Протоиерей владислав свешников очерки христианской этики
Вид материала | Реферат |
СодержаниеПреподобни честео |
- Русской Православной Церкви, касающихся вопросов христианской этики, нравственных проблем,, 34.88kb.
- Протоиерей Серафим Соколов. История Христианской Церкви (начиная с 4-го века) Глава, 356.72kb.
- Вопросы для подготовки к зачету по дисциплине «основы этики», 58.69kb.
- План Теологическое обоснование морали в средневеково-христианской этике. Моральная, 159.26kb.
- Протоиерей Григорий Дьяченко Борьба с грехом Благословение Свято-Троице-Серафимо-Дивеевского, 777.44kb.
- Высшие богословские курсы при мпда, 235.39kb.
- Терехович Владислав Эрикович, 2222.79kb.
- Первая треть XIII в.) (примерный план раскрытия темы), 37.28kb.
- Протоиерей Евгений Левченко, иерей Александр Егоров, Лаптев Л. Г., академик, проф, 62.51kb.
- Курс «Основы религиозной культуры и светской этики» Модуль «Основы светской этики», 68.6kb.
Известны, особенно в более поздние времена, мученики, для которых вставал вопрос свидетельства не Божества Христова, уже миром принятого, а Его нравственной правды. Так, святая благоверная княгиня Иулиания Ново-торжская прославляется также и как мученица, ибо согласилась на смерть ради того, чтобы не совершить супружеской измены. Замечателен также подвиг не-скольких святых жен, которые хотя сами и не претерпели физических мучений, но из-за добровольно переносимых невероятных нравственных страданий и со-страдания своим близким были справедливо причислены Церковью к мучени-ческому лику. В этом отношении особенно поразительна святая София, на гла-зах которой были последовательно мучимы и убиты три ее дочери - Вера, На-
824
дежда и Любовь. Каждую из них она всею силою материнской любви убеждала сохранить твердость и мужество, чтобы не изменить Христу - образ поведения, совершенно протиеоестестеенный для любой матери, живущей по стихиям века сего. Подобный этому мученический подвиг понесла святая Наталия, убе-ждавшая своего молодого мужа Адриана не отступать от Христа ради времен-ных радостей супружеской жизни.
При описаниях мученических страданий и особенно - при готовности к мученической смерти поразительно видеть, с какой светлой радостью и весели-ем они принимали эти страдания. И это, конечно, не результаты философского стоицизма или какого-то психиатрического извращения на религиозной почве, или особого "магического" действия Божия, при котором физическая боль и ее ощущения снимались. Нет, разумеется, физическая боль и ее ощущения остава-лись, как и у всех нормальных людей, но ее превосходила непосредственно пе-реживаемая любовь ко Христу (любовь сильнее смерти!) и радость оттого, что своими безвинными страданиями они реально приближаются к безвинному Страдальцу за всех. Мученичество в свое время стало вершиной и высшей про-веркой этического бытия христианства в ранней Церкви.
Ту же степень нравственной высоты имело мученичество в русской Церк-ви в XX веке. Но оно приобрело и некоторые новые черты по сравнению с древним мученичеством. Прежде всего - никогда гонения на христиан не носи-ли столь массовый характер. По известным сведениям, около 90% всех архие-реев, священников, монахов и вообще активных христиан были физически уничтожены или сосланы.
Атеизм, особенно советский, представляет собой форму религии челове-кобожия, что подтверждается как формальными признаками этого учения, так и множеством конкретных жизненных обстоятельств. Гонения на православие по своей массовости и изощренности превосходили все другие гонения не толь-ко потому, что православие в России было господствующей религией, но и по-тому, что в нравственно-мистическом смысле оно было последней преградой, удержиеаешей приход антихристоеа мира. Кроме того, это гонение имело целью проверку верности Христу и Церкви расслабившегося в позднехристиан-ское время православного народа. (О напряженности духа в других конфессиях
825
и вовсе говорить не приходится.) И эту проверку русский православный народ прошел с удивительной силой и чистотой, дав великое созвездие святых. Цар-ственные мученики, с их особенным величием крестного пути от Гатчины через Тобольск до подвала Ипатьевского дома в Екатеринбурге; великие священно-мученики митрополиты Владимир Киевский и Вениамин Петроградский; целый сонм соловецких мучеников, в числе которых были замечательные профессора богословия епископ Иларион (Троицкий) и И.В.Попов. С глубоким достоинст-вом, ясностью мысли и веры писали друг другу письма из разных ссылочных углов России братья Варлаам и Герман Ряшенцевы. Сохранились, бережно пе-редаваемые в рукописях из рук в руки, удивительные свидетельства о жизни и смерти многих священников, монахов и мирских людей. Когда пришел час ис-пытания, их вера это испытание выдержала.
Прекрасно написал о положении мученической Церкви в России из своей зарубежной ссылки И.А.Ильин: "Русское православие проходит через горнило смерти и исповедничества. Прошло время формальной причисленности, наста-ла эпоха веры подлинной, веры абсолютной, готовой отрешиться от всего во имя своей правоты и свободы. Это - последний критерий; это допрос, исчерпы-вающий и поглощающий всю жизнь; это удостоверение своей веры и верности пред Лицом Божиим. Страшный час! Смертный час! Но не час осуждения и не час выметания железной метлой, а час Божьего посещения. Час зова Господня; час трепетного предстояния; час трепещущего, молитвенного в самой смерти ответа. И то, что произошло в России и с Россией, это великое мученичество России, надо воспринимать не как "осуждение" и "ярость" Божии, а как милость Божию, как дарованное нам право стать в первые ряды борьбы за Бога и за Христа, как особое доверие Божие, на которое мы никогда не смеем притязать и к которому по совести не были приготовлены, растерянные, слабосильные, не закаленные. Мы были первые позваны к ответу и испытанию. Почему - не веда-ем, не разумеем; но знаем и утверждаем, что мукой, кровью, смертью и испо-ведничеством Русская православная Церковь отвечает на этот зов".
И такой ответ есть одновременно утверждение живой веры, надежды и любви.
826
Во времена церковного мира перед свя- Преподобни честео
тыми встает впереди всего та же ведущая
нравственная задача - утверждение в своей жизни и в практике Церкви главных нравственных идеалов - живой веры, надежды, любви и вообще всего строя жизни, в котором эти нравственные идеалы воплощаются. И эта задача в усло-виях мира переходит прежде всего к монашеству, в котором она находит наи-более острое и напряженное решение и воплощение. Среди ряда причин, вы-звавших это явление, отмечается в первую очередь одно исторически-психологическое обстоятельство.
Сразу же после того, как христианство стало покровительствуемой госу-дарством религией или, условно говоря, империя стала христианской, в Цер-ковь хлынули массы людей, дотоле равнодушных или даже прямо враждебных христианству. В результате Церковь в своем человеческом составе сильно из-менилась. В нее вошел дух нравственной и психологической расслабленности и дряблости; все проявления духовной жизни перестали быть яркими, чистыми, цельными. Многие вновь пришедшие в Церковь относились к ней просто как к некоему сообществу, престижному по той причине, что к нему благоволит им-ператор. (Как раныпе проявление лояльности императору происходило в форме языческих ритуалов, так и теперь многие решили, что неплохо быть одной веры с императором.) Судя по церковной литературе того времени (в частности, по проповедям святителя Иоанна Златоуста), эта беда остро ощущалась не омерт-вевшими членами Церкви.
В поисках еыхода из мертвящей ситуации Церковь предприняла исход многих своих членов из городов и весей империи в пустыню (даже и в букваль-ном смысле); и пустыня (прежде всего египетская и иорданская), по известному слову, процвела. В короткое время там были созданы целые монашеские рес-публики по нескольку тысяч человек. Очень быстро стала создаваться велико-лепная монашеская литература преимущественно нравственно-аскетического содержания. Города осознали свое оскудение оттого, что их покинула лучшая, духовно-творческая часть христиан. И для того, чтобы духовно не омертветь и не опустошиться, христиане города вынуждены были делать хотя бы краткие "набеги" в аскетически процветшую пустыню, чтобы там надышаться чистым
827
воздухом и стать причастниками того духовного богатства, которое из городов исчезло.
Поверхностно скользящий глаз человека, доверяющего более всего своим внутренним собственным богатствам, разумеется, не мог обнаружить там для себя ничего обогащающего; внешне там протекала крайне однообразная и при-митивная жизнь. Скудная еда - порою несколько фруктов в день; долгие уеди-ненные келейные молитвы с псалмопением; иногда присутствие в церкви для общей молитвы; простой однообразный труд, чаще всего - плетение корзин на продажу; абсолютное послушание авве (духовному отцу) в делах и духовно-молитвенных, и хозяйственных.
Но оказывается, что именно эта, внешне примитивная жизнь становилась замечательной почвой для возрастания в духовной мудрости; именно эти, дале-ко не всегда блестяще образованные иноки (хотя среди них бывали и люди вы-сокого образования и общественного положения - преп. Арсений Великий и другие) оставили миру плоды глубочайшего духовного знания и понимания. Весь христианский опыт внутренней жизни нашел свое отражение в их пись-менных трудах. Писателям последующих веков мало что удалось добавить су-щественно нового к этим аскетическим опытам. И главным образом, потому, что их творчество явилось результатом их молитвенной жизни, постоянно на-полненной исканием воли Божией, "благой, угодной и совершенной". Это по-стоянное искание у первых монахов осуществлялось тем удобней, чем меныпе они были покорны хотениям их собственной воли. Телесные потребности их - в одежде, в крове, в пище - были так ничтожны, что их легко было удовлетво-рить; и имея несколько необходимых вещей у себя в келлии (которая часто бы-ла просто пещерой), они этим довольствовались. В патериках сохранилось не-сколько трогательных историй о том, как воры обкрадывали нищую келлию монаха, а он бежал за ними вслед, прося взять еще пару книг, которых они не нашли. Вообще их начальные аскетические упражнения были направлены на умерщвление плоти, чтобы личность господствовала над ней; но не это, конеч-но, было главным содержанием их жизни. Так же как и послушание было важно не само по себе, но для того, чтобы отучиться от своеволия и обрести подлин-ную свободу во Христе. Всем своим образом жизни они стремились уподобить-
828
ся Христу, за что и получили высокое именование "преподобных". Внутреннее их делание состояло преимущественно в непрестанном покаянии и молитвен-ном восхождении к небесам.
Первым из наиболее известных преподобных иноков был Антоний Вели-кий (+356г.). Но, конечно, и задолго до него обретались отдельные спасающие-ся в монашеском подвиге. Так и сам Антоний Великий застал подвизавшегося прежде него преп. Павла Фивейского. Но именно с Антония монашество начи-нает приобретать массовый и регулярный характер, хотя сам он не знал мона-стырской жизни. В его житии рассказывается, как он однажды услышал Еван-гельское чтение о богатом юноше, которому Господь сказал: "если хочешь быть совершенным, пойди, продай свое имение и раздай нищим, и будешь иметь со-кровище на небесах; и приходи, и следуй за Мною" (Мф 79,21). Услышав эти слова, Антоний ощутил особенный призыв в своем сердце, как если бы они от-носились непосредственно к нему. Именно так он и поступил: продал все, что имел, раздал нищим и ушел в пустыню на десятки лет. Молитвенный подвиг его порой был настолько всеобъемлющ, что ему некогда было позаботиться о хлебе насущном (хотя по наставлению ангела он и разнообразил свою жизнь физическим трудом), и тогда птицы небесные питали его, принося ему хлеб. Он был так духовно велик, что многие монахи, как рассказывается в патерике, при-ходили издалека, чтобы послушать его наставлений, а иные - даже и только увидеть его.
В патериках рассказывается множество историй и изречений святых от-цов египетских и иудейских пустынь.
"Сказывали об авве Агафоне, что он в течение трех лет носил камень во рту, доколе не приучил себя к молчанию".
"Авва Исаия говорил: я подобен пленнику, окованному врагами, и вверг-нутому ими в ров, наполненный нечистотами. Когда этот пленник возопиет к Господу своему, тогда враги бьют его, чтобы он замолчал".
"Некоторые спросили авву Сисоя: если брат подвергнется падению, должно ли ему каяться в течение года? Он отвечал: жестоко слово сие. Они ска-зали: итак в течение шести месяцев? Он отвечал: много. Они предложили сорок
829
дней, а он и этот срок назвал излишним. Они сказали: сколько же ты назна-чишь? Он сказал: верую Богу моему: если брат будет приносить покаяние от всего сердца своего, то в три дня примет его Бог".
"Монах встретился по пути с монахинями. Увидев их, он свернул с доро-ги в сторону. Тогда игумения сказала ему: если б ты был совершенный монах, то, увидев нас, не увидел бы в нас женщин".
"Однажды Паисий, брат аввы Пимена, поссорился с одним из посетителей своих и подрался с ним до пролития крови. Авва Пимен сидел тут и не сказал ни слова. В это время зашел к ним авва Анув, старший между братиями по го-дам, и, увидев случившееся, обратился с упреком к авве Пимену за то, что Пи-мен не позаботился о примирении поссорившихся. Пимен отвечал: они братия, и помирятся. Анув повторил упрек; тогда Пимен сказал: я положил в сердце моем, что меня здесь не было".
"Поведали об авве Иоанне Персянине: когда пришли к нему злодеи, - он принес умывальницу, и умолял их о дозволении умыть им ноги. Злодеи усты-дились, начали просить у него прощения и раскаиваться в своем намерении"
"Когда Макарий Великий пришел в Нитрийскую гору, стеклось с нему все многочисленное братство горы. Старцы просили его, чтоб он сказал назида-тельное слово братии. Он, прослезившись, сказал им: братия! очи наши да ис-пустят слезы прежде отшествия нашего туда, где слезы наши будут жечь наши тела. Все заплакали и, пав ниц, сказали: отец, молись за нас".
"Пришли однажды к авве Зенону братия и спросили его: что значит напи-санное в Иове: небо нечисто пред Ним. Старец сказал: братия оставили иссле-дование грехов своих и взялись за исследование небесного".
Таковы лишь некоторые случаи из множества записанных.
Хотя время это (IV-VIII века) в целом было временем наиболыпего рас-цвета монашества, но и в дальнейшей истории христианства преподобничество знало свои высочайшие взлеты. К таковым относится практика и теория умной (Иисусовой) молитвы, связанные с именами святителя Григория Паламы и пре-подобного Григория Синаита. Практика умного делания состоит в схождении в сердце - умом, полностью заключенным в слова Иисусовой молитвы: "Господи
830
Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного". Умное делание, разумеет-ся, было известно и прежде, но на Афонской горе, где немалое время подвизал-ся Григорий Палама, оно было всеобщей практикой. Это дало ему возможность стать впоследствии победоносным защитником Иисусовой молитвы и разрабо-тать учение о нетварных энергиях и о Фаворском свете, видимом совершенны-ми делателями умной молитвы.
Умное делание или умное безмолвие ("исихазм") было известно на право-славном Востоке гораздо более, чем в западной части Церкви. Через Афон оно пришло и к российскому монашеству. Известным исихастом был величайший русский святой преподобный Сергий Радонежский, который по своему препо-добническому опыту может быть назван универсальным святым. Еще во чреве матери отмеченный особым избранием, он от юности возлюбил тесный мона-шеский путь, но лишь после смерти родителей смог исполнить свое благое на-мерение. Углубившись в глухие дебри подмосковных лесов, юный избранник монашеского пути срубил себе хижину и долгое время пребывал там в одино-честве. Некоторое время спустя к нему один за другим стали стекаться подоб-ные же любители иноческого жития. Они срубили церковь, в которую их на-чальник был поставлен священнослужителем. Постепенно монастырь разрас-тался, становясь главной монашеской обителью на Руси. Преподобный Сергий стал повсеместно известен и приобрел многих учеников, которые в свою оче-редь становились учениками для других учеников, расходившихся по всей средней, а больше всего - северной России, основывая повсюду иноческие оби-тели. Особенно много их было в вологодской земле, что позволило русскому писателю XIX века А.Н.Муравьеву назвать ее русской Фиваидой на Севере (Фиваида - местность в Египте, прославившаяся обилием монашеского подви-га). Эти обители возникали так же, как и обитель преподобного Сергия. Какой-нибудь монах, ища безмолвия, уходил из уже благоустроенной обители в отда-ленные глухие места. Там он начинал жить и уединенно молиться, но затем, привлеченные славой его аскетических подвигов, к нему начинали сходиться другие иноки, и так устраивалась новая обитель. Но первым в этом длинном ряду устроителей был преп. Сергий, необыкновенно много значивший в исто-рии русской святости.
831
Из русских преподобных последних веков, безусловно, наиболее известно имя Серафима Саровского. Происходя из курского купеческого рода, он также с детства был отмечен особым призванием. В молодых летах по особенному указанию Божию он пришел в Саровскую обитель, расположенную в глубине Тамбовских лесов, и до конца жизни оставался там. Много раз он был посещаем Божией Матерью. Как и многие монахи, Серафим чисто хранил главные мона-шеские обеты (безбрачия, нестяжания и послушания), но подвиги его обычны-ми не были. Он, например, предпринял великий молитвенный подвиг, сопрово-ждавшийся тысяченощным стоянием на камне. По особому Божию промыслу он ушел и трехлетний затвор, после чего вышел на подвиг неслыханного слу-жения молитвою и духовным советом многим тысячам притекавших к нему людей. Преисполненный любовью, он каждого приходившего встречал слова-ми: "радость моя! сокровище мое!". Особенная же любовь его была к общине сестер, созданной им в Дивееве, невдалеке от Сарова. Этой общине он предска-зывал великое духовное будущее.
Духовный облик великого "убогого старца", как он сам себя называл, не-повторим; но именно это "старческое" направление постепенно заняло в рус-ской духовной жизни существеннейшее место. Новые старцы, как и в древней-шие преподобнические времена, стали заниматься духовным окормлением ми-рян. Во всяком случае, опыт старцев Оптиной пустыни в XIX - начале XX векав этом отношении наиболее известен и значителен. К нему приближается и опыт некоторых лиц из так называемого "белого" (немонашеского) духовенства. Наиболее известен из них - великий святой, отчасти принадлежащий уже XX веку, праведный Иоанн Кронштадтский. Преподобническому опыту становит-ся как бы тесно в монашеском круге, и он выплескивается за его пределы.
И "мир" принимает в себя потоки святости. И хо-Сеятость
тя не так уж много известно прославленных Церковью
РУ' святых, не входящих ни в одну из известных "катего-
рий" святости, на деле их, разумеется, бесконечно болыпе.
832
В начале своего существования Церковь, не имевшая тогда института мо-нашества, объединяла как лиц священного чина, так и мирян под общим име-нем святых, основываясь при этом на своем учении о царстеенном священ-стее (Шет 4,9). И апостол Павел неоднократно обращается к адресатам своих посланий как к святым ("возлюбленным Божиим, призванным святым" - Рим 7,7 и во многих других местах). Выделение "святых" из общего числа "верую-щих" произошло значительно позже, а еще позже - разделение святых на "кате-гории". Практически до самого конца эпохи первых гонений в Церкви было живо сознание святости всех ее членов. Но и позже Церковь считала имеющи-ми святость, и святость высокую, некоторых своих членов, не только не про-славленных "официально", но иногда и таких, от которых не сохранилось даже имен. 06 этом свидетельствуют две житийные истории: одна из них связана с именем преп. Антония Великого, другая - с именем преп. Макария Великого.
В первой рассказывается о том, как к преп. Антонию пришел однажды тщеславный помысл о том, что он достиг духовного совершенства. И тогда Дух Святой сказал ему, что он еще "не пришел в меру" одного александрийского сапожника. Тогда Антоний пошел в Александрию, нашел этого сапожника и стал выспрашивать его о его духовных подвигах, на что сапожник в страхе ска-зал ему: "никаких подвигов нет у меня, я вижу только ноги проходящих мимо людей и думаю, что все спасутся, а я, по моим грехам, погибну". И тогда Анто-ний понял высоту смирения этого простого мирского человека.
Подобный же случай был с преп. Макарием. Однажды во время молитвы он услышал голос, говорящий ему, что он не достиг еще такого совершенства, как две женщины, живущие в городе. Макарий пошел в город и нашел дом, где жили эти две женщины. Они радостно приняли его, а он сказал им: "Ради вас я пришел из далекой пустыни, чтобы узнать о ваших добрых делах". Женщины с удивлением сказали ему: "Мы живем со своими мужьями, и у нас нет никаких особенных добродетелей". Но святой продолжал настаивать, и тогда женщины рассказали ему: "Мы вышли замуж за двух родных братьев. За все время совме-стной жизни мы не сказали друг другу ни одного злого или обидного слова и никогда не ссорились между собой. Мы просили своих мужей отпустить нас в
833
женский монастырь, но они не согласились, и мы обещали никогда не говорить ни одного мирского слова".
В церковном и народном сознании сложилось глубокое убеждение в под-линной святости тех христиан, которые хотя и не прославились никакими осо-бенными святительскими, мученическими или преподобническими подвигами, но твердо и ответственно следовали Христову учению и в помышлениях, и в делах. Такая святость особенно ясно осознавалась, когда дело их имело по пре-имуществу общественное значение. Так, в частности, в православной Церкви в средние века стало принято прославлять благоверных князей и царей, хотя ви-димых церковных оснований в существующих традициях для этого не было. Прославление в чине "праведных" лиц других общественных категорий (как, например, отрока Артемия Веркольского) крайне редко. Правда, и благоверных князей, и царей известно несравненно меньше, чем представителей иных видов святости.
Впрочем, это вполне понятно. Высокая святость святительская, мучени-ческая, преподобническая - вызывающа, в ней всегда содержится острый вызов миру, она бьет в глаза. Святость благоверных князей и царей заметна всем про-сто в силу их общественного положения. Святость же мирян может быть вовсе никому не известна (как в случае александрийского сапожника) или известна узкому кругу близких (как у тех двух женщин, о которых известно из жития св. Макания Великого). Но в подлинной святости есегда содержится вызов миру. В ней всегда - духовная острота, даже если внешне она выражается скромным и неприметным образом.
Среди множества разнообразных, обычно довольно малохудожественных разоблачительных материалов о русском священстве, положим, XIX века, об-личающих тупость, невежество, пьянство, корыстолюбие, задавленность быто-выми условиями и проч. - совершенно тонут немногие сведения о священни-ках (и их матушках) высокой подвижнической и жертвенной жизни, нравствен-ной чистоты; личностях глубоких, духовных, художественных, искренних, вер-ных, мужественных. Большей частью они собраны в 12-томнике Е.Поселянина "Рассказы о русских подвижниках благочестия ХѴШ-ХІХ веков", но и там то-нут среди жизнеописаний замечательных архиереев, монахов и старцев. Но да-
834
же из этого собрания ясно, что либерально-разоблачительная тенденция, по своему обычаю, лжет - не потому, что подобных случаев нравственных искаже-ний не было, или что они занимали незначительное место. Скромность и ти-хость незаметного, но великого подвига русского священника настолько не "демонстрировала" себя, но в то же время настолько колола глаза либералам-обличителям, что ее старались или не заметить, или исказить, осмеять. А если бы было иначе - было бы невозможно имевшее место полвека спустя массовое исповедничество, в котором священство и количественно и содержательно за-няло главное место. Да, не все священники обладали даром живого, убедитель-ного слова. Но очень у многих был дар нравственно чистой, христолюбивой, смиренной жизни.
В русской жизни и в русских людях всегда было слишком много проти-воречивого, что нашло свое отражение в фольклоре и литературе. Не случайно стены духовных семинарий, из которых выходили люди, составившие священ-ническое сословие, были и рассадником нескольких поколений русских рево-люционеров. То же можно сказать и о других российских сословиях XIX века. Нельзя, например, все русское дворянство судить на основе нескольких типов, описанных в русской литературе и истории (от уродливой садистки Салтыко-вой до беспочвенных так называемых "лишних людей"). Впрочем, было бы не-допустимой натяжкой судить обо всех, исходя из уровня Хомякова, Киреев-ских, Самарина и т.п. Но уже то, что такой уровень был, говорит о многом.
По некоторым не очень известным образцам мемуарной литературы мож-но судить о том, какого высокого духовно-нравственного уровня достигали не-которые русские дворяне - преимущественно мелкопоместные, и особенно ма-тери семейств, которые с глубоким и живым сердечным чувством, серьезным задушевным словом, а более всего - живым примером учили своих детей. Да, были среди дворян и картежники, и блудники, и всякие шалопуты; но сколько было известных, а многократно более - неизвестных служилых и поместных дворян, скромно и чисто выполнявших христианский долг своей жизни.
Еще более противоречивую картину представляло собой русское купече-ство, часть которого дала материал для галереи полукарикатурных лиц, изо-браженных А.Н.Островским и другими драматургами. Но, с другой стороны,
835
это было едва ли не наиболее религиозно развитое сословие в России XIX века. Уж, конечно, не случайно наиболее известные русские святые этого времени, в том числе наиболее почитаемые (от преп. Серафима Саровского до преп. Ам-вросия Оптинского) вышли в основном из купеческого сословия. Очень хорошо известно усердие лиц купеческого сословия ко храму: уж что-что, а храмовое благочестие купцов стояло на самом высоком уровне; и до сих пор стоят мно-гие сооруженные на их средства храмы, в которых содержатся иконы и другая утварь, относящаяся к церковному быту. Благочестие купцов порою было ок-рашено своеобразным национальным и сословным колоритом, но в содержа-тельном отношении это не мешало ему быть, несомненно, высоким.
Таким же противоречивым представляется внутренний строй жизни лю-дей крестьянского сословия. К сожалению, здесь известно гораздо болыпе об-щих характеристик, чем свидетельств о конкретных людях. Наблюдатели отме-чали в душе русского крестьянина как глубокие и темные бездны зла, так и не-обыкновенные духовные высоты. Недаром преп. Силуан Афонский говорил о своем полуграмотном отце-крестьянине, что хотел бы иметь такого старца.
Здесь приведены лишь самые общие характеристики, и то относящиеся только к России XIX века. Приведены они для свидетельства о том, что среди всех слоев общества всегда находились люди, дела и духовные достижения ко-торых свидетельствовали о непрерывности святой жизни в миру. И иначе и не могло быть: если бы мир утратил даже остатки живущей в нем святости, он по-терял бы вместе с тем и смысл своего существования, и ничто более не удержи-вало бы его от окончательной духовной и физической гибели.
И потому внимательный взор обнаружит теперь, как и всегда, примеры святой жизни, святой не просто по "общечеловеческим" нравственным пережи-ваниям, но по точным понятиям, выработанным веками христианской жизни. Более того, в России в последней четверти этого века как в монашестве, так и среди мирян появились даже более напряженные, чем прежде, устремления к вершинам христианской нравственности. В частности, это проявляется в небы-валом внимании к лучшим образцам христианской литературы. Огромными ти-ражами издаются серьезнейшие (и далеко не дешевые) святоотеческие книги и -раскупаются. Особенный интерес вызывает аскетическая литература - как древ-
836
няя, так и новая (святители Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник). Именно по этим образцам новые христиане стремятся построить свою жизнь.
Да и семейные обстоятельства многих христиан не оставляют им возмож-ности духовного расслабления. Многие приходят к Богу и к Церкви, будучи уже связанными узами брака и имея детей - порой уже в таком возрасте, когда они практически не поддаются воспитанию. Но даже когда дети находятся в "воспитуемом" возрасте, новое постхристианское общество с его яркими со-блазнами и общим атеистическим духом создает тяжелейшие проблемы. Детса-ды, школы и вообще все окружение направляют душу ребенка в строе противо-христианских понятий и чувств. Да и сами родители, еще только вчера вошед-шие в храм и ощутившие вкус церковного бытия, но всем строем жизни, еще принадлежащие к бытию прежнему, часто не умеют найти живые, светлые и конкретные слова и действия, чтобы привлечь за собой своих детей в новую жизнь. И действенными остаются лишь слезы родителей об их бедных детях, и слезы эти вменяются Богом в подвиг.
А какие невероятные трудности возникают в семье, где лишь один из супругов приходит к Церкви, а другой в лучшем случае спокойно-доброжелателен к этому; сколь велика боль сердца у верующего супруга, е глаеном разделенного со своей половиной. Но чаще бывает хуже: другой суп-руг или ревнует к Церкви, или резко отрицательно к ней настроен; и тогда на-чинается внутренняя (а то и внешняя) война. Также нередки случаи войны пре-старелых родителей со своими взрослыми детьми, пришедшими к вере. Шан-таж, истерики, угрозы - каких только методов не применяет менее благородная сторона.
И все же ситуация последней четверти XX века привела в России к неко-торым замечательным результатам. Уже воспитано целое поколение русских людей, культурно и религиозно высокообразованных, строгого нравственного строя и стиля жизни, подвижников нравственного христианского опыта; - лю-дей духовно одаренных и смелых, научившихся воспитывать не только себя и своих детей, общественно и национально ориентированных. Выросло новое монашество, стремящееся к древним и чистым истокам монашеской жизни. Но-вое поколение священства, впитав лучшие уроки существовавших священниче-
837
ских традиций, обогатило их творческим отношением к служению (а от худших традиций сумело отказаться).
Наиболее серьезная "новость" последнего времени - это квалифицирован-ное духовное руководство в духе лучших церковных традиций. По-видимому, в результате такого духовного руководства, а также обращения к обильно изда-ваемой сейчас святоотеческой литературе в ряде церковных общин стал возмо-жен качественно более высокий уровень христианской жизни. В общении чле-нов такой общины между собой, в "притирании" их друг к другу, в обучении их друг другом (болыпей частью не словами, а примером) их жизни выстраивают-ся в соответствии с точными христианскими началами; и тогда на православном российском небосклоне появляются звезды поразительной значимости. Причем чем дальше время движется к концу XX века, тем более обнаруживается в Церкви живых, ярких, сильных личностей, по-своему уникально одаренных и раскрывающих свои дары, как в своей внутренней жизни, так и в общественной деятельности.
Чаще всего именно такие люди подвергаются различным скорбным об-стоятельствам (что называется - "ударам судьбы"). Этими скорбями промысли-тельно испытывается и утверждается стойкость веры и церковная укоренен-ность таких людей, а кроме того - раскрываются те