Карнаухов без срока давности

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   29

Возвратившись в Варшаву, продолжили знакомство с предприятиями и с городом. На заводе «Хута Варшава» директор красочно расписывал, какие у него тесные связи с советскими заводами.

— Однажды нам понадобился уникальный подшипник,— рассказывал он,— как положено, обратились через наше министерство к Советскому Госснабу. Прошло несколько дней, помочь нам не смогли. Позвонил знакомому директору завода в Днепропетровск. Через несколько часов нужный подшипник самолетом был доставлен в Варшаву.

Члены делегации заглянули в магазины. В них, как выразился один из них, было все, кроме того, что тебе нужно, в этом отношении отличие от Москвы было не заметным. Каждый искал сувениры для домашних и друзей. Фая намекнула на сапожки с длинным голенищем, входившие в моду. Польский сопровождающий сказал, что достать «казачки» не просто, до Польши мода на них не дошла.

— Можно зайти в магазины «Рух», это частники. У них можно найти все, что захочешь, но цены у них…

Он зацокал, закатив глаза под лоб. Из любопытства заглянули к частнику. Глаза разбегались от обилия товаров, порядка и чистоты. Продавцы очаровывали деликатнейшим обращением.

— Товары им поставляют в основном тоже частники, у нас немного их сохранилось. Многое завозят по импорту. Несмотря на высокие цены, покупатели находятся. У частников все зависят от прибыли, от этого и ассортимент, и качество, и порядок, и деликатность,— объяснял по дороге сопровождающий.

— Но это же расслоение общества, снова деление на бедных и богатых?— удивлялись советские гости.

— Для нас это такой острой проблемы, как у вас не представляет,— отвечал польский коммунист,— вы пятьдесят лет живете по-новому, а мы на половину меньше. У нас еще памятны старые, буржуазные порядки и никого существование частного сектора в городе и, особенно, на селе не удивляет. Не пугает и руководство нашей партии.

Вечером гостей повезли в ресторан «Конгрессовый». Сравнительно молодые, энергичные мужчины приятно удивились, увидев возле поданных им машин молодых и красивых женщин. Их было ровно столько же, сколько и собравшихся в ресторан советских гостей. Недоумение и даже некоторое беспокойство — для чего это вдруг подсовывают женщин? — развеяли:

— У нас не принято посещать рестораны без женщин. Эти товарищи,— представили женщин, не чувствовавших никакого смущения,— из Центра информации. Они члены нашей партии и в данном случае выполняют партийное поручение.

Ресторан размещался в высотном здании «Доме Конгрессов», построенном в дар Польше Советским Союзом. В вестибюле произошла небольшая заминка. К удивлению советских партработников, за вход в ресторан взималась плата, пятьдесят злотых. Сопровождающий работник ЦК ПОРП улаживал финансовый вопрос.

Основная публика, завсегдатаи, собиралась довольно поздно, не ранее десяти часов вечера. К приезду делегации все столы, кроме зарезервированных для этих гостей, заняты. Женщины в чрезмерно открытых платьях, мужчины во фраках и блестящей обуви, томная и громкая ударная музыка, мелодии, сменяющие одна другую. Деньги и вино, какое-то судорожное, лихорадочное веселье. Все, как говорилось, «не из нашего мира». Александру припомнились кадры из фильмов о временах нэпманов.

Присутствие красивых партнерш, хорошее вино, незнакомые вкусные блюда — все для партработников непривычное, оглушающее, и в какой-то мере пугающее. Они словно очутились в неведомом и нереальном, потустороннем мире. Постепенно стесненность улетучилась, они не без некоторой осторожности включились в ресторанный ритм. Поздней ночью были не прочь из ресторана отправиться с прикрепленными женщинами куда угодно и более привычным образом завершить приключения необычной ночи. К их неудовольствию, при возвращении мужчин и дам рассадили по разным машинам. Разочарованным кавалерам оставалось лишь наблюдать, как очаровательные партнерши помахали им ручками и удалились. Женщины, выполнив партийное поручение, спешили в свои семьи.

Все были достаточно возбуждены, и никто не собирался укладываться в постели. Собрались в общей гостиной, куда подали коньяк и орешки. Сначала, конечно, шутками и взаимными подначками комментировали события ресторанного вечера. Постепенно шутливый характер разговора превращался в серьезное осмысливание увиденного и услышанного в этот вечер и за все время пребывания в братской стране.

— Не напрасно говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать,-- заговорил Богданюк, разжевывая вкусные орешки,— я только сейчас начинаю понимать, насколько трудно и сложно работать компартиям в социалистических странах. Из нашего «далека» все воспринимается упрощенно. Партия пришла к власти и все пошло как бы автоматически. Народ ликует, восклицает: да здравствует социализм, да здравствует дружба, с Советским Союзом на вечные времена. На деле все оказывается сложнее. Чувствуется, что многие в Польше вполне обошлись бы без социализма. Дамам и господам, что мы видели в шикарном ресторане, социализм совсем не по натуре. Им, мне кажется, сподручнее дружить с Америкой и даже с Германией, с исконным недругом Польши. От Советского Союза они, дай им волю, готовы быть как можно дальше. Коммунистам здесь еще пахать да пахать.

— Удивляться нечему,— покручивая двумя пальцами тонкую рюмку с коньяком, продолжил размышления товарища Олимп Алексеевич Кочанов,— мы быстро забываем собственную историю. Разве не было у нас после Октября многих лет борьбы, жестокой и не бескровной, с противниками нового строя? Хотя мы оказались в более выгодном, если так можно выразиться, положении. Наши самые упорные противники были уничтожены в ходе гражданской войны, другие, не принявшие советскую власть, эмигрировали. Сплочению нашего народа способствовала Отечественная война. Она многих убедила или заставила убедиться в верности нашего исторического выбора. И при всем при этом, мы не можем сказать, что и в нашей стране нет противников социализма. Они только умело маскируются, таят до поры до времени свои истинные взгляды и намерения. Недавно в Москве осудили группу валютчиков. Они, безусловно, возрадовались бы, вернись капиталистические порядки. А сионисты, так называемые диссиденты, стоит внимательно разобраться в их книгах, разговорах, в некоторых действиях, они же антикоммунистические, антисоветские. Что же тогда говорить о странах, где народная власть едва ушла от зародышевого состояния? Большинство представителей враждебных социализму прежних господствующих классов и слоев живут и действуют в этом же обществе. Не все они примирились с существованием новой власти. Во всех странах идет явная и скрытая борьба. Вопрос кто — кого?— я бы не сказал, что решен окончательно и бесповоротно.

— Вы считаете, что возможен возврат к довоенным порядкам?— встревоженно спросил Муратов.

— Определенно я так бы не считал,— с заминкой ответил Кочанов,— многое зависит от того, насколько умно, терпеливо и последовательно мы будем строить отношения с соцстранами.— Олимп Алексеевич улыбнулся наивности молодого коллеги,— нужно соблюдать принципы, записанные почти во всех документах, касающихся наших взаимоотношений. Нам опасно занимать позицию этакого ментора, всегда поучающего и указующего. Максимум уважения к руководителям этих стран. Рассказывают, что однажды руководитель государства намеривался проинформировать нашего посла о последних решениях, принятых польским руководством. Посол же, нетерпеливо перебил его, с определенным бахвальством заявив:

— Не надо. Я уже о них все знаю.

— Думается, такое поведение нашего официального лица ничего, кроме раздражения вызвать не могло. Наши люди, определяющие взаимоотношения с этими странами, нередко, случайные, не квалифицированные, не имеющие достаточных знаний истории, культуры, традиций народа, не говоря о знании языка. Они «проводят линию». Причем проводят левой ногой, не подключая к этому голову. Не задумываются о последствиях каждого своего слова, каждого действия.


11


Елена Леонидовна Зайцева очень занятой человек. И все же при любой занятости: на кафедре, по партийной и общественной линии, по дому, всегда непременно будет встречать мужа при возвращении из длительной командировки. Она едко высмеивала, наблюдая по телевизору, шаблонные казенные встречи, будь то Хрущева или, как теперь, Брежнева всем руководящим синклитом. Встречи с обязательными обходом, рукопожатиями, со слюнявыми расцелованиями.

— Им, что делать нечего?— неизвестно кого спрашивала она.— Одна поездка через всю Москву в оба конца со сборами, выходами, фотографированиями отнимает почти половину рабочего дня. Или таким образом приучают к почитанию вождей или к их неуважению? Или это всесоюзная демонстрация и прививание подхалимства и угодничества?

К себе подобную критику не относила. На замечание мужа в духе «чем кумушек считать трудиться…» Елена отреагировала четко и определенно:

— Я встречаю ни начальника, а спешу увидеть мужа, родного, самого близкого мне человека. Этим я удовлетворяю свою настоятельную потребность, а не совершаю отбываловку, никому не нужную! Если бы еще кто-нибудь приехал его встречать, я бы даже обиделась. Расценила бы как покушение на мое, только мне принадлежащее, право. Встречать близкого человека это сугубо личное, почти интимное дело и нечего в него вторгаться посторонним!

Вот он, Алексей Николаевич, показался в дверном проеме, только что заглушившего моторы самолета. Видно, усталый, сгорбился, съежился… Может, от мороза? Прижимает, на термометре градусов за сорок. Дымка стоит от холода, все куржаком окутано. Огляделся, увидел ее и, как будто, тугая пружина сработала. Выпрямился, голову вверх, улыбка во все лицо, и бегом со ступеньки на ступеньку, как мальчишка, к ней и в крепкие объятия. Она чувствует — соскучился, хотя недели не прошло, как улетал. Поглядели бы его подчиненные: сухой, даже строгий начальник комбината разводит такие нежности.

Водитель Петр Семенович, прищурился, стараясь не показать насмешливую и завистливую улыбку. Как голубки сидят, прижались друг к другу, он держит ее руку в своей, и воркуют. Не от мороза друг друга греют, душевное тепло передают один другому.

Елена вглядывалась в мужа, можно подумать, ищет что-то новое, особенное, на давно, до каждой морщинки знакомом лице. Седины прибавилось, а так еще не скажешь, что седьмой десяток разменял. Молодец, восхищалась она, строго, даже очень строго, следит за собой! Рюмка и сигарета с молодости ему заказаны, вернее, сам на себя обет наложил… Каждое утро принуждает себя делать зарядку. Чисто Зайцевское упорство! Комплекс у него свой, каждую мышцу от головы до пят разминает. Конечно, возраст дает о себе знать, взгрустнула она. Разница у них в летах скоро станет еще ощутимее. И она уже не девочка, не напрасно утверждают, бабий век — сорок лет. Хотя, кажется, верно, и то, что в сорок пять — баба ягодка опять. Сорокалетие без радости встретила, а сейчас снова хоть куда. Ничего, молодой на чепуху не разменялась и сейчас себя соблюсти сумеет!

— Что у тебя нового, на кафедре, в институте, как Леночка?— высыпает он вопросы, будто за неделю революция или другое подобное столпотворение случилось.

— Ничего особенного не произошло. Катя жалуется, что Николая почти не видит, торчит днями и ночами на работе, готовятся к какому-то запуску.

Елена словно отчитывается перед мужем. Николай старший и в нем самые большие отцовские надежды. После окончания горного института его каким-то особым решением направили в закрытое НИИ. Диплом у него «с отличием», что-то в его работе оказалось нужным в смежных отраслях. У НИИ имеется опытное предприятие, так он там днюет и ночует.

— Успокаиваю Катеньку,— продолжает Елена,— говорю, я своего, то есть тебя, иногда месяцами не видела, а ребятишек не меньше, чем у других,— Елена смеется, прижимает плотнее локоть мужа.— Говорит, едва с Леночкой справляется,— Леночка их первая внучка,— такая милая девчушка, просто прелесть. В институте обычная рутина. В среду на ученом совете выступал Марк Сергеевич Фильшин. Разнес в пух и прах все что можно. Требует экономической свободы, дальнейшей демократизации и т.п. и т.д. Мастер играть на публику.

— Этого у них не отнимешь. Почувствовали слабинку и снова, как клопы из щелей, вылазят. В Москве совещание, вроде, разговор шел интересный, нужный,— он не стал дожидаться ее вопросов,— не осталось бы лишь говорильней. Обсуждали, как совершенствовать управление отраслью. Предлагается перейти на прямую работу с Министерством, без трестов. Меня это не слишком задевает, пора думать о «заслуженном»…

-- Не торопись, наотдыхаешься. У министра был?

— Заходил, вечером расскажу.

Ненадолго заглянул домой, привел себя в порядок, сменил сорочку, костюм, проглотил чашечку кофе, чмокнул жену в щеку, и на работу. Елена видела, что он уже отрешился от других забот, все мысли там, на работе.

12


В кабинете начальника угольного комбината собралось руководство. Такая сложилась традиция. После возвращения его из командировок своего рода неофициальный сбор. Высшие чины комбината, прежде всего главный инженер Владимир Павлович Рязанов, доложили о происшедших за время отсутствия чрезвычайных или неординарных событиях, о ходе выполнения плана добычи угля. Затем Алексей Николаевич вкратце рассказал о новостях, привезенных из столицы. Кроме главного инженера, присутствовали заместитель начальника комбината Салов, главный механик Моисеенко и главный бухгалтер Расвецевич. Комбинатовский чиновный люд называл эти встречи «совещанием большой пятерки». Такая традиция заведена Зайцевым еще в «первое пришествие», то есть до его назначения председателем совнархоза. Сохранял заведенный порядок и бывший начальник комбината Рубицкий, которого жена все-таки «подвигла» воспользоваться восстановлением Министерства после смещения Хрущева. Теперь он в вожделенной Москве заместитель начальника Главка. Вполне естественным стало возвращение Зайцева на прежний пост. Предложения солидных постов в Москве, искренние или формальные из корректности, он отверг.

Многое хотелось бы рассказать коллегам о совещании в ЦК КПСС начальников угольных комбинатов. Вел совещание секретарь ЦК, известный давними связями с промышленностью. Когда-то он возглавлял крупную парторганизацию на Урале, последние годы работал в Казахстане. Как и все участники совещания, а на нем присутствовали, помимо угольных генералов, партработники из областей, курировавшие экономику, Зайцев питал надежду, что обсуждение на столь высоком уровне и в очень подходящий момент даст толчок решению назревших и даже перезревших проблем. Окончилась первая послехрущевская пятилетка, партия и страна готовились к очередному партийному съезду. В стране осуществлялась экономическая реформа, получившая в обиходе название косыгинской. Все, в их числе и угольщики, не просто ждали, а неистово жаждали снятия рутинных бюрократических препон.

Алексей Николаевич начал было рассказывать о московских впечатлениях, и вдруг понял, рассказывать-то собственно не о чем. Был хороший доклад и, как сказали бы журналисты, глубокий и содержательный, обозначены, и верно, почти все нерешенные вопросы. Звучали толковые, и весьма, выступления. Смело и обоснованно поднимались конкретные вопросы, вносились дельные предложения. Что же, как спросили бы золотодобытчики, осталось в лотке? Итог оказался пустым! Никаких конкретных решений, не названы поименно руководители, ответственные за решение наболевших вопросов. Лишь неопределенное пожелание: подумать над сказанным, принять меры, нажать, усилить и тому подобное.

Затянувшаяся пауза в рассказе начальника комбината не осталась не замеченной. То ли от нетерпения, то ли из желания прийти на помощь, а скорее по неопытности, самый молодой, главный механик Моисеенко спросил:

— Алексей Николаевич, можно ли ожидать увеличения поставок современных экскаваторов на разрезы, а на шахты новейших комплексов, очистных и проходческих комбайнов? Или по-прежнему будем латать старье?

— Секретарем ЦК было подчеркнуто, что техническое перевооружение угольной промышленности — это главный вопрос,— сумей после такого холостого совещания успокоить настырного механика. Зайцеву ничего не оставалось, как повторить те же общие фразы,— за два года шахты и разрезы получили много техники. Плохо она еще используется. Сказано: сначала научись использовать новую технику, потом проси новую!

— Как же можно лучше использовать, если она и физически, и морально устаревшая, поставка запчастей не налажена, ремонтная база допотопная? На ремонтных заводах и в мастерских станки еще дореволюционного производства или японские по репарациям!

Моисеенко говорил сердито, все кому не лень тыкают его носом в неполадки горной техники, а реальной поддержки, считал он, никто не оказывает

— Алексей Николаевич, много идет разговоров о новой структуре управления. Что имеется в виду конкретно?— поинтересовался его первый заместитель, юркий и бойкий Салов.

— Об этом много, возможно, чрезмерно много, говорилось,— вопрос совершенствования структуры управления интересовал всех,— слушал выступавших по этому вопросу, и показалось, что многие забывают истину: от перестановки слагаемых сумма не меняется. Как бы не реорганизовывались, не пересаживались из кресла в кресло, едва ли от этого угля прибавится. Тем более, что некоторые вносимые предложения повторяют, что называется, зады. Предлагается, к примеру, ликвидировать тресты, перейти на прямую работу комбинатов с министерством. Вспомните, у нас до 1944 года не было комбината, тресты выходили непосредственно на наркомат. Кстати, обходились без комбината не плохо, я тогда управляющим треста был. Доказывали, что без комбината трестами управлять невозможно. Думается, если что-то и упразднять у нас, то, скорее комбинат. При разбросанности шахт и разрезов по огромной территории комбинату без трестов их не охватить.

— Помню, Алексей Николаевич,— поспешил поддакнуть Салов,— тогда по настоящему самостоятельно работали. Раз в год приедет из министерства Тимошевич, и никто больше не мешает.

— Предложено внести наши соображения по этому вопросу,— Алексей Николаевич посмотрел на главного бухгалтера,— вы, Георгий Александрович, вместе с Владимиром Павловичем поработайте над этим.

В кабинет вошла, смущаясь, не помешала ли «большой пятерке», секретарь начальника комбината. У нее в руках телеграмма с большим красным грифом сверху: «правительственная». Рязанов, сидевший ближе к Зайцеву, взял ее и пробежал глазами.

— Вот, еще подарочек!— сказал он, протягивая телеграмму начальнику комбината.

— О-го-го,— иронически произнес Алексей Николаевич,— не постеснялись поднавалить! Снова дополнительное задание к плану.

— Нам, дай Бог, с планом справиться,— буркнул Рязанов.

— Открывая совещание,— Алексей Николаевич не убрал ироническую улыбку,— секретарь ЦК заявил, что отказаться от дополнительных заданий пока не удалось, но надо к этому стремиться! Вот, видите, как стремятся.

Алексей Николаевич вспомнил, как при беседе у министра, он настаивал на прекращении практики дополнительных заданий.

— Это же, Борис Федорович, ломка всей плановой дисциплины, извращение принципов управления предприятиями, горными работами. Лучше, сразу дайте более напряженный план. Под него будем искать резервы, заблаговременно планировать горно-подготовительные работы, определять режимы работы шахт и разрезов, то есть количество смен в сутки и рабочих дней в неделю, расстановку людей и техники. Допзадание — это же срыв всего технологического ритма. Какой ценой выполняются допзадания вы, Борис Федорович, знаете не хуже меня!

Министр не спорил, даже соглашался с начальником комбината, но настаивал на безусловном выполнении дополнительных заданий.

— Ты пойми, Алексей,— у Зайцева давно сложились почти дружеские отношения с министром,— я не сам придумываю эти задания. Госплан просчитался или заключили новые договора на экспортные поставки, вот на нас и жмут — давай угля! Попробуй, не выполни!

Зайцев упорно всматривался в текст телеграммы, будто искал в ней какой-то скрытый смысл, помогающий найти выход из сложившейся ситуации. Простым арифметическим разбрасыванием задания по трестам его не вытянуть.

-- С этим развратом, Алексей Николаевич, надо кончать,— возмутился главный инженер. Обычно Владимир Павлович несколько флегматичен, иногда этим даже раздражал Зайцева,— допзадания это мина под нормальную работу шахты, разреза! Недавно заезжал на шахту «Зибуновскую». Шел второй, дневной наряд. Начальник одного участка мечется, не вышли на работу несколько рабочих очистного забоя. В чем дело?— спрашиваю. Оказывается, рабочих вызывали работать в выходной день. Он был объявлен рабочим, нужно было справляться с допзаданием. В этот же день у одного рабочего день рождения, он решил явочным порядком взять отгул. Одному гулять не сподручно, он пригласил приятелей из бригады.

— Так за это же под суд надо!— не сдержался главный механик.

— Попробуй, привлеки, они же взяли отгул за отработанный день! Их любой суд оправдает,— главный инженер с упреком взглянул на молодого Моисеенко, не довелось тому в шкуре начальника шахты походить, вот и кипятится,— Вы помните, Алексей Николаевич, прежде шахты и разрезы работали круглосуточно, четыре смены, без выходных. Лишь дважды в году, седьмого ноября и первого мая, их останавливали для проведения ремонтных работ на главном подъеме, на вентиляционных и водоотливных установках. Потом впервые в стране, у нас в бассейне начальник шахты Муратов, тот самый, что сейчас в обкоме партии, перевел шахту на работу с двумя выходными днями и в две смены. Когда это внедрял, пугали, не получится, план сорвет. У него же на шахте за счет того, что высвободилось время для своевременных ремонтов, за счет нормального режима труда и отдыха рабочих, добыча, напротив возросла. Пример оказался благотворным, постепенно почти все перешли на такой режим. Так вот эти допзадания всеми признанную и одобряемую систему ломают. Выходные дни объявляются рабочими, чтобы выполнить допзадание. Идиотская иллюзорность благополучия! Растут аварии, расшатывается дисциплина. Часто прибавка добычи, полученная в «дни повышенной добычи», теряется в плановые рабочие дни. Напрасно выбрасываются немалые средства, ведь работа в выходные дни оплачивается вдвойне!