Geum.ru

Карнаухов без срока давности

Вид материалаДокументы

Содержание


Часть вторая
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   29
ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1


Напрасно жаловались цари на тяжесть шапки Мономаха. Побыть бы им в шкуре секретаря обкома партии, особенно того, которому поручено заниматься экономикой. Взвыли бы! Проблем, вопросов на десять государей хватит со всеми их царедворцами и с многочисленной челядью. Мудрецы утверждают, нельзя объять необъятное. Попробуй, не охвати, тотчас же тысячи прорех, срывов, жалоб со всех сторон.

Взять дороги. Область без края и конца, половину Европы можно затолкать в нее. Но европам-то никаких забот, живи и раскатывай по какому-нибудь Бенилюксу, к соседям загляни. А в неохватной Сибири за ворота выехал и застрял. Не дороги, а сплошные рытвины и ухабы, и грязь непролазная. Как-то оказались в области знаменитые чехословацкие путешественники Ганзелка и Зигмунд. По всему миру раскатывали и в книжках восхищение высказывали. У нас же чуть ли не сцену устроили, отчего, дескать, у вас дороги непроезжие, из графика путешествия выбиваются. Сколько нашим встречающим и сопровождающим пришлось выпоить им и самим вылакать проклятущей сорокоградусной, чтобы успокоить всемирных знаменитостей. Невдомек им, что нашими уже проложенными добротными дорогами можно их карликовую страну сотню раз опоясать. Еще больше остается неухоженных дорог, когда-то проторенных на сибирских просторах вольными или невольными переселенцами, чтобы Ганзелкам и Зигмундам наши земли и богатства обозревать. У них на каждом километре по сотне человек натыкано, а здесь, дай Бог, на трех квадратных километрах одного жителя найти. У них возьмет каждый житель по лопате асфальта, кинет на грунт и, глядь, гладкая дорога готова.

Не его, вроде бы, дело, но вынужден секретарь областного партийного комитета заниматься автомобильными дорогами. Подменяет облисполком и дорожников? И в мыслях не было бедолаг подменять. Сами прибежали, разберись, мол. Их, дорожников, полно, а толку нет. Одни под исполкомом ходят. Другие дороги относятся к союзному или республиканскому подчинению. Кроме того, дорогами занимаются многие предприятия, у каждого из них начальство не здесь, а на Московском асфальте. Свести их воедино некому, кроме обкома партии. Сидит Муратов с ними который уж час и подсчеты ведет, одних уговаривает, на других нажимает, третьим угрожает. Нет у него ни власти, ни денежных средств и техники дать не может. Заместитель председателя облисполкома сообщает, чтобы осилить требуемые объемы дорожно-строительных работ необходимо не менее столько-то миллионов рублей, аж дрожь прохватывает от названной цифры. Выделенных же денег хватит лишь на тридцать пять километров. Капля в море! Бульдозеров добавить бы, а Госплан с Госснабом жмутся, хорошо, если половину заявленного дадут. Многие объемы дорожного строительства до сих пор не включены в планы, а значит, проектировщики не буду их проектировать. Опять придется кого-то упрашивать, на кого-то давить.

И, как не странно, после такого совещания большинство проблем оказываются разрешенными или наметились пути их разрешения. Понимает Муратов, не в его персоне здесь дело. Давит он авторитетом партии, ее областного комитета. Что-то координирует, где-то подсказывает. Где и как добыть деньги, технику. А то звонит по аппарату ВЧ министру, начальнику Главка, в Госплан, в Госснаб. Кого-то упрашивает, кому-то напоминает о данном когда-то обещании, а кое-где приходится намекать, что в ЦК обратятся. Вот в этом, в умном, тактичном использовании авторитета партии и заключается искусство партийного руководства. Чего греха таить, всякие есть партийные работники. Некоторые из них полагают: жми, дави, требуй — партбилет на стол! — и все задачи решены. Какой же они этим вред партии наносят, представить трудно!

Правда, кое-кто пытается использовать партийный авторитет в собственных целях, решить проблему с кондачка, без расчетов и обоснований. Недавно в Москве на совещании обсуждали, как защитить расположенное в области чудо природы, всемирно известное озеро. Ученых, проектировщиков, работников министерств собрали столько, что, направь их к нему, Муратову, на шахту, не одну бы бригаду забойщиков сколотил. Все галдят, друг друга перекричать стараются. Тут встает знаменитый полярник-папанинец, ныне академик, и вразумляет:

— К стыду науки, никаких расчетов, обоснований по этой проблеме нет. Споры идут на уровне писателя и балерины…

Надеялись, затуманят мозги работникам ЦК, обкома, те надавят на Госплан, на министерства. Все будет решено легко и просто. Когда этого не вышло, ворчали:

— Не могут решать вопросы. Вот раньше…

Совещание закончилось. Теперь можно заняться подготовкой материалов для поездки в Москву. Отделы приготовят столько, что портфель раздуется до размеров приличного бочонка. Времени в обрез. Сегодня еще намечена встреча с Фалевым Геннадием Тимофеевичем. Обычная беседа перед очередным заседанием бюро обкома, на котором его будут утверждать в должности заместителя начальника железной дороги. К этому выдвижению он, секретарь обкома, причастен непосредственно. Однажды во время командировки заглянул в локомотивное депо, по распределению обязанностей, он курировал и железнодорожный транспорт. Подъехал туда поздновато, часов после девяти вечера. В командировках его рабочий день начинался в восемь утра, заканчивался редко раньше десяти вечера. Уже стемнело, зимний день короткий. В депо поразила необыкновенная чистота, приятная производственная аккуратность, нет разбросанных деталей, не натыкался на обрывки металлической стружки, промасленных тряпок. В кузнеце даже росла березка. Самая настоящая, не искусственная. Первая смена давно завершилась, а во вторую, как правило, работает значительно меньше, но в цехах много людей в чистой одежде. На вопрос Муратова, в комнатке механического цеха пожилой рабочий ответил.

.— Вы по нашему городку проезжали? Видели, большинство домов частные, деревянные, некоторые еще дореволюционной постройки. В клуб пожилые, как я, только кино смотреть ходим. Каждый день на экран пялиться не станешь. Здесь же, смотрите, как хорошо! Чисто, уютно, просторно, не то, что в наших халупах. Тянет сюда. Это «Дворец труда», не по названию, а по сути. Геннадий Тимофеевич обещает настоящий Дворец труда построить. Но когда это свершится? Да все равно сюда тянуть будет.

Далеко за полночь задержался Муратов в беседе с начальником депо. Молодой, чрезвычайно эрудированный инженер Фалев оставил самое доброе впечатление. Вскоре открылась вакансия заместителя начальника дороги по локомотивному хозяйству, Муратов предложил рассмотреть кандидатуру начальника дальнего депо. Вначале в МПС и кое-кто в обкоме, засомневались, молод, дескать, не все иерархические ступени прошел. Пришлось Александру напомнить, что лягушка все стадии проходит, но остается лягушкой. Убедил, и вот ждет кандидата на высокую должность для традиционной беседы перед утверждением….

Бесшумно открылась дверь в кабинет. С протянутой рукой к нему спешил заведующий отделом Зимин Семен Константинович. Муратов поморщился, совсем некстати, как бы поскорее от него избавится. Семен Константинович числился в обкомовских зубрах, аксакалах. Отдел у него по численности курируемых предприятий небольшой, но очень важный. По-доброму, работы хватило бы по горло. Зимин же своеобразно строил рабочее время. С утра обходил коллег, секретарей обкома, заводил разговоры о прошедшем футбольном матче, о происшествиях в городе, о назначениях и понижениях, рассказывал свежие анекдоты. К концу обхода набирался разнообразной информации. Затем, изыскивал предлог появиться у первого. Там, как бы между прочим, выкладывал наиболее ценное из собранного урожая фактов, сплетен, слухов.

Что же принес на этот раз? Может, что-нибудь и полезного? Зимин повозмущался проигрышем хоккейной команды финнам, посетовал, что распался брак у иранского шаха, тот недавно посещал город во время визита в СССР и жена у него, дай такую красотку каждому, все при ней.

— Говорят, холостая была, страна могла остаться без наследника,— сочувствовал и шаху и шахине Зимин.

И продолжил «местные новости»:

— На премьере в драмтеатре вчера не был?— получив отрицательный кивок, хотя и без этого был осведомлен об отсутствии вечером Муратова в городе, сообщал,— Сашина жена в главной роли. Так ее тискали, расцеловывали, как только он терпел?

— У нее профессия такая,— хмуро заметил Муратов, такой оборот «спецсообщений» его неприятно задевал, нет ли в этом какого-нибудь намека в его адрес.

Саша или Александр Сергеевич Комаров, тоже работник обкома. Что он женат на актрисе, почему-то задевало нравственные устои Зимина и еще некоторых обывательствующих блюстителей морали

— Извини, пожалуйста,— Муратов торопит служителя агентства ОБС (одна баба сказала),— мне надо заняться сборами в Москву

— Везет же тебе,— позавидовал Зимин,— второй раз в году на такие важные мероприятия. Твой предшественник ни разу…

Он мог развернуть эту тему, но Муратов поспешил открыть ему дверь на выход.

Едва закрылась дверь, как позвонила Фая.

— Ты, рано завтра отлетаешь?— услышал ее безапелляционный голос.

— Утренним рейсом, а что?

— Предупреди Сережу, чтобы сразу же отвез меня к маме.

Александр хотел прочитать очередное нравоучение, что машина не его и тем более не ее, а служебная. Делать это, однако, не стал, разговоров на эту тему было достаточно, но от Фаи рассуждения мужа, отскакивали, как от стенки горох. Не понимала и не хотела этого понимать. Коли муж принадлежит ей, то и все полагающееся ему, по его положению, должно служить и ей.

Бог с ней, пусть едет. Общение с матерью действует на Фаю благотворно. Тем более, ездить к теще теперь не в Москву, а каких-то сто километров от их дома. Для них совершенно неожиданным был ее телефонный звонок. Звонила теща, Евгения Алексеевна. Благодаря разнице во времени звонок пришелся на ранее утро, он только подымался с постели, стараясь не потревожить жену. Теща сообщала, что ее муж, командир его полка в войну, Павел Александр Воронов, уходит в отставку. У них возникла идея, не попробовать ли ему себя на аграрном поприще. Допустим, директором совхоза или председателем колхоза. Павел Дмитриевич не возражает поехать в Сибирь. Она же будет безмерно этому рада, ближе к Фае и к Катеньке, ее милой внученьке.

Александр несколько оторопел от такого неожиданного известия. Не успел ответить, как трубку выхватила Фая

— Мамочка, приезжайте! Как это здорово! Саша все устроит, мы тебе позвоним,— и положила трубку

Он и без Фаиного обязательства постарался бы помочь. Спустя несколько дней передал в Москву список хозяйств, на выбор отставному генералу места его будущей службы, называемой на гражданке просто и весомо – работой. В списке оказался и колхоз «Красный Октябрь», в него входит Чубаревка, родная заимка Евгении. Из нее она, беспутной и смелой девчонкой, сбежала много лет назад искать, не зная чего. Естественно, Евгения выбрала это хозяйство, у Павла не было оснований оспаривать выбор жены.


2


Ни по каким писаным законам, уставам, традициям и обычаям. Александру Муратову не светило участвовать в работе высшего органа партии, Пленума ЦК КПСС. Он не член ЦК и даже не первый секретарь обкома. Не избранных в состав ЦК первых, по заведенной традиции, удостаивали приглашения на его пленарные заседания. В огромном зале Дворца съездов, заполненном до отказа, членов ЦК и не отыщешь, они растворились среди шести тысяч человек. Как уловил потом Муратов, декабрьский Пленум ЦК КПСС был и во многих других отношениях не обычным. Официально рассматривались проблемы химизации. Фактически же, на первый план вышли вопросы управления экономикой. Обстоятельно и увесисто обсуждались международные отношения. Из них красной нитью прошли советско-китайские отношения.

— Что-то неладное в ЦК,— прошептал ему на ухо директор авиазавода Максимов. Он тоже оказался в числе приглашенных.

— Откуда это взял?— так же негромко спросил Муратов. Заседание еще не начиналось, но все равно на эту тему во весь голос не поговоришь.

— Тебе не понятно? Для чего такую массу народа созвали? Ясно, этой массой придавить несогласных и строптивых.

В конце пленума, когда Хрущев предложил голосовать за резолюции всем присутствующим, Максимов тычет соседа в бок.

— Ну, что я говорил, Александр Иванович!

Доклад Хрущева, к удивлению присутствующих, не затянулся. Он был, как всегда, острым и красочным. Многие хрущевские перлы, заслуживали быть в сборниках пословиц и поговорок, в юмористических рубриках «нарочно не придумаешь».

От апрельского совещания работников промышленности до этого, декабрьского, пленума ЦК прошло совсем немного времени. Муратов в эти месяцы насыщался опытом и знаниями быстрее, чем бочка, поставленная под сток, наполняется при ливне. Для него, конечно, на пленуме много интересного, неожиданного и он не пропускал не единого слова, доносящегося с трибуны. Его знания, разумеется, стали обширнее от выступления президента академии наук Келдыша, сообщившего о разработках по созданию полимеров, содержащих в цепи атомы металлов, или о магнитных полях ниобия и циркония без применения энергии, или о дрожжах и белке из нефти. Как собственные услышал соображения Устинова, возглавлявшего Высший Совет Народного Хозяйства, о целесообразности назначать основной руководящий состав предприятия с момента разработки рабочих чертежей, о создании опытно-производственных баз, о внедрении химических процессов в не химические отрасли. Большинство же выступлений вызывали раздражение общими рассуждениями и славословиями в адрес Никиты Сергеевича.

Как секретарь обкома, он теперь знал о положении в промышленности значительно больше, чем в начале своей партийной деятельности. Мог сравнивать с состоянием экономики в других странах, имел доступ к ранее закрытым для него источникам информации, читал много материалов, распространяемых издательством «Прогресс». В переводе прочел работы Бжезинского, Маейра, Барри Ричмэна и многих других зарубежных авторов.

Он терзался раздвоением. При несомненных, эпохальных достижениях Советского Союза, отчетливо понимал, насколько в то же время велико наше отставание во многих направлениях мировой экономики, и не только. Его тревожило, а порой и возмущало, как на всяком совещании, в печати остро и принципиально поднимаются одни и те же проблемы, а на деле все остается по-прежнему, не принимается ощутимых мер по разрешению назревших проблем, по преодолению трудностей. Сплошная говорильня! Как будто его слова произносили некоторые ораторы:

— У нас много критикующих, советующих, но нет, кто мог бы решать!

Вдруг на Пленуме прозвучало непосредственно коснувшееся сибирской делегации. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Павлов заявил:

— В ….-ой области новое оборудование, поступившее на химкомбинат, свалили и закопали в землю

Тотчас же последовало указание Хрущева:

.— Прокурору немедленно разобраться!

В перерыве Муратов связался с директором комбината. Тот уже знал о выступлении Павлова.

— К нам действительно поступили электролизеры для строящегося хлорного производства,— информировал он,— они по техническим условиям до монтажа должны хранится в подземных условиях. Что касается поручения прокурору, то пусть приезжают. Надеюсь, найдется умная личность и выведет демагогов, любителей сенсаций на чистую воду…

В тот же перерыв Муратову сообщили, что комиссия прокуратуры уже в аэропорту. Он не стал отговаривать, пусть летят, разбираются, полная ясность нужна и ему.

Непредвиденно для участников Пленума в числе выступающих оказалось три секретаря ЦК. По традиции работники аппарата не выступали. Исключение делалось для секретарей ЦК, являющихся членами Президиума ЦК.

Выступление Пономарева, посчитали многие, это стремление руководства не держать в неведении членов ЦК и партийный актив об обстановке в мире. Борис Николаевич, во всех отношениях старейший деятель, превосходил по возрасту, дольше всех работает в ЦК, еще при Сталине занимался международными проблемами, работал в свое время в Коминтерне. Он не подвергся никаким гонениям или критике с приходом к руководству нового лидера. Это воспринималось, что Хрущев не намерен коренным образом менять отношение к капиталистическому миру.

После первых общих фраз о международном значении Пленума секретарь ЦК обрушился на раскольнические действия китайского руководства. Расхождения с китайской компартией Александр переживал довольно тяжело. В его памяти сохранялось, как в сорок девятом году к нам приезжал Мао-Цзедун, долго жил в Москве, присутствовал и первым выступал на семидесятилетии Иосифа Виссарионовича. С возникновением коммунистического Китая Муратов связывал коренное изменение соотношения сил на мировой арене. Социалистический лагерь мог доминировать в мире и коммунистическое будущее становилось близкой реальностью. И вдруг, острые, жесткие споры, порой переходившие рамки приличия, нисколь не похожие на отношения единомышленников. Не только простые люди, но и многие из активных коммунистов не могли ответить: в чем суть споров. Парторг шахты №8 однажды сказал Александру:

— Читаю наше письмо, вижу, все правильно. Читаю письмо китайцев, вроде, тоже все правильно. Так в чем же дело?

Положа руку на сердце, Муратов тоже не смог бы четко сформулировать существо разногласий. Тем более, что в «Правде» публиковались статьи китайской газеты по событиям в Венгрии пятьдесят шестого года. С выводами этих статей никто не спорил. Он помнил слова песни, под которую с Ярославского вокзала отправлялись поезда на Китай. «Москва – Пекин», звучала красивая мелодия. Дальше в песне утверждалось: «русские и китайцы – братья навеки». Пожалуй, злая переписка Центральных Комитетов ведущих коммунистических партий впервые заставила задуматься о понятии «интернационализм». Речь Пономарева мало добавила в понимание межпартийных разногласий. Самым ценным в ней, показалась Муратову, попытка вскрыть исходные корни китайской позиции. Национализм и мелкобуржуазная стихия не новый источник оппортунизма и ревизионизма. Об этом предупреждал еще Ленин. Трудно спорить и с призывом оратора:

— Идти ленинской дорогой. Если пойдут на разрыв, то небо не упадет…

Другого выбора не существовало, но от сознания этого, вдохновляющего настроения от перспектив коммунистического движения не становилось больше.

После двух выступающих по существу экономического развития, ради чего, собственно, созван Пленум, на трибуне снова секретарь ЦК. На этот раз Андропов. Он одновременно возглавлял Отдел ЦК по связям с компартиями социалистических стран. Молодой, по сравнению с остальными в партийном и государственном руководстве, Юрий Владимирович отличался интеллигентным, красивым лицом, прекрасной дикцией и чистым русским языком. Этого деятеля страна узнала во время венгерских событий пятьдесят шестого года. Он был в то время послом в Венгрии и ему выпала непростая и крайне неблагодарная миссия. После тех событий его заметили и выдвинули в секретари ЦК.

Подчеркнув, что социалистический лагерь это костяк, ядро, вокруг которого сплачиваются коммунистические партии, все прогрессивные силы Юрий Владимирович указал на особенности тактики Китайских руководителей. «Надо бить по голове, остальное само развалится». Голова, разумеется, КПСС. Тезис Андропова, что одной из причин антисоветской позиции китайских лидеров, это их ошибочная внутренняя политика, по ассоциативной связи привлек внимание Александра. У них, утверждал секретарь ЦК, налицо попытка с наскоку решить все сложные проблемы. Как это созвучно и с некоторыми нашими скоропалительными решениями, действиями! Создание совнархозов, не раз задумывался он, проведено без достаточной подготовки и проработки последствий перестройки управления. Разделение партийных органов на промышленный и сельские, безоговорочно считал Муратов, крупнейшая политическая ошибка Хрущева. Как такой опытный политический и партийный деятель мог додуматься до подобного абсурда?. И с сарказмом иногда думал – нет на него Сталина!

Андропова слушали с неослабным интересом и долго ему аплодировали. Весь зал видел, как долго, с расплывшейся улыбкой, жал ему руку Ильичев, тоже секретарь ЦК.

Где-то сорок первым, по подсчетам Муратова, выступил Леонид Федорович Ильичев. Невысокий, полноватый он старался выглядеть солидным, уверенным, и даже самоуверенным. Он, похоже, считал себя, чуть ли не главным теоретиком партии. Основания для этого у него были. При Сталине активно участвовал в теоретических дискуссиях, часто выступал по теоретическим проблемам в печати, был в комиссиях, готовивших учебные пособия по марксизму-ленинизму, стал академиком. Хрущев, как и Сталин, держал его при себе, как видного ученого теоретика. Его роль в этом качестве заметно возросла после падения Шепилова, получившего своеобразную известность, как «примкнувший к ним», то есть к Молотову, Кагановичу и другим, отнесенным к антипартийной группе.

Муратову запомнился Ильичев при посещении им заседания бюро обкома во время пребывания в области. Он демонстративно всем присутствующим пожал руки. Подойдя к столу, за которым сидели заведующие отделами обкома, он барственно снисходительно, обращаясь к первому, заметил:

-- Это ваш мозговой центр?

Почему-то ничего другого в памяти Александра от посещения Ильичевым области не осталось.

В руководящих кругах партии знали, что Ильичев автор понятия «великое десятилетие» и он же обосновал, в противовес определению «культ личности», не совсем понятное «авторитет».

У Ильичева неплохие голосовые связки. Большой преподавательский и лекторский опыт помог выработать приемы их умелого использования. Заметно, что он несколько рисуется на трибуне, и, мог бы еще ярче красоваться, однако помнил, что вместе со всеми его видит и Хрущев. Выступление посвятил, как и предыдущие секретари ЦК, китайской проблематике, ее идеологическому аспекту.

Пленум подходил к завершению, все ожидали заключительного слова Первого Секретаря. Все были уверены, что оно не будет кратким. Коротко «закругляться» Никита Сергеевич не умел. Этим решительно отличался от Сталина, речи которого были немногословны и афористичны. Начало речи напоминало Муратову выступление Хрущева на апрельском совещании. Был, дескать, большой совет нашей ленинской партии. Стоило жить и бороться, мы не даром боролись и трудились, с пафосом восклицал он. Коротко ответил на некоторые выступления. Резанула ухо фраза: «Павлов – вождь молодежи».