Geum.ru

Совестью

Вид материалаКнига

Содержание


День чет­вер­тый
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   44
ДЕНЬ ЧЕТ­ВЕР­ТЫЙ


Сначала бы­ло сло­во... Да-да, имен­но сло­во — печат­ное сло­во. Сначала бы­ла кни­га... "Ру­ко­во­дство к уже­нию ры­бы на ос­но­ва­нии ука­за­ний лучших ры­бо­ло­вов и соб­ст­вен­ной 20-лет­ней прак­ти­ки, со­ста­вил для начинаю­щих И.Ко­ма­ров", — Со­ко­лов, как мо­лит­ву, сло­во в сло­во, пом­нил на­зва­ние этой пер­вой по­да­рен­ной ему кни­ги. Пом­нил он, что из­да­ние это, вто­рое, ис­прав­лен­ное и до­пол­нен­ное, поя­ви­лось на свет в Мо­ск­ве в 1913 го­ду по во­ле из­да­те­ля Пе­ре­шив­ки­на... Вот так вот — и не иначе...

Пом­нил Со­ко­лов и гус­то-зе­ле­ный, глу­бо­кий, как во­да ска­зочно­го мель­нично­го ому­та, цвет лис­та-об­лож­ки сво­его "Ру­ко­во­дства к уже­нию...", но где-то, как-то этот лист-об­лож­ка уте­рял­ся, и те­перь до­б­рая ста­рая кни­га хра­нит­ся у не­го в па­почке, хра­нит­ся в за­вет­ном мес­те — на книж­ной пол­ке, что над са­мым пись­мен­ным сто­лом: про­тя­ни ру­ку — и счас­тье пе­ред то­бой.

Ино­гда, позд­ни­ми вечера­ми, ко­гда сти­ха­ло все в до­ме, ко­гда вме­сте с же­ной и дочерью от­хо­ди­ла ко сну, сти­ха­ла вся его ны­неш­няя жизнь-ус­пех и жизнь-обя­зан­ность, и он, уже дос­та­точно по­ша­гав­ший по вы­пав­шей ему жиз­нен­ной до­ро­ге, по­ряд­ком по­дус­тав­ший и под­но­сив­ший­ся от тру­дов и сла­вы, вдруг воз­вра­щал се­бе еще со­хра­нив­шей­ся па­мя­тью те­п­лую ра­дость свет­ло­го и бы­ст­ро­го на улыб­ку дет­ст­ва, хоть и труд­но­го, но все-та­ки свет­ло­го и чис­то­го, вот тут-то и по­яв­ля­лась на его ночном сто­ле, как биб­лия пе­ред ве­рую­щим, об­ра­тив­шим­ся к Бо­гу, его ста­рин­ное "Ру­ко­во­дство к уже­нию ры­бы..." Ти­хо, по­кой­но ло­жил­ся на по­желтев­шие, по­ис­тер­шие­ся края­ми ли­ст­ки свет ночной лам­пы... И ли­ст­ки ожи­ва­ли, ожи­ва­ли один за дру­гим, ста­но­ви­лись дня­ми-со­бы­тия­ми его преж­ней жиз­ни...

Ли­ст­ки ста­рой кни­ги уже не так лег­ко, как пре­ж­де, пе­ре­ки­ды­ва­лись спра­ва на­ле­во — их по­тер­тые края с тру­дом от­зы­ва­лись су­хим паль­цам, а по­то­му паль­цы при­хо­ди­лось вся­кий раз смачивать гу­ба­ми, но Со­ко­лов не за­мечал это­го — он был там, в том ми­лом и же­лан­ном про­шлом, ко­гда мир еще ка­зал­ся ему не­объ­ят­но боль­шим и бес­ко­нечно щед­рым на счас­тье.

Ка­ж­дая стра­ни­ца кни­ги, ка­ж­дый аб­зац, а то и ка­ж­дая стро­ка бы­ли из­вест­ны ему, как бы­ва­ет из­вест­но толь­ко са­мое до­ро­гое, са­мое близ­кое. Мно­гое от­сю­да он знал наи­зусть, и дру­гой раз ему дос­та­точно бы­ло взгля­нуть на пер­вое сло­во, что­бы, за­крыв гла­за, по­вто­рить в точнос­ти за ав­то­ром, на­при­мер: "В за­ключение ска­жу, что са­мое лучшее при­нять за пра­ви­ло — ни­ког­да не от­прав­лять­ся на охо­ту без под­сачка, да­же на лов­лю ме­лочи. Он, весь­ма ве­ро­ят­но, бу­дет дол­гое вре­мя для охот­ни­ка бес­по­лез­ной обу­зой, но при­дет час, ко­гда и он се­бя оп­рав­да­ет.”

Бы­ло, чес­т­ное сло­во, бы­ло так, как в его кни­ге... Бы­ло на Оке. Он ло­вил на дон­ку ле­щей — пер­вых в сво­ей жиз­ни ле­щей.

Всю зи­му он ко­пил день­ги на жил­ко­вую лес­ку "са­турн", по­том тща­тель­но, по нау­ке, го­то­вил снасть, ис­кал под ста­ры­ми де­ревь­я­ми са­мых лучших для та­кой лов­ли чер­вей-под­ли­ст­вен­ни­ков, па­рил овес, за­ка­ты­вал этот овес в гли­ня­ные ша­ры, что­бы течение ре­ки не унес­ло сра­зу его при­корм­ку. Он де­лал все, как по­ло­же­но бы­ло де­лать, что­бы прий­ти к ус­пе­ху, но все рав­но еще не очень ве­рил, что удача так сра­зу и явит­ся к не­му, а по­то­му на рыб­ную лов­лю от­пра­вил­ся, ра­зу­ме­ет­ся, без под­сачка, что­бы не спуг­нуть воз­мож­ное счас­тье.

Он хо­ро­шо пом­нил вы­со­кий ок­ский бе­рег-об­рыв и узень­кую по­лос­ку су­хой гли­ны у са­мо­го об­ре­за во­ды, где стоя­ли его дон­ки. Сю­да, к гли­ни­сто­му, хря­ще­ва­то­му, как го­во­ри­лось в ры­бо­лов­ных кни­гах, дну и долж­ны бы­ли вы­хо­дить по ут­рам и вечерам са­мые глав­ные ок­ские ле­щи-ста­ро­жи­лы — здесь они ра­зы­ски­ва­ли личинок ба­бочки-по­ден­ки — баб­ку ... И ле­щи при­шли к это­му гли­ни­сто­му, хря­ще­ва­то­му мес­ту и в тот раз.

Жор­ка, еще не ве­ря, что так ско­ро к его при­корм­ке, к его дон­кам, к его чер­вям-под­ли­ст­вен­ни­кам по­до­шел лещ, дро­жа­щей ру­кой при­хва­тил про­вис­шую вдруг лес­ку дон­ки (это обя­за­тель­но ка­кая-то ры­ба при­под­ня­ла со дна на­жив­ку, а вме­сте с ней и груз, дер­жав­ший на­жив­ку на дне  вот почему вдруг на­тя­ну­тая до это­го лес­ка и ос­лаб­ла) и не очень уве­рен­но под­сек... Что даль­ше?.. А даль­ше на том кон­це сна­сти кто-то ото­звал­ся, ото­звал­ся силь­но и уп­ря­мо.

Лещ шел к бе­ре­гу сначала по ду­ге — течение не­мно­го сно­си­ло ры­би­ну впра­во, но пе­ред са­мым бе­ре­гом тай­ная по­ка для не­го ры­ба дви­ну­лась бы­ло в об­рат­ную сто­ро­ну, на­встречу течению ре­ки, а по­том вдруг всплы­ла ог­ром­ным се­реб­ря­ным под­но­сом.

У Жор­ки то­гда дро­жа­ли и ру­ки, и но­ги, но он все рав­но про­дол­жал вы­би­рать лес­ку на се­бя, все бли­же и бли­же под­во­дя цар­скую до­бычу к от­ме­ло­му мес­ту... Ес­ли бы под ру­кой был под­сачек, то лещ уже стал бы его тро­фе­ем, пер­вым пой­ман­ным им, мальчиш­кой, Жор­кой Со­ко­ло­вым, ле­щом. Но под­сачка не бы­ло, и Жор­ка ос­то­рож­но шаг­нул в во­ду и при­го­то­вил­ся при­нять гро­мад­ную ры­би­ну ру­ка­ми...

А ры­би­на стоя­ла на мес­те, почти у са­мо­го об­ре­за во­ды, стоя­ла на от­ме­ли, вы­со­ко под­няв над во­дой спи­ну с ост­рым верх­ним плав­ни­ком-пе­ром... Жор­ка ви­дел, как тя­же­ло под­ни­ма­лись и опус­ка­лись ла­ты-жаб­ры у это­го ле­ща-ги­ган­та. Он ви­дел и свой тон­кий "са­тур­но­вый", жил­ко­вый по­во­док, от­хо­дя­щий от гру­зи­ла и исчезаю­щий во рту у ле­ща. Так вот все и ос­та­ва­лось ка­кое-то вре­мя: ус­тав­шая ры­ба и ма­лень­кий чело­век с тре­пет­но бью­щим­ся серд­цем, и од­на един­ст­вен­ная связь ме­ж­ду ни­ми – лес­ка из про­зрачной жил­ки, ко­то­рая и под­ве­ла, об­ма­ну­ла ры­бу. По­том удар хво­ста, взры­вом брыз­ги над тем ме­стом, где толь­ко что ус­та­ло под­ни­мал и опус­кал жаб­ры лещ, и сра­зу ос­ла­бев­шая в ру­ках, обор­ван­ная лес­ка... Бог зна­ет, о чем ду­мал то­гда он, Жор­ка-мальчиш­ка? И раз­ду­мы­вал ли он во­об­ще, как по­сту­пить в тот мо­мент?.. По­том мальчиш­ка-ры­бо­лов дол­го от­жи­мал во­ду из сво­ей ста­рень­кой те­ло­грей­ки, быв­шей под­дев­ки под чью-то сол­дат­скую или офи­цер­скую ши­нель. Во­да не­охот­но рас­ста­ва­лась с во­брав­шей ее ва­той. Бы­ло хо­лод­но от мок­рой оде­ж­ды и ут­рен­не­го ве­тер­ка, об­го­няв­ше­го течение ре­ки. Это Со­ко­лов хо­ро­шо пом­нил. Пом­нил он и то­го ле­ща, ко­то­ро­го мальчиш­ка, ки­нув­ший­ся в ре­ку, все-та­ки умуд­рил­ся как-то при­жать гру­дью, ух­ва­тить ру­ка­ми и вы­та­щить на бе­рег. Лещ был от­мен­ный, тя­же­лый в чер­ном се­реб­ре сво­ей чекан­ной чешуи.

Сле­дом за под­сачком и пер­вым в его жиз­ни ле­щом в ти­ши ночно­го ка­би­не­та над стра­ни­ца­ми ста­рин­ной кни­ги мог­ли при­хо­дить к Ге­ор­гию Ва­лен­ти­но­вичу Со­ко­ло­ву и те ка­ра­си, что во­ди­лись ко­гда-то в за­лив­ных озе­рах вдоль речки Хри­пан­ки, еще не спрям­лен­ной, еще не с осу­шен­ны­ми бе­ре­га­ми, а жи­вой, на­стоя­щей, ка­кая во вре­ме­на его дет­ст­ва и юно­сти, иг­ри­во пет­ляя, впа­да­ла в Мо­ск­ву-ре­ку где-то за Ра­мен­ским. Это бы­ли изу­ми­тель­ные ка­ра­си, бе­лые, се­реб­ря­ные, по­ди, под стать и ок­ским ле­щам. Но здесь бы­ла своя лов­ля: бы­ла ут­рен­няя ти­ши­на за­рас­таю­ще­го за­лив­но­го озер­ка, бы­ла се­до­ва­тая осо­ка у са­мой во­ды, бы­ло длин­ное бам­бу­ко­вое уди­ли­ще и чут­кий пе­ря­ной по­пла­вок с обя­за­тель­ной си­нень­кой стре­коз­кой-ба­бочкой на его крас­ном кончике-ша­почке.Почему-то эти бар­хат­ные стре­ко­зы очень лю­би­ли при­са­жи­вать­ся на пе­ря­ной по­пла­вок. И они дру­гой раз си­де­ли на тво­ем по­плав­ке до тех пор, по­ка тот не начинал кло­нить­ся к во­де. То­гда стре­ко­за, вски­нув кры­лыш­ки, под­ни­ма­лась вверх, а ты, сжав уди­ли­ще, ждал, ко­гда ка­рась, как и лещ, что обя­за­тель­но под­ни­мет вме­сте с на­сад­кой и крючок, и груз, по­ло­жит на во­ду по­пла­вок и чуть­-чуть по­тя­нет его в сто­ро­ну... Вот тут-то и на­до уло­вить это чуть-­чуть, что­бы ус­петь под­сечь, по­ка ры­ба не об­на­ру­жи­ла под­вох, не ус­пе­ла уко­лоть­ся о крючок и вы­бро­сить изо рта на­сад­ку...

А ель­цы, бы­ст­рые, про­вор­ные ель­цы на ре­ке Уг­ре? Ель­цов он ло­вил по клас­си­ке, в про­вод­ку, за­хо­дя до са­мых тру­сов в хо­лод­ную от бы­ст­ро­го течения во­ду, ло­вил с при­кор­мом, как и по­ла­га­ет­ся, ко­гда ты, ры­бо­лов, име­ешь в се­бе ува­же­ние к ры­бе... Ка­кие это бы­ли ель­цы! Как ве­се­ло, сол­нечно, ло­ви­лись они то­гда!.. Уже со­всем по­том, при фир­мен­ных сна­стях и при ма­ши­не, го­то­вой дос­та­вить те­бя, ку­да угод­но, он не раз от­прав­лял­ся на встречу с дет­ст­вом, с юно­стью. Он на­хо­дил на Уг­ре, по­вы­ше Юх­но­ва, те са­мые мес­та, где ко­гда-то ло­вил сво­их ель­цов на опа­ры­шей и му­равь­и­ные яй­ца, на­хо­дил те са­мые пе­ре­ка­ты-бы­ст­ри­ны, где ко­гда-то сто­ял са­мый круп­ный елец — все бы­ло, как то­гда, в без­ма­шин­ные го­ды, ко­гда пре­де­лом счас­тья юно­го ры­бо­ло­ва считал­ся ку­сок жил­ко­вой лес­ки мет­ров пять дли­ной, толь­ко не бы­ло его преж­них ель­цов, бы­ст­рых, ве­се­лых и, ка­за­лось, ни­ко­гда не уны­ваю­щих ры­бок.

Что случилось? То ли во­да в Уг­ре ста­ла дру­гой? То ли еще почему по­из­ве­лась там преж­няя ры­ба?.. Нет, ель­цы в Уг­ре еще ос­та­ва­лись, бы­ли, но почему-то они не ра­до­ва­ли его так, как рань­ше... А мо­жет быть, ви­но­ва­та тут и не ре­ка, и не ры­ба, а что-то еще? А? Чаще ему не ос­та­ва­лось вре­ме­ни ис­кать от­ве­ты на эти во­про­сы. Жизнь его бе­жа­ла, тек­ла, бес­по­кои­ла те­ле­фон­ны­ми звон­ка­ми, от ко­то­рых он все-та­ки умел пря­тать­ся, дос­та­ва­ла его, да­же хо­ро­шо спря­тав­ше­го­ся, раз­ны­ми офи­ци­аль­ны­ми пись­ма­ми, при­гла­ше­ния­ми, пред­ло­же­ния­ми. И он бе­жал, плыл, нес­ся по течению сво­ей ре­ки-жиз­ни, не мучая осо­бен­но се­бя, все-та­ки счас­т­ли­во­го, уве­рен­но­го в сво­ем зав­траш­нем дне, те­ми во­про­са­ми, ка­кие нет-нет, да и при­но­си­ла ему дет­ская па­мять, при­хо­дя­щая вме­сте с его ста­рин­ной кни­гой... Да, что-то дав­но уже не так, как пре­ж­де. Но это и есть жизнь! Все ме­ня­ет­ся, все течет. Те­кут и ме­ня­ют­ся и его ре­ки. И на его до­лю все рав­но ос­та­нет­ся, обя­за­тель­но ос­та­нет­ся ка­кая-то ре­ка, ко­то­рую он не­пре­мен­но ра­зы­щет в сво­ей дав­ней стра­сти к уже­нию ры­бы...

Кто зна­ет, мо­жет быть, имен­но с той кни­ги, пер­вой по­да­рен­ной ему кни­ги об уже­нии ры­бы, и начал­ся ко­гда-то ны­неш­ний, не об­де­лен­ный судь­бой, из­вест­ный пи­са­тель Ге­ор­гий Со­ко­лов... Кто зна­ет? А вот то, что имен­но со ста­рин­но­го "Ру­ко­во­дства к уже­нию ры­бы..." и началась его рыб­ная лов­ля-страсть, Со­ко­лов знал точно.

Мно­го поз­же, ко­гда они с Сер­ге­ем со­всем по­ум­не­ли, он не раз слы­шал от сво­его дру­га, что в ка­ж­дом чело­ве­ке, ро­ж­ден­ном, как лю­бил вы­ра­жать­ся Сер­гей Мо­ро­зов, от зем­ли, то есть пред­ки ко­то­ро­го не гну­ша­лись до­бы­вать свой хлеб кре­сть­ян­ским тру­дом, есть, по­ло­же­на ему связь-тя­га с зем­лей, с при­ро­дой. Вот почему, мол, — объ­яс­нял Мо­ро­зов, так час­то в ком­на­туш­ках тех же го­род­ских ре­мес­лен­ни­ков бы­ли клет­ки с не­уны­ваю­щи­ми чижа­ми. Вот почему про­стень­кий писк­-чили­ка­нье птички и ра­до­вал так ду­шу лю­дей, пом­нив­ших свою род­ную зем­лю. Да и его, Со­ко­ло­ва, рыб­ная лов­ля-страсть при­шла к не­му через Мо­ро­зо­ва, от тех же го­род­ских ре­мес­лен­ни­ков. Это от­ту­да, из по­лу­под­валь­ной ком­на­туш­ки, где тру­дил­ся ко­гда-то дед Сер­гея, мас­тер мо­дель­ной обу­ви, при­шло к не­му и то са­мое "Ру­ко­во­дство к уже­нию ры­бы...", со­став­лен­ное И.Ко­ма­ро­вым: сначала кни­га дос­та­лась от­цу Сер­гея, а уж от от­ца Сер­гея, как по­да­рок, — ему, Жор­ке..

— Есть, су­ще­ст­ву­ет та­кая связь с зем­лей, с жиз­нью, — до­ка­зы­вал Сер­гей, — ей толь­ко на­до по­мочь раз­вить­ся, а там уж те­бя от жи­вой жиз­ни за уши не от­тя­нешь.

...А прав он, чес­т­ное сло­во, прав, этот ум­ный Мо­ро­зов... Как ни бе­жал Со­ко­лов от сво­его кре­сть­ян­ско­го про­шло­го, как ни пря­тал­ся от не­го в тол­пе-суе­те го­род­ской жиз­ни, а, на­до же, дос­та­ло оно его, дос­та­ло сло­вом — дос­та­ла его все­го-на­все­го кни­га и вер­ну­ла об­рат­но, к зем­ле, по­да­рив счас­тье быть ус­по­ко­ен­ным, оза­рен­ным при встрече с ре­кой, озе­ром. И от это­го счас­тья Со­ко­лов не от­ка­зы­вал­ся ни­ко­гда. Вот и сю­да, в мо­ро­зов­скую глу­хо­мань, ку­да ехал он на ис­по­ведь, за от­пу­ще­ни­ем гре­хов, ехал, что­бы ус­по­ко­ить как-то рас­тре­во­жен­ную ду­шу, вез Со­ко­лов свою са­мую лучшую ры­бо­лов­ную снасть... Что здесь, у Мо­ро­зо­ва? Озе­ро ли? Ре­ка?.. Он точно не знал. Пред­по­ла­гал, ко­нечно, что ско­рей все­го озе­ро, но вез снасть и для озе­ра, и для ре­ки. И вот те­перь, по­сле пер­вых трех дней пре­бы­ва­ния у Мо­ро­зо­ва, ко­то­рые, ка­за­лось, под­ня­ли из са­мых глу­бин его ду­ши все бы­ло за­бы­тое, ра­нее при­ту­шен­ное, ус­по­ко­ен­ное, по­сле трех дней смя­те­ния, во­про­сов, ка­кие, ве­ри­лось, те­перь дол­го не ос­та­вят его, Со­ко­лов все-та­ки стал при­хо­дить в се­бя, как толь­ко за­ки­нул за плечи рюк­зачок и взял в ру­ки чехол со сна­стью.

Хо­ро­шую ры­бо­лов­ную снасть Со­ко­лов лю­бил, как лю­бит свой ин­ст­ру­мент вся­кий дель­ный мас­тер, и ра­ди хо­ро­шей сна­сти не жа­лел ничего... И раз­ные крючки, лес­ки, ка­ра­би­ны, по­вод­ки, блес­ны, ис­кус­ст­вен­ные рыб­ки, ка­туш­ки, уди­ли­ща, под­сачки, раз­ные стульчики и рюк­зачки для рыб­ной лов­ли ска­п­ли­ва­лись у не­го, со­би­ра­лись со всех сто­рон све­та дру­гой раз в та­ком ко­личес­т­ве, что же­на, его ти­хая, без­ро­пот­ная же­на-ум­ни­ца, вдруг от­ва­жи­ва­лась на бес­по­кой­ный во­прос:

— Юрочка! Ну зачем те­бе все­го это­го так мно­го?

Юрочкой его зва­ла мать. Звал в дет­ст­ве ко­гда Юр­кой, ко­гда Юра­сти­ком Сер­гей Мо­ро­зов, но поз­же, в сту­ден­тах, Ге­ор­гия Со­ко­ло­ва как-то пе­ре­де­ла­ли на Жо­ру, и это Жо­ра-Жор­ка при­ви­лось, при­клеи­лось к не­му на­все­гда. И толь­ко до­ма, у ма­те­ри, он все еще ос­та­вал­ся Юрочкой... Но ско­ро уш­ла от не­го на­все­гда мать, а с ней, ка­за­лось, ушел в не­бы­тие и тот Юра-Юрочка, чис­тень­кий, ти­хий мальчик, все­гда ак­ку­рат­но оде­тый, все­гда вы­сти­ран­ный и вы­гла­жен­ный, хо­тя ма­ло кто знал, что сти­ра­лось и гла­ди­лось для не­го то, что дру­гие дав­но бы и в те вре­ме­на от­пра­ви­ли на тряп­ки...

До­б­рая, ми­лая Ма­рия Ива­нов­на, учитель­ни­ца тех, са­мых пер­вых его клас­сов!.. Ах, сколь­ко раз она под­ни­ма­ла Юрочку Со­ко­ло­ва из-за пар­ты!.. Так и го­во­ри­ла: "Юрочка Со­ко­лов, под­ни­ми­тесь, по­жа­луй­ста. А вы, ре­бя­та, по­смот­ри­те, ка­ки­ми от­гла­жен­ны­ми долж­ны быть у всех вас во­рот­нички — та­ки­ми, как у Юрочки." Со­ко­лов то­гда, по­жа­луй, отчаян­но крас­нел, те­рял­ся, но сто­ял, сто­ял гор­до, тор­же­ст­вен­но — то­гда этот его на­крах­ма­лен­ный от­лож­ной во­рот­ничок, во­рот­ничок што­пан­ной-пе­ре­што­пан­ной од­ной един­ст­вен­ной его свет­лень­кой ру­ба­шечки, был глав­ной и то­же, по­жа­луй, един­ст­вен­ной в то вре­мя по­бе­дой-от­личием, ка­кая хоть чуть-­чуть, да под­ни­ма­ла его из его под­валь­но­го си­рот­ст­ва...

— Юрочка! Ну зачем те­бе все­го это­го так мно­го? — как все­гда, очень ми­ло спра­ши­ва­ла его же­на...

... Гос­по­ди бо­же мой, и от­ку­да она сно­ва взя­ла, ра­зы­ска­ла в нем преж­не­го Юрочку? Ведь он дав­но, еще до встречи со сво­ей бу­ду­щей же­ной, был уже Жо­рой — Жор­кой... И мать она его не ви­де­ла — не зна­ла. От­ку­да? Что по­ня­ла в нем? Что почув­ст­во­ва­ла? Спа­си­бо те­бе... Спа­си­бо...

И по­сле та­ко­го доб­ро­го от­сту­п­ле­ния-вос­по­ми­на­ния Со­ко­лов уже не мог вы­ста­вить пе­ред со­бой глухую пре­гра­ду и от­молчать­ся — он обя­за­тель­но вспо­ми­нал тут, но уже вслух, и не толь­ко для се­бя, но и для же­ны, от­ца Сер­гея Мо­ро­зо­ва...

Глу­бо­кий это был чело­век, умел, вид­но по все­му, мно­гое пря­тать в се­бе, умел ждать, ве­рить... Сер­гей рас­ска­зы­вал ему, Жор­ке, что его отец всю жизнь мечтал о рыб­ной лов­ле. Но мечты эти при­хо­ди­лись у не­го на два­дца­тые и три­дца­тые го­ды, ко­гда ма­ло кто из чес­т­ных строи­те­лей го­су­дар­ст­ва де­лил свою жизнь на ра­бо­ту и сво­бод­ное вре­мя — вся жизнь и Се­реж­ки­но­го от­ца бы­ла толь­ко ра­бо­той, где не ос­та­ва­лось вре­ме­ни ни для ка­ких охот и рыб­ных лов­лей. Но чув­ст­во зем­ли-при­ро­ды все­гда жи­ло в этом чело­ве­ке-строи­те­ле, жи­ло и зва­ло к ре­ке, к озе­ру... Вот почему в до­ме у Мо­ро­зо­ва и со­би­ра­лись по­нем­но­гу ры­бо­лов­ные крючки, лес­ки, по­плав­ки. Стои­ла вся эта ме­лочь и то­гда не очень до­ро­го, и отец Сер­гея нет-нет, да и за­гля­ды­вал ко­гда в ры­бо­лов­ные ма­га­зи­ны и при­но­сил от­ту­да раз­ную ко­пеечную снасть, при­но­сил и уби­рал ку­да-ни­будь с ве­рой, что ко­гда-то она ему обя­за­тель­но при­го­дит­ся, что удер­жит в нем его мечту-счас­тье: вдруг ока­зать­ся у во­ды, ока­зать­ся на­дол­го и без вся­ких за­бот.

Сер­гей, пом­нит­ся, рас­ска­зы­вал, что от­цу его так и не уда­лось по­ло­вить ры­бу. Прав­да, од­на­ж­ды они с от­цом от­пра­ви­лись на­ко­нец на пер­вую и по­след­нюю в их жиз­ни со­вме­ст­ную рыб­ную лов­лю. Бы­ло это под Мо­ск­вой, ка­жет­ся, в Сал­ты­ков­ке, пе­ред са­мой вой­ной. В суб­бо­ту вечером они всей семь­ей прие­ха­ли на дачу, а в вос­кре­се­нье с ут­ра по­рань­ше от­пра­ви­лись отец с сы­ном на ка­кой-то ме­ст­ный пру­диш­ко, ка­жет­ся, за ка­ра­ся­ми. Хо­ро­шо ли, нет ли кле­вал в то ут­ро ка­рась? И кле­вал ли во­об­ще? Ко­нечно, ни о ка­ких то­гдаш­них ка­ра­сях Сер­гей не пом­нил — в то ут­ро по ра­дио объ­я­ви­ли вой­ну...

Все, что при­вез­ли они с со­бой из го­ро­да, ос­та­ви­ли на даче, ос­та­ви­ли хо­зяй­ке до­ма на со­хра­не­ние, а са­ми тут же вер­ну­лись в Мо­ск­ву. Вме­сте с дру­ги­ми ве­ща­ми, как рас­ска­зы­вал Сер­гей, на даче в Сал­ты­ков­ке ос­та­лась и та са­мая удочка, с ко­то­рой они от­пра­ви­лись бы­ло за ка­ра­ся­ми. Сер­гей пом­нил и час­то рас­ска­зы­вал Со­ко­ло­ву, что удочка бы­ла сде­ла­на из осо­бо­го бам­бу­ка-грин­гард­та, что у удочки бы­ла проб­ко­вая ручка, а к ручке кре­пи­лась ка­туш­ка-муль­ти­п­ли­ка­тор с тон­ким пле­те­ным шну­ром зе­ле­но­го цве­та... Вы­хо­ди­ло, что отец Мо­ро­зо­ва толк в ры­бал­ке по­ни­мал. А мо­жет быть, эта удочка, как и ста­рин­ная кни­га о рыб­ной лов­ле, пе­ре­шла к Се­ре­ги­но­му от­цу по на­след­ст­ву от де­да-ре­мес­лен­ни­ка?..

Но удочка с ка­туш­кой-муль­ти­п­ли­ка­то­ром и пле­те­ным зе­ле­ным шну­ром на ба­ра­ба­не ка­туш­ки про­па­ла... Мать Мо­ро­зо­ва по­сле вой­ны вро­де бы на­ве­ды­ва­лась на дачу в Сал­ты­ков­ке, ви­де­ла хо­зяй­ку до­ма, ви­де­ла там и все свои ве­щи, спра­ши­ва­ла: "Не со­хра­ни­лось ли что?" Но по­лучила в от­вет: "Ничего не со­хра­ни­лось". Не со­хра­ни­лась и та чудес­ная удочка...

Этот рас­сказ Сер­гея об удочке и хо­зяй­ке дачи, на­стоя­щей Сал­тычихе, Со­ко­лов за­пом­нил рев­но­ст­но, с бо­лью, и с бо­лью воз­вра­щал­ся к не­му мно­го раз — и де­ло бы­ло со­всем не в чудес­ной удочке, а в Сал­тычихе... Как час­то про­си­лась у не­го под пе­ро на бу­ма­гу эта от­врат­ная ба­ба-во­рю­га, на­жив­шая­ся на чужом го­ре. Как час­то эта дет­ская па­мять тя­ну­ла его все­гда к нут­ру, к бесчело­вечной су­ти ма­ро­де­ров, ка­кие гра­би­ли в вой­ну, в ты­лу у воюю­ще­го, ис­те­каю­ще­го кро­вью на­ро­да, гра­би­ли бе­жен­цев и эва­куи­ро­ван­ных. И встречая очеред­ную та­кую грязь, он ви­дел се­бя хи­рур­гом с хи­рур­гичес­ким но­жом в ру­ках — он дол­жен был вскрыть и уда­лить на­все­гда эту смер­дя­щую яз­ву нечело­вечнос­ти. Но вся­кий раз, ко­гда на­сту­па­ла са­мая по­ра, вре­мя по­лос­нуть но­жом, он вдруг те­рял­ся, те­рял в се­бе уве­рен­ность хи­рур­га, а по­то­му из­ви­ни­тель­но от­хо­дил в сто­ро­ну до но­вой па­мя­ти о Сал­тычихе из под­мос­ков­ной Сал­ты­ков­ки и об удочке Се­ре­ги­но­го от­ца.

Уже со­всем по­сле вой­ны отец Сер­гея по­да­рил им с Сер­ге­ем по трех­ко­лен­ной бам­бу­ко­вой удочке. Ах, ка­кое это бы­ло счас­тье! На­стоя­щая раз­бор­ная бам­бу­ко­вая удочка дли­ной в четы­ре мет­ра! Сказ­ка! Сколь­ко по­том са­мых раз­ных фир­мен­ных уди­лищ пе­ре­бы­ва­ло у Со­ко­ло­ва, но ту, пер­вую свою, на­стоя­щую, бам­бу­ко­вую, склад­ную, трех­ко­лен­ную удочку он пом­нил всю жизнь вме­сте с те­п­лой бло­го­дар­но­стью от­цу Сер­гея, так тон­ко по­ни­мав­ше­го смя­те­ния дет­ской ду­ши... Спа­си­бо! Спа­си­бо, ми­лый Ми­ха­ил Ни­ко­лае­вич! Спа­си­бо за пер­вую на­стоя­щую удочку! Спа­си­бо за ста­рин­ную кни­гу, ка­кая и сейчас по­мо­га­ет ему, Со­ко­ло­ву, жить, да­рит мечту и ве­ру в этом не очень уст­ро­ен­ном ми­ре! Спа­си­бо и за ва­ши крючки-лес­ки, ко­то­рые по­ку­па­ли вы по зи­ме и бе­реж­но хра­ни­ли как па­мять-связь с мечтой о счас­тье!

Чес­т­ное сло­во, и все эти ны­неш­ние сна­сти Со­ко­ло­ва то­же па­мять о жиз­ни, то­же на­де­ж­да-уве­рен­ность, пу­те­вод­ная звез­дочка, вол­шеб­ный ко­ло­бок, ко­то­рые по­мо­га­ют ему все-та­ки вы­рвать­ся из суе­ты су­ет его лау­ре­ат­ской жиз­ни и воз­вра­щать се­бе хоть час­ти­цу то­го са­мо­го Жор­ки Со­ко­ло­ва, что бо­со­но­го мо­тал­ся со сво­ей трех­ко­лен­ной бам­бу­ко­вой удочкой то за бе­лы­ми ка­ра­ся­ми, то за пес­ка­ря­ми, то за ель­ца­ми... Вот почему по вечерам, ко­гда все в до­ме ус­по­каи­ва­лось, за­сы­па­ло, вслед за "Ру­ко­во­дством...", со­став­лен­ным И.Ко­ма­ро­вым, и из­вле­кал Со­ко­лов из сво­их за­вет­ных ящичков и ящи­ков са­мые раз­ные лес­ки, крючки, по­вод­ки, блес­ны... Из­вле­кал ос­то­рож­но, как хруп­кую тай­ну, так же ос­то­рож­но, бе­реж­но рас­кла­ды­вал по сто­лу, рас­кла­ды­вал не спе­ша, вспо­ми­ная по­пут­но и свои ры­бо­лов­ные по­хо­ды, и те го­ро­да и стра­ны, от­ку­да эти лес­ки, крючки, по­вод­ки, блес­ны бы­ли дос­тав­ле­ны сю­да, к его пись­мен­но­му сто­лу...

Как-то, пе­ре­лис­ты­вая в ко­то­рый раз Са­ба­нее­ва, встре­тил Со­ко­лов, к сво­ему сты­ду, ка­жет­ся, впер­вые, ко­рот­кую фра­зу-ут­вер­жде­ние в са­ба­не­ев­ском ры­бо­лов­ном ка­лен­да­ре: "Ян­варь — вы­пис­ка из-за гра­ни­цы ры­бо­лов­ных при­над­леж­но­стей..." Почему имен­но в ян­ва­ре по­ла­га­лось вы­пи­сы­вать из-за гра­ни­цы ры­бо­лов­ные сна­сти? Не­у­же­ли толь­ко по­то­му, что в это вре­мя, в меж­се­зо­нье, сна­сти мог­ли сто­ить де­шев­ле? Или в это вре­мя у ры­бо­ло­ва ос­та­ва­лось боль­ше вре­ме­ни для по­доб­ных ком­мерчес­ких сде­лок?.. Ян­варь... Фев­раль... Да ведь это же са­мая зи­ма, глу­хое бес­кле­вье! Про­шлый год уже ото­шел со­всем, стал за­бы­вать­ся, не так уж гре­ет ду­шу про­шлы­ми вос­по­ми­на­ния­ми, а до но­вых встреч с во­дой еще так то­ми­тель­но да­ле­ко. А не в это ли вре­мя чаще все­го и вспо­ми­нал Со­ко­лов свою ста­рин­ную ры­бо­лов­ную кни­гу и свои сна­сти?