Geum.ru

Протоиерей владислав свешников очерки христианской этики

Вид материалаРеферат

Содержание


Обзор этических дорог. ,„
Подобный материал:
1   ...   71   72   73   74   75   76   77   78   79
70,21) - обраща-ется Сын Божий к Отцу Небесному, и это прославление Отца открывается не только в Сыне, но и в Его учениках, ибо блаженны, по Его слову, увидевшие эту славу (Лк 70,23), а значит, и приобщившиеся ей. Слава Иисуса - это слава абсолютного совершенства: в любви, милости, чистоте, мудрости, силе, жерт-венности, служении, мирности, долготерпении. Слава Иисуса - это слава Его

.Величайшими делателями такого прославления Божества были преподобные Симеон новый богослов и афонский блаженный старец Силуан

870

уничиженного воплощения и крещения "рабскою рукою" Иоанна Предтечи, Его неприятия избранным народом и крестных страданий, Его богооставленности и смерти. Слава данного Им нового закона - закона любви, безумного для рацио-налистического знания и мистически неприемлемого для религиозного закон-ничества.

Все пространство Нового Завета (как слова Божия, как жизни и как исто-рии) освещается светом славы Христа и восходит в эту славу. Все слова четве-роевангелия, деяний и посланий апостольских - людьми тонкого духовного опыта переживаются иначе, чем любые человеческие слова. И это не в силу ре-лигиозно-церковного авторитета; наоборот - авторитет Православия и Церкви оказывается следстеием слаеы, пронизывающей новозаветную жизнь. И тот, кто прикасается к этой жизни не как бездельник-читатель или холодный иссле-дователь (эстет, моралист или историк), не может остаться духовно и нравст-венно ей непричастным, но соотносит с нею все свои жизненные устремления. Поэтому духовная слава Нового Завета особенным образом становится источ-ником нравственной жизни. Нравственная жизнь «в контексте» славы Божией постигается не как перечень необходимых к исполнению норм закона, но как умирание для прежней жизни и воскресение в личности Христа и в Его славе ("Уже не я живу, но живет во мне Христос" - Гал 2,20). И в этом раскрывается слава Нового Завета не только как Священного Писания, но как новой жизни личности, жизни, совершенно непонятной вне и помимо этого евангельского открытия.

Нефантастичность, живая реальность такой возможности особенно выяв-ляется в апостольских посланиях, из которых видно, как эта новозаветная слава сияет в живых (но умерших для прежней законнической жизни) личностях апо-столов. Для многих, не ищущих ни нравственного переворота, ни нравственно-го труда, указание на идеальную личность Спасителя не становится аргумен-том. "Он же Бог", говорят они, "а мы только люди". Но уста их должны умолк-нуть при указании на апостолов. Более того, каждый христианин по мере того, как перед ним раскрываются и им усваиваются новые нравственные основания жизни, узнает эти основания как степени славы Божией, явленные ему в Новом Завете, как необходимые условия и его собственного бытия.

871

"Сей есть Сын Мой возлюбленный" (Мф 3,17), - слышит Иоанн Крести-тель голос с неба, возвещающий о славе Возлюбленного; и крестит Иоанн Славного, у Которого сознает себя недостойным "развязать ремень обуви Его" (Мк 7,7). В эту новозаветную славу входит и всякий крещаемый последовате-лями Крестителя в водах св. крещения, подобных водам иорданским.

К вящей славе Сына человеческого Он преодолевает в пустыне искуше-ния власти над материей, власти духовной и власти политической. Но и любой маленький слабый человек оказывается не вполне лишенным этой новозаветной славы, когда к нему приступают клевреты князя тьмы с подобными же искуше-ниями, и он - когда успешно, а когда и безуспешно - пытается их преодолеть. Входят во славу небесную тысячи слушателей Иисуса, накормленные Его уче-никами, по Его слову, малым числом хлебов; но не в болыпей ли славе пребы-вают причастники небесного Хлеба - Пречистого Тела Его - в святой Церкви? Наконец, высшей новозаветной славы - славы крестной - вполне ли лишен тот, кто, неся крест - порою до краев наполненную страданиями чашу своей жизни, не только молчаливо терпит ее, но порою со вполне христианским достоинст-вом утверждает благодушно, сознательно и ответственно: "это - мой крест". Принимая общий смысл славы Нового Завета, как славы Царствия Божиего, сошедшего на землю, всякий христианин становится причастником этой славы, кто хотя бы намерен усвоить своим сердцем евангельские слова Спасителя: "Ищите прежде Царствия Божия и правды Его". (Мф 6,33).

Полнота этой правды, воплощенная в совершенстве Самим Богочелове-ком и увиденная в созерцании и сообщенная людям апостолами, прежде всего св. Павлом, проявляется как этическое выражение славы новой, возрожденной личности. И едва ли не самое первое и очевидное, с чем соглашается и что бе-рет в основание своей жизни начинающий последователь Христа - это нравст-венные новозаветные смыслы и содержания. Судя по посланиям и деяниям апо-стольским, в самом устроении жизни первых христиан прослаеляется Бог, и они жили во слаее Божией, идет ли речь об отдельных личностях или о первой христианской общине в целом, в которой у всех верующих было "одно сердце" (Деян 4,32). За этим образом стоит нечто болыпее, чем просто исполнение Хри-стовой заповеди о взаимной любви учеников. Эта - та высочайшая степень

872

единства во Христе, в которой слава Нового Завета воплощается и на общест-венно-церковном уровне (что возможно лишь при личном сердечном устремле-нии каждого христианина.) Но как бы ни были значительны личностные уси-лия, они - ничто, если они не восполняются освящающим действием Божест-венной благодати, прежде всего в литургической жизни Церкви.

Бесценная и сама по себе Евхаристия - в то же Слаеа

время центр подлинной жизни человечества, вклю-

и ѣехаристия. чая и Нравственн0е содержание. В Евхаристии - за-

вершение и полнота славы и благодарения. Евхари-стия - по самому смыслу этого греческого слова - есть благодарение, благой дар и потому заключает в себе высший духовно-этический смысл. Центр литургии -евхаристический канон, в котором благой дар Божий, принимается благодар-ным сознанием всей Церкви и каждого участника Божественной литургии. На-чальный возглас литургии открывает вход в это небесное царство благодатной славы Божией: "Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь".

Но в это Царство даже и при открытых туда вратах автоматический вход невозможен, даже при наличии желания приобрести личное блаженство - же-лания, может быть, и болыного, но неопределенного. Здесь необходим хотя бы минимальный поиск блага, т.е. абсолютного нраестеенного добра, которое объективно может быть связано только с именем Божиим. Этот поиск выража-ется в молитве, которая в таком случае становится испрашиванием и творением любви, в которой и состоит это благо. Ищущий благо обретает любовь и входит во славу Божию. И уже первая в литургии - "мирная" - ектения есть выражение этого добра - любви - славы.

Евхаристически настроенная личность, участвуя в литургии, созерцает высшие духовные и этические ценности. (И само это созерцание есть высочай-ший этический акт, а не проявление теоретического или эстетического любо-пытства.) Словесным выражением этого созерцания и становятся начальные

873

литургические антифоны, главными темами которых являются благодарение и прославление ("Благослови, душе моя, Господа" и "Хвали, душе моя, Господа").

Следующий - третий - антифон ("блаженства"), хорошо известный даже начинающему христианину, содержит основной этический материал Еванге-лия. В нем содержится великие обетования тем, кто усваивает этот материал в качестве личных установок. Тот, кто творит свою жизнь на основе этого мате-риала, обретает наивысшую радость, доступную личности ("блаженство"). Нравственное переживание объективного блага как личного блаженстеа в благо-дарящей душе дает личности сопричастность Божественной славе, славе подлинного и совершенного бытия.

Тот, кто имеет духовный слух, слышит эту сопричастность Божественной славе во всех словах литургии; но, может быть, более всего - в словах так назы-ваемой херувимской песни, поющейся при перенесении приготовляемых к ос-вящению Св. Даров на престол:

"Иже херувимы тайно образующе и животворящей Троице трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение. Яко да Царя всех подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми. Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа."

(Подстрочный перевод на русский язык: "Мы, тайно будучи образом хе-рувимов и животворящей Троице трисвятую песнь воспевая, всякое ныне жи-тейское отложим попечение. Ибо Царя всех [существ] вознесем, невидимо тор-жественно носимого чинами ангелов. Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.")

Здесь все пронизано живым ощущением Божественной славы и своей со-отнесенности с нею. И прежде всего - сообразование самих себя с высшими из Божественных созданий, обычно невидимыми плотскими очами - херувимами, ангелами. Причем если в начале этой песни совершители литургии называются лишь таинственными образами херувимов, то в конце - сослужителями анге-лов, совместно с ними несущих Царя славы на щите, как победителя (именно таково значение слова "дориносима"). И это несение сопровождается воспева-нием достойному хвалы Богу-Троице: "Аллилуиа" (хвалите Бога). Небесслав-ным в этом контексте оказывается также и "отложение всякого житейского по-

874

печения". Ибо насыщенность "житейскими попечениями" является свойством падшего человека, а их "отложение" (отказ от них) является нравственным под-вигом: сознательно освобождаясь от уз плотского естества, человек открывает для себя возможность духовной самореализации и входит в область Божествен-ной славы. И каждый участник литургии, молясь, служит опорой священнослу-жителям, несущим Святые Дары. Не одни лишь священники "тайно образуют" херувимов, но и все молящиеся - в меру своего сознательного сослужения.

Таким образом, литургия, начиная с херувимской песни, представляет со-бою поразительное пространство ангельско-человеческого единства и служе-ния. Но с особенной силой это раскрывается непосредственно во время евхари-стического канона. Предваряющее канон пение Символа веры также представ-ляет собою не простое изложение догматического знания и не простое выраже-ние акта личного приятия этого церковного знания. Как всякий акт веры, он становится личным нравственным подвигом: ибо в нем - сознательное приятие невидимого как несомненного. Но вершина Божественной славы в тварном ми-ре - в евхаристическом каноне, являющемся центральной частью литургии.

Евхаристический канон предваряется ниспосылаемым через священника апостольским благословением: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы (любовь) Бога Отца и причастие Святаго Духа буди (да будет) со всеми вами". И затем священническим же возгласом "Благодарим Господа" открыва-ется евхаристическая молитва.

Значительную ее часть составляют так называемые тайные священниче-ские молитвы. Они не представляют собой какого-либо секрета, но по устано-вившейся в Русской Церкви в течение последних веков традиции эти молитвы произносятся негромко, и услышать их могут только находящиеся в алтаре (а значит, только они и могут принимать в них участие). Остальные, как правило, вынуждены довольствоваться общим благочестивым и благоговейным отноше-нием к происходящему. Можно рассмотреть тот идеальный случай, когда есе, находящиеся в храме, полностью участвуют в евхаристической молитве.

Некоторые части евхаристической молитвы поет также и хор: "Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, и молим Ти ся, Боже наш". Эти

875

простые и обычные для религиозного сознания и практики слова в силу того, что они объективно находятся в центре религиозной жизни и содержания ли-тургии, указывают на вершину духовно-нравственного опыта в отношении че-ловеческой личности к Богу: пение и благословение, благодарение и молитва. Здесь содержится переживание, которое имеет человек, пребывающий в потоке Божественной жизни. Это - заключительное пение при самом освящении Даров, и оно как бы отвечает на слова пения начального, содержащие в себе готов-ность и призыв: "Достойно и праведно есть покланятися Отцу и Сыну и Свято-му Духу, Троице единосущней и нераздельней". "Достойно и праведно", т.е. -"нравственно, хорошо, добро, правильно, следует, имеет ценность". И действи-тельно, едва ли когда человек по внутреннему своему содержанию бывает так праведен и прекрасен, как при совершении Божественной Евхаристии; потому в конце ее он и оказывается достоин святого причастия.

Эта "достойность" поклонения утверждается самим началом евхаристи-ческой молитвы. В ней переживается великое и неизреченное бытие Бога Са-мого по Себе и Его творческое делание ("привел нас из небытия в бытие") и промышление о спасении падшего человека ("и отпадшия восставил еси паки, и не отступил еси, вся творя, дондеже нас на небо возвел еси и Царство Твое да-ровал еси будущее"). В конце благодарения за все ведомое и неведомое возно-сится благодарность и за само совершение "Божественной службы сей", пре-вышающей и ангельские умы, которые при этом воспевают Богу "победную песнь": "Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея; осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне, осанна в вышних".

Знание, открываемое этими словами, несводимо ни к какому психологи-ческому и даже этическому переживанию. Но все же реальность литургическо-го вхождения во славу Божию имеет и высокий нравственный смысл - смысл полноты освобождения от всего тленного и переживания реальности Божест-венного жертвенного спасительного делания. И дальнейшее движение евхари-стической молитвы с особенной силой подчеркивает это "великолепие славы Божией", состоящей в жертве единородного Сына по бесконечной любви к жизни человеческого мира.

876

Соединение жертвы Голгофской с вечной жертвой литургической, свя-занной с совершением Христом тайной вечери, является духовной и этической вершиной бытия.

Тайная вечеря с ее святым приношением Тела и Крови могла быть со-вершена Иисусом с ближайшими учениками именно потому, что за ней после-доеала Голгофская крестная жертва Сына Божия. И за этой жертвой последует до скончания века осуществляемая литургическая жертва - со всеми, объявив-шими себя Его учениками. Но это - высший этический подвиг не только вопло-тившегося Слова Божия, но и всех, кто, причащаясь благодарно, принимает эту евхаристическую жертву. Ибо причащающийся Тела Христова становится, в меру своего понимания и согласия, причастником этого жертвенного подвига. Но поскольку он в повседневной реальности никем и никогда не может быть повторен в том же смысле и с той же полнотой, он может быть осуществлен лишь в крайнем, последнем смирении. И тогда всякая человеческая личность через причастие Тела Христова восходит на такую нравственную высоту, кото-рая никогда не может быть достигнута ее собственными человеческими силами.

г, Нравственный опыт христианской

Заключение.

жизни, указанный божественным откро-

Обзор этических дорог. ,„Г

вением, начинается со смирения ( ола-

Смерть и жизнь. женны нищие духом"), и смирением же

завершается. Проходя этот путь, человек усваивает всю полноту нравственного бытия, осуществляемого человеческой личностью во всем жизненном строе ее отношений к Богу, к миру, к всечелове-ческому братству, к жизни народной и семейной, к Божественному и человече-скому творчеству, к собственной внутренней жизни, к ценностному пережива-нию всякого проявления добра (включающему и отвращение от всякого зла). Это переживание и знание реалистически утверждается одновременно на путях этического созерцания и практики.

И созерцание и практика приводят к познанию невообразимой красоты человеческой личности в ее возможностях, а отчасти - и осуществлениях; но и к

877

знанию реальности того неописуемого разрушения, к которому приводит грех: преслушание, или автономия, или индивидуализм. Созерцательный взгляд ук-репляется в чтении духовной, преимущественно святоотеческой, аскетической, нравственной литературы, среди которой не последнее место занимают и рус-ские святые писатели, прежде всего святители Тихон, Филарет, Игнатий и Фео-фан, а также немало писаний и нашего века. Но, конечно, никакое книжное зна-ние не может заменить собственного созерцания, оно может лишь помочь ему.

Наиболее глубокие нравственные переживания открываются через изуче-ние (чтением, мыслью и жизнью) Нового Завета - четвероевангелия и апостоль-ских посланий. Это изучение разрыхляет почву души для покаянного ее возде-лывания. Чем серьезнее, искреннее и живее это возделывание, тем больше душа стремится к живому Богу, а значит, и достигает этой цели.

И отсюда начинается путь святости: не безгрешности, но выделенности

личности из грешного, профанного мира, ее избрания для высшего служения. Выделенность эта не является причислением к некоей элите; ее не бывает без глубокого покаяния, которое освобождает путь действию Божественной любви, и только тогда человек обретает способность великого творчества - созидания из себя новой твари.

Ответственный взгляд возрождающейся в этом творчестве личности, взгляд на Бога, на мир и на себя становится адекватным по мере соотнесения его с этическим Божественным откровением Ветхого и Нового Заветов. Чело-век, согласившийся с основными евангельскими этическими установками, ста-новится и реальным искателем воли Божией. Начинается - и в этом поиске, а тем более в попытках исполнения воли Божией - путь удач и разрух, быстрых и плодотворных движений и отвратительных падений. Порою в этом пути иска-тель обретает драгоценное знание духовных законов, а порою, по неопытности, запутывается и теряется; но жизнь идет, и если человек искренен, то нравствен-ный опыт неизбежно нарабатывается. Одним из главных его слагаемых стано-вится понимание, насколько это вообще возможно, путей промысла Божия о себе. Другое, еще более важное, слагаемое - опыт восприятия и различения бо-жественной благодати - главной силы, нравственно созидающей человека.

878

Практика нравственного опыта создает трудно разрешаемую теоретиче-ски антиномию действия в человеческой жизни нравственного закона (как суммы нравственных закономерностей, создающих основу нравственного бла-га) и Божественной благодати, подчиняющейся лишь одному, но трудно пости-гаемому закону - закону Божественной любви, требующему и от человека-христианина подобных же осуществлений. Выход из антиномии между мелоч-ным законничеством и неразборчивым стремлением к "благодатным" ощуще-ниям и состояниям человек находит в опытном переживании духовного смысла заповеди и ее исполнения.

Но этот опыт открывает и трудность исполнения заповеди как по причине "иного закона, ... делающего меня пленником закона греховного" (Рим 7,23), так и просто из-за плохого умения различать добро и зло (или болыпее добро от меныпего). Лишь новозаветное знание предлагает способы, помогающие нау-читься такому различению. И хотя заповедь не теряет своего значения как сви-детельства жизни по любви к Богу и к ближнему, еще более важной становится не заповедь сама по себе, не "буква убивающая", а стремление к безошибочно-му ее применению. Но и в самой заповеди человек опытно устанавливает для себя верность церковного опыта, утверждающего, что в нравственной жизни енутреннее важнее внешнего - и тогда внутренняя нравственная жизнь, как это и должно быть по христианским представлениям, приобретает для него зна-чение самой сущности нравственных процессов.

Правда, это понимание не избавляет от возможных ошибок, главной из которых является подмена нравственных ценностей психологическими пережи-ваниями. Только подлинный аскетический опыт позволяет избавиться от по-добных подмен. Этот аскетический опыт, кратко говоря, состоит, с одной сто-роны, в устранении препятствий, мешающих вселению и действию благодати, нравственно возрождающей душу человека, а с другой стороны - в создании условий, благоприятствующих этому действию Божественной благодати. В де-ле устранения препятствий главное - борьба с помыслами, а в создании благо-приятствующих условий - молитва и духовное рассуждение. И для первого, и для второго необходимой почвой являются духовное трезвение и внимание. Ре-зультатом такого совместного делания Божественной благодати и аскетически

879

устрояющейся личности становится вселение в душу мира Божия, а вместе с ним - знания и переживания подлинной свободы.

Это аскетическое делание не уводит человека от различных форм обще-ственных отношений и переживаний (от семейных до национальных), но вы-страивает эти отношения и переживания в соответствии с нравственными ос-нованиями. И это, конечно, очень важно, потому что обретенные человеком нравственные смыслы существования наиболее конкретно проявляются и про-веряются наиболее очевидным образом в человеческих отношениях. В них же наиболее понятным образом осуществляется заповеданная нам Богом (и осуще-ствленная Богом воплощенным) любовь. Вне исполнения этой заповеди чело-век либо служит ложным смыслам, либо жизнь его становится вовсе бессмыс-ленной.

Важнейшим здесь является умение различать - в первую очередь в собст-венной жизни - подлинную любовь от ее многочисленных и гораздо более час-тых суррогатов, из которых самым распространенным и трудноопределимым является пристрастие, особенно когда предмету пристрастия приносится жерт-ва, порою вплоть до готовности к смерти. И тогда оказывается, что единствен-ным безусловным и объективно точным критерием становится отношение к личности Богочеловека Иисуса Христа. Здесь проверка при свете совести должна выявить: оказывается ли Он для человека действительным нравствен-ным идеалом. И это выявление лишь в незначительной степени происходит с помощью рационального анализа; но недостаточно и доверие иррациональным сентиментальным ощущениям: все это легко может подвести. Но уже накоп-ленный этический опыт дает нравственной интуиции возможность безошибоч-но в этом отношении определить и общую ориентацию личности, и ее недос-татки. Начальная фаза этого определения довольно проста - выяснить: действи-тельно ли евангельский Христос указывает практические пути нравственной жизни или приходится толочься в области