Geum.ru

Совестью

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   44

...Вот те­бе и на! И тут об­ска­кал! И тут, как царь Алек­сей Ми­хай­ло­вич, ос­тав­ляя се­бе свою рус­скую ду­шу, с поль­зой при­ме­нял для сво­их рус­ских дел са­мые точные ев­ро­пей­ские нау­ки и ре­мес­ла...

Хо­рош! Хо­рош Мо­ро­зов сейчас в сво­ей по­ви­дав­шей мно­гое штор­мов­ке, в свет­лой спор­тив­ной ша­почке с ко­зырь­ком, под­ре­зан­ным про­тив ма­га­зин­но­го раз­ме­ра так, что­бы этот ко­зы­рек не ме­шал про­ди­рать­ся через лес­ную чащо­бу! С рус­ско-ев­ро­пей­ской сна­стью в ру­ках, со сво­им "мо­на­стыр­ским" по­со­хом и с бе­ре­стя­ным ко­ше­лем за плечами! Ну, царь! Царь лес­ной, и прочая и прочая!

В ут­рен­нем жи­вом све­те сол­нечных лучей, при­хо­дя­щих сейчас сю­да, к ним, через ред­кие со­сно­вые вет­ки, мо­ро­зов­ский за­плечник, ка­за­лось, то­же из­лучал жи­вое, лас­ко­во-зо­ло­ти­стое те­п­ло...

... Не се­го­дня, ко­нечно, спле­тен — по­ви­дал кое-­что на сво­ем ве­ку, а от­то­го и чуть по­тем­нел, но все рав­но све­тит­ся, гре­ет. А ведь и удоб­но! Чес­т­ное сло­во, удоб­но!

Вчера вечером Со­ко­лов рев­но­ст­но сле­дил, как его друг скла­ды­вал все по­ход­ное иму­ще­ст­во в свой за­плечник. Он еще не ве­рил в аб­со­лют­ное со­вер­шен­ст­во этой по­ход­ной сна­сти — да и как при­нять, по­ве­рить сра­зу про­сто­те, ко­гда столь­ко лет до это­го шло у не­го на ус­лож­не­ние все­го нуж­но­го и не­нуж­но­го то­же, по­ди. И вот те­перь ря­дом друг с дру­гом Се­ре­гин за­плечник-ко­шель, считай, все­го-на­все­го тор­ба-ме­шок, толь­ко сло­жен­ная из бе­ре­сты, и его, Со­ко­ло­ва, по­ход­ный фир­мен­ный рюк­зачок-склад с мно­гочис­лен­ны­ми кар­манчика­ми, кла­па­на­ми, за­стеж­ка­ми... Но Мо­ро­зов очень лов­ко все сло­жил в свой по­ход­ный ко­шель. Не ве­ри­лось, но в за­плечни­ке ока­за­лись и ко­те­лок для чая, и не­боль­шая кор­зи­ночка — под гри­бы, и ко­роб­ка со сна­стью, и кой-ка­кой про­ви­ант, и склад­ной под­сачек. Да еще Сер­гей объ­яс­нил, что сю­да, под все уже сло­жен­ное, убе­рет зав­тра и пой­ман­ную ры­бу... А ры­бе-то, мол, как хо­ро­шо в бе­ре­стя­ном ко­ше­ле: кинь на дно тра­ву, на тра­ву — ры­бу, и не за­дох­нет­ся, не стух­нет она там... А для гри­бов! А для ягод! Тут ко­шель со­всем не­за­ме­ним.

В кла­дов­ке у Мо­ро­зо­ва Со­ко­лов уви­дел еще сколь­ко-то почти но­вых бе­ре­стя­ных за­плечни­ков: по од­но­му ка­ж­до­му из сы­но­вей, а ос­таль­ные у не­го в хо­ду — ка­кой под гри­бы, ка­кой под яго­ды, а ка­кой толь­ко для ле­кар­ст­вен­ных трав...

— И за­меть, — под­вел Мо­ро­зов чер­ту под все со­мне­ния Со­ко­ло­ва, все эти ко­ше­ли сра­бо­та­ны без еди­но­го ват­та ка­кой-ли­бо про­из­ве­ден­ной людь­ми энер­гии — толь­ко энер­гия солн­ца в этой бе­ре­сте! Это, брат, те­бе не твоя фир­мен­ная снасть, ку­да уг­ро­ха­на про­пасть вся­кой энер­гии. Как те­перь при­ня­то го­во­рить, эти ко­ше­ли-за­плечни­ки — про­дукт энер­ге­тичес­ки не на­гру­жен­ный... Вред ле­су? Вряд ли... Подсчитай: ка­ж­дый дом с печью в на­ших мес­тах го­то­вит се­бе на зи­му дров ку­бо­мет­ров за де­сять, ста­ра­ют­ся бе­ре­зу за­го­то­вить — от нее те­п­ла в до­ме боль­ше. Так вот, с этих де­ся­ти ку­бо­мет­ров, зна­ешь, сколь­ко бе­ре­сты бу­дет? А в печи бе­ре­сту жечь не сле­ду­ет — де­готь, са­жа от нее в тру­бе. Вот и вы­хо­дит, бра­тец, что бе­ре­ста, сня­тая на мои ко­ше­ли с тех же бе­рез, что на дро­ва по­шли, — это еще и об­легчение печам. Так всю жизнь бе­ре­сту и бра­ли с то­го бе­рез­ня­ка, что на дро­ва оп­ре­де­лен. А дол­го ли жи­вет бе­ре­ста в том же ко­ше­ле? Дол­го, Ге­ор­гий Ва­лен­ти­но­вич, дол­го! Я вот уже под этим за­плечни­ком не од­ни ре­зи­но­вые са­по­ги из­вел, а за­плечник — вот он, жи­вой-здо­ро­вый и за­плат ни­ка­ких по­ка не про­сит...

То­гда, до­ма, во вре­мя сбо­ров в до­ро­гу, Со­ко­лов еще не при­ни­мал для се­бя до кон­ца бе­ре­стя­ной за­плечник-ко­шель. А вот те­перь, встре­тив его жи­вой, те­п­лый свет-свечение, чес­т­ное сло­во, да­же по­за­ви­до­вал Мо­ро­зо­ву.

...Мо­ло­дец Се­ре­га! И тут на­шу ум­ную жизнь хра­нит! Ну, чем не царь! Чем не Алек­сей Ми­хай­ло­вич Ро­ма­нов! Кто зна­ет, мо­жет быть, и не со­всем та­ким был в жиз­ни этот царь Алек­сей, но вот, по­ди ты, ви­дит­ся он Со­ко­ло­ву до сих пор имен­но так, в сво­ем, почему-то за­прет­ном по ны­неш­ним вре­ме­нам, ум­ном от­но­ше­нии к раз­ным Ев­ро­пам — ве­ри­лось тут Со­ко­ло­ву, что ока­жись этот царь се­го­дня, здесь, в этих мо­ро­зов­ских мес­тах, то­же сплел бы он для се­бя лад­ный за­плечник-ко­шель и с этим бе­ре­стя­ным ко­ше­лем, мо­жет, и гос­тей за­мор­ских ка­ких при­ни­мал, нис­коль­ко не сты­дясь, что его на­деж­ный по­ход­ный за­плечник ручной рус­ской ра­бо­ты, а не фаб­ричной ев­ро­пей­ской вы­дел­ки.

... Вот так вот! — еще раз ут­вер­дил­ся в сво­их мыс­лях Со­ко­лов.

Так и дви­ну­лись они даль­ше — впе­ре­ди Мо­ро­зов-царь со сво­им прочным спин­нин­го­вым уди­ли­щем, рассчитан­ным на рус­ские та­еж­ные озе­ра, но с фир­мен­ным ев­ро­пей­ским при­кла­дом и со сво­им ко­ше­лем-за­плечни­ком, чис­то рус­ской ста­ра­тель­ной ра­бо­ты-муд­ро­сти...

... А ведь со­всем со­вре­мен­ным ока­зал­ся бе­ре­стя­ной ко­шель. А? про се­бя вспо­ми­нал Со­ко­лов вчераш­ние объ­яс­не­ния Мо­ро­зо­ва по час­ти эко­ло­гичес­кой чис­то­ты бе­ре­стя­но­го пле­те­ния. — И вправ­ду, ни ват­та энер­гии на се­бя не тре­бу­ет: ни те­бе элек­тро­стан­ций, ни бен­зи­на... Вот и опять у Рос­сии уму-ра­зу­му мож­но бы­ло бы ко­му и под­наб­рать­ся... А?

А по­ка его, Ге­ор­гия Ва­лен­ти­но­вича Со­ко­ло­ва, Рос­сия, явив­шая­ся ему сейчас в об­ра­зе его дру­га, Сер­гея Мо­ро­зо­ва, шла впе­ре­ди с яс­ной уве­рен­но­стью в сво­ей до­ро­ге, шла лег­ко и ум­но все пом­ня­щая Рос­сия, не от­ка­зав­шая­ся и те­перь, в са­мый что ни на есть со­вре­мен­ный век, от сво­его ста­рин­но­го ре­мес­ла — бе­ре­стя­но­го пле­те­ния... А сза­ди, уже начиная чуть-­чуть чув­ст­во­вать тя­жесть пер­во­го лес­но­го пу­ти, по­спе­вал за Рос­си­ей-Мо­ро­зо­вым оде­тый в изящ­ные ев­ро­пей­ские оде­ж­ды Ге­ор­гий Ва­лен­ти­но­вич Со­ко­лов, то­же рус­ский чело­век, но во­лею судь­бы по­пав­ший на ка­кое-то вре­мя под дру­гие вея­ния-вет­ры. И как на­смеш­ку-шарж над всем тем, что сейчас яв­но пред­став­ля­лось ему в этой их­ней про­цес­сии-по­хо­де, Со­ко­лов вспом­нил вдруг строчки из ста­рых сти­хов Сер­гея Мо­ро­зо­ва:

"И идет она, жизнь-Аме­ри­ка, ми­мо паль­мо­вых бе­ре­гов, очень яр­кая, очень се­рень­кая, как бу­маж­ка от эс­ки­мо..."

... А ведь это про нас! Чес­т­ное сло­во, про нас се­го­дняш­них! А ведь дав­ным-дав­но бы­ло на­пи­са­но, еще, почитай, в сту­ден­тах... Ну, и Мо­ро­зов-пред­во­ди­тель — пред­ви­дел что-то...

Но ско­ро по­сле сти­хов о яр­кой и во­об­ще-то се­рень­кой аме­ри­кан­ской жиз­ни, по­сле ца­ря Алек­сея Ми­хай­ло­вича и Рос­сии-Мо­ро­зо­ва Со­ко­лов сно­ва ос­тал­ся один на один со сво­ей ти­хой лес­ной до­ро­гой, с чудес­ным лес­ным ут­ром — все-та­ки не­на­прас­но при­нял он толь­ко что кре­ще­ние ро­сой... Все стра­хи-тре­во­ги те­перь по­за­ди! От­пу­ще­ны все гре­хи! И во­круг толь­ко счас­тье лес­ной жиз­ни и близ­кая встреча с тай­ной лес­ной во­дой...

Озе­ро по­ка­за­лось из-за ство­лов не­вы­со­ких ред­ких бе­ре­зок, по­ка­за­лось, по­бы­ло не­мно­го и, буд­то яв­ля­лось толь­ко для то­го, что­бы по­смот­реть-по­га­дать, кто это к не­му в гос­ти, сно­ва исчез­ло, ук­рыв­шись от случай­ных пут­ни­ков гус­ты­ми оль­хо­вы­ми за­рос­ля­ми. До­рож­ка, спус­тив­шись в мрачный оль­ша­ник, тут же рас­кис­ла, рас­плы­лась жид­ким тор­фом, и Со­ко­ло­ву с не­при­вычки не раз при­хо­ди­лось вы­ручать из этой жи­жи свои са­по­ги... За­тем оль­ха по­ре­де­ла, от­сту­пи­ла, ра­зо­шлась в сто­ро­ны и вме­сто мрачных сы­рых кус­тов вы­шли на­встречу к пут­ни­кам гус­тые лу­го­вые тра­вы, а с ни­ми и на­деж­ная твердь под но­га­ми.

Лу­го­вые тра­вы дав­но пе­ре­зре­ли, пе­ре­стоя­ли в ожи­да­нии кре­сть­ян­ской ко­сы, уже начина­ли те­рять свой преж­ний, зе­ле­ный цвет ле­та, но стоя­ли еще вы­со­ко и прочно, не со­би­ра­ясь по­ка па­дать, по­ле­гать — они стоя­ли не­мым уко­ром чело­ве­ку, так и не со­брав­ше­му уро­жай с этих щед­рых лу­гов.

Эти, так и не уб­ран­ные, не при­ня­тые людь­ми се­на, от­дан­ные те­перь лишь зи­ме и сне­гам, тя­ну­лись дол­го. Со­ко­ло­ву уже ка­за­лось, что они идут ку­да-то в сто­ро­ну от толь­ко что по­ма­нив­шей их во­ды. А мо­жет быть, и идут они не сю­да, не к этой во­де, а к ка­ко­му дру­го­му озе­ру?.. И ко­гда этот во­прос он почти го­тов был про­из­не­сти вслух, тра­вы, скры­вав­шие от них до это­го все, что бы­ло в ок­ру­ге, рас­сту­пи­лись и от­кры­ли тихую бух­точку-за­ливчик. Здесь, на бе­ре­гу, и жда­ли их две ста­рень­кие ло­дочки...

Од­на ло­дочка бы­ла по­боль­ше, по­ши­ре, как по­ла­га­лось у обычных ло­док, бы­ла с кор­мой и дву­мя вес­ла­ми, что ак­ку­рат­но ле­жа­ли тут же, в лод­ке, на си­день­ях-се­де­лыш­ках... Со­ко­лов сра­зу об­лю­бо­вал се­бе эту по­су­дин­ку... Дру­гая лодчон­ка бы­ла по­мень­ше, по­уже, но то­же сши­тая из до­сок, толь­ко кор­ма и нос бы­ли у нее по­хо­жи­ми друг на дру­га. Ко­нечно, это чел­ночок-ки­жа­ночка. Кра­сив, очень хо­док, ви­ди­мо, и по­слу­шен сво­ему един­ст­вен­но­му вес­лу! На этот чел­ночок Со­ко­лов с удо­воль­ст­ви­ем смот­рел со сто­ро­ны, но сейчас, по­сле раз­ных ка­би­нет­ных тру­дов, сам вряд ли бы доб­ро­воль­но за­брал­ся в эту слиш­ком шу­ст­рую лодчон­ку.

— Что, бра­тец, долб­ле­ную оси­но­вую лод­ку вспом­нил? — Мо­ро­зов, ко­нечно, уга­дал его мыс­ли...

То­гда, в той де­ре­вуш­ке, ко­гда Мо­ро­зов впер­вые со­би­рал­ся зи­мо­вать в се­вер­ной тай­ге и от­ку­да Со­ко­лов так стре­мил­ся вер­нуть сво­его дру­га об­рат­но, в сто­ли­цу, к сти­хам и ре­дак­ци­ям, на­стоя­щих ло­док, ши­тых, как по­ла­га­ет­ся, из до­сок, не бы­ло во­об­ще, и Сер­гей во­всю рас­ка­ты­вал по сво­ему озе­ру в чел­ночке-ду­ше­губ­ке, как-то вы­де­лан­ном из цель­но­го оси­но­во­го ство­ла. Эта лодчон­ка-долб­лен­ка ка­за­лась та­кой тще­душ­ной, та­кой не­вер­ной, верт­кой, что Жор­ка дол­го не ре­шал­ся вос­поль­зо­вать­ся ее ус­лу­га­ми. А ко­гда на­ко­нец и со­гла­сил­ся по­про­бо­вать се­бя в та­ком чел­но­ке-ду­ше­губ­ке, то даль­ше не­под­виж­но­го пре­бы­ва­ния на се­де­лыш­ке-бе­сед­ке, что бы­ло уст­рое­но в са­мой кор­ме, в этом ис­пы­та­нии не по­шел. Ка­за­лось, что эта по­су­дин­ка-скор­луп­ка тут же пе­ре­вер­нет­ся, как толь­ко он возь­мет в ру­ки вес­ло, и во­об­ще, как толь­ко ше­вель­нет­ся. Мо­ро­зов же в этом ут­лом чел­но­ке спо­кой­но сто­ял, а у Со­ко­ло­ва так ничего пут­но­го и не по­лучилось. Вот и те­перь, встре­тив ря­дом с чел­ночком-ки­жан­кой лод­ку по­на­деж­ней, он об­легчен­но вздох­нул.

Лод­ки они не де­ли­ли. Мо­ро­зов уб­рал в нос ки­жа­ночки свой за­плечник, ту­да же по­ло­жил и спин­нинг, а за­тем, чуть от­ве­дя свою по­су­дин­ку от бе­ре­га, лов­ко ока­зал­ся в лод­ке и, усев­шись на кор­ме, взял в ру­ки вес­ло...

— Ну что — нуж­на ка­кая-ни­будь кон­суль­та­ция? Или сам все пой­мешь? Озе­ро боль­шое — длин­ное, как ре­ка. Ту­да, на­пра­во, пой­дут ост­ро­ва... В Аме­ри­ку толь­ко не уп­лы­ви — на­до­ест воз­вра­щать­ся...

— Нет, ничего не нуж­но! Спа­си­бо! Я раз­бе­русь...

Чел­ночок Мо­ро­зо­ва не­слыш­но исчез, буд­то рас­тво­рил­ся, рас­та­ял, и Со­ко­лов ос­тал­ся в сво­ей лод­ке один на один с озе­ром, с во­дой.

Рюк­зак и чехол со сна­стью ле­жа­ли пе­ред ним, на дру­гом се­де­лыш­ке. Он по­ка не ка­сал­ся ни рюк­за­ка, ни сна­сти. На преж­нем мес­те в лод­ке ле­жа­ли и вес­ла. Со­ко­лов все­го-на­все­го слег­ка от­толк­нул свою по­су­дин­ку от бе­ре­га, за­мер вме­сте с ней на зе­ле­но­ва­той гла­ди во­ды и те­перь молча пе­ре­жи­вал осо­бое, ни с чем не срав­ни­мое чув­ст­во — быть над не­из­вест­ной те­бе глу­би­ной...

Нет, это бы­ла не та глу­би­на, ка­кая ви­дит­ся из са­мо­ле­та, под­няв­ше­го­ся над зем­лей, — там глу­би­на своя, зем­ная, она при­над­ле­жит чело­ве­ку. Дру­гое де­ло — глу­би­на во­ды... Что там, вни­зу?.. Все, что есть там, в этой глу­би­не, чело­век мо­жет уничто­жить: взо­рвать, от­ра­вить, осу­шить, но быть там, на рав­ных со всей ос­таль­ной жиз­нью во­ды, ему не да­но. Там по­ка жи­вет для чело­ве­ка тай­на. И эта тай­на тя­нет к се­бе, во­ро­жит... Что там?

От во­ды ис­хо­дил уже осен­ний, чуть рез­ко­ва­тый за­пах-дух, ко­то­рый при­нес­ли озе­ру от­жи­ваю­щие свое лет­ние тра­вы. Со­ко­лов при­ни­мал в се­бя этот озер­ный дух, буд­то пил его не­боль­ши­ми глот­ка­ми, как пьют це­леб­ный на­стой.

... Гос­по­ди бо­же мой! И зачем мы все-та­ки там, в го­ро­дах, сре­ди душ­но­го кам­ня? Зачем?.. Жи­вем суе­той, пус­ты­ми за­бо­та­ми, за­пол­ня­ем ими дни, не­де­ли, ме­ся­цы, го­ды... А тут во­да, дух во­ды, го­ло­са птиц, раз­го­во­ры трав, де­ревь­ев.

Мысль о том, как бы од­на­ж­ды все-та­ки ока­зать­ся на­все­гда сре­ди во­ды и ле­сов, по­след­нее вре­мя все чаще и чаще при­хо­ди­ла к Со­ко­ло­ву... Но ес­ли бы он был один. А тут же­на, дочь, — на­хо­дил он сам для се­бя обычное в та­ких случаях оп­рав­да­ние сво­ей не­ре­ши­тель­но­сти... И все-та­ки пре­крас­но жи­ли бы лю­ди, ес­ли мог­ли бы вдруг ос­та­вить го­род и пе­ре­брать­ся сю­да, в лес, к озе­рам... Что ме­ша­ет им?

Тут Со­ко­лов вдруг вспом­нил, как труд­но от­стаи­вал Сер­гей Мо­ро­зов свое пра­во, ос­та­ва­ясь все-та­ки мо­ск­вичом по про­пис­ке, по­дол­гу жить в сво­ей тай­ге...

... Бед­ный! Сколь­ко ему дос­та­ва­лось то­гда. От­сю­да гна­ли, как не­про­пи­сан­но­го, — кто-то по пьян­ке да­же за­яв­ле­ние на не­го пи­сал: мол, ло­ви­те в на­ших ле­сах не­мец­ко­го шпио­на... Да-да, бы­ло та­кое за­яв­ле­ние. И ми­ли­ция бы­ла с ро­зы­ском по тай­ге... А в Мо­ск­ве? А там за ту­не­яд­ст­во ло­ви­ли. И это Сер­гея Мо­ро­зо­ва, ко­то­рый им, ду­ра­кам, и их­ним де­тиш­кам столь­ко рас­ска­зов при­вез из сво­его ле­са!.. А как же, до­ро­гие то­ва­ри­щи, еще стать пи­са­те­лем зем­ли рус­ской, ес­ли не по­дать­ся на род­ные до­ро­ги, не вер­нуть­ся к ис­то­кам? И тут ни от­пус­ком, ни творчес­кой ко­ман­ди­ров­кой не обой­тись — тут го­ды нуж­ны! Го­ды!

С кем раз­го­ва­ри­вал, с кем спо­рил Со­ко­лов сейчас, по­сре­ди та­еж­ной , озер­ной ти­ши­ны?.. Сле­дом за его пла­на­ми пе­ре­се­лить­ся, в кон­це кон­цов в лес, к озе­ру не­за­мет­но по­до­шли к не­му тут и бе­ды се­го­дняш­них рек и озер. Нет, рань­ше он ни­ко­гда осо­бо не ин­те­ре­со­вал­ся, чем и как час­то тра­ви­ли во­ду и гро­зи­ло ли та­кое от­рав­ле­ние, ис­хо­дя­щее от лю­дей, всей во­де на Зем­ле? Но тут, ко­гда вол­ной-тре­во­гой по­шел по стра­не про­ект пе­ре­бро­ски час­ти сто­ка се­вер­ных рек на юг, ко­гда за­го­во­ри­ли о во­де во­об­ще, Со­ко­лов вдруг почув­ст­во­вал, что и его озер­ной глу­би­не-тай­не, ко­то­рую он рев­но­ст­но хра­нил в се­бе и без ко­то­рой ни­как не мог пред­ста­вить се­бе весь ос­таль­ной мир, то­же гро­зит бе­да. Тут он при­нял­ся читать все, где го­во­ри­лось хоть что-то о за­гряз­не­нии во­ды. И ка­кой ужас объ­ял его по­сле все­го, сра­зу от­кры­то­го им! Ядо­хи­ми­ка­ты, ми­не­раль­ные удоб­ре­ния, про­мыш­лен­ные от­хо­ды, нефть, грязь го­ро­дов — и все это в во­ду, в ре­ки, в озе­ра, во­круг ко­то­рых и со­би­ра­лась вечно вся жизнь лю­дей. А есть ли, ос­та­лись ли где в преж­ней чис­то­те хоть ка­кие-ни­будь род­ни­ко­вые ключи? А то, мо­жет быть, те­перь и ключ-род­ничок вме­сто си­лы-здо­ро­вья "да­рит" ве­рую­щим в его си­лу толь­ко от­ра­ву?.. Род­ник-обо­ро­тень! Страш­но!.. Но как же быть? И да­же ес­ли всю эту от­ра­ву как-то удер­жать, не пус­тить в ре­ку, то все рав­но во­да в ре­ке рез­ко ме­ня­ет­ся к худ­ше­му... Да-да, это бы­ло от­кры­ти­ем, и не толь­ко для не­го: те­перь там, где ко­гда-то тек­ли эта­лон­ные пре­сные во­ды, на ко­то­рых и под­ни­мал­ся чело­век, та­ких пре­сных вод боль­ше нет! Ока­зы­ва­ет­ся, в во­ду из го­да в год по­па­да­ет все боль­ше и боль­ше раз­ных со­лей, и на­ша вчераш­няя пре­сная во­да все бы­ст­рей и бы­ст­рей ста­но­вит­ся мор­ской со­ле­ной во­дой... Что бу­дет те­перь с людь­ми? С чело­вечес­т­вом? При­мет ли на­ша фи­зио­ло­гия, соз­дан­ная пре­сной во­дой, та­кую мор­скую во­ду?..

... Гос­по­ди, как лег­ко взять и уничто­жить ра­зом вот эту са­мую глу­би­ну-тай­ну... Вот это са­мое озе­ро, что сейчас со­глас­но при­ни­ма­ет его... Ведь не­ве­ли­ко оно для ны­неш­ней тех­ни­ки. День тру­дов — и прочь по­течет от­сю­да по­то­ком через грязь и бо­ло­та вот эта, молчащая се­го­дня зе­ле­но­ва­то-про­зрачная во­да с чуть терп­ким, уже со­всем осен­ним за­па­хом-ду­хом. И не бу­дет уже ничего  толь­ко торф и грязь обез­во­жен­ной, обез­обра­жен­ной зем­ли, а на па­мять о про­из­ве­ден­ном вар­вар­ст­ве-раз­гро­ме гроз­ной печатью-сим­во­лом всю­ду сле­ды тя­же­лых сталь­ных гу­се­ниц...

Про­ект пе­ре­бро­ски час­ти сто­ка се­вер­ных рек на юг Со­ко­лов сначала вро­де бы и не за­ме­тил — раз при­ня­то, значит, при­ня­то — есть нау­ка, ака­де­мия. И да­же то­гда, ко­гда о не­дос­тат­ках про­ек­та ста­ли нет-нет да и по­го­ва­ри­вать с три­бун, а то и в печати, Ге­ор­гий Ва­лен­ти­но­вич еще не ка­сал­ся всех этих дел серд­цем... Пом­нит­ся, го­да два на­зад, в Шве­ции, ми­лый мо­ло­дой жур­на­лист, от­стаи­вав­ший идеи Зе­ле­но­го дви­же­ния, про­бо­вал за­да­вать Со­ко­ло­ву во­про­сы о про­ек­те пе­ре­бро­ски, но Со­ко­лов, чес­т­ное сло­во, то­гда сам еще ничего не знал и про­дол­жал жить в счас­т­ли­вом, бла­жен­ном не­ве­де­нии по час­ти близ­ких эко­ло­гичес­ких бед Зем­ли. Жур­на­лист же, ви­ди­мо, ду­мал, что со­вет­ский пи­са­тель про­сто не же­ла­ет раз­го­ва­ри­вать на эту те­му, так как у них, в Сою­зе, про­ект пе­ре­бро­ски об­су­ж­де­нию в печати как буд­то не под­ле­жал. Но что­бы все-та­ки раз­го­во­рить из­вест­но­го пи­са­те­ля, он со­слал­ся на пуб­ли­ка­цию в фин­ской га­зе­те, где на ана­ло­гичные во­про­сы уже от­вечал мо­с­ков­ский пи­са­тель, один из за­щит­ни­ков при­ро­ды... Мо­ро­зов, — на­звал жур­на­лист имя то­го пи­са­те­ля...

... Се­ре­га! — мол­ни­ей мельк­ну­ла у Со­ко­ло­ва мысль. — Вот да­ет! Ну, а ес­ли Мо­ро­зов взял­ся за это де­ло, значит, тут что-то гло­баль­ное,  ре­шил для се­бя Со­ко­лов, но жур­на­ли­сту ис­крен­не от­ве­тил, что он, мол, по­ка здесь не со­всем в кур­се, мол, при­ез­жай­те со вре­ме­нем в Мо­ск­ву — там, мол, он по­смот­рит, в чем де­ло...

... Дей­ст­ви­тель­но, на­до бы в Мо­ск­ве по­смот­реть, что это за про­ект, ес­ли Сер­гей по­шел из-за не­го на эша­фот... Ко­нечно, на эша­фот — а как же иначе? В на­шей печати ничего не об­су­ж­да­ет­ся, а тут ин­тер­вью за­пад­ной га­зе­те. Нет, не все там так про­сто, ес­ли Се­ре­га на та­кое ре­шил­ся — он ро­ди­ну ни­ко­гда не под­во­дил и бо­лячка­ми свои­ми соб­ст­вен­ны­ми ни­ко­гда не тор­го­вал! Серь­ез­но здесь все. Очень серь­ез­но!.. Ну, и Мо­ро­зов — сам взо­шел на эша­фот! А го­ло­ву-то те­перь ему от­ру­бят – уме­ют ру­бить! И за­щи­ты у не­го ни­ка­кой — ни ор­де­нов, ни зва­ний. Дер­жись, Се­ре­га, дер­жись, брат! Но, значит, нуж­но бы­ло, раз по­шел на та­кое. Да, и гром­ко, ви­ди­мо, ска­зал, ес­ли по всей Скан­ди­на­вии шум по­шел.

В кон­це 1985 го­да Со­ко­лов чуть ли не с до­рож­ным чемо­да­ном явил­ся на рос­сий­ский пи­са­тель­ский съезд. Ис­кал здесь Мо­ро­зо­ва, но не на­шел. Не на­шел его и в спи­сках де­ле­га­тов...

... Как же так? Как же без Сер­гея? — рас­те­рян­но за­да­вал Со­ко­лов во­про­сы са­мо­му се­бе и вме­сте с со­бой всей рос­сий­ской ли­те­ра­ту­ре. Как же без та­ко­го бой­ца жить-сра­жать­ся?.. Вот, под­ле­цы — под­кор­рек­ти­ро­ва­ли, подчис­ти­ли, что­бы все за­бы­ли чело­ве­ка. По­ди, и по из­да­тель­ст­вам по всем сра­зу про­зво­ни­лись: "Есть ли в пла­нах из­да­тель­ст­ва ра­бо­ты С.Мо­ро­зо­ва?.. Мы тут серь­ез­но раз­би­ра­ем­ся с творчес­т­вом это­го пи­са­те­ля... Так что по­ка, мол, по­вре­ме­ни­те..."

"По­вре­ме­ни­те с из­да­ни­ем..." А что за этим "по­вре­ме­ни­те" для чело­ве­ка, жи­ву­ще­го толь­ко на свой пи­са­тель­ский труд, жи­ву­ще­го без зва­ний и чинов?.. Уду­ше­ние, брат! Уду­ше­ни­ем это на­зы­ва­ет­ся! И ду­шат, сво­лочи! Ду­шат! Го­ло­дом в сы­той стра­не чело­ве­ка мо­рят! От сло­ва род­но­го от­лучают! А ко­го ду­шат, ко­го от­лучают? Чис­то­ту са­мую, вот как эта во­да! — Со­ко­лов ос­то­рож­но зачерп­нул ла­до­нью не­мно­го во­ды и под­нес к ли­цу.

Во­да бы­ла чуть хо­лод­но­ва­та, но бы­ст­ро со­гре­лась от ру­ки...

"По­вре­ме­ни­те"... По­вре­ме­нить мож­но. Толь­ко и во­ды вот этой то­же ско­ро не бу­дет, ес­ли не бу­дет на на­шей зем­ле Мо­ро­зо­вых!

То­гда, пом­нит­ся, он со­би­рал­ся тут же ра­зы­скать Сер­гея, зво­нил ему пря­мо со съез­да по те­ле­фо­ну, но к те­ле­фо­ну у Мо­ро­зо­вых ни­кто то­гда не по­до­шел... А по­том вы­сту­па­ли За­лы­гин, Рас­пу­тин. Вы­сту­пал и сам Со­ко­лов... Но с чем?.. Впер­вые ему ста­ло стыд­но за свое вы­сту­п­ле­ние — где-то уже би­лось, тер­за­лось в нем смя­те­ние: "А хва­тит ли толь­ко эмо­ций, толь­ко ос­мыс­ле­ния лично­ст­ных пе­ре­жи­ва­ний, и пусть ос­мыс­ле­ния с по­мо­щью вы­со­ко­ху­до­же­ст­вен­ных средств? Смо­жет ли та­кая его лично­ст­ная ли­те­ра­ту­ра, без ис­то­рии и ост­рой со­ци­аль­но­сти, ос­та­но­вить сталь­ные буль­до­зе­ры, спа­сти хоть и глу­бо­кую, но очень хруп­кую тай­ну хо­тя бы вот этой во­ды?"

Вот где уже при­хо­дил к не­му Мо­ро­зов, при­хо­дил до ны­неш­ней встречи — при­хо­дил со сво­им ум­ным мас­тер­ст­вом во­рочать со­ци­аль­ные глы­бы, дер­жать пе­ред со­бой на вы­тя­ну­тых ру­ках пла­сты ис­то­рии и от­да­вать все это лю­дям вме­сте со сво­ей пи­са­тель­ской стра­стью и бо­лью...

... Увы, брат, увы! Не­гра­мот­на ны­не на­ша ли­те­ра­ту­ра. Хо­ро­ша, ум­на, чис­та, но не­гра­мот­на, — ей бы не ны­неш­ний ди­пло­ма­тичес­кий опыт сейчас, а уни­вер­си­тет­ские зна­ния по час­ти тех же ес­те­ст­вен­ных на­ук. Вот бы то­гда!

Но и эти со­мне­ния-раз­ду­мья от­ста­ли от Со­ко­ло­ва еще там, на рос­сий­ском пи­са­тель­ском съез­де, и он сно­ва, почти сра­зу по­сле съез­да, впряг­ся в свой ме­ж­ду­на­род­ный пи­са­тель­ский ди­ли­жанс и при­вычно за­се­ме­нил по про­ло­жен­ным для не­го за­гра­ничным мар­шру­там. Он сно­ва уе­хал от стра­ны, от рус­ских рек, ко­то­рые вот-вот долж­ны бы­ли по­во­рачивать в иную сто­ро­ну, уе­хал от Мо­ро­зо­ва, по­ло­жив­ше­го го­ло­ву на пла­ху ра­ди жиз­ни на Зем­ле. Прав­да, там, в но­вой сво­ей до­ро­ге, он почему-то стал чуть сме­лей и, по­дучив­шись кое­-чему, стал чаще про­из­но­сить сло­во "эко­ло­гия". Но все это, чес­т­ное сло­во, ес­ли смот­реть к то­му же от­сю­да, от Мо­ро­зо­ва, бы­ло все­го-на­все­го ка­ким-то не­со­лид­ным пе­ту­ше­ни­ем, а ес­ли со­всем пря­мо, то не­кой эко­ло­гичес­кой бол­тов­ней или трес­кот­ней. Как вам угод­но...