и вас ничем не удивишь,— угощала Евгения,— отведайте и мое.

Она подкладывала на тарелки соленые груздочки нынешнего посола, только-только усолившие. Обильно политые свежей сметаной, они приятно хрустели на зубах и источали ароматы чеснока, вишни, смородины и каких-то неведомых местных трав. Не менее ароматны, хрустящи и вкусны были и рыжики. Гости высоко оценили приготовленного по необыкновенному рецепту, еще белого, недавнего посола сала, с мягкой кожицей, хорошо нашпигованного чесноком и в меру посыпанного жгучим перцем. Солил сам Павел, не без гордости пояснила Евгения. Гости сочли это хорошим поводом отведать еще по ломтику. Каждому закусочному блюду, само собой предшествовала добрая чарочка прозрачного, как слеза, первача. Евгения от него решительно отказалась, потягивала и нахваливала настойку. Мужчины обещали ее продегустировать, но как-то до этого все не доходило, очень уж пришелся по вкусу первачок. Ольга начала с первача, потом присоединилась к хозяйке и тоже нахваливала настоечку. По малости лет Дмитрий довольствовался сладеньким напитком. Он не засиделся за столом и вскоре исчез по своим мальчишеским делам.

Променаж, устроенный Павлом Дмитриевичем, в придачу с первачом немало возбудили аппетит. Кстати пришлась баранина, приготовленная по местным бурятским обычаям. Особенно понравилась гостям кровяная колбаса, тоже впитавшая разнообразие здешних трав. Алексей Оширов отрезал внушительные ломти отварного мяса, и доказывал исключительную пользительность молодой баранины:

— Утром освежевал барашка, нынешнего приплода. Его лучше употреблять отварным. Конечно, хорош и шашлык, но требует много времени на приготовление и в нем есть уксус, это только портит природный аромат и вкус. В наших краях предпочтительно отварное мясо.

— Возле него,— Павел положил руку на плечо Алексея,— и я кое-чему научился. Могу складешком за несколько минут разделать барашка.

Вдоволь насытившись, гости по предложению Евгении, устроили перерыв перед чаем. Вышли на открытую террасу. Она выходила в сторону негустого лесочка, окаймляющего этот край села.

— Какая прелесть!— воскликнул Виктор Яковлевич Беседин.

Действительно, склонявшееся к горизонту осеннее солнце заливало потоком теплого и ласкового света поляны, деревья, дома. Глядя на открывавшуюся взору картину, становилось явственнее, понятнее Пушкинское «очей очарованье» и «пышное природы увяданье». Воздух был настолько прозрачен и чист, что вдыхался легко, освежал не только в груди, но и все тело. В самый разгар, а точнее в расцвет осени, солнце еще прогревало землю, и к вечеру от нее исходила сладостная истома, навевающая чистые и благородные мысли, порождающая жажду творить, созидать, воспевать.

— Какая изумительная красота,— продолжал восторгаться Беседин,— только сейчас начинаю понимать, отчего поэты, художники, вообще творческие люди в это время года отправлялись на лоно природы и создавали бессмертные шедевры. Знаешь, Паша, я тебе сейчас позавидовал. Как мудро тобой распорядилась судьба! Послала в эти чудесные края и подвигла на трудные, но полезные, до бесконечности полезные и благороднейшие дела! Ты сам едва ли представляешь, насколько нужно твое ДЕЛО народу! Это не лозунг, а факт! Если бы везде столько создавалось для народа, то коммунизм давно бы стал нашей повседневной реальностью, а не пустыми пропагандистскими рассуждениями.

В белоснежной сорочке, кители сняли еще перед застольем, взъерошенный, возбужденный, и не только забористым первачом, он крупными шагами ходил из конца в конец по террасе, и, казалось, сейчас запоет прекрасный, искренний гимн природе, этому предзакатному солнцу, всему живому на земле.

— Витя, я и сам порой думаю, что мое истинное предназначение быть и работать здесь,— заразился от восторгов Беседина, взволнованный встречей с друзьями Воронов,— все, что было до этого: война, Германия, Академия, Куба — это лишь подготовка, своеобразные курсы. Нет, даже университеты, напитавшие меня знаниями, опытом, хваткой, наконец. Чем больше об этом размышляю, тем увереннее прихожу к убеждению, что мы все: ты, я, Ващенко, Сашка Муратов, моя Женя, Алеха Оширов, даже Димка люди исключительно удачно родившиеся. Мы живем и видим перед собой великую и благородную цель — перевернуть, правильнее, вернуть это мир на истинный путь, заставить сойти с ложной и опасной дороги, ведущей к неминуемой гибели. Война с фашизмом, наиболее полно воплотившим все пороки мира зла и стяжательства, это борьба за этот истинный путь человечества! Глубоко верю, что мы преобразовываем мир, превращаем его в справедливый для всех людей. Спартак, Кампанелла, Марат, Гарибальди, Ленин, Николай Островский ради этого не жалели себя, шли на муки и лишения. Мы же — теперь уже не одиночки, нас миллионы! — как эстафетную палочку приняли от них эстафету и обязаны продолжить их дело! Я бы сказал святое, священное дело! Пусть это звучит слишком громко, пафосно, но это именно так! Мы рождены для этого дела!

— Молодцы, ребята!— обхватил друзей Ващенко,— это про вас, про всех про нас, сказал Твардовский: «нет, какой вы все, ребята, удивительный народ!»

Конечно, ребята подпили и, возможно, от того восторженные мысли и слова переполняли их. Но не напрасно сказано, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Для молодых еще, хотя уже и относительно, здоровых, еще не растранжиривших на никчемность энергию, не пресытившихся жизнью добротный первач не та сила, которая способна свалить и затуманить мозги. Война, закалила их и так спаяла, что длительная разлука не ослабляла взаимное притяжение. Встреча всколыхнула в них дружбу, возникшую в годы, неповторимо трудные, перенасыщенные постоянным дыханием в затылок смертельной опасности. Эта дружба вытравлена навечно в их душах и отступить от нее способен лишь подонок, презренный извращенец. Сейчас они солидные, уважаемые генералы, у них наряду с высокими достоинствами и заботой о чести советского воина выработались и не всегда привлекательные начальственные привычки, нормы поведения, навыки держать себя. В этот же момент в доме одного из них все это куда-то улетучилось и они вновь, на какое-то время стали фронтовыми ребятами, раскованными, естественными, радовавшимися выпавшему счастью продолжать жить, несмотря ни на что, вопреки всему. А тут еще на террасе появилась тоже бывшая фронтовичка, медсанбатовская сестричка Женя с подносом, на котором рюмки, бутылка коньяку и тарелочки с орешками. Потолкалась бывшая «фронтовая подруга» в московском «свете» и знает, что в перерывы застолья следует подавать коньяк и орешки. Степенное следование хозяйки нарушил настигший ее с еще довольно полной бутылью самогона Алеха.

— Ребята, а что я буду с этим делать?— спрашивает бывший солдат-фронтовик загулявших генералов,— одному с ней не справиться,— хлопает ладонью по бутыли.

— Димка, Витька,— кричит строгий председатель колхоза,— отведаем еще Алехиного бальзама?

— Я — за!— Ващенко подбегает столику, на который Евгения поставила поднос.

— Я — тоже!— вмиг оказывается рядом Беседин.

Разгулялись бы генералы на полную катушку, да на страже хозяйка. Она рада приезду друзей, может, больше Павла. Ее самолюбие удовлетворено их восторгами ею, как женщиной, так и приветливой хозяйкой, ее домом, угощениями. Но не ради лицезрения пьяных мужиков старалась. Пьяниц патологически не терпела. Для нее приезд старых ее и мужевых друзей подлинный праздник воспоминаний о былом, праздник прекрасного общения, утоления жажды свежей, интересной и необычной информацией.

Нельзя сказать, что Вороновы в далекой Сибири бедствовали от недостатка новостей. С тех пор как Павел стал членом ЦК, в дом приносили, часто фельдсвязью, решения ЦК, разного рода Записки, информационные письма и они были в курсе многих событий. Все же страдали из-за оторванности от интересных людей, близких товарищей по войне, по службе. Появившийся телевизор не восполнял интеллектуального голода. Вырываясь в отпускное время в Москву, в курортные места, стремились наверстать упущенное, побывать в театрах, на концертах, встретится с интересными людьми. Изматывались от беготни до изнеможения, восполнить же упущенное удавалось лишь в крохотном объеме.

Женя позволила мужчинам немного ублажить старательного Алексея, отведать еще по чарке его «бальзама». Затем тоном, не допускающим возражений, пригласила пройтись по усадьбе, взглянуть на ее хозяйство. Справедливо полагала, что на свежем воздухе, при ходьбе быстрее выветрятся хмельные пары, освежатся генеральские головы. Хозяйство у нее не бедное, за один миг не осмотришь. Гости искренне восхищались поросятами, гусями и утками, небывалых размеров тыквами, с удовольствием похрустели снятыми прямо с грядки огурцами, необыкновенно вкусной и сочной морковкой.


18


— И все это выращено и производится в Сибири!— Беседин развел руки, словно охватывая ими вороновское хозяйство, о котором с гордостью повествовала щедрая хозяйка,— а давно ли говорили и писали, что это гиблый край и ссылали людей сюда в наказание, на верную гибель.

Евгения про себя улыбнулась. Вспомнилось, как несколько лет назад недоуменно, чуть ли не испуганно взглянул на нее Павел, услышав предложение отправиться поднимать сельское хозяйство в Сибирь. На мгновение, но мелькнуло. Иногда она, смеясь, напоминала ему о том мгновении, но он решительно отвергает, никогда. дескать, не пугала его эта, не такая ласковая, как Златы Пяски в Болгарии, или солнечный Крым, но прекрасная, богатая и величественная часть нашей Родины. Большинство сибиряков мощным трактором отсюда не выкорчуешь. Лишь немногих семейные обстоятельства или каприз вздорной жены заставляли порой покинуть эти края. Сколько она помнит таких невольных беглецов, то почти все они рано или поздно вновь оказывались в краях, ставших такими родными, что скрепляющую это родство жилу ни ножом, ни самой острой пилой не отрежешь. Сама по дури, по неразумной младости кинулась отсюда счастье девичье искать. Моталась по белому свету, вернулась, не по вольной волюшке, но с радостью превеликой, чтобы убедиться, что лучше, пригоже этой земли ей не найти. И ее Павлик сейчас безоговорочно с ней согласен. Но эти мысли, нахлынувшие на нее, изливать ребятам не станет.

— Не когда-то говорили и писали,— произнесла она с горечью,— в наши дни тоже пытаются запугивать Сибирью. Недавно московские сослуживцы прислали книжонку, где автор расписывает страсти-мордасти об этой земле. Слушайте, как расписывает он! Климат Сибири суров, пугает он кого-то, зимой температура падает до минус 59—60 градусов, загустевают самые морозоустойчивые смазки. Почти вся Сибирь находится в зоне вечной мерзлоты. До 250 дней длится здесь ледостав. Многие, даже крупные, реки промерзают до дна. Бр-р-р,— она изобразила дрожь от холода,— холодно, мрачно, жутко, не правда ли?!

— Но, ведь, действительно, здесь не Крым?!— возразил ей генерал Ващенко.

Эх, генерал, ты в Крыму-то только пузо грел. Попотел бы на крымской земле, да потаскал чернозем туда с Украины в солдатском ранце, или, если повезло бы, повозил на волах. Подолбил бы ломом или киркой канавы, чтобы протекала по ним водичка для питья и полива, Подрожал бы над засыхающим на беспощадной жаре ростком, привезенном туда и посаженном там. Уверена, после пота, пролитого в таких трудах, наша Сибирь самым райским местом на Земле показалась!

— Разумеется, наша Сибирь не субтропический край,— спокойно и с достоинством отвечала коренная сибирячка,— но ведь Сибирь край обширный, и в ней не может быть одинаковых природно-климатических условий. Байкал, Хакасия, Алтай на юге и Ледовитый океан на севере, а между ними разместились и благодатные земли, и непроходимые болота, и тундра, но отнюдь не безжизненная. В Сибири русские люди не первое столетие выращивают хлеб, картофель, помидоры и даже арбузы, разводят сады. В Москве, я знаю, славится прекрасное вологодское масло.

Улыбнулась Евгения воспоминанию, как наказывала полковнику Кизюну, служившему в Новосибирске, прихватить оттуда сливочного масла, такого вкусного ни в Москве, ни в Германии не едала.

— А знаете ли вы, что до революции Россия в большом количестве продавала загранице сливочное масло и откуда?— Евгения с интересом наблюдала за реакцией своих гостей,— представьте себе — из Сибири, всемирно известное Барабинское масло! Оно там раскупалось нарасхват, даже в таких молочно беконных странах, как Дания и Голландия.

— Скоро англичане будут получать на завтрак не датский, а наш, сибирский бекон!— на полном серьезе вставил Павел Дмитриевич.

— Судя по увиденному сегодня,— поддержал его Ващенко,— я в это верю!

— Не торопи любовь, а то наплачешься,— Евгения с нежностью прижалась к мужу,— в принципе все может быть, где наше не пропадало!

Все засмеялись, лукаво улыбавшуюся жену раскрасневшийся Воронов чмокнул в щеку:

— Я не сибиряк, вернее, не коренной сибиряк. Им стал по приказу вот этого «Верховного Главнокомандующего»,— он держал Евгению за несколько раздавшуюся талию и при этих словах теснее прижал ее к себе, как бы опасаясь, что она упорхнет от него,— скажу прямо, влюбился в этот край. Здесь во всем гигантский размах. Расстояния измеряются в сотнях и тысячах километров, лесу миллионы кубометров, реки быстрые, прозрачные, изумительной чистоты, вода в них, что шампанское, пей и наслаждайся. Глядя из Москвы, представляется, что мы живем на дальнем, придальнем конце земли. На самом же деле это центр нашей страны, неподалеку от нас есть станция, она так и называется — Половина. От нее по Трансибу как до Владивостока, так и до Москвы пять тысяч километров. У иркутян даже есть песня, я ее называю в шутку «Иркутская шовинистическая»: «Любимый Иркутск – середина земли». Среднегодовые температуры у нас не превышают минус один-два градуса. В январе в среднем 21-22 градуса. Морозы здесь переносятся легче, чем у вас в Европейской части, благодаря сухости воздуха и преобладанию безветренной погоды. Лето непродолжительное, хотя не намного короче Подмосковного, но жаркое. Средняя температура июля 18-19 градусов, а максимальная за тридцать. Земледелие в наших местах появилось с прибытием первых переселенцев из Центральной России. Примечательно, под пашню в начале осваивались северные районы. «Илимская пашня», «Киренская пашня», так тогда назывались те места.

Вот какой сибиряк стал! Евгения даже не скрывала радостной и гордой смешинки, рассуждает, как самый из самых коренных сибиряков.

— Как известно, районов с идеально благоприятными жизненными условиями на земном шаре найти трудно, увлеченно убеждал Воронов,—.и в жарких странах свои трудности и проблемы. Я в этом на Кубе достаточно полно убедился. Но к нам, в Сибирь люди стремятся. Конечно, этому способствует бурное развитие экономики. Заново созданы мощнейшая энергетика, химическая, алюминиевая, цементная, железорудная и другие отрасли промышленности. Дальнейшее мощное развитие получили черная металлургия, угольная, золотодобывающая, слюдяная, лесная и деревообрабатывающая промышленность. Вокруг новых предприятий, естественно, выросли благоустроенные города. Они сейчас ведут своеобразное соревнование — в котором из них выше рождаемость.

— У Александра Твардовского,— перебила мужа Евгения,— есть такие строки о Сибири:

Сибирь! Леса и горы,

Земли довольно, чтоб на ней

Раздаться вширь пяти Европам

Со всею музыкой своей.

Могучий край всемирной славы,

Что грозной дерзостью стяжал,

Завод и житница державы,

Ее рудник и арсенал.


И далее:


И как в иной таежный угол

Издалека вели сюда

Кого приказ,

Кого заслуга,

Кого мечта,

Кого беда…


— Ого!— воскликнул Павел Дмитриевич,— так ты у меня еще и артистка!? Ангелине Степановой так не прочитать Твардовского.

— Сибирь край особенный,— вставил Алексей Оширов, ни на шаг не оставлявший генералов,— у нас не зря говорят, что в Сибири сто километров не расстояние, сто рублей не деньги, сто градусов не спирт и… три жены не разложение,— закончил он под общий смех.

— Шутки шутками, а не только мы понимаем, что такое Сибирь. Владимир Ильич Ленин говорил о Сибири: «Чудесный край… С большим будущим»,— Евгения много, как и прежде, читала и эти ленинские слова были созвучны ее представлению о родных местах.

— Думается и сегодня актуальна критика некоторых деятелей ленинским соратником Глебом Максимилиановичем Кржижановским,— Воронов полез в накладной карман сорочки, достал вчетверо сложенный листок,— всегда ношу с собой. Будучи председателем Госплана, он упрекал: «Следует спросить работников Академии наук, почему не обращается внимание на магистральную линию нашего строительства — Сибирь, с ее колоссальными ресурсами, которая является становым хребтом не только нашей энергетики, но и химической промышленности?.. Бывает, что докладчики с мест, выдвигающие местную проблему и защищающие местные нужды, впадают в некоторое хвастовство. Но вот, если Сибирь говорит о своих богатствах, тут нечего опасаться такого уклона, ибо вопрос об ископаемых богатствах Сибири и об утилизации этих богатств, это даже вопрос не СССР, а вопрос мирового порядка. Тут никаких моментов мещанского хвастовства нет. Нужно учитывать перспективу развития Сибири, как позиции мировой борьбы и всякое сопротивление, которое нам начинают оказывать под флагом рентабельности, расчетов сегодняшнего дня и на основе сегодняшней конъюнктуры, есть прямое непонимание того, в какую игру сил мы включены»

— Здорово сказано! — не смог сдержаться Ващенко,— это настоящий государственный подход. Только из-за абсолютной безграмотности, неумения просчитывать будущее, а, может, прямого предательства была за бесценок продана Аляска. Она же фактически продолжение Сибири.

— Америка и сейчас зарится на Сибирь,— добавил Беседин,— в Генштабе есть такие материалы. Монополисты США нацеливаются на Сибирь, этот, как они считают «самый большой приз после завоевания Америки». Японцы тоже косят взгляд в эту сторону.

— На русский каравай рот не разевай!— жестко сказал Алексей Оширов, как бы подводя итог мимолетной дискуссии.


19


Гости вернулись на террасу довольными, со свежими головами и готовыми утолить любопытство Вороновых и очень понравившегося им узкоглазого Алексея.

Догадливая Ольга успела приготовить чай, заваренный по особому способу в кипяченых сливках. Необыкновенно ароматный и вкусный он способствовал быстрому выведению из организма алкогольной отравы. Без подсказки Павла и просьб гостей Евгения подала по рюмочке коньяку. За столом начался столь желанный, далеко не светский разговор. Евгения, понятно, расспросила о женах, о детях. Помимо участливой деликатности, удовлетворения женского любопытства, она через ответы старых приятелей, их тональность улавливала, что Ващенко по-прежнему, хотя и хорохориться, под каблуком у жены, а у Беседина с женой явная напряженка, он весьма неохотно отвечал на расспросы о Любе.

Павел, чтобы вывести друга из неприятного для того положения, решил перехватить инициативу.

— Не слишком большой секрет,— Воронов понимал, что они люди военные, поэтому и оговаривался,— как вы оказались здесь, в Сибири?

— У тебя мы случайно, проездом, вернее, пролетом. У нас командировка в Дальневосточный округ. Поручено проанализировать положение на китайской границе после событий на Даманском… Самолет делает посадку здесь, попросили разрешения на пару-тройку дней задержаться. Руководитель нашей группы тебя знает, просил передавать приветы.

— Гринский тоже в вашей группе?— в вопросе Воронова легко просматривался подтекст, могла ли такая личность быть вместе с его друзьями.

— Нет, он приехал сюда, в ракетную армию,— Ващенко ироничным тоном давал понять, что ему понятен этот интерес Павла, и что он на его, Павла, стороне,— решать какие-то кадровые вопросы. Узнал, что отправляемся к тебе, заявил, что и жаждет посмотреть, как в далекой Сибири приспосабливаешься в гражданской жизни

— Что-то быстро отчалил?

— Похоже, ты его разочаровал. Не ожидал увидеть тебя деятельным и не опустившимся, как иногда бывает с вынужденными отставниками. Что его, дескать, ждут дела, это обычный прием пускать пыль в глаза, строить из себя большее, чем есть на самом деле. Обычные штучки для подобной публики…— Ващенко говорил явно неприязненно.

— При новом министре жизнь у вас осложнилась или, напротив, проще и легче стала? Все же он гражданский человек,— Воронов, как бы говорил, что не только военные переходят на гражданку, бывает и наоборот.

— О, это не тот случай!— оба гостя рассмеялись, и Беседин продолжил,— этот гражданский человек, так умеет командовать, что любой маршал позавидует. С первого появления в министерстве Дмитрий Федорович потребовал, чтобы его заместители, руководящие работники министерства и Генштаба всегда находились не более, чем на десятиминутном удалении от телефона. Установил четкую систему докладов об обстановке. На работе появляется раньше всех, любит нагрянуть в часть или штаб, тогда, когда его не ждут. Несомненное его преимущество — превосходно знает военную технику. Умеет выжимать из Минфина и Правительства. Жаль, что возраст у него…

— Теперь Устинов в Политбюро. Проще, очевидно, решать проблемы армии и вообще обороны?— видно было, что Воронов проявлял далеко не праздный интерес, с уходом в отставку армейские проблемы не стали ему безразличными,— у него, насколько можно отсюда понять, близкие отношения с Верховным Главнокомандующим?

— Вроде бы так, и в то же время не все так просто,— Беседин подбирал слова, как точнее ответить,— сейчас настало не слишком понятное время…

— Как это понимать?— насторожился Павел Дмитриевич.

— А так,— резко вступил в разговор Ващенко,— все вроде крутится, все произносят правильные речи, а дело стоит или, если и движется, то через пень колоду. Чепуховый вопрос месяцами пробиваешь и не всегда дождешься нужного решения.

— Да подвешенных проблем, вопросов становится все больше и больше,— подтвердил Беседин.

— В чем дело? Леониду Ильичу оборонные проблемы не за семью печатями,— недоумевал Воронов,— он и при Хрущеве ими занимался…

— Я это хорошо знаю,— согласно мотнул головой Ващенко,— видел его тогда в деле. Он прилетал на запуск, а я был в команде министра. Спокойно, без крика и шуму вникал во все детали. Его присутствие вносило упорядоченность, организованность. У него не было начальственного апломба, очень внимательный, умел слушать. Сейчас что-то не то, власть не всегда облагораживает людей.

— Когда он сменил Никиту Сергеевича,— Беседин менее эмоционально высказывал свое мнение,— разница этих двух руководителей бросалась в глаза. Леонид Ильич само воплощение осторожности. Он не спешил высказывать по каждому вопросу свое мнение. Если с чем-то выступал, то это было глубоко продумано, без хрущевских «закидонов». Выжидал, прислушивался и присматривался. Вел себя осмотрительно, скромно. У него не было экстремистских, авантюрных устремлений, чем отличался его предшественник. Чтобы закрепиться у власти он не прибегал ни к репрессиям, ни к публичным поношениям. Однако, вытеснил из руководства всех, кто хотя бы в малой степени был или мог стать потенциальным соперником. Обеспечил беспрекословную поддержку, дисциплину, если хотите, покорность. Политическая умеренность Брежнева, осмотрительность, отсутствие скоропалительной торопливости проявлялись в подходе ко всем проблемам. Он был своеобразным воплощением стабильности, отражал, и, в какой-то мере, отражает мнения, настроения тех слоев общества, которые иногда относят к обывателям и даже к посредственности.

— Постой, постой,— решительно остановил Виктора Яковлевича внимательно слушавший хозяин,— ты все время употребляешь слово «был». Что произошло или происходит? Ведь Брежнев никуда не ушел, отчего тогда разговор ведете в прошедшем времени?

— Ого, поймал он тебя!— загоготал Ващенко,— давай, выкручивайся.

— Мне незачем «выкручиваться». Дело в том, что нынешний Брежнев и тот, кем он был в первые годы довольно далеки друг от друга. У нас не принято говорить о здоровье руководителей, все же просачивается, что он перенес серьезную болезнь, и его работоспособность резко снизилась.

— Вот это да!— воскликнул Алексей Оширов, не пропускавший не единого слова московских гостей,— то-то, смотрю, что он не того…

— Вот, именно, не того!— не удержался съязвить Ващенко,— нам с Виктором по служебным делам и в нерабочее время приходится иметь дело с министрами, с людьми из Совмина, из ЦК. Жалуются, не могут пробиться к Леониду Ильичу. Доступ к нему наглухо перекрыл Черненко. Он при Брежневе еще с того времени, когда тот работал в Молдавии. Был помощником, заведующим общим отделом ЦК. Канцелярист до мозга костей, классический бюрократ.

— Когда снимали Хрущева, кроме Брежнева трудно было видеть другую кандидатуру,— Беседин как бы размышлял вслух,— и, пока был здоров, дела не без трудностей, но двигались. Вспомните, заметный рост наблюдался повсеместно, даже в сельском хозяйстве. Брежнев, хотя и меньше Никиты Сергеевича, но довольно часто выезжал в республики и области, чувствовал пульс конкретной жизни. Сейчас за его спиной неизвестно кто орудует. И семья ему далеко не подспорье. Сын и любимая внучка предмет московских сплетен и анекдотов.

— Так, что же свет клином сошелся на Брежневе?— Оширов говорил зло. Простой человек из далекой Сибири не мог представить, что живое дело может затормозиться и даже остановиться из-за чьего-либо недомогания.— Вот у нас до нашего генерала был председателем Лопухов Семен Матвеевич. Тоже приболел. Так подал заявление, и его освободили. Все честь по чести. Павла Дмитрича сделали председателем. А тут такую махину, державу! — без власти оставили на какого-то канцеляриста! Там, что умные люди перевелись?!

Как ни наивен был гнев Алексея, генералы понимали, что по существу простой рядовой колхозник прав. Он высказал то, что давно витает в стране, в разных слоях общества.

Оширов, что называется, в оба глаза смотрел на Воронова. Он и все колхозники привыкли слышать от него веское, разумное слово. Оширов не рассчитывал, что приезжие генералы растолкуют ему лучше Павла Дмитриевича.

— Не кипятись, Алеха,— Воронов говорил спокойно и уважительно,— не все так просто, как нам с тобой представляется здесь, в глубинке. В партии и в стране довольно основательно отработана система выдвижения кадров. Через такое сито пропускают человека, что удивляться приходится, как при такой строгой системе свежий человек может быть назначен на серьезный пост. Но чем выше по государственной и партийной лестнице, тем дырявее, выходит, сито. Пробираются на высокие должности и сомнительные личности и откровенно слабые. Тот же Черненко. Если соблюдались бы все партийные, ленинские принципы подбора и расстановки, ему выше районного уровня ничего не светило бы. Но Черненко полбеды. О другом брежневском выдвиженце Щелокове, министре внутренних дел разговоры ходят куда похлеще. Обычная картина при слабых или немощных правителях. Они стремятся обезопасить себя, удержаться у власти, расставляя вокруг надежных, своих людей. Как на деле, иногда, получается, видели на примере Хрущева. Разогнал людей, работавших при Сталине, приблизил к себе, через зятька Аджубея, верных, как он верил, работников. Все они в одно мгновения от него отвернулись. В критический момент одинешенек оказался, без крепкой и надежной опоры. Нет у нас отлаженного механизма замены устаревшего, или совершенно не способного деятеля. Ждем, не дождемся, когда последний час его пробьет или что-нибудь другое с ним случится. Глядя на верха, и внизу начинает распространяться кумовство, выдвижение не деловых и энергичных работников, а по принципу: «ну как не порадеть родному человечку!»

Евгения занималась хозяйственными делами, они у нее, как убедились гости, довольно приличные. Как бы между делом подоила вернувшуюся с пастбища корову.

— Кто любитель парного молока? Димка свою кружку уже вытянул…

— Столько лет не пил!— соскочил со стула Ващенко,— плесни, если можно…

Он с огромным наслаждением вытянул почти полулитровую кружку парного молока, рукавом сорочки вытер губы и вернулся на свое место. Евгения поставила на холодок в кладовке ведро с молоком, завтра вместе с утренним удоем просепарирует. Сейчас ей любопытно послушать небезынтересные рассуждения мужчин и, если потребуется вставить свое слово. С горделивым чувством наблюдала, с каким вниманием выслушивали рассуждения ее мужа. Не одни колхозники, разинув рты, внимают ему. На московских генералов они тоже производят впечатление.

— Можете, как угодно судить деревенскую бабу,— явно кокетничая, сказала Евгения после разговоров о спаде деловой активности в Кремле,— но я согласна с Алешей,— она кивнула в сторону Оширова,— действительно, неужели нет никого, кто бы мог взять в свои руки власть и снова двинуть страну вперед? Противно смотреть по телевизору этих еле шаркающих старперов.

— Появился даже термин, характеризующий нынешнюю власть,— Беседин не спорил с хозяйкой, но и не выражал такого же возмущения,— «геронтократия» — власть стариков. Нет механизма естественного и безболезненного регулирования возрастного состава руководства. Смена происходит только вследствие естественных причин.

— Слушай, Виктор, не похоже, что ты храбрый офицер, бесстрашный воин. Разводишь какие-то дурацкие теории. «Естественное регулирование»— Евгения передразнила Беседина,— пока наступит это естественное, от страны ничего не останется!

— Чего же ты от меня хочешь?— Беседин не знал: возмущаться ему или превратить разговор в не слишком уместную шутку.

— В свое время русская армия знала, что делать. При Петре Третьем, при Павле Первом. Последний император отрекся от престола, когда генерал Алексеев и командующие фронтами свое слово сказали. А сейчас…— она состроила презрительную физиономию.

Павел Дмитриевич счел необходимым вмешаться. Хотя здесь были все люди свои, надежные, его жена переступила неписаные рамки дозволенного.

— Женя, ребята остаются до завтра. Снимай, пожалуйста, свое вето. В кои веки встречаемся. Давай, еще отдадим должное Алехиному бальзаму.

Евгения сообразила, она несколько увлеклась. Молодец Павлик, умно выводит из неловкого положения.

— Ну, что же. Гулять, так гулять!— разухабисто поддержала мужа,— Алеша, наливай!