Протоиерей владислав свешников очерки христианской этики

Вид материала

Реферат

Подобный материал:

• Русской Православной Церкви, касающихся вопросов христианской этики, нравственных проблем,, 34.88kb.
• Протоиерей Серафим Соколов. История Христианской Церкви (начиная с 4-го века) Глава, 356.72kb.
• Вопросы для подготовки к зачету по дисциплине «основы этики», 58.69kb.
• План Теологическое обоснование морали в средневеково-христианской этике. Моральная, 159.26kb.
• Протоиерей Григорий Дьяченко Борьба с грехом Благословение Свято-Троице-Серафимо-Дивеевского, 777.44kb.
• Высшие богословские курсы при мпда, 235.39kb.
• Терехович Владислав Эрикович, 2222.79kb.
• Первая треть XIII в.) (примерный план раскрытия темы), 37.28kb.
• Протоиерей Евгений Левченко, иерей Александр Егоров, Лаптев Л. Г., академик, проф, 62.51kb.
• Курс «Основы религиозной культуры и светской этики» Модуль «Основы светской этики», 68.6kb.

абсолютной ноеизны, неслыханной ни прежде, ни после, так что любовь к врагам в нравственном отношении становится глав-ным признаком, отличающим христианское этическое сознание от любого другого.

Прежде всего, далеко позади остаются все этические системы, основан-ные на природных нормах, поскольку нравственный идеал Христа сверхъесте-стеенен и становится возможным потому, что его в Своей жизни и смерти ео-плотил Сам Христос. Именно так и восприняли его святые Христовой Церк-ви, и очень многие также сумели воплотить его вслед за своим Божественным Учителем - от Первомученика и Архидиакона Стефана до многих святых но-вомучеников Российских (XX в.).

682

Любовь к людям имеет свои степени и путь восхождения. Она начинает-ся с нравственной нормы, практически не возвышающейся над природной: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6,31). Эти слова Евангелия, как бы открывая начальную точку отсчета любви к людям, показывают через несколько строк вершину любви - «любите врагов ваших" (Лк. 6,31-35). Таким образом, несколько евангельских стихов объемлют все пространство любви. Это пространство, разумеется, не преодолевается одним прыжком, но постепенно, несколькими этапами. Однако на всех этапах неизбежно должна действовать сердечная установка - всегда делать добро, быстро прощать вину чужую и настойчиво искать прощения в вине собствен-ной. Безусловно и всегда является непременным требование не воздавать злом за зло (Фес. 5,15), но напротив - «побеждать зло добром» (Рим. 12,21), потому что «любовь не мыслит зла» (ІКор. 13,5).

Здесь намечены основные этапы, которые осуществляются между двумя пределами любви - начальным: «не желать другим, чего не желаешь себе» и ко-нечным: «любить врагов». Не еоздаеать злом за зло - это выход за пределы еетхозаеетной и всякой природной справедливости, для которой вполне нор-мален и естественен принцип «око за око». Но этот выход еще дает возмож-ность отнестись ко злу другого человека со спокойным равнодушием, или философским стоицизмом, или иронией, или смиренно отойти в сторону.

«Побеждать добром» - уже болыпее. Тут содержится такая установка на преодоление себя, которая исходит из глубокого внутреннего понимания, что противостояние злу злом лишь рождает новое зло, и лишь постоянно делае-мое добро нейтрализует зло. Но и такое понимание и переживание вполне может быть рационалистичным и совершаемым по холодному чувству долга. А то, что «не мыслит зла» при любых обстоятельствах, даже когда властною и насильственною рукою пресекается деятельность постороннего зла, может быть только любовью, любовью без отвлеченностей, но и без пристрастий, как поло-жительных, так и отрицательных (неприязнь), - то есть любовью в высшем ее проявлении, в частности, любовью к врагам. Это и есть любоеь ноеозаеетная, любовь Христа и любовь христианская.

683

Суровая практика жизни века сего, в которой царит зло, вынуждает и к непримиримым отношениям и к жестким реакциям, но не к личностям, к кото-рым в любом случае не должна утрачиваться примирительная и жалостливая любовьно лишь к тому злу, которого они являются носителями и производите-лями. Это выступает с особенной очевидностью, когда речь идет о зле, прино-симом другой личности, обществу, народу. Тогда именно становится долгом любеи - не только по отношению к ближним, обществу и народу, но и по отно-шению к самому производителю зла - пресечь его злую деятельность.

Если для этого остаются возможными не только жесткие, а даже самые жестокие меры - значит, принять их. Так, хирург, жалея о нарушающейся гар-монии тела, удаляет из него тяжко поврежденный орган, чтобы не погубить все тело. И Сам Христос, явивший, вплоть до креста, свою жертвенную любовь к врагам, порою бросал самые жесткие обвинения. Любовь к врагам представ-ляет собою и высокую степень и верный показатель подлинности любви. Но не единственный.

„ ~ Святой апостол Павел питшет: «Если я говорю

Сеоистеа

языками человеческими и ангельскими, а любви не

любеи „ _

имею, то я медь звенящая или кимвал звучащии. Если

имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру,

так что могу и горы переставлять, а не имею любви, тоя ничто. И если я раздам

все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в

том никакой пользы.» (ІКор. 13,1-3) Таким образом, христианское нравствен-

ное учение высокими словами апостола представляет любовь как ни с чем не

сравнимый духовный дар и святейшую добродетель. «Добродетель, - сказал

один святой отец, - есть вещь некая огненная». Огненность любви самой по се-

бе не может быть адекватно передана заурядными человеческими словами. Но

признаки подлинности любви вполне определенны. Даже и вместе взятые, они

не определяют сущности любви; они лишь дают возможность человеку от-

крыть для себя направления своей жизни в духе любви и сверять свою реаль-

ность с идеальной заданностью христианского знания.

684

Среди всех признаков любви на первое место апостол ставит долготер-пение - «любоеь долготерпит» (1Кор.13,4).Это может показаться странным, но надо увидеть долготерпение во всей его красоте и полноте, чтобы убедить-ся, что это явление скорее небесного и Божественного мира, чем земного, че-ловеческого. Нравственно-психологическое свойство собственно терпения, особенно же с природной его стороны, людям известно: это готовность и спо-собность переносить скорби и испытания. Долготерпение же - не просто тер-пение, протяженное в даль времени. Оставаясь в нравственной перспективе, долготерпение, в отличие от простого терпения, утрачивает психологический, но приобретает мистический смысл. Вообще в библейской практике слово-употребления само слово долготерпение более относится к Богу, чем к чело-веку, и потому как бы коренится в еечности, показывая высочайшую степень Божественной любви, независимо ни от времени, ни от человеческого безза-кония («не медлит Господь, но долготерпит нас» - 2Петр.З,9; «долготерпение Господа почитайте спасением» - 3,15; и проч.) И тогда понятно, что долготер-пение, понимаемое подобным образом, есть свойство Божественной любви. А значит, и человеческой, поскольку оно проявляется и в человеческих отноше-ниях: ему невозможно поставить пределов. И потому, если терпение может быть простым душееным человеческим качеством, долготерпение, по опреде-лению апостола Павла - плод духоеный (Гал. 5,22), и потому - дело сеятых. Долготерпение в своей обычной нравственной практике рождает снисходитель-ность к немощам других людей, включая немощи греховные. А это тоже дело любви, ее практика. Равно, как и милосердие, которое апостол называет сле-дующим по порядку свойством любви.

«Любоеь милосердстеует». Милосердствует, значит, как минимум, в условиях падшего мира резко прееышает закон справедливости, который, кажется, должен бы применяться для пресечения зла, действующего в мире. Справедливость требует если не возмездия за обиду, то, по крайней мере, оста-новки обидчика, готового обижать вновь любую личность и общество. Но лю-бовь, милосердствующая и сострадающая, осознает, что всегда, особенно же с точки зрения вечности, обидчик приносит болыпе обиды и вреда себе, чем всем обижаемым им, обычно не сознавая этого: он готовит себе адскую участь е бу-

685

дущем и разрушает свою душу е настоящем. И судья-христианин, вынося обвинительный приговор преступнику, видит, что тот, к своей беде, более на-рушил закон Божественный, чем земной, и милосердное сердце болит даже и при оправдательном приговоре (и при оправдательном еще, может быть, бо-лее, чем при обвинительном). Сердце, наполненное милосердием, и про-является милосердно, независимо от лиц и обстоятельств, более того, незави-симо от того, имеется ли рядом нуждающийся в милосердии или нет. Оно пе-реживает, что все творение вследствие падения человека «стенает и мучится доныне» (Рим. 8,22), и оно ощущает в себе это стенание. Милосердие уходит корнями в вечность, где, кажется, оно и не нужно по причине общего блажен-ства. Но Церковь знает, что святые и на небесах участвуют в судьбах мира, то есть любовь в них милосердствует, ибо любовь - свойство Божественной жиз-ни.

В условиях же земной действительности любовь ограждается рядом от-рицательных условий, не выполняя которые, она переходит в свою противо-положность. Во-первых, «любоеь не заеидует». Зависть есть особый тип отри-цательного отношения к другой личности (порою проявляющийся и в словес-ном выражении), который начинается с двойного сравнения: своих способно-стей и способностей других людей и имеющихся от жизни результатов, тоже своих и других людей. У людей, находящихся во власти этой темной душев-ной склонности, называемой зависть, подобное сравнение приводит к следую-щему результату: «Я достоин лучшего, чем «они». У меня хороший ум, доб-рое сердце, болыние способности (художественные и всякие другие); на деле же «они» почему-то имеют гораздо больше, чем я: болыне материальных благ, больше известности, больше доброго отношения и так далее». Любовь же ста-вит «другого» в своем сердце рядом с собой и радостно говорит: «Как хоро-шо, что он заслуженно получил все, что имеет»; а про себя смиренно обраща-ется к Богу: «Благо Ти, яко смирил мя еси». «Другой» не становится ей менее дорог! Любоеь не заеидует! Зависть по причине кажущейся ей несправедли-вости отделяет «другого» от себя и проникается к нему недобрыми чувствами. Зависть не любит.

686

Любовь не превозносится». Для превозношения могут явиться какие-либо фактические основания: знания, способности и прочее. Однако эти фактические основания никогда не могут служить нравственным основанием для подобного чувства, потому что в превозношении, как и в зависти, вместо единения происходит отделение от себя иных людей. Кроме того, превозно-шение себя перед другими есть тем самым унижение этих других, унижение, в котором почти всего скрывается элемент некоторого презрения. Таким образом, превозносящийся по двум основаниями поставляет себя вне любви: во-первых, разделяя себя от других (в то время, как любовь соединяет), и во-вторых, пре-зирая их (любовь уважает предмет своей любви). Для любви, как жертвенного явления, напротив, может быть свойственно скорее возвышать над собой предмет своей любви, порою сверх меры. Впрочем, любовь, верно направ-ленная, по природе своей безмерна, превозношение же всегда узко, будучи ог-раничено пределами собственной личности, как бы мечтательно высоко ни ставил себя превозносящийся.

«Любовь не гордится». Собственно, превозношение есть частный вид гордости - при взгляде гордости на себя в сравнении с другими людьми. По су-ти же для гордости это не необходимо. Она вполне может питаться сама собой. Она знает себе цену, цену высокую, и она в состоянии обойтись без других людей. Любовь неможет обойтисьі А гордость может. Гордость фиксирует все свои ценности на одной только собственной личности: и поводы для гордо-го самовозвышения, и поводы для гордого самоуничижения - все содержит в себе. У гордого может остро действовать и покаяние, но оно исходит не из любви к Богу, а из самоутверждения. Любовь взирает на другую личность, на-ходя в ней самое дорогое для себя. Для гордости другая личность не более, чем повод для чего собственных переживаний. Любящий, напротив, чем более любит, тем более занят предметом своей любви. Ему нечем гордиться, пото-му что его главные ценности сосредоточены в этом предмете. Любовь жерт-венна, а гордость, наоборот, противоположна жертвенности. Гордый, если чем и жертвует, то ради своей гордости.

«Любовь не бесчинствует». Прямой смысл слова «бесчинство», хотя и всем известен, но недостаточно определенен. Обыкновенно под бесчинством

687

понимают какой-нибудь вид общественного безобразия, скандала и тому по-добное, имеющего нередко демонстративный оттенок и нарушающего общее спокойствие. Конечно, трудно себе представить, чтобы человек, с любовью относящийся к обществу, в котором он находится, позволил себе бесчинство и в этом смысле. Но, разумеется, апостол Павел применил это слово, имея в виду более обширный нравственный смысл, вполне открывающийся при рассмот-рении слова «чин». Чин - это лад, строй, гармония, установленная закономер-ность, конструктивность. Бесчинство, следовательно, - разлад, расстройство, дисгармония, хаос, разобранность частей. Чин - учиняется, налаживается, строится - соединением, и значит, некой соединяющей высшей силой. Если эта сила действует в подлинной жизни, наипаче же - в жизни человеческих обществ, она называется любовью, потому что любовь соединяет, и соединяет конструктивно, гармонично, а ненависть разделяет, разъединяет, приводит к бесчинству. Любовь не бесчинствует.

«Любоеь не ищет сеоего». «Искание своего» - по сути в области жела-тельной есть то же явление, что и гордость в области интуитивно-страстной. Искать своего - значит, стремиться, чтобы все события совершались желатель-ным для человека образом. Не говоря уж о том, что «искание своего» не только исключает волю Божию, но хочет подчинить ее своеволию, оно совершенно не заботится ни о желаниях, ни о необходимостях других людей. Любовь, напротив, ищет выполнения воли любимого, и в самом этом выполнении ви-дит свидетельство любви. Любой внимательный человек согласится, что на-стоящая любовь проявляется не «словом или языком, но делом и истиною». Дело - это искание добра предмету своей любви. И как часто оказывается, что искание и делание для любимого входит в противоречие со своими интересами, с «исканием своего». Что же делает любовь? «Не ищет своего», то есть в таких случаях не просто не ищет, но и жертвует «своим». И чем меныпе любовь, тем с болыпей болью или, по крайней мере, неохотой это может быть сопря-жено, особенно, если очень уж любить себя. Любовь к себе ищет «своего». Любовь к ближнему не ищет своего.

«Любоеь не раздражается». Кажется, это слишком уж очевидно в при-менении к предмету любви. Но апостол Павел имеет в виду, что любовь еооб-

688

ще не раздражается. То есть никогда. Наступление раздражения говорит об от-ступлении любви - в целом. И это станет понятным, если рассмотреть природу любви в связи с природой раздражения. Раздражение есть следствие и при-знак неудовлетворенности некоторых желаний, вообще недовольства, в част-ности недовольства людьми. Любовь же есть максимальное достижение высше-го желания и если прежде какие-то желания имелись, они гаснут в свете этого главного достижения. И поскольку никакие желания не тревожат душу, дос-тигшую главного, она приобретает тем самым спокойствие. Но это - не спокой-ствие равнодушного безразличия к обстоятельствам и к людям, которое на са-мом деле является одной из противоположностей любви. Это блаженство до-вольства от приятия всех обстоятельств и всех людей, которые посылаются Промыслом. Людей, потому что любовь, расширяющая сердце, мало-помалу включает в это сердце всех, встречаемых на жизненном пути. Любовь соглаша-ется со всеми обстоятельствами, потому что чувствует их полезность, как по-сылаемых Богом. Любовь, действующая в сердце, несет мир, а потому не раз-дражается.

«Любоеь не мыслит зла». Не только не делает, но и не мыслит зла. То, что не делает зла, понятно из того, что даже не раздражается. Делание же зла как бы совершается в развитие процесса раздражения. Но речь у апостола идет не только о не делании зла, не только о не пережиеании или мечтании зла, но и о немышлении зла. Во-первых, зла собственного, во-вторых, зла чьего-нибудь иного, а в-третьих, зла вообще. Причем, зло собственное не мыслится не только по отношению к предмету любви, что само собою разуме-ется, но и по отношению к любому другому лицу и по отношению к чему бы то ни было. Даже и помысел собственного зла, едва только приблизившись к лю-бящей душе, тут же и отскакивает, потому что сама природа любви его не принимает, ибо в природе зла содержится разделение, неприемлемое любовью. Но и зло в его бытии не мыслится любовью. Любовь, озаряющая и перепол-няющая сердце, просто не может поеерить, что другой, а тем более люби-мый им, может не просто не любить, но не любить до зла. Любовь - сама жизнь, а зло - к смерти, и потому любовь не мыслит зла как бытия, противного любви.

689

«Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине». Эта характери-стика, как видно, содержит в себе одновременно взаимоисключающие отрица-тельную и положительную стороны. Речь идет, разумеется, о неправде всякой - как нравственной, так и умственной. Неправда нравственная состоит в при-ятии нравственного сознания, противного заповедям христианским; неправда умственная - в приятии мыслей, противных учению христианскому. Любовь любит не только личности, и среди них прежде всего личность Божию, но и правду Божию, нравственную и умственную, видя в них любовь Божествен-ную. И потому любовь, встречаясь с неправдой, видит в ней беспорядки нару-шения заповеданной Богом любви и отклонение от любви Божественной, а потому печалится, а не радуется. Сорадование же истине не пассивно, но ак-тивно как истинное соработничество Богу. Оно не просто ждет, пока Промысл выстроит некоторые жизненные обстоятельства, но само ищет волю Божию и стремится ее исполнить. Видя в людях и явлениях возможность исполнения Божественной правды, любовь находит в ней источник радости, органически переживает ее и проявляет свое переживание. В частности, это выражается и в четырех последних положительных характеристиках любви.

«Все покрывает». Покров любви есть, прежде всего, покров сострада-тельный, соскорбящий. Любовь, когда видит какую-нибудь скорбь, находящую на человека, особенно же на преимущественный предмет любви, делает все, что можно, чтобы он избежал этой скорби, или хотя бы сила ее была уменьше-на, даже если при этом страдание и беду придется взять на себя. Когда же этого сделать по объективным причинам никак невозможно, сострадающая любовь своим сочувствием делает все, чтобы само переживание скорби было не столь сильным. Недаром же говорится, что сочувствие в скорби делает ее уменьшен-ной вдвое. Но любовь, в частности, покрывает и человека, находящегося в нравственной беде, падшего. Ненавидя грех, любовь жалеет человека, пад-шего в грех, не только не нанося ему новых ран и язв своими упреками, осо-бенно когда он слишком остро чувствует свое падение, доходя до уныния, но своим сочувствием как бы даже и частично снимает эту вину. В патерике рас-сказывается, что один монах, падший в тяжкий грех и гонимый своими брать-ями, вбежал в келью к некоему великому старцу, ища у него спасения. И то-

690

гда старец спрятал его в пустую бочку, а сам сел на крышку; вбежавшим же братьям он сказал: «Ищите». (Тем самым и в буквальном смысле «покрыл» его.) Да, подлинная любовь покрывает все.

«Всему еерит». Всему верит, конечно, не в том смысле, что с доверием воспринимает всякие россказни и небылицы, да это и очень странно было бы для нравственной высоты любви. Прежде всего, доверие относится к предме-там любви. Так для нелюбеи, и самой по себе нередко довольно лживой, свой-ственно не доверять и всему и всем, на кого эта нелюбовь распространяется. Так, напротив, для любви, сорадующейся истине, ибо в истине пребываю-щей, (поскольку любовь и жизнь истинны), с априорным доверием, с уверен-ностью, что и в предмете своем неуместна ложь, - так естественно верить, а це-лостности мира и его предметов, открываемых любовью.

«Всего надеется». Эта всеобщность надежды связана со всеобщностью веры, и прежде всего, по отношению к любимым личностям. Любовь ожидает от объектов любви всего лучшего: лучших отношений, лучших призывов, лучших плодов. И это ожидание лучшего и олицетворяется в надежде, которая не прекращается и тогда, когда оказывается отчасти обманутой, ведь любовь выше незначительных эмпирических подробностей. Эта надежда любви пото-му и не постыжается по своей сути, что она, во-первых, всеобща, то есть всегда есть место утешению, а во-вторых, великодушна.

«Все переносит». Конечно, здесь речь идет, прежде всего, о перенесении трудностей, невзгод и скорбей, потому что радости и переносить не надо. Но любовь переносит невзгоды не только в чаянии, в надежде на их скорое из-бытие и возвращение радостей. Просто любовь значительней и выше всяких невзгод и их тяготящая сила - слабее воспаряющей силы любви. Не они унижа-ют любовь, но любовь возвышает их, облагораживая и сами невзгоды, и их пе-ренесение, потому что в любви содержится высокое благородство: любовь ро-ждается Богом. Любовь даже с радостью переносит невзгоды ради предмета любви.

691

Возѵастание ^{се эти высокие и} святые свойства любви ста-

новятся возможными в реальности потому, что лю-е любеи

бовь укоренена в вечности: «Любовь никогда не пе-

рестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразд-

нится» (ІКор, 13,8).Кажется, на первый взгляд, эта непрестаеаемость любви

противоречит мысли того же апостола в другом месте о том, что в конце исто-

рии «по причине беззакония иссякнет любовь многих». Но все же, во-первых,

сказано «иссякнет», а не до конца упразднится. А во-вторых, эта «непреста-

ваемость», главным образом, имеет отношение к вечности, а не к человеческой

истории; а если и к человечеству в историческом бывании, то по причине веч-

ного бытия.

Бог есть любовь, и Его мир, Его царство, Его вечность есть мир, царство, вечность любви, и причастные тому миру - безусловно, причастны любви. И чем более восстанавливается падший образ и подобие Божие - человек - тем более он становится причастен вечности и любви. Бог есть любовь, и чем более кто причастен Богу, тем более причастен и любви. Божественный мир творе-ний, прежде всего, ангелов и человеков есть некое единое пространство и энер-гия живой любви и святости, и когда кто совершает грех, он в этом простран-стве Божественной любви совершает разрыв, как бы делает некую «дыру», ко-торую Богу необходимо заделать, порою человеческою же любовью. Именно на этом церковном знании и переживании основана, в частности, молитва за усопших; то есть, существует надежда на то, что молитва, как действие любви оставшихся в мире, преодолеет этот разрыв, совершенный некогда предками, и этой молитвой Бог как бы «заштопает дыру», сделанную в этом пространстве любви.

От этого единства Божественно-человеческого мира любви обретают свои духовные возможности и силы к их реализации и те, кто по своим преж-ним склонностям был так далек от этого мира. Но и не меныпее значение этот мир имеет для тех, кто уже в нем живет. Живя в нем, они переживают на деле самую болыпую радость, какая только может быть: единения с Богом - едине-ния любви. Знающий - знает это не по абстрактной теории, но по неопределен-но-приятным сердечным ощущениям. Глубокие жизненные интуиции знания

692

любви, обладающие великой реальностью, даже если они предметно-психологически с болыпой силой открылись для личности лишь однажды - в результате причастия Святых Тайн, покаяния, молитвы или просто от таинст-венного посещения Божия, уже никогда не забываются, а при ясном желании и твердой постановке задачи - неизбежно возрастают. Они не проявляются де-монстративно, но человек, узнавший их, знает, что чем болыпе он стремится жить Богом и Церковью, тем жизненней в нем это поле любви.

Он знает это потому, что ему все дороже церковь и общая молитва в ней на Божественной Литургии. И для него уже беда - воскресный день без церкви. Он все болыпе живет миром Евангелия, Евангельских смыслов, образов и нравственных указаний; сами слова Евангелия все глубже и значительней про-никают в его ум и сердце; домашняя молитва из внешней, довольно скучной, но привычной обязанности, становится важным и дорогим содержанием его жизни; люди церкви постепенно все больше становятся его обществом, в кото-ром больше, чем где бы то ни было, он находит взаимопонимание; нравствен-ные основания христианской жизни все болыпе раскрываются в нем и стано-вятся его жизненными основаниями. И, может быть, ему непривычно и стыдно по смирению выговорить вслух, но в глубине сердца он уже, конечно, знает, что все это вместе и выражает его возрастание в любви.

С еще болыпей самоочевидностью могут быть выражены признаки воз-растания любви к людям. И среди них первый, уже названный, - рас-ширяющееся сердце: чем большее число людей становится такому сердцу не-безразличными, тем больше оснований говорить о возрастании в любви. Неотъ-емлемая фаза в этом отношении - небезразличие к своему народу, а там и ко всему человечеству. Правда, обычно, чем большее число лиц захватывает такое сердце, тем менее интенсивными становятся выражения любви, и только вели-кие святые могли любить всех людей самой горячей любовью.

Другим существенным и определяющим признаком возрастания любви наиболее является готовность к служению, прежде всего, ради спасения ближ-них, но и вообще служения на пользу ближнему, а также все усиливающаяся реальность молитвы за ближнего. Живая и сострадательная молитва обычно выражает высокую степень любви.

693