Карнаухов без срока давности
| Вид материала | Документы |
- Удк 631. 45 Карнаухов В. Н.,, 123.47kb.
- Закон о защите прав потребителей, 773.63kb.
- Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 12. 11. 2001 г. №15 и Пленума вас от 15., 159.35kb.
- Статья 19 Неповиновение законному распоряжению сотрудника милиции, военнослужащего,, 331.75kb.
- Указом Президента Российской Федерации от 01 июля 1992г. №721 без ограничения срока, 431.26kb.
- Списание безнадежной задолженности: бухгалтерский и налоговый учет, 138.74kb.
- Япросмотрел множество книг и фильмов о будущем человечества, 4740.62kb.
- Российской федерации, 411.11kb.
- Удк 621. 319. 4 Закономерности старения изоляции и оценка срока службы силовых конденсаторов, 64.84kb.
- Методические рекомендации, отражающие особенности заполнения отдельных граф деклараций, 371.77kb.
Поездка по области, посещение с польской семьей предприятий и различных природных, исторических, музейных и иных достопримечательностей, почти круглосуточное общение с неведомыми до того людьми оказалось довольно утомительным. Однако, Муратов считал жизненной удачей встретиться с незаурядной, известной не только в Польше личностью. Еще до войны один из активных деятелей Польской компартии. Во время оккупации страны ему довелось испытать такое, что даже для Польши, пережившей самую длительную и жестокую немецкую оккупацию, было исключительным подвигом. Его направляли на самые сложные и самые опасные операции польского подполья. Невероятно тяжелая ответственность навалилась на него во время варшавского восстания, начатого в провокационных целях представителями Польского, так называемого Лондонского, правительства в эмиграции. Коммунисты, как всегда и везде, не могли стоять в стороне от сражений с врагом, были вынуждены ввязаться в заранее обреченную борьбу. Когда буржуазное руководство восстанием капитулировало, коммунисты могли спастись, только перебравшись в правобережное предместье Варшавы — в Прагу, занятую к тому времени нашими войсками. Переправлялось через Вислу до двухсот человек, достигли Праги не более двадцати. В их числе был лидер коммунистов, возглавлявший коммунистическую часть восставших. В лодке, под плотным огнем немцев с ним находилась маленькая дочка. После войны обрушились новые невзгоды. Вместе с Владиславом Гомулкой необоснованно подвергся репрессиям и вновь вернулся к партийной и политической деятельности лишь после двадцатого съезда КПСС. Его жена тоже старейший член партии. С родителями путешествовали по Советскому Союзу трое уже взрослых дочерей (цурки), возрастной интервал у них был два-три года. Вся семья заядлые альпинисты и Александру туго приходилось, когда гости вздумали побродить по приозерным горам.
В Варске гости с огромным интересом знакомились с крупнейшей в мире гидроэлектростанцией, с алюминиевым заводом и крупным лесопромышленным комплексом. Утром перед выездом из гостиницы гость увидел, как Александр разговаривал по телефону с первым секретарем обкома партии.
— Куда еще можно отсюда позвонить?— поинтересовался гость.
— Куда угодно,— отвечал Александр.
— И в Варшаву?— с ноткой сомнения уточнял польский гость.
— Разумеется,— уверенно отвечал секретарь обкома,— вас, может быть, соединить?
Гость колебался, все собрались ехать, а разговор с Варшавой может внести осложнения в намеченный график поездок.
— Если не возражаете, можно переговорить вечером. С кем Вас соединить?
Выражено пожелание переговорить с Циранкевичем, премьер-министром Польши.
Вечером во время ужина сообщили, что на линии Варшава, у аппарата Циранкевич. Приятно удивленный гость прервал ужин и через минуту спрашивал премьера своей страны:
— Юзеф, знаешь, откуда я говорю?
— Откуда?
— Из Сибири, из Варска!..— со значением произнес гость.
— Цо? Цо?— искренне удивился Циранкевич.
— Как меня слышишь?
— Отлично!— отвечал премьер.
— Делай выводы!— не преминул заметить партийный лидер.
После ужина, длительного и удачно сдобренного телефонным разговором с Родиной «аж из Сибири», решили прогуляться по берегу образованного плотиной гидростанции водохранилища, которое здесь, благодаря внушительным размерам, справедливо называли морем. Прогулка удачно завершала весьма насыщенный впечатлениями день.
Александр и гость оживленно беседовали, гость неплохо говорил по-русски. Муратов вспоминал, как он воевал на польской земле, имеет медаль «За освобождение Варшавы». Правда, в польской столице тогда видел лишь ужасные развалины, оставленные жестокими фашистами.
— И, вы, после войны не были в Варшаве? – почему-то удивленно спросил гость.
— Не довелось,..— отвечал Муратов.
— Приезжайте, теперь не узнаете город, он заново отстроен. Я вас приглашаю!— с большой настойчивостью приглашал поляк.
Александр выразительно развел руками.
— С удовольствием бы… Но сие не от меня зависит,..— Александр мотнул головой в сторону представителя ЦК, беседовавшего позади с женой гостя.
— Петр Кузьмич,— обратился он к московскому сопровождающему,— Александр Иванович, как я узнал, участвовал в освобождении Польши. После войны не бывал у нас. Я приглашаю его приехать в нашу страну.
— Будет сделано, организуем,— заверил Петр Кузьмич.
Петр Кузьмич влиятельный работник, в Отделе ЦК заведовал сектором, отвечающим за связи с Польской Объединенной Рабочей партией. Учитывая высокое положение польского гостя, на него была возложена ответственность за организацию поездки его семьи по нашей стране.
Бюро обкома партии устроило прощальный обед в честь польских друзей. Высокопоставленный гость благодарил за прекрасную организацию ознакомления с областью и особо отметил роль в этом Муратова.
— Я пригласил Александра Ивановича посетить нашу страну…
Первый секретарь обкома взглянул на Петра Кузьмича, тот согласно закивал головой. После тоста гость крайне осторожно старался поднести ко рту бокал, но он долго не мог унять сильно дрожащую руку, вино из бокала выплескивалось. Первый секретарь тревожно взглянул на Муратова. Александр Иванович жестом успокоил его. Ему уже приходилось наблюдать подобное в ходе поездки. В первый раз тоже обеспокоился, потом привык. Нервы старейшего коммуниста основательно расшатаны той опасной и чрезвычайно напряженной борьбой за народное дело, которой была посвящена его жизнь. Вино он все же выпил, успокоил гостеприимных хозяев, которым опустошать бокалы никакая нервная дрожь не мешала.
Прошло более месяца после отъезда гостей. По горло занятый разнообразными делами, Александр не вспоминал о приглашении в Польшу. По опыту знал, подобные приглашения часто лишь кратковременное проявление любезности. Вдруг однажды утром его пригласил первый.
— Поступило указание из ЦК, завтра ты обязан быть в Москве, включен в делегацию нашей партии, направляемую в Польшу.
10
Вечером Александр вылетел в Москву и тем же вечером, благодаря разнице во времени, оказался там. На следующий день делегация поездом выехала в Варшаву. В купе спального вагона, за дружеским застольем Александр узнал предысторию этой командировки.
В Беловежской Пуще проходила очередная советско-польская встреча на высшем уровне. С нашей стороны в ней участвовали Брежнев и Косыгин. Поляков представляли Гомулка, Циранкевич и недавний гость. За обедом он весьма эмоционально рассказывал о поездке по нашей стране. Говоря о несравнимых впечатлениях от посещения Сибири, упомянул, что встретил там товарища, участвовавшего в освобождении Польши. Этого упоминания оказалось достаточным, чтобы Петр Кузьмич, он по долгу службы находился в числе лиц, обслуживающих советских руководителей, назавтра же внес предложение о направлении в братскую страну делегации, в которую включил и Муратова.
Двадцать с лишним лет наложили новые черты на облик Польши и ее обитателей. Страну, которую рядовой Советской армии узнал в 1945 году в руинах и страшных страданиях ее народа, нынешнему секретарю обкома, было радостно увидеть обновленной и успешно, хотя и с огромными трудностями, устраивающую жизнь простых людей на новых началах.
В особняке, где их разместили, а в нем останавливались и высшие советские руководители, их обслуживали пожилые, очень доброжелательные женщины. В войну им досталось немало притеснений от захватчиков. Погибли почти все их родственники, и сами чудом уцелели. Теперь в городе о войне почти ничто не напоминает. Отстроена Варшава, слава и гордость поляков, дома выстроены лучше прежних, развалин, разумеется, давно нет. Гостей свозили на «Старо място» — это один из старинных кварталов в центре Варшавы. С гордостью подчеркивали варшавяне, что сейчас квартал выглядит точно так же, как и до войны. Александр, восхищаясь приверженностью поляков к старине, обнаружил одну «деталь». Восстановлен в прежнем виде лишь внешний облик домов. Внутри же их, все сооружено в духе современных требований. Вполне комфортабельные квартиры с полным набором бытовых устройств.
После протокольного посещения Центрального Комитета Польской Объединенной Рабочей партии, делегация отправилась в поездку по стране. Муратов радовался случаю вновь побывать в Силезии. Сразу после войны, некоторое время принимал участие в восстановлении шахт Силезского бассейна.
В шахте «Мортимер Порембка», как нечто родное, близкое, увидел очистной угольный комбайн «Донбасс», поляки его хвалили. В другой лаве работал английский комбайн, Муратову он понравился, хотя разобраться глубже в его достоинствах времени не представилось. После выхода из шахты хозяева устроили богатый обед. Глядя со стороны, трудно было понять разницу между гостями и хозяевами. Она проявлялась и в разговорах, и в песнях, и в не принужденной выпивке. Ему припомнился эпизод из того давнего времени, когда впервые пришлось бывать в этой стране. Однажды в городе Бытоме, где размещалось наше управление, увидел толпу людей, за кем-то бежавшими. Подойдя поближе, узнал, что толпу привлек пьяный человек. Появление на улице пьяного тогда вызывало такое же любопытство, как, если бы «по улицам слона водили».
Гостеприимство шахтеров, казалось, беспредельным, на прощание они спели своеобразный гимн, «Сто лят!».
— «Сто лят» мы исполняли только Гомулке, когда он приезжал на шахту,— кичливо утверждали горняки.
В Катовице, центре Силезии, делегацию принял член Политбюро ЦК ПОРП, первый секретарь воеводского комитета партии Эдвард Герек. (В скором будущем он станет руководителем партии и страны). Подробно и не без гордости он рассказывал об успехах народной Польши во всех областях производственной и общественно-политической жизни. Откровенно говорил о нерешенных проблемах. Впечатляющих объемов достигло жилищное строительство. В Польше, рассказывал Герек, развито сооружение частных домов.
— Моя мать считает меня самым бедным в семье, я живу в государственной квартире. Все остальные ее дети обзавелись собственным жильем.
Неподалеку от Катовице хозяева с законной гордостью показали парк, созданный по нашему методу, воскресниками и субботниками работающих и всех жителей. В нем осмотрели огромную, умно и красиво спланированную выставку. Нечто вроде нашей Выставки достижений народного хозяйства.
Достижения Польской промышленности наглядно видны на многих предприятиях. На металлургическом комбинате «Новая Хута» под Краковом большое впечатление произвел стан, поставленный англичанами, по прокатке особо тонкой жести. Руководители, сопровождавшие делегацию, рассказывали:
— Такую жесть в СССР не производят. Мы предложили руководителям вашего металлургического министерства всю техническую документацию по этому стану. Бесплатно. Ответа не получили.
В Кракове, бывшем в Х1У—ХУ1 веках столицей Польши, Александр как бы соприкоснулся с непростой, порой запутанной, историей страны. Отсюда не раз исходила угроза для нашей страны. В одном из залов с огромной картины на зрителей смотрела броская, дерзкая, с налетом вульгарности женщина.
— А эта стерва, почему здесь?— с гневом спросил шепотом член делегации из Белоруссии Богданюк, разобравший по надписи, что изображена Марина Мнишек.
— Для нас она стерва,— так же шепотом ответил Муратов,— а для поляков национальная героиня. Довела их до Москвы.
— Не только до Москвы, еще до гибели и позора,— продолжал ворчать Богданюк.
Пояснения, в качестве гида давал профессор Краковского университета. Немного старше средних лет, он с достоинством трактовал польскую историю, привлекая внимание советских гостей к тому или иному экспонату. В залах не было недостатка в живописных и скульптурных изображениях католических святых. Перед каждым изображением профессор преклонял колено, крестился, не обращая никакого внимания на следовавших за ним атеистов.
— А этот, зачем здесь?— снова, на этот раз во всеуслышание спросил Богданюк. Он едва не добавил за словом «этот» звонкое и обидное определение.
Профессор сдержался, демонстративно не реагировал на вопрос Богданюка. Ответил ему Олимп Алексеевич Кочанов, секретарь обкома одной из центральных областей.
— Почему такой нелепый и бестактный вопрос? Пилсудского не выкинешь из польской истории. Не наше дело, какие и куда изображения они устанавливают.
Кочанов говорил резко и укоризненно. Богданюк прятал покрасневшее лицо.
— В Будапеште на площади Героев,— вставил их коллега из Луганска Астахов,— установлены изображения всех правителей за тысячелетнюю историю страны. Никого это не шокирует и не раздражает.
— Однажды в Карловых Варах довелось наблюдать такую сцену,— вмешался секретарь обкома из Новосибирска Александр Павлович.— Мы с женой зашли в магазин и продавец очень внимательно, корректно показывала нам разные товары. В это время в магазин шумно ворвалась женщина, довольно внушительного объема:
— Покажи, вон ту вещь!— грубо ткнула пальцем она.
Грубый тон и указующий палец покоробили не только продавщицу.
— Мне в этот момент подумалось, что всю многолетнюю кропотливую работу наших политиков, дипломатов, обществ дружбы эта невоспитанная бабеха слизала, как корова языком,— осуждающе смотрел на Богданюка Александр Павлович.
Было видно, что Краковский профессор удовлетворен состоявшимся «обменом мнениями» советских товарищей.
Для Александра, не избалованного заграничными вояжами, поездка в составе подобной делегации хорошая школа. На деле убеждался, как сложно строить и поддерживать добрые отношения даже с единомышленниками, объединенными общими целями, с «братьями по классу».
Ужинали поздно вечером в ресторане знаменитой Краковской гостиницы «Французская», где разместили делегацию. Без того не чопорную атмосферу ресторана, еще более оживило появление группы молодых и красивых женщин и мужчин. Прямо со спектакля прибыли артиста театра оперетты из Забже, гастролировавшего в Кракове. Они шумно разместились за соседним столиком. Веселый артистический темперамент и приподнятое польским гостеприимством настроение советских гостей вскоре объединили их в одну компанию.
За стол рядом с Муратовым присела, как ему показалось, самая красивая блондинка. Ее звали Зося. Она весело, перемежая русские и польские слова, щебетала, не отказывалась от предложений выпить. Вскоре их колени соприкасались, Зося почти каждую рюмку сдабривала далеко не невинным поцелуем. Чувствовалось, что по номерам советские гости и польские актрисы разойдутся парами. Зося явно рассчитывала на приглашение Александра. Воспользовавшись, что ее пригласил потанцевать другой член делегации, Муратов незаметно улизнул из ресторана. Около часа бродил по прилежащим улочкам, затем отправился в номер. У него было ощущение вины перед Зосей, перед друзьями и самим собой за непонятный самому себе поступок. Почему же уклонился от закономерного завершения вечера. Неужели столь строгий моралист? Или не устраивала смазливая, и, видать, опытная женщина? Или это было то, что иногда называл, «партийное ханжество»? Или остановило чувство вины перед Фаей? Честного ответа дать самому себе так и не решился и особенно не стремился. Утром никто не поинтересовался, куда Муратов исчез вечером. Артисты, понятно, столь рано не просыпаются, и он покинул Краков, не простившись с Зосей. Осталось ощущение легкости и спокойствия.
Наступивший день был воскресный и делегацию повезли в излюбленное место отдыха поляков в Закопане. Того, кто видел хребет Хамар-Дабан, бывал в Саянах, не удивить Татрами. Однако, польские друзья сумели превратить ознакомление с местными достопримечательностями в увлекательное времяпровождение. Достаточно усталые гости перед обедом разбрелись по комнатам в отведенной им резиденции. Муратов начал подремывать на диване, как услышал, что его кто-то спрашивает. Выйдя в холл, к великому изумлению увидел жену польского деятеля, которого с семьей сопровождал по области. Она пришла со средней дочерью. Встретились, как давние и хорошие друзья: объятия, поцелуи, расспросы.
— Муж в командировке, сейчас в Гданьске,— объяснялась пани,— позвонил, сказал, что сегодня вы будете в Закопане. Очень сожалеет, что не может встретиться. Мы отдыхаем здесь в доме, который называется «Пан Тадеуш».
По-русски пани говорила четко, выделяя каждое слово, как это обычно делают иностранцы. Она среднего для женщины роста, лицо усталое, интеллигентное, волосы черные, хорошо прокрашенные, не видно ни одной сединки, хотя возраст давал основание предполагать их обилие. На ней светлое платье в полоску до коленных чашечек, сверху наброшена легкая серая, в тон полоскам на платье, кофта. Рядом стояла невысокая девушка. Александр улыбнулся ей как старой знакомой. Ответом была обаятельная с оттенком лукавства ее улыбка.
— Когда проезжали по городу мы обратили внимание на дом с надписью «Пан Тадеуш»,— Александру было приятно это сказать.
Старшая пани вынула из сумки бутылку.
— Это вам презент. Водка называется «Морское око», по имени озера в Татрах,— сказала она. В ее произношении польский аналог русскому национальному напитку звучал «вудка».
— Мы сегодня там были,— сказал Александр,— красивое озерко.
— Пожалуйста, возьмите ее и отведайте дома, вспоминая Татры и нас. А вот это,— пани вынула из сумки довольно увесистую металлическую брошь на крупной металлической же цепочке,— вашей жене. Сейчас они в моде.
Поблагодарив за сувениры, Александр пригласил обеих полек пообедать с ними.
— По нашим обычаям,— приглашал он,— распивать дареное вино в одиночку, без друзей не принято.
Он быстро обежал комнаты, где отдыхали члены делегации, оповестил о прибытии гостей, приглашению которых они обязаны возможности посетить эту страну.
После обеда Агнешка, так звали девушку, пригласила Муратова сопроводить ее в местный клуб на танцы. Это с нею осенью сорок четвертого года руководитель коммунистов — участников восстания варшавян — под жестоким огнем фашистов на лодке переплавлялся через Вислу на берег, к советским войскам. В осеннюю холодную и ветряную ночь отец дрожал не только от пронизывающего холода. Страшился, как бы малютку не захлестнули частые заплески в лодку речной волны.
Агнешка выделялась среди сестер привлекательностью и, как показалось, Александру, иногда кидала на него отнюдь не равнодушные взгляды. Отказаться от приглашения было невозможно, и, с разрешения руководителя делегации, Муратов отправился на молодежное «мероприятие». Ему импонировало приглашение девушки, в то же время чувствовал себя не в своей тарелке. Его танцевальные возможности, несмотря на упорные усилия Фаи, не прибавились со времени знакомства с будущей женой. По дороге в клуб Александр напрямую объяснил Агнешке, что танцор он никудышный.
— Пусть пан не волнуется. В таком положении не один. У нас тоже много парней не танцуют. Я буду водить пана. Мы не долго. Потом, надеюсь, пан проводит меня до дому.
Она сопровождала свои слова, произносимые на чистейшем русском языке с легким и милым польским акцентом, обаятельной и, как показалось Александру. лукавой улыбкой.
Молодые люди на танцах и сами танцы, не слишком отличались от подобного в дни, когда он еще бегал по танцам. Больше наблюдал, что дочь видного польского деятеля ни своим поведением, ни отношением к ней окружающих не выделялась в клубе. Если заметили его, то, пожалуй, лишь потому, что он был старше других. Его спутница старалась не создавать проблем и весьма осторожно водила незадачливого кавалера, прижимая его к мягкому отзывчивому телу. Каждый нажим ее направляющей руки и осязаемое прикосновение груди, разумеется, волновали и еще более усиливали его неуклюжесть.
Потолкавшись около часа на танцах, они вышли из клуба. Вечер стоял изумительный, тихий без ветра, воздух хрустально чист, вдыхался легко и казался отчего-то вкусным. Видимо, таким его делали Татры. Агнешка подхватила сибирского спутника под руку. Александру показалась, что она притормаживает его шаг, чтобы протянуть время Инициатива в разговоре оставалась за ней. Расспрашивала о впечатлениях от поездки, от Польши. Он, естественно, отвечал корректно, стремясь добрыми отзывами сгладить неумение и примитивную робость в обращении с приятной ему девушкой. Если бы в этот вечер его увидели его и Фая, наверняка, сказали бы: каким был телепой, таким и остался. Лучше у него получался разговор на темы, близкие ему.
— До меня доходили разговоры,— осторожно проговорил он,— что поляки плохо относятся к русским. За эти дни не заметил и намека на недоброжелательность к нам.
— Пан и дальше этого не заметит. Поляки прекрасно относятся к каждому русскому. Но у многих есть неприязнь к России, как к государству. Причем независимо, к царскому, или к советскому,— Агнешка тоже подбирала слова, стремясь не обидеть его.— У поляков накопилось много претензий к России. Она участвовала в разделах нашей страны. Русские жестоко подавляли восстания за независимость и свободу нашего народа. В прошедшую войну тоже не все гладко было, часть поляков покинула Советский Союз и ушла в армию Андерса. Некоторые поляки продолжают считать, что нынешняя власть тоже навязывается вашей Россией.
— Но ведь это народная власть, власть рабочих и крестьян,— запальчиво возразил Муратов.
— Не все же поляки рабочие и крестьяне,— с некоторой горечью улыбнулась Агнешка,— и рабочие всякие бывают. Наши крестьяне, в отличие от ваших, не спешат вступать в колхозы, большинство единоличники.
Александру хотелось продолжить дискуссию, но Агнешка тонко дала понять, едва ли, провожая девушку, уместно дискутировать о политике. Ему стало опять неловко, но о чем говорить с девушкой, практически ему малознакомой и намного моложе его, не представлял. При прощании глаза Агнешки явно выражали желание продлить встречу. Но Александр, чмокнув ее в щеку, сделал вид, что ничего не понял, и, сославшись на беспокойство своих спутников, ведь они в почти незнакомом городе, торопливо покинул девушку. Конечно, он живой человек, и девушка заслуживала большего внимания, но, как это часто с ним бывало, не хватило ни смелости, ни опыта.