Уважаемые читатели!
Вид материала | Документы |
- Самый первый литературный праздник «Прощание с Букварём» или «Посвящение в читатели», 95.4kb.
- Экономические науки уважаемые читатели!, 431.53kb.
- История украины уважаемые читатели!, 233.46kb.
- -, 4539.7kb.
- Уважаемые читатели и гости сайта!, 86.63kb.
- Методические рекомендации к остальным месяцам года вы найдёте на нашем сайте. Уважаемые, 624.66kb.
- Обращение Председателя Правления ОАО "Газпром" Уважаемые читатели! Представляю Вашему, 855.37kb.
- Публичный доклад Пестяковской муниципальной средней общеобразовательной школы за 2010-2011, 660.82kb.
- Уважаемые читатели и друзья библиотеки, 32.35kb.
- Сценарий праздника "Посвящение в читатели" (2-й класс), 46.76kb.
Уважаемые читатели!
Перед вами библиографическое пособие, посвященное писателям-лауреатам литературной премии «Русский Букер».
Цель пособий поднять интерес у читателей к современной русской литературе, познакомить с творчеством российских писателей.
В работе использованы газетно-журнальные статьи, материал расположен в двух вариантах: по алфавиту названий произведений и в обратной хронологии.
Букеровская премия
Премия "Русский Букер" основана в 1991 г. как первая негосударственная премия в России после 1917 г. Присуждаемая ежегодно за лучший роман года на русском языке, она завоевала и сохраняет репутацию самой престижной литературной премии страны. Цель премии - привлечь внимание читающей публики к серьезной прозе, обеспечить коммерческий успех книг, утверждающих традиционную для русской литературы гуманистическую систему ценностей. Первое вручение состоялось в 1992 г.
История премии
"Русский Букер" был создан англичанами и впервые вручен в 1992 году. Это была первая негосударственная литературная премия в России с 1917 года. В начале 90-х возникло ощущение, что русская литература в опасности, даже больше - перед угрозой исчезновения. Тогда одна национальная культура, прославленная в жанре романа, - английская, пришла на помощь другой культуре, прославленной в этом же жанре, - русской, и помогла учредить премию за лучший роман года, написанный на русском языке. Инициатором создания премии в России был сэр Майкл Кейн (Michael Caine), возглавлявший компанию Booker plc и учрежденную ею в 1969 году для Англии, стран Содружества и Ирландии Букеровскую премию. Торговая компания Букер, чье имя носят теперь и Британская и русская премии, была основана в Ливерпуле двести лет назад братьями Букер (так что название премии никак не связано с книгой - book). Основной капитал компания сделала на торговле колониальными товарами. В Англии она сейчас не очень хорошо знакома тем, кто покупает продукты в магазине, поскольку основное дело компании - мелкий опт продовольственных товаров.
Приход компании Букер в литературу был почти делом случая. Главой компании в 1950-60-х годах был личный друг знаменитого Яна Флеминга. Когда он узнал, что писатель смертельно болен, то дал ему советы, как лучше распорядиться литературным наследством, а потом его осенило: почему бы не приобрести авторские права? Вслед за Флемингом свои права компании Букер продали Агата Кристи, Роберт Болт (автор знаменитой пьесы "Человек на все времена"), Гарольд Пинтер: Книжный бизнес оказался очень выгодным делом, и, заработав на литературе, компания решила поделиться с литературой своими доходами. Так в 1969 году появилась Букеровская премия.
Букер в России
Первым спонсором премии "Русский Букер" были ее учредители - компания Booker plc. В организации премии в эти годы большое участие принимал Британский Совет в Москве.
С 2002 по 2005 год премия носила название "Букер - Открытая Россия": ее спонсором выступила Межрегиональная благотворительная организация "Открытая Россия", созданная на деньги нескольких владельцев компании ЮКОС и возглавлявшаяся первоначально Леонидом Невзлиным, а затем Михаилом Ходорковским.
С 2006 года попечителем премии стала международная нефтегазовая компания BP.
В 2002 г. был учрежден независимый некоммерческий Благотворительный фонд "Русский Букер", на который возложено организационно-финансовое обеспечение и юридическое представительство Премии. Помимо премиальной процедуры, Фонд реализует дополнительные проекты: организует ежегодную Букеровскую конференцию и презентации Премии на книжных ярмарках, поездки и выступления лауреатов Премии по городам России (проект "Букер открывает Россию"), выпускает ежегодный буклет, участвует в организации молодежного проекта ("Студенческий Букер") и ведет другую деятельность, направленную на поддержание, развитие и популяризацию отечественной литературы.
Лауреаты премии «Русский Букер» с 1992-2009 гг.:
1992 – Марк Харитонов с романом «Линия судьбы, или Сундучок Милашевича»;
1993 – Владимир Маканин с романом «Стол, покрытый сукном с графином посередине»;
1994 – Булат Окуджава с романом «Упраздненный театр»;
1995 – Георгий Владимов с романом «Генерал и его армия»;
1996 – Андрей Сергеев с книгой «Альбом для марок»;
1997 – Анатолий Азольский с романом «Клетка»;
1998 – Александр Морозов с романом «Старые письма»;
1999 – Михаил Бутов с романом «Свобода»;
2000 – Михаил Шишкин с романом «Взятие Измаила»;
2001 – Людмила Улицкая с романом «Казус Кукоцкого»;
2002 – Олег Павлов с романом «Карагандинские девятины»;
2003 – Гонсалес Гольего Рубен Давид с романом «Черным по белому»;
2004 – Василий Аксенов с книгой «Вольтерьянцы и вольтерьянки»;
2005 – Денис Гуцко с романом «Без пути-следа»;
2006 – Ольга Славникова с романом «2017»;
2007 – Александр Иличевский с романом «Матисс»;
2008 – Михаил Елизаров с романом «Библиотекарь»;
2009 – Елена Чижова с романом «Время женщин».
Марк Харитонов
Лауреат премии «Букер – Открытая Россия» - 1992
за роман «Линия судьбы, или Сундучок Милошевича»
Об авторе
Марк Харитонов должен был родиться в Москве. Однако приснопамятный 1937 год лишил его этой возможности. Под гнетом все сгущавшейся атмосферы страха семейный совет решил отослать будущую мать подальше от средоточия власти, в провинциальные тылы истории, поэтому ее сын Марк родился в Житомире,, где провел первые две-три недели своей жизни.
Впоследствии, составляя по примеру Эйдельмана свой «газетный гороскоп» и прослеживая в зафиксированный прессой событиях дня своего рождения предзнаменования собственной судьбы, он поражался обилию знаков Марса (аресты, процессы, разрушение Страстного монастыря, войны в Испании и в Китае). Тогда же он стал размышлять о генетической природе страха и оберегающем тепле родного дома, о негероическом, мирном женском начале, более близком к природе, человеческому естеству и вечности. Пространством его детства, или, используя несколько затертую импрессионистскую метафору – «страной его души», стала московская окраина, Гед протекала речка Вонючка. Именно здесь он интуитивно ощутил то, о чем позже прочитал у Платонова, - поэзию, вырастающую из грязи и отбросов жизни. И сам он будет впоследствии изображать «низкие», отталкивающие явления, как в современной, так и в исторической проекции, неприкрыто упиваясь деталями, на первый взгляд шокирующими и отравительными, поскольку в них он видит все еще теплящиеся искры жизни.
«Мы жили в общежитии при деревообделочной фабрике, на улице Сайкина. Это был барак в виде буквы П: в одном крыле 16 дверей, в другом 16, посредине туалет. Вот этот туалет, метров шесть, родителям разрешили приспособить под жилье. А кухня была в особом бараке: огромная плита с двумя топками, не то, что на 32 – на сто кастрюль. Но мама готовила у себя, на плитке, - и вот ведь свойство молодости: это время вспоминалось моими родителями потом как счастливое.
А вот в 1938 году дед купил у цыганского табора халупу в Нижних котлах и позвал построиться рядом любимого сына, моего папу. Папа сумел раздобыть у себя, на деревообделочной фабрике, строй материалы по государственной цене – по тем временам (как и по нынешним, впрочем) это было большое дело. Деньги дал родственник, вошедший в долю. Дедушка выхлопотал разрешение на постройку сарая – дом в таком месте строить никто бы не разрешил. Нашли плотника, и они за воскресенье и две ночи подвели под дом крышу. Более того, в этом едва готовом доме печник тут же сложил печь. А существовало, оказывается правило, не знаю писаное или неписаное: если в постройке есть печь, то это уже жилье, и сносить нельзя. В понедельник в этот едва готовый дом въехала наша семья. потом были долгие конфликты с пожарной охраной и разными другими инстанциями, дело разбиралось в суде, родителей оштрафовали за самовольное строительство на 25 рублей, но дом уже стоял, и тот же суд внес его в реестр жилых владений Москвы под номером 5-а.
Сейчас таких домов в Москве, пожалуй, и не осталось. Я вспоминаю его, когда вижу некоторые старые фотографии, вид сверху, с какого-то высокого этажа: скопище деревянной убого рухляди. Или когда смотрю в кино фильмы о тогдашней жизни. Это воспринимается уже как этнография, как про индейцев Амазонки. Что утварь, что жилище, что одежда. А речи, разговоры! А газетные статьи, а эстрадные шутки по радио! Морок, ужас. Но это была жизнь. И мы вовсе не считали ее плохой».
Учеба в вузе на закате сталинской эпохи вряд ли дала ему больше, чем просто практическое владение немецким языком, ставшее для него основным источником пропитания. Уже работая редактором (а редактировал он преимущественно учебники), М. Харитонов принимается восполнять то, чего он был так несправедливо лишен. Он начинает окружать себя «родственными душами», творческой аурой близких ему писателей – своими Платоновым и Булгаковым, Пушкиным и Гоголем, Пастернаком и Мандельштамом, Томасом Манном и Гессе, Набоковым и Кафкой (позднее он перевел и эссе Г. Гессе, и письма Ф. Кафки). Свою судьбу он связывает с Галиной Эйдельман, математиком с несомненным талантом художника, которая родила ему троих детей и поддерживала семью единственным своим твердым окладом преподавателя, обеспечивая мужу возможность писать годами не публиковавшиеся произведения. Со временем Марк Харитонов приобрел круг друзей, не имевших ничего общего с тогдашней московской богемой. Кроме Д. Самойлова и Н. Эйдельмана в него вошли критик Г. Померанц, семиотик В.В. Иванов, культуролог Л. Баткин, прозаик Б. Хазанов, скульптор-авангардист и поэт В. Сидур, бард Ю. Ким и не в последнюю очередь - поэт-диссидент Илья Габай. О значимости этих факторов в биографии М. Харитонова свидетельствуют и те усилия, которые он прилагал для подготовки посметрного издания стихов и переписки Габая и написания глубокого эссе о Вадиме Сидуре.
Позднее круг друзей Харитонова значительно расширился, причем в большой степени за счет многочисленных его почитателей из рядов зарубежных русистов. Дорогу в мир открыла ему первая книжная публикация – «День в феврале (1988), куда наряду с тремя ранними повестями вошли также роман об Иванах и рассказ «Музей в Нечайске», связанный с создавшимися в то время романом «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича» (роман, как и другие произведения, печатался позднее в переводах на немецкий, французский, английский, итальянский и китайский языки). При всем том в своей собственной, русской литературе он по-прежнему занимает не вполне определенное положение – потому, видимо, что, как одиночка, он продолжает оставаться в стороне от противоборствующих литературных течений и лагерей и не рассчитывает на какую бы то ни было помощь извне. Характерно, что впервые признание пришло к нему лишь благодаря английской премии за «роман года» на русском языке, присуждаемой международным жюри – роман М. Харитонова «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича», стал первым лауреатом русского варианта престижной Букеровской премии за 1992 год. Решение жюри вызвало в московской литературной среде настоящий шок.
Литература об М. Харитонове
- Харитонов, Марк. Стенография начала века: странички дневника / М. Харитонов // Знамя. – 2004. - № 1. – С. 197-205.
- Задражилова, М. Цари, святые и поэты / М. Задражилова // Дружба народов. – 1997. - № 8. – С. 185-191.
- Харитонов, Марк. Родившийся в тридцать седьмом / М. Харитонов // Знамя. -1993. - № 1. – С. 179-185.
Роман «Линия судьбы, или Сундучок Милошевича»
Линии судьбы, или Сундучок Милошевича» - первый роман Марка Харитонова, написаны довольно давно, в начале 80-х годов. Его сюжетная канва – история провинциального литературоведа Антона Лизавина, собирающего сведения о забытом земляке – писателе 10-20-х годов Симеоне Милошевиче. Лизавин нашел в запаснике провинциального архива сундучок со странными, не до конца и не сразу понимаемыми записями-набросками Милашевича на конфетных обертках. Однако событийный ряд в романе Марка Харитонова оттеснен на второй план: точнее все о «Линия судьбы…» сказано в его тексте: «…пересказ тут мало что даст… существен всегда не сюжет… а тот самый «укол смещенного чувства», который заставляет разбирать по-латыни заборную надпись, под собой же при этом посмеиваясь, существен сухой полумрак за спинами сидящих, свет керосиновой лампы, игра всполошенных теней, причудливых мыслей – зыбкий воздух повествования».
Судьбы Милашевича и Лизавина перекликаются друг с другом («жизнь складывается на пересечениях» – запись Милошевича на конфетной обертке). Жизнь Симеона Кондратьича и его прозы как бы отражены в судьбе его исследователя, а отчасти и других людей нашего времени (не случаен постно возникающий и у Милашевича и у самого Марка Харитонова образ зеркала). В этих перекличках-пересечениях обнаруживается – порой трагическая, но счастливая – сопричастность другому. И все же жизнь Лизавина не посторенние судьбы Милашевича, а сближение словесности и реальности может рождать и страшные последствия. Разные «силовые линии» романа сходятся к фигуре Антона Лизавина. Слабый, сталкивающийся с подлостью и хамством (его изгоняют, лишают квартиры), узнающий правду о страшных последних годах Милошевича и его семьи, теряющий друга (Сиверс кончает с собой в заключении), Антон Лизавин может быть, все-таки находит то, чего мучительно желал и не обрел Симон Милашевич: семейное счастье. Но это пока только гадательное, а не реальное счастье. Может быть, именно освобождаясь от уподоблений совей жизни судьбе Милошевича. Антон «дописывает» счастливый финал, не удавшийся Симеону Кондратьевичу.
«Линию судьбы…» как бы вбирают в себя прежде написанные Марком Харитоновым повести: город Нечайск и несколько эпизодических персонажей нам уже встречаоись в повести «Прохор Ментшутин», ряд фрагментов дословно совпадает сотрывками из «Этюда о масках» и «Двух Иванов». А сам Антон Лизавин появляется впервые в своеобразном послесловии под названием «Музей в Нечайске», завершающем книгу «День в феврале». Можно предположить, что форма повести была бы более соответствующей дару Марка Харитонова и замыслу «Линий судьбы…».Но только предположить «Линии судьбы…» нельзя «переписать» или «сократить», «переделать в повесть». Авторский замысел в данном случае мог воплотиться только в таком несколько аморфном и размытом, лишенном жесткого структурного каркаса повествовании, в котором соучаствуют Марк Харитонов, его персонажи и читатели «Линий судьбы…».
«Мы – это и Лизавин, и мы с вами, сливающиеся иногда до отождествления; тут, наверно, пора объясниться и , может, попросить извинения у тех, кто чувствует иначе, - но ведь это и есть сотворчество, к которому бывает причастен всякий читающий в иные, родственные любви, мгновения, - говорится в романе. Тексту Марка Харитонова нужен такой сопричастный читатель, готовый прочесть его не как рассказ о другом, а как о себе самом и как бы дописать, закончить его.
Рецензии
- Сурикова, В. «Сундучок» и «стол» - спасение и гибель индивидуальности / В. Сурикова // Литературное обозрение. – 1995. - № 2. – С. 32-36.
- Торопов, В. В чужом пиру похмелье / В. Торопов // Звезда. – 1993. - № 4. – С. 188-198.
- Ранчин, А. Зыбкий воздух повествования / А. Ранчин // Новый мир. – 1992. - № 12. – С. 270-272.
Произведения М. Харитонова,
опубликованные в литературно-художественных журналах
- Харитонов, Марк. Amoris novi / М. Харитонов // Знамя. – 1999. - № 12.
- Харитонов, Марк. Возвращение ниоткуда / М. Харитонов // Зная. – 1995. - №1, 2.
- Харитонов, Марк. Времена жизни / М. Харитонов // Дружба народов. – 1998. - № 10.
- Харитонов, Марк. Голуби стрижи : рассказ / М. Харитонов // Октябрь. – 2006. - № 4.
- Харитонов, Марк. День в феврале : повесть / М. Харитонов // Новый мир. – 1976. - № 4.
- Харитонов, Марк. Звездочка : рассказ / М. Харитонов // Дружба народов. – 1993. -№ 2.
- Харитонов, Марк. Игра с собой : рассказ / М. Харитонов // Знамя. – 2004. - № 5.
- Харитонов, Марк. История одной влюбленности / М. Харитонов // Знамя. – 1996. - № 3.
- Харитонов, Марк. Конвейер / М. Харитонов // Дружб народов. – 2000. - № 11.
- Харитонов, Марк. Линия судьбы, или Сундучок Милошевича : роман / М. Харитонов // Дружба народов. – 1992. - № 1, 2.
- Харитонов, Марк. Ловец облаков : повесть / М. Харитонов // Знамя. – 2007. - № 8.
- Харитонов, Марк. Музыка : рассказ / М. Харитонов // Дружба народов. – 1998. -№ 4.
- Харитонов, Марк. Очередь : рассказ / М. Харитонов // Знамя. – 1998. - № 4.
- Харитонов, Марк. Приближение / М. Харитонов // Знамя. – 1992. - № ¾.
- Харитонов, Марк. Провинциальная философия : повесть / М. Харитонов // Новый мир. – 1993. - № 11.
- Харитонов, Марк. Седьмое небо : рассказ / М. Харитонов // Знамя. – 2007. - № 3.
- Харитонов, Марк. Сновидец / М. Харитонов // Дружба народов. – 1993. - № 3.
- Харитонов, Марк. Способ существования / М. Харитонов // Дружба народов. – 1996. – № 2.
Владимир Маканин
Лауреат премии «Букер – Открытая Россия» - 1993
за роман «Стол, покрытый сукном
с графином посередине»
Об авторе
Владимир Семенович Маканин (родился в 1937 году в городе Орске) – одни из известнейших современных русских прозаиков. Выпускник математического факультета Московского государственного университета, впоследствии вузовский преподаватель, Маканин впервые предстал перед читателем в 1965 году – романов «Прямая линия», напечатанном в журнале «Москва». Он принадлежит к так называемому поколению сорокалетних. Лев Аннинский назвал его «прирожденным реалистом». Владимир Маканин всегда был любим читателями; писателями же и критиками – уважаем. Его книги и журнальные публикации (выходившие в советское время в достаточно регулярно) всегда вызывали широкий резонанс, с каждым годом лишь увеличивающийся. Странное дело: из ныне живущих, только он, да Фазиль Искандер не растеряли в последнее десятилетие своих поклонников. Скорее, наоборот, во всяком случае, если иметь ввиду и официальное признание: Маканин – лауреат Букеровской премии 1993 года, лауреат Пушкинской премии. Каждые его новый роман или повесть становится событием (правда, лишь литературным, но это и хорошо – наконец, литературные события могут быть истинно и только литературными).
В советскую литературу Маканин входил боком. Отчасти в этом виновата биография. В словесность он попал из математики, где добился немалых успехов. Писателем он стал после душевного перелома, связанного с тяжелой аварией, последствия которой мучили его несколько лет. Однако, даже став известным и популярным автором, Маканин сохранил свою обособленность, свою привычку быть в стороне от литературного процесса. Характерно, что на протяжении десятилетий он не печатался в «толстых» журналах, – случай в отечественной практике уникальный. Такое настороженное отношение к советскому литературному быту с его неизбежной общественно-политической нагрузкой – следствие принципиальной, глубоко продуманной жизненной позицией: «Писатель должен держаться как можно дальше от средств массой информации. Это огромная сила, которая делает пишущего человека сове частью, превращает его в один из своих винтиков, в одно из своих колесиков. Писатель часто обольщается, думая, что он является проводником чего-то, каким-то контактом. На самом деле пресса писателя включает там, где ей удобнее. Его используют как картинку, которая вставляется в очередную пропагандистскую – а, в конечном счете, все пропаганда – кампанию. Поэтому писатель, чей голос куда слабее, должен из элементарного чувства самосохранения себя беречь».
Осторожный изоляционизм предохранил Маканина от увлекательной литературной борьбы, столь часто заменявшей отечественным писателям собственно литературу. Тщательно оберегая себя от любой партийности, он сумел выйти к иному, необычному для советской литературы масштабу обобщений. Постепенно проза этого плодовитого и очень разнообразного автора стала экспрессионисткой, приобрела качества почти кинематографического реализма. Сюжет у Маканина выстраивается за счет зрительных образов. Монологи и диалоги звучат глухо, почти за кадром. Текст часто организован на световых контрастах. С кинематографическим динамизмом мелькают эпизоды. Маканин пишет бегло, почти пунктиром. Обычно есть тут только крупный план и совсем нет скучного, ватного среднего плана. Отказываясь от многословного описательства, он монтирует свои выпуклые гиперреалистические кадры с пустотой, с пропусками, это что-то вроде точек в «Евгении Онегине».
Чрезвычайно взвешенный, сдержанно-осторожный, Маканин не высказывается на газетной полосе, почти никогда не дает интервью, избегает публичности. Он распоряжается своей энергией вполне разумно, если не сказать рассудочно. Он планирует сои дела, не допуская – или ограничивая по мере сил – вторжение неожиданного. Стихия разрушительна и опасна: пожар, буря, болезнь, катастрофа. Избежать контакта с ней невозможно – но и подчиняться ей (так же, как и прохаживаться по общей, безопасной, нахоженной дороге, если не по подиуму). У Маканина нет никакого желания. Он лучше замкнет – нет, не стихию, а ее знак – в свой компьютер.
Стратегия по-своему замечательная, а главное, сама по себе художественная. На самом деле Владимир Маканин, «избежавший» и «отставший», похож на сказочного героя, тоже избежавшего многих, встреченных им по дороге жизни, опасностей. И все же того, как помним, в конце сказки постигла неприятность. Неприятность стремительно приближается к расчетливо одинокому Маканину со стороны идущих сзади – так же, как и он, «не состоявшихся» и «не участвующих», не дающих интервью и не печатающих своих портретов. Осваивающие литературное пространство нарочито замедляют темп, приближаясь к маканинской территории, чтобы подождать. Чтобы, воспользовавшись уроками его стратегии, преобразить намеренное отставание в опережение. Но Маканин и в этой ситуации оказывается хитроумнее прочих – он выдерживает, точнее, задерживает уже готовый к печати роман, - может быть, еще и для того, чтобы в этой – паузе? задержке? – заставить нас перечитать уже напечатанное.
Анализируя творчество Вл. Маканина, трудно не увидеть того, что оно разделяется на три периода – очень отличные друг от друга, но внутренне имманентные стадии эволюции. В соответствии со своей внутренней логикой, изменяясь от «Маканина 70-х» к «Маканину 80-х» и затем к «Маканину 90-х», его творчество стремится к некоей предназначенной ему высшей точке. Заметим сразу, что эволюция Маканина, начавшись с весьма традиционного реалистического повествования, в процессе взаимосвязанных и взаимообусловливающих изменений героя, сюжета, жанра и системы «автор-рассказчик-герой» постепенно приходит к окончательной метаморфозе образа героя и всех названных компонентов поэтики – в притче, развернутой философской метафоре – и вскоре после этого к их совершенному отмиранию и смерти героя в жанре эссе.
«Старые книги» датированы 1976 годом: уже не первая книга, но все еще «ранний Маканин». «Старые книги» и примыкающая к ним «Погоня» представляют период «биографического романа» (или скорее авантюрно-биографического) в творчестве Маканина, который он очень скоро оставит позади.
В.С. Маканин – один из наиболее интересных и своеобразных современных русских. Глубокое, с общечеловеческих позиций осмысление всего, что происходит в жизни, составляет нерв его прозы. Как и современные ему авторы Л. Петрушевская, Т. Толстая, В. Токарева, В. Маканин далек от злободневных политических страстей, не стеснен никакими идеологическими или эстетическими канонами, он наряжено ищет новые формы художественного воспроизведения действительности, стремясь преодолеть опасную отчужденность человека от окружающего мира. Как писатель он отличается аналитическим вниманием к «маленькому», «усредненному» человеку, выявлением его жизненных ориентиров, поисками нравственных координат современной жизни.
Отношение человека к природе, к другому человеку, спрос с себя, нравственная состоятельность в выборе поступков, или, напротив, «убывание» человеческого в человеке, голый расчет, холуйство, цинизм, приспособленчество – вот круг наиболее общих вопросов, объединяющих Маканина с другими яркими мастерами современной прозы. Метафоры-символы писателя «лаз», «гражданин убегающий», «человек свиты», «как жить?», как и шукшинский вопрос «что с нами происходит?», айтматовское понятие «манкурт», астафьевское «последний поклон», распутинские «ниточки с узелками», метафоры-символы Л. Петрушевской «свой круг», «новые Робинзоны» - стали художественными кодом времени.
Основная проблематика творчества Маканина – «Можно ли считать, что человек – существо, пересоздающее жизнь? Меняет ли человек жизнь и себя? Или это существо, которое дергается туда-сюда в своих поисках только потому только, что не вполне нашло сою биологическую нишу» («Лаз»). Кредо писателя – «надо любить людей высокой любовью» («Предтеча»).
В стилевом отношении проза Маканина характеризуется усилением лирико-субъективного начала, использованием тех форм художественной выразительности, где так легко сопрягаются, не сливаясь, реализм и условные формы изображения, тончайшие психологические нюансы и характеры, редуцированные подчас до социального «знака», библейский сюжет и современность. Драматизм, порой трагизм сочетаются с добродушно-юмористическим тоном повествования, подчас с гротескной заостренностью в лепке характера человека, обрисовке реалий его быта, речей, поступков.
В. Маканин – трезвый наблюдатель жизни его проза отразила последствия распада традиционного русского мира, глубинные конфликты нашего времени, разлад мечты и действительности, конформизм, терзания человека, обреченного губить то, что он больше всего любит, чтобы выжить любой ценой. Многие персонажи писателя живут в уродливом мире «аварийного поселка», бараков, жизни «деревенской» прозы или герои Ю. Трифонова, нив городской, ни в детской среде с прочными жизненными традициями.
Переломным произведение писателя стал рассказ «Гражданин убегающий» (1978). Здесь сталкиваются три главных героя прозы писателя – личность, общество, природа. Герой рассказа Павел Алексеевич Костюков – строитель, взрывник, первопроходец, «пробник», осваивающий просторы Сибири, стал разрушителем. Это человек «убегающий». Убегающий от женщин, от сыновей, от сотрясаемой взрывами земли, от деревьев, взлетающих в воздух, подброшенных взрывной волной, ставший «перекати-поле».
В рассказе проявляются характерные черты стиля Маканина, и, прежде всего яркая метафоричность. Через стиль проступает и авторское отношение к изображаемому. Роль оксюморона в названии рассказа «Человек убегающий», как и в названиях «Антилидер», «Человек свиты», актуализирует нравственные поиски, ставит акцент на «вечных» вопросах – свободы выбора, ответственности за свой выбор.
Маканинский «усредненный человек», «человек барака» несводим к усредненному человеческому типу, малоинтересному для художественного сознания, он обнаруживает черты индивидуальной выразительности. Таким предстают герои рассказов «Ключарев и Алимушкин» (1977), «Река с быстрым течением» (1979), повести «Где сходилось небо с холмами»(1984).
Повесть «Лаз» (1991) явилась откликом писателя на перелом в русской жизни на рубеже 80-90-х годов. В современном литературоведении эта повесть В. Маканина рассматривается как «художественный код времени». В повести автор использует условные формы изображения, создает экспериментальную обстановку, две симметричные вселенные, соединенные узким проходом, лазом, секрет которого знает лишь герой – сорокасемилетний «книгочей», интеллигент в «лыжной шапочке».
В верхнем мире правит толпа, она подчинена слепому инстинкту, символизирует апокалиптического зверя, внушает страх. Толпа творит произвол, загоняет отдельного человека в стадо («Толпа затоптала парнишку», «в толпе погибло две сотни народу»). Улицы не освещены («пустые, вымершие»). Слышен плач ребенка. «Лица в толпе жестки, угрюмы. Монолита нет – внутри себя толпа разная, и все это толпа, с ее непредсказуемой готовностью, с ее повышенной внушаемостью. Лица вокруг белы от гнева, от злобы. Люди теснимы, и они же – теснят».
Обобщающим символом унижения человека становится «активный вор», «сидящий верхом на жертве и роющийся в ее карманах». В описании жизни наверху господствуют мрачные тона – холод, темень, кончается вода. Люди в страхе, интеллектуалы строят пещеру под землей.
Вторая данность – нижний мир, где много света, пищи, но маловато кислорода, здесь тоже невозможно жить, герой с трудом через постоянно суживающийся лаз («дыра стала уже», «как стиснулась горловина лаза») проникает сюда («повторяя тактику переползающих препятствие червей»), томимый «духовной жаждой», чтобы пообщаться с товарищами по духу, взывающими к культуре. В текст вкрапливаются реминисценции из Достоевского, Платонова, Библии: «Возобновляется их разговор (о Достоевском, о нежелании счастья, основанного на несчастье других, хотя бы и малом, и душа Ключарева прикипает к их высоким словам. Они говорят. Сферы духа привычно смыкаются над столиком. Ключарев слышит присутствие Слова. Как рыба, вновь попавшая в воду, он оживает: за этим и спускался»).
В повести Маканин упоминает множество бытовых подробностей, создающих в конкретном единстве образ времени. это время безжалостно, прагматично, но отдельные люди, несмотря ни на что, стараются вести себя в соответствии с нормами морали,, нравственности. Стиль писателя становится сухим, характеризуется отсутствием патетических оценок, интонационного нажима. Герой пытается пробиться к человеческому сознанию, ищет слова, которые разделяя толпу на людей, но толпа произносит лишь нечленораздельные звуки: «Звуки ударные и звуки врастяг, сливающиеся в единый скрежет и шорох: толпа».
Название «Лаз» расшифровывается в пространстве повести как многозначная метафора, как душа, как поиск человеческого пути к другому человеку.
Найдя путь к символической монументальности, Маканин сумел воплотить в своих зрелых сочинениях архетипический конфликт нашего времени: душевые муки человека, с изуверской избирательностью обреченного губить то, что он больше всего любит. Удушающее – насмерть – любовное объятие – тема книги «Стол, покрытый сукном и с графином посредине, получивший Букеровскую премию 93 года.
Главные маканинские темы – тема контакта поколений, воспитания, идеала и действительности, тема человека и природы. Важное место в художественном мире писателя занимает рассказ «Кавказский пленный» (1995). В рассказе отражены проблемы не только сегодняшней жизни – война на Кавказе – но исследуется «вечные» темы: тема свободы и несвободы выбора, ответственности за выбор, отношения к женщине, соучастие в зле, в целом, - тема истинных и ложных ценностей, истинной красоты. В рассказе постоянно реминисцируется фраза Достоевского – «красота спасет мир». Герой рассказа Рубахин, «отслуживший свое», каждый раз собирающийся навсегда уехать домой («в степь за Доном»), остается воевать на Кавказе, он хочет понять – что же, собственно, красота гор хочет ему сказать, зачем окликает: «И что же здесь такого особенного? Горы?» - проговорил он вслух, с озлённостью не на кого-то, а на себя…да и что интересного в самих горах? Он хотел добавить: мол, уже который год! Но вместо этого сказал: «Уже который век!» Монолог героя очень важен в семантическом плане («Уже который век»). Маканин обращает внимание читателя и на место «кавказской темы» в русской литературе, побуждает вспомнить и на место «кавказской темы» в русской литературе, побуждает вспомнить и «Казаков» Л. Толстого, и «Валерика» М. Лермонтова, с болью говорит о неспособности человека жить в гармонии с собой, с естественным законом жизни, с природой, с ее красотой: «Солдаты, скорее всего, не знали про то, что красота спасет мир, но что такое красота, оба они, в общем знали. Среди гор они чувствовали красоту (красоту местности) слишком хорошо – она пугала.
Красота гор пугает солдат, потому что на войне они погибнут…Война изображена писателем как странная, «вялая», страшная война, где солдаты не знают, за что воюют, а их противники в слепом фанатизме тоже не могут этого объяснить. Это война бартера, здесь меняют оружие на хлеб, пленных на пленных.
Андеграунд, или Герой нашего времени
Протагонист романа – Петрович, писатель, посвятивший жизнь литературе, но ничего никогда не напечатавший, закоренелый и истовый представитель андеграунда, «агэшник» в собственной терминологии. Писательство он уже забросил, но сохраняет себе неистребимую склонность к литературной рефлексии, к представлению окружающей жизни, собственного прошлого, текущих событий и впечатлений в «сюжетах2.
Возвращаясь от Петровича к Маканину, замечу, что в «Андеграунде» предпринят опыт ревизии метода. Повествование от первого лица возникает тут нет впервые, но в первый раз автор использует личностную призму для изображения самых разных сторон действительности в неразрывной связи с внутренним миром протагониста. Раньше- то Маканин только снаружи, пусть и очень проницательно, послеживал модели человеческого восприятия и поведения, рефлексы и отклики на вызовы среды, способов коммуникации, складывающиеся в строй характеров.
Роман этот – спутанный клубок, в который упакованы тридцать с лишним лет советской и постсоветской действительности. И из клубка вытягиваются по воле автора ниточки мотивов и сюжетов – «Тысяча и одна ночь». Организуется текст вдоль нескольких координатных осей: образ общажного коридора, растягивающегося до метафоры жизненного пути/лабиринта; образа жизни, неуверенно, на ощупь вырастающей на обломках рухнувшей советской цивилизации; образ поэтессы-диссидентки Вероники, пытающейся перестроиться в перестроечного политика; фигура брата рассказчика, Вени, талантливого художника, ставшего много лет назад жертвой карательной психиатрии; наконец, экзистенциальная ситуация самого протагониста, совесть которого отягощена двумя убийствами.
Вокруг этих осей вращается множество персонажей, эпизодов, притчеобразных человеческих историй, отступлений и размышлений – и вращение головокружительно.
Здесь преобладают размышления о человеческой природе, о соотношении в ней детерминизма и свободы, об одиночестве и любви, насилии и сопротивлении ему, конформизме и сохранении достоинства, предательстве и верности. Какие-то из этих тем прежде возникали и анализировались у Маканина, какие-то впервые попадают в фокус его внимания. Главное – меняется общая тональность повествования, «интенциональность» авторского похода. В интеллектуальном и эмоциональном спектре повествования появляются новые линии. В истории младшего брата Вени, с его молодой надменностью, «львиным сердцем», навлекавшим на него зависть окружающих и ген гэбэшников, форсируется мотив трагического стоицизма, сопротивления обстоятельствами. При этом в изображении нет праведного пафоса и «гражданской скорби»: человеческая зависть и подлость, жажда мести, как и жестокость власти, не терпящей дерзких и ярких, - дело житейское, константы. Они существуют при любой системе и погоде.
Словом, «Андерграунд» в творчестве Маканина выполняет функцию не только подведения итога, но и прорыва к новым горизонтам, которые раньше казались не столько недостижимыми, сколько иллюзорными, не стоящими внимания. Врдя ли это можно назвать сменой парадигмы – следующие произведеиня Маканина, такие как «Удавшийся рассказ о любви» и цикл повестей и рассказов, объединенных в роман «Испуг», ближе к его прежней манере. Но в рамках внутренней эволюции писателя эта веха важная. Маканин доказал (себе?), что трагистоические тона и краски, напоминающие о «жестоком» экзистенциализме Камю и Сартра, совместимы с его фирменным методом.
Следует сказать несколько слов об «Испуге». Этот странный опус похождениях и приключениях старого эротомана Петра Петровича Абалина, этот «роман-пунктир» можно счесть неким педантичным продолжением эксперимента, начатого в «Андеграунде», - пропускания всего жизненного спектра 1990-2000-х годов сквозь единую призму.
Роман «Асан» повествует о войне в Чечне, только события преподносятся не так, как мы привыкли. И дело даже не в том, что телевидение и газеты намеренно что-то перевирают, а правительство скрывает, есть вещи, о которых догадываешься по недосказанности. Скорее, дело в том, что война выворачивает все наизнанку.
Явно метафорический язык Маканина несет большую смысловую нагрузку. Маканин рассматривает данную ситуацию как архетипическую для человека, испытывающего в течении веков метафизическое давление коллективного ума.
Проза В. Маканина является жизнеутверждающей. Она не порывает с конкретным измерением человеческой судьбы в поисках смысла жизни, ответственности личности за выбор.