Уважаемые читатели!

Вид материалаДокументы

Содержание


Об авторе
Из интервью писателя
Беседа с Андреем Сергеевым
Роман воспитания
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Литература о Георгии Владимове

  1. Иванова, Н. Умер Георгий Владимов /Н. Иванова //Знамя. – 2003. - №12. – С. 125-126.
  2. Ермолин, Е. Место Родины: к уходу Георгия Владимова /Е. Ермолин //Континент. – 2003. - №118. – С. 430-439.
  3. In memoriam: умер писатель Георгий Владимов //Независимая газ. – 2003. – 23 окт. – С. 2.
  4. Аннинский, Л. Удары шпагой: воспоминания о Георгии Владимове /Л. Аннинский //Знамя. – 2004. - № 2. – С. 134-177; №3. – С. 153-185.
  5. Ахмадулина, Б. Посвящение Георгию Владимову /Б. Ахмадулина //Общая газ. – 2001. - № 8. – С. 10.
  6. Мартыненко, О. Талант, опекаемый небесами /О. Мартыненко //Моск. новости. – 2000. - № 44. – С. 23.
  7. Мусаетов, А. Былое и думы Георгия Владимова /А. Мусаетов //Независимая газ. – 2000. – 16 нояб. – С. 10.
  8. Аннинский, Л. Рок, судьба и участь Георгия Владимова /Л. Аннинский //Владимов, Г. Н. Собрание сочинений : в 4 т. /Г. Н. Владимов. – М., 1998. – С. 5-48.
  9. Биографическая справка //Владимов, Г. Н. Собрание сочинений : в 4 т. /Г. Н. Владимов. – М., 1998. – С. 456-457.
  10. Аннинский, Л. Третья Россия /Л. Аннинский //Моск. новости. – 1998. - № 23. – С. 24.
  11. Золотусский, И. Портрет максималиста /И. Золотусский //Независимая газ. – 1998. – 4 сент. – С. 9, 12.
  12. Вайль, П. Литературные мечтания / П. Вайль, А. Генис //Диалог. – 1991. - № 18. – С. 73.
  13. Коц, А. Встречи с Владимовым /А. Коц //Урал. – 1990. - № 4. – С. 167-182.
  14. Архангельский, А. Строгость и ясность /А. Архангельский //Новый мир. – 1989. - № 7. – С. 262-264.
  15. Георгий Владимов //Иностр. лит. – 1989. - № 2. – С. 243-245.


Произведения Георгия Владимова

  1. Владимов, Г.Н.Собрание сочинений : в 4 т. /Г.Н. Владимов; вступ. ст. Л. Аннинского. – М.: NFQ/2PRINT, 1998.
  2. Владимов, Г.Н. Генерал и его армия : роман /Г.Н. Владимов. – М.: АСТ: Астрель, 2004. – 461с.
  3. Владимов, Г.Н. Три минуты молчания : роман /Г.Н. Владимов. – М.: Современник, 1976. – 384с.
  4. Владимов, Г. Верный Руслан: История караульной собаки : повесть /Г. Владимов //Знамя. – 1989. - № 2. – С. 6-74.
  5. Владимов, Г. Генерал и его армия : роман /Г. Владимов //Знамя. – 1994. – № 4. – С. 3-71; № 5. – С. 6-49.
  6. Владимов, Г. Долог путь до Типперэри : роман /Г. Владимов //Знамя. – 2004. - № 4. – С.121-157.
  7. Владимов, Г. За землю, за волю…/ Г. Владимов //Знамя. – 1996. - № 2. – С. 8-27.
  8. Владимов, Г. Когда я массировал компетенцию…/Г. Владимов //Кн. обозрение. – 1996. - № 12. – С. 11.
  9. Владимов, Г. Новое следствие, приговор старый /Г. Владимов //Знамя. – 1994. - № 8. – С. 180-187.
  10. Владимов, Г. Рубеж веков /Г. Владимов //Моск. новости. – 1998. - № 22. – С. 19.
  11. Владимов, Г. Три минуты молчания : роман /Г. Владимов //Новый мир. – 1969. - № 7. – С. 3-78; № 8. – С. 7-89; № 9. – С. 8-95.


Интервью с Георгием Владимовым

  1. Владимов, Г. Мы хотели дышать чистым воздухом : беседа с Г. Владимовым /записал Л. Бахнов //Огонек. – 2003. - № 39. – С. 46-48.
  2. Владимов, Г. Возвращение к реализму : беседа с Г. Владимовым /записала Е. Константинова //Вопросы литературы. – 2001. - № 5. – С. 222-248.
  3. Владимов, Г. Я возвращаюсь в Россию : беседа с Г. Владимовым /записала Е. Константинова //Труд. – 2001. – 20 февр. – С.5.
  4. Владимов, Г. Я вышел из шинели Дзержинского : беседа с Г. Владимовым /записал Л. Бахнов //Огонек. – 1998. - № 33. – С. 40-41.
  5. Владимов, Г. Терзания вольной души : беседа с Г. Владимовым /записала О. Тимофеева //Общая газ. – 1998. - № 29 .- С. 14.
  6. Владимов, Г. Мне не интересна оценочная критика : беседа с Г. Владимовым /записал А. Беляев // Кн. обозрение. – 1997. - № 46. – С. 6.
  7. Владимов, Г. Я хотел сейчас быть рядом с соотечественниками : беседа с Г. Владимовым /записала Э. Шугаева //Лит. газ. – 1990. - №23. – С. 5.


Литература о произведениях Георгия Владимова

  1. Критика о творчестве Г. Владимова //Современное русское Зарубежье. – М., 2000. – С. 423-432.
  2. Реальность и символ в прозе Георгия Владимова //Современное русское Зарубежье. – М., 2000. – С. 490-491.
  3. Золотусский, И. На пути ко «всей правде»: (к выходу в свет четырехтомника Г. Владимова) /И. Золотуский //Звезда. – 1999. - № 2. – С. 192-203.
  4. Георгию Владимову возвращают долги //Лит. газ. – 1998. - №27. – С.9.
  5. Иванова, Н. Четырехкнижие Георгия Владимова /Н. Иванова //Моск. новости. – 1998. - № 23. – С. 24.
  6. Аннинский, Л. Рубежи и упоры Георгия Владимова /Л. Аннинский //Дружба народов. – 1998. - №10. – С. 219-223.
  7. Андрюшкин, А. Неизбежность трагедии: уроки современного исторического романа /А. Андрюшкин //Лит. газ. – 1992. - №33. – С. 4.
  8. Аннинский, Л. Та, что в погончиках: о прозе Георгия Владимова /Л. Аннинский //Лит. газ. – 1992. - № 18. – С.4.
  9. Архангельский, А. Строгость и ясность /А. Архангельский //Новый мир. – 1989. - № 7 . – С. 262-264.


Рецензии


Владимов, Г. Верный Руслан: История караульной собаки : повесть /Г. Владимов //Знамя. – 1989. - № 2. – С. 6-74.
  1. Зубарева, Е.Ю. Повесть Г.Н. Владимова «Верный Руслан» и русская литературная традиция /Е.Ю. Зубарева //Русск. словесность. – 2003. - № 8. – С 8-13.
  2. Хороброва, Е.А. Повесть Г. Владимова «Верный Руслан» /Е.А. Хороброва //Лит. в школе. – 2001. - № 7. – С. 35-37.
  3. Латынина, А. Глазами Руслана: о повести Георгия Владимова «Верный Руслан» /А. Латынина //Современное русское Зарубежье. – М., 2000. – С. 483-486.
  4. Карпов, А.С. В мире попранной человечности (о повести Г. Владимова «Верный Руслан») /А.С. Карпов, А.В. Чистяков //Русск. словесность. – 1995. - № 6. – С. 32-36.
  5. Аннинский, Л. О «Верном Руслане» /Л. Аннинский //Лит. обозрение. – 1990. - № 3. - С. 84-85.
  6. Терц (Синявский), А. Люди и звери: по книге Г. Владимова «Верный Руслан: История караульной собаки» /А. Терц (Синявский) //Вопросы литературы. – 1990. - № 1. – С. 61-86.
  7. Немзер, А. В поисках утраченной человечности /А. Немзер //Октябрь. – 1989. - № 8. – С. 184-194.
  8. Аннинский, Л. Собачье сердце?: из заметок о прозе Георгия Владимова /Л. Аннинский //Лит. обозрение. – 1989. - № 8. – С. 20-25.


Владимов, Г. Генерал и его армия : роман /Г. Владимов //Знамя. – 1994. – № 4. – С. 3-71; № 5. – С. 6-49.
  1. Мартынов, А. «Август четырнадцатого» Гейнца Гудермана: о некоторых цитациях романа Георгия Владимова «Генерал и его армия» /А. Мартынов //Лит. учеба. – 2005. - № 6. – С. 75-81.
  2. Рамзаева, В. Роман Георгия Владимова «Генерал и его армия» /В. Рамзаева //Литература. – 2005. - № 15. – С. 14-21.
  3. Солженицын, А. Георгий Владимов «Генерал и его армия» /А. Солженицын //Новый мир. – 2004. - № 2. – С. 144-151.
  4. Немзер, А. Одолевая туман: заметки о романе Георгия Владимова «Генерал и его армия» /А. Немзер //Замечательное десятилетие русской литературы /А. Немзер. – М., 2003. – С. 127-135.
  5. Сухих, И. Баллада о добром генерале /И. Сухих //Звезда. – 2003. - № 6. – С. 220-230.
  6. Генералы и их армия //Современное русское Зарубежье. – М., 2000. – С. 493-496.
  7. Карасти, Р. Два генерала /Р. Карасти //Звезда. – 2000. - № 3. – С. 211-219.
  8. Ланин, В. Георгий Владимов о генералах и об армии /В. Ланин //Литература. – 1996. - № 32. – С. 4.
  9. Лукьянин, В. Георгий Владимов. Генерал и его армия /В. Лукьянин //Урал. – 1996. - № 1. – С. 189-190; 1995. - № 4. – С. 242-247.
  10. Шевелев, И. Последний советский роман /И. Шевелев //Огонек. – 1995. - № 50. – С.68.
  11. Курицын, В. Военно-патриотический роман в трех вариантах /В. Курицын //Лит. газ. – 1995. - № 41. – С. 4.
  12. Кардин, В. Страсти и пристрастия: к спорам о романе Г. Владимова «Генерал и его армия» /В. Кардин //Знамя. – 1995. - № 9. – С. 199-210.
  13. Нехорошев, М. Генерала играет свита /М. Нехорошев //Знамя. – 1995. - № 9. – С. 211-219.
  14. Богомолов, В. Срам имут и живые, и мертвые, и Россия… /В. Богомолов //Свободная мысль. – 1995. - № 7. – С. 79-103.
  15. Коган, А. Поражение и победа генерала Кобрисова /А. Коган //Лит. обозрение. – 1995. - № 3. – С. 98-101.
  16. Давыдов, Б. Георгий Владимов. Генерал и его армия /Б. Давыдов //Нева. – 1994. - № 11. – С. 281.
  17. Марченко, А. Анархия – мать порядка? /А. Марченко //Новый мир. – 1994. - № 11. – С. 209-211.
  18. Аннинский, Л. Спасти Россию ценой России… /Л. Аннинский //Новый мир. – 1994. - № 10. – С. 214-221.
  19. Иванова, Н. Дым Отечества /Н. Иванова //Знамя. – 1994. - № 7. – С. 187-193.
  20. Басинский, П. Писатель и его слова: (Георгий Владимов «Генерал и его армия» /П. Басинский //Лит. газ. – 1994. - № 24. – С. 4.


Владимов, Г. Долог путь до Типперэри : роман /Г. Владимов //Знамя. – 2004. - № 4. – С.121-157.
  1. Аннинский, Л. Вертится, окаянная! /Л. Аннинский //Дружба народов. – 2005. - № 3. – С 219-223.
  2. Иванова, Н. Родине своей мечты /Н. Иванова //Моск. новости. – 2004. - №14. – С.12.



Андрей Сергеев

Лауреат премии «Букер – Открытая Россия» - 1996

за роман «Альбом для марок»




Об авторе

Андрей Яковлевич Сергеев – мастер литературного перевода, человек, по сути дела, открывший русскоязычному читателю английскую и американскую поэзию XX века. Но, как выяснилось в последние годы, Сергеев – оригинальный прозаик и поэт.

Андрей Сергеев входил в первую в послесталинское время группу независимых литераторов – группу Черткова. Члены ее пытались жить и писать так, будто нет над ними ни многотонной громады государства, ни официозной литературы, ни аппарата подавления. Т поплатились за это. Но приобрели драгоценный опыт свободы – на несколько лет раньше других…


Из интервью писателя

- Андрей Яковлевич, в ваших стихах и прозе много истории – в самых разных аспектах этого понятия. Откуда такая тяга?

- С детства. Сколько себя помню, я всегда интересовался историей и конкретно – археологией. Были у меня дореволюционные детские книжки о каких-то боярах, замечательные «Книги для чтения» - по древней истории и истории средних веков. До сих пор помню эти толстые большие тома. В 1940 или 1941 году, когда мне было 7-8 лет, дело зашло уже так далеко, что мы с отцом обсуждали, как по окончании школы и чего-то там высшего определить меня в археологи. В жизни это увлечение материализовалось в виде монет. Я и марки собирал, и монеты собирал. Особенно в 45-м году, когда стали везти из Германии, всего стало больше. Выменивал на школьные завтраки – на бублик, на кусочек сахара…

И с каких невероятных довоенных лет какие-то стишки сочинял. Самые примитивные, самые ерундовые, но сочинял. Потом систематически я стал сочинять в школе-семилетке. кропал матерные вирши на потребу школьникам.

- Но вы писали это потому, что вам самому нравилось, или «на потребу публики»?

- Мне нравилось писать. при поступлении в первый класс удельнинской средней школы под Москвой у меня уже был некоторый читательский багаж. Главным событием стал роман Эренбурга «Хулио Хуренито». Я понял в нем главное – что есть какая-то другая, необычная жизнь, не похожая на нашу. А параллельно с «Хулио Хуренито» я прочел «Облако в штанах» Маяковского.

- Ого, в семь лет?

_ Читал я это столько раз, что знал наизусть, хотя не очень-то понимал. но поэзия может воздействовать даже не будучи понятной, как сказал Элиот. Я, конечно, как всякий ребенок, читал Пушкина, Лермонтова, но это не воспринималось как что-то выходящее за пределы повседневной нормы. Но во втором классе я прочитал Гоголя. Это просто решило мою судьбу. С 42-го года и по сей день, я перечитываю Гоголя.

- Так вам прямая дорога была на филфак. Как же вас занесло в институт кино?

- Решили дело два ничтожных, казалось бы случая. Я посмотрел фильм «Весна» о чудесах кино, о прелести, о красоте кино как процесса создания фильма. Великолепный Черкасов, самая его лучшая, по-моему роль. Музыка в фильме чудная, Раневская, Плятт, лучшая роль Орловой. Да что там говорить, потрясающая картина!

- А второй случай?

- Сосед по парте дал мне почитать книжку автобиографий советских кинорежиссеров «Как я стал кинорежиссером», где каждый из этой братии хвалился, как мог. Я был сражен. И я пошел во ВГИК на режиссерский факультет, куда мне сказали попасть нельзя, потому что там 20 человек на место. Я самым дурацким образом образом из 3о возможных очков на экзаменах набрал 30 и поступил.

- Ну и как там было?

- Плохо там было. Оказалось, что я попал в идеологический вуз. Из нас хотели сделать – и делали! – черт знает что, а со мной ничего сделать было нельзяч, не поддаюсь приручениюб. Все, что мы делали там, было так же отвратительно и серо, как и вся наша советскмя жизнь. Короче после второго курса я ушел из ВГИКа в иняз.

- Именно в инязе, насколько я знаю, и возникла ваша литературная группа. С какого года вы собирались?

- С 54-го. Это было время жесточайшего жилищного кризиса, ни у кого из нас не было собственной комнаты, где мы могли бы собираться, кроме инязовской поэтессы Галины Андреевой. Мы у нее собирались по дореволюционному принципу: вечером зайдем на огонек, и если Галка не ушла куда-нибудь на концерт, бежим в магазин «Армения» на углу улицы Горького, покупаем колбасы, водочки или портвейна и чудно проводим время. Самое главное – мы читали стихи. Потом мы обсуждали их. Заводилой был Леня Чертков из Библиотечного тогдашнего института. Сам Леня писал стихи, резкие до людоедства. какие-то колониальные войны, убийство каких-то туземцев…


Поэты «чертковской группы» жили как бы вне быта, вне суеты печатания, казалось даже – вне денег. Впрочем, почти все они где-то служили, некоторые по службе занимались техническими переводами, получали неплохие по тем временам зарплаты.


Из интервью писателя

- Ваша группа просуществовала до 57-го года.

- После венгерского восстания 56-го года, которое страшно напугало Хрущева и его команду, произошли мало отмеченные у нас – и в литературе, и даже в устной традиции – массовые посадки студентов зимы 56-57-го годов. Сажали историков, философов, сажали всяких гуманитариев, ну, а такая литературная группа, как наша… У нас же были свои стукачи!

Леню Черткова посадили, несмотря на все усилия адвоката Самсонова, все остальные члены группы проходили свидетелями. И после этого группа распалась., туту они верно рассчитали. Какое-то время мы уже собирались по инерции, но это было уже не то. все занялись своими делами. Я вот вышел в переводчики… С 59-го года я вовсю печатался во всевозможной советской прессе, в книгах. Имел даже (что практически было невозможно для переводчика) собственные книжки переводов.

- И все эти годы вы продолжали писать…

- Всегда писал, всю дорогу. Как сложилась наша группа, с 54-го , стали появляться у меня коротенькие рассказики. Такое впечатление было, что мне их, как говорила Ахматова, Диктуют. Я их писал , и они всем нравились. Но что это такое, какой это жанр, какова его цена и какое он занимает место среди других жанров, я понять не мог лет двадцать. Писал-писал и всерьез не ставил и лишь в году примерно семидесятом я вдруг осознал: да это же целый жанр, который ничем не уступает никакому роману, как, скажем, рассказик Хармса ничем не уступает роскошному большому рассказу Чехова. Такое же содержание, такой же кусок действительности законченно изображен, создан целый мир.

- Ваши рассказы и стихи попали в печать совсем недавно.

- Впервые меня опубликовали в 1990 году, и то не в Москве. Я случайно познакомился с очень хорошим писателем из Риги Андреев Левкиным. Он был зам главного редактора журнала «Родник» (был еще латыш во главе этого «Родника»), он всю русскую часть, русский вариант делал Левкин). Он сказал: «О чем разговор, присылайте». Я послал. В ближайшем номере «родника» эти рассказики были напечатаны.

А в 92-м, когда Рига уже стала поднимать свои малиново-белые флаги, я послал им печатать первую часть своего «Альбома для марок. Это был последний момент, когда можно было по почте послать в Латвию, как по СССР, стоило это копейки. И в 93-м году Левкин стал печатать.

- Наверное, сейчас вы забросили свои переводы?

- Практически до, но иногда берусь заполнять некоторые лакуны. В восемьдесят восьмом я месяц провел в Америке за счет Сороса, сообразившего, что у нас есть американисты, никогда там не бывавшие. Программа была составлена так, что я встретился со всеми друзьями, уехавшими из страны или от ума, или по глупости, или по несчастью, как Бродский, которые никогда не хотел уезжать, он хотел свободно ездить. При встрече он показал мне фотографию, запечатлевшую четырех друзей, самых, по-видимому, крупных современных поэтов – Дерека Уолкотта, Шеймиса Хини, Леса Мерея и его самого. так случилось, что двоих из них мне недавно пришлось переводить. Уолкотт написал чудесные стихи памяти Иосифа, и меня попросили сделать перевод для специального, посвященного ему номера «Звезды». Для «Иностранной литературы» подготовил подборку Мерея, сложного, глубокого, абсолютно ни на кого не похожего поэта. вот таким образом я в какой-то мере выполнил свой долг перед Бродским.

- Последует ли продолжение «Альбома…»?

- Не знаю. Сейчас занят совсем другим – пишу сугубо научную книгу по нумизматике, ибо считаю неэтичным унести с собой знания, которыми обладаю. Лет тридцать тому назад по совету своего наставника Давида Исааковича Машнягина, выведенного мною в «Портретах» как нумизмат, я занялся не исследованной у нас темой, а именно – монетами варварских племен, живших в Восточной Европе на границах Российской империи, а также на ее территории, то есть на укрине, Северном Кавказе, в Молдавии, Средней Азии. Я был простым коллекционером, а не музейным работником, и мои собратья мне доверяли, показывая редчайшие экземпляры.

-У вас есть коллекция?

- Небольшая, но есть фотографии и масса записей, так как я прочитал почти все, что написано по этой теме за рубежом, за исключением двух книг, пока мне недоступных. Словом накопились кое-какие соображения, и очень хочется успеть их высказать.


Андрей Сергеев умер 27 ноября 1998 года, сбит машиной.


Беседа с Андреем Сергеевым

на церемонии вручения

Букеровской премии 1996 года


«ЛО». Вы рассматриваете «Альбом для марок» как мемуары или как художественное произведение?

Андрей Сергеев: Несомненно, это не мемуары, потому что мемуары пишутся так: «Я помню, как Иван Иванович вошел в комнату и сказал то-то и то-то». Это совершенно другая конструкция. Я интересовался своей собственной семейной историей, чрезвычайно узкой и интимной, но связанной сов всей историей России за последние сто лет.

«ЛО». А в чем элемент художественности в вашем произведении?

А.С. Не знаю, об этом должно, наверно, говорить само произведение, а не я. Нужно просто взять эту вещь и абзац за абзацем посмотреть, как она написана.


Роман воспитания

Андрей Сергеев. Альбом для марок. Коллекция людей, отношений, слов, вещей. 1936-1956. – Дружба народов, 1995, №№7,8.

Сколько подобных книг мы уже читали. Рано или поздно воспоминания о детстве выплескиваются в слова и в своеобразные мемуарные «романы воспитания», в которых, какая бы эпоха ни была, найдется место и «золотому детству», и «пустыне отрочества» и «юности мятежной». Форма подобных произведений бывает удивительно разнообразной: повествование ведется и от первого лица, и от третьего, мир показан то глазами ребенка, то взрослого, действие может развиваться последовательно или разорвано. И кажется, что все уже написано и описано, тем более жизнь в Москве тридцатых-пятидесятых, но у каждого все равно свои яблоки, свои золотые шары, а в итоге – «не тот это город, и площадь не та».

У героя «Альбома для марок» нет памятника Пушкину, Дома на набережной, арбатского двора. Он живет в Москве, а мог бы в добычинском городе Эн. То, что его окружает, ничего специфически московского не имеет. На вилках и ложках по всей стране написано одно и то же, одни и те же пластинки слушают «из сознательности», «из образованности», «по пристрастию», «для души», одни и те же про «буденышей» читают и едят «микояновские котлеты». Мир ребенка естественно ограничен сначала родственниками, соседями по квартире и даче. Потом он расширяется до школы, института, новых компаний. вся жизнь за двадцать лет уложилась. в «До войны», «Войну», «Новую жизнь», «ВГИК». через нее прошли «Квартира», «Отец», «Большая Екатерининская». Так называются разделы книги. Так складывается жизнь.

«Роман воспитания» А. Сергеева имеет подзаголовок: «Коллекция людей, отношений, слов, вещей». И действительно, большую часть этой книги занимают списки, перечни, перечисления книг и фильмов, слухов и радиопередач, жизненных принципов и устойчивых словосочетаний. «От великих вещей остаются слова языка..» Впрочем от невеликих тоже, по крайней мере в чьей-то памяти. Все пережитое прессуется, оставаясь в голове в виде все новых и новых слов, вобравших в себя эпоху: франзольки, группы, халтурщики, самая красивая станция Киевская, ПВХО, дегазация, Белогвардейская Финляндия, занятие чужой плиты, отчеты о зверствах, берлинская лазурь, Гленн Миллер…

Новые, непонятные слова всегда выделяются: курсивом, строчными буквами, разрядкой. Они режут ухо, они непривычны, с их помощью осваивается мир. Застряв в памяти, позже каждое из них может развернуться в целостное воспоминание. Они превращаются в ключевые слов времени и места, за ними встают судьба и эпоха.

Андрей Сергеев предельно точно показывает, как постепенно открывается ребенку мир. Сперва – набором почти бессвязных эпизодов, обрывками чужих малопонятных характеристик, собственными невольными наблюдениями. Постепенно, сообразуясь с возрастом героя, расширяется круг освоенного им жизненного пространства, а в нем активизируется оценочное поле. Нейтральный доселе мир обретает свою приемлемость или неприемлемость. Он по-прежнему не совсем своими ощущает колобродящие вокруг него слова, обрывки чьих-то чужих текстов. Но он уже умеет не просто впитывать их, воспринимая как должное то, что «шептала кухня», комментировали отец и дед, эмоционально выплескивали мать и бабушка.. Выстраивание чужих систем миропонимания проявляет свое собственное.

В первую очередь оценивается, конечно же, семья. Душная семейная атмосфера, где быт всегда на первом плане, а всеобщая доступность еще усиливается теснотой коммунального житья, вызывая у подростка приступы клаустрофобии, - это неизбежность. к тому же весь этот мир со всеми его давно сложившимися оценками, словечками, отношениями ты должен научиться принимать как данность, понимая, что менять в нем что-либо бессмысленно. тепло и уют вскоре начинают оборачиваться монотонностью и ограниченностью. Бунт против обычаев и образа жизни семьи – самый первый: ведь никого не знаешь так хорошо, ничьи недостатки не раздражают столь постоянно. дедушка, бывший закрепщик у Фаберже, бабушка – медицинская сестра, отец – доцент кафедры кормления Тимирязевки, мать, тетки, дядья – все они вызывают у героя сложное чувство раздражения своим «тихим убожеством» и приятия.

Впрочем, самим подбором слов, поступков, категоричных отроческих оценок готовится трезвый взрослый взгляд на семью: «Я отсюда. И этого быта заряд до конца как реальность во сне сохранится». То, что раньше выводило из себя (отец «никогда не бился над неразрешимыми задачами», мать «никогда ни над чем всерьез не задумывалась»), со временем никуда не делось, но обнаружились и другие качества: «не стершееся за цатые годы» чувство собственного достоинства, преданность своим, готовность полагаться на себя и судьбу. И перечень черт маминого характера, в котором взрослый сын видит опасную смесь ограниченности и самоуверенности, все же заканчивается так: «никогда никого не предала». Умудренный опытом, он понимает, что это редкость.

Но до этого понимания – долгий путь. Отторжение некрасивого семейного быта, поиск своей среды, стратегии и тактик поведения. Мир планомерно и сознательно расширялся, что порождало новые перечни слухов, приятелей, девушек, мест, острот, стихов. Наконец, жестче стала самооценка, яснее путь. Раздвижение границ мира привело в переводчики. Осознание ценности свободы – к конфликту с властями. Начал прорисовываться узор судьбы.

Такие книги можно длить бесконечно. Какое слово, событие можно поставить последним? Видимо, то, которым воспитание заканчивается. «Черткова арестовали 12 января 1957 года». Поиски форм взаимодействия с миром завершились. «Гул затих, я вышел на подмостки». Прошло время романтизма. Что пришло? После текстовая судьба уже не героя – самого Андрея Сергеева, переводчика, известного, насколько может быть известным переводчик. Мироотношение повествователя, лепящего из кусочков, фраз и словечек образ времени и судьбы. Оно тоже облечено в слово: «может, стал, наконец, подобрей, поглупей». Кажется, именно это и называется мудростью возраста.

М. Литовская

Произведения Андрея Сергеева

в литературно-художественных журналах

Проза
  1. Сергеев, А. Альбом для марок /А. Сергеев // Дружба народов. – 1995. - № 7, 8.
  2. Сергеев, А. Деньги : рассказ /А. Сергеев // Литературная газета. – 1997. - № 18/19.
  3. Сергеев, А. Изгнание бесов : рассказики /А. Сергеев // Новый мир. – 1994. - № 6.
  4. Сергеев, А. Портреты /А. Сергеев // Знамя. – 1996. - № 10.
  5. Сергеев, А. Портреты /А. Сергеев // Новый мир. – 1993. - № 7.
  6. Сергеев, А. Портреты /А. Сергеев // семья и школа. – 1997. - № 4.
  7. Сергеев, А. Об упорядочении наименований исторических центров страны /А. Сергеев // Юность. – 1991. - № 3.


Поэзия
  1. Сергеев, А. Стихи /А. Сергеев // Литературное обозрение. – 1998. - № 5/6.
  2. Сергеев, А. Стихи /А. Сергеев // Новый мир. – 1995. - № 8.
  3. Сергеев, А. Стихи /А. Сергеев // Знамя. – 1995. - № 8.


Рецензии
  1. Данилкин, Л. Лицо русской литературы минувшего года в свете «Буккера-96» / Л. Данилкин // Книжное обозрение. – 1996. – № 49. – С. 11, 24.
  2. Литовская, М. Роман воспитания / М. Литовская // Урал. – 1996. - № 10. – С. 188-189.



Литература об Андрее Сергееве
  1. Королева, Нина Собеседник Анны Ахматовой – Андрей Сергеев / Н. Королева // Вопросы литературы. – 2008. - № 1. – С. 296-322.
  2. Зверев, А. Андрей Сергеев / А. Зверев // Иностранная литература. – 1999. - № 2. – С. 254.
  3. Николаева, О. врать не интересно, а правду не любят \ О. Николаева // Литературная газета. – 1998. - № 10. – С. 10.
  4. Как начинался андеграунд // Литературная газета. – 1996. - № 30. – С. 5.



Анатолий Азольский

Лауреат премии «Букер – Открытая Россия» - 1997 года

за повесть «Клетка»