Уважаемые читатели!

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Литература об А. Азольском

Ермолин, Е. Одинокий герой / Е. Ермолин // Континент. – 2008. - № 135. – С. 9-20.
Огрызко, В. Лучший авантюрный писатель / В. Огрызко // Литературная Россия. – 2007. - № 40. – С. 3.
Булкина, И. Анатолий Азольский: Диверсант / И. Булкина // Знамя. – 2006. - № 10. – С.
Мне нужна деталь, вроде бы абсолютно неправдоподобная, но которая оказывается правдой // Вопросы литературы. – 2005. - № 6. – С. 214-229.
192-195. Ермолин, Е. Люди бездны / Е. Ермолин // Дружба народов. – 2001. - № 4. – С. 188.
Советский электромонтер должен знать все… // Книжное обозрение. – 2000. - № 31. – С.5.
Ремизова, М. Зрячий одиночка среди послушных слепцов / М. Ремизова // Литературная газета. – 1997. - № 50. – С. 11.
Елисеев, Н. Азольский и его герои / Н. Елисеев // Новый мир. – 1997. - № 8. – С. 205.
Ермолин, Е. Жизнь в нелегальном положении / Е. Ермолин // Литературная газета. – 1996. - № 35. – С. 4.
Лазарев, Л. Освобождаясь от ведомственности / Л. Лазарев // Октябрь. – 1988. - № 6. – С. 190.

Книги Анатолия Азольского в фонде ЦГБ им. В. Маяковского

Азольский, А.А. Затяжной выстрел; Степан Сергеевич : романы / А.А. Азольский. – М.: Правда, 1989. – 478 с.
Азольский, А.А. Клетка и другие повести / А.А. Азольский. – М. : Грантъ, 1998. – 719 с.
Азольский, А.А. Легенда о Травкине : повести /А. Азольский . – М.: Современник, 1990. – 367 с.

Анатолий Азольский – лауреат Букеровской премии 1997 года за повесть «Клетка»

Азольский, А. Клетка : повесть / А. Азольский // Новый мир. – 1996. - № 5, 6.

Эта вещь замечательна во многих отношениях: она строго выстроена, хотя сложна и прихотлива по своему сюжету, динамична, и соединяет элементы разных жанров, от детектива и романа о войне до семейной хроники и биографии ученого (вроде знаменитого «Зубра» Д. Гранина, кстати, с произведением Гранина «Клетка» отчасти связана тематически). Судьба главного героя повести Ивана Баринова, родившегося в семье военного хирурга в ленинградской коммунальной квартире, пережившего страшные 30-е годы – когда семья, спасаясь от неукротимо надвигавшегося ареста, переехала в Минск – и смерть родителей в самом начале войны; воевавшего в партизанском отряде В Белоруссии, прошедшего пытки в гестапо и чудом оставшегося в живых

э вынужденного бороться уже в послевоенные годы не только с лесными братьями, но и с доблестными чекистами; бежавшего из чекистских застенков и обреченного себя от ненавистной власти скрывать, - эта судьба, насыщенная самыми невероятными событиями, оказалась связана с разгадкой тайны жизни, заключенной в клетке, с генетическим кодом человека. Загадки ДНК Баринов разгадывает вместе с троюродным братом, биологом Климом Пашутиным, причем брат и общая с ним работа также входят в фатум героя. Баринов как бы обречен быть с Пашутиным в одной связке. Аллегоризм названия повести Азольского очевиден, по крайней мере, в двух смыслах: жизнь, скрывающая свою тайну в клетке, и клетка тоталитарного социума, в которую заключены герои повести. Тайну творящей материи Баринов и Пашутин открывают, но вот выбраться из клетки советского государства, возведенной наперекор природным законам, они не в состоянии.

Все это в произведении Азольского лежит на поверхности и прочитывается без особого труда, но содержания не исчерпывает. Азольский пишет о жизни биологической и социальной, но помимо того – и даже в первую очередь – о существовании как таковом, о бытии, неотторжимом от боли и страдания, о движении человека к постижению тайны, существа знания. Жизненный путь Ивана Баринова как будто распадается на цепь инициаций. Забравшийся в квартиру вор едва не погубил закричавшего в колыбели младенца – матери удалось его спасти, так что герой вновь родился, едва появившись на свет. И затем боль и переживания боли будет сопровождать Баринова постоянно. Он будет учиться боли, молчаливо перенося порки, будет постигать боль, удивляясь своей нечувствительности в драках со сверстниками, открывая в ее сладких томлениях проснувшегося пола, преодолевая тяжести войны, избиения в гестапо и НКВД. Он еще трижды умрет и возродится, переживет смерть брата, прежде чем замкнется круг, завершится череда случайностей и совпадений. В той же ленинградской квартире, где некогда родился Баринов, у другого офицера Военно-хирургической академии родился мальчик и матери приснится, «будто бы вор забрался в квартиру и польстился на детскую кроватку».Тогда предназначение Ивана Баринова будет исполнено, прекратятся скитания его, поскольку закончился миф о получении и передаче знания, которому окажется таинственно причастен младенец. Генетические загадки клетки отгадаются в свое время, пусть другими и значительно позже, нежели это сделали Баринов и Пашутин, и это – история науки. Смысл же цельного – а не только биологического существования – передается мифологически.

Клетка – как средоточие жизненного смысла – строит художественный мир повести Азольского. Все остальное – время, история, быт – лишь материал, необходимое подспорье, плоть, которой обрастает мифологический костяк. Другое дело, что именно эта «плоть», нанизанная на миф, пересозданная воображением и тем самым освобожденная от позитивистской достоверности факта, может служить самоцелью.

Рецензии

Лесин, Е. Без наказания и рефлексии / Е. Лесин // Книжное обозрение. – 1999. - № 5. – С. 8.
Немзер, А. Второе рождение / А. Немзер // Дружба народов. – 1997. - № 2. – С. 165-186.
Александров Н. Новая эклектика / Н. Александров // Литературное обозрение. – 1997. - № 3. – С. 30.

Произведения Анатолия Азольского,

опубликованные в литературно-художественных журналах

Азольский, А. Атомная болезнь : рассказ / А. Азольский // Континент. – 1998. - № 97.
Азольский, А. Афанасий : производственный роман / А. Азольский // Дружба народов. – 2007. - № 1.
Азольский, А. Белая ночь : повесть / А. Азольский // Дружба народов. – 2002. - № 10.

Анатолий Азольский в повести «Белая ночь» всегда оглядывается в излюбленное время – 30-50-е годы (в данном случае, диапазон уже – конец 40-х, плюс ретроспекции в недавнее прошлое). Снова блестящие военные, обжигающая любовная связь, запутанная интрига. Пристрастие автора к теме шпионов и диверсантов в этом тексте претворилось с несколько неожиданной стороны: на родину из долгой эмиграции нелегально проникает полковник французской армии и личный друг де Голля Жорж Дукельский, но с целью, сколь далекой от политики, столь сентиментальной – узнать о судьбе двух бывших из эмиграции теток. Он пользуется внезапной смертью другого авантюриста – советского офицера, с которым накануне познакомился совершенно случайно, - и берет его имя, деньги, одежду и документы. Впрочем, органы достаточно скоро его вычисляют, но , поскольку фигура слишком заметна, дают возможность уйти за кордон.

Азольский, А. Берлин – Москва – Берлин : повесть /А. Азольский // Континет. – 1994. - № 1.
Азольский, А. Бизнес : рассказ / А. Азольский // Дружба народов. – 2005. - № 11.

Рассказ «Бизнес» - о том, как малозначительная деталь привела удачливого коммерсанта к озадачившему его открытию из сугубо интимной жизненной сферы.

Азольский, А. ВМБ : повесть / А. Азольский // Новый мир. – 2001. - № 6.

Традиционный для данного автора сюжет из военно-морской службы. Здесь обычный герой – и столь же обычный конфликт человека с властными инстанциями. Лейтенант Маркин – молодой, сообразительный офицер Черноморского флота. Он сослан за чужие грехи из Севастополя в глушь, в Поти. Здесь лейтенант прозябает, мечтая хоть на день выбраться в Батуми, прогуляться там, свести приятное знакомство с девушкой. Осуществление этого намерение влечет за собой череду приключений. Герой сталкивается с американским шпионом, и характерная для Азольского тонкость, придающая незамысловатому повествованию некоторый объем, состоит в том, что и шпион, Сергеев, - заложник соответствующих инстанций. Между персонажами проскальзывает искра солидарности, что-то объединяет людей, не желающих быть жертвами обстоятельств и социальных систем. Они воюют за жизнь, кА умеют. Кажется, Маркину это удается лучше.

Азольский, А. Война на море : повесть / А. Азольский // Знамя. – 1996. - № 9.

«Война на море» - это героическая сага, быль военных лет. В основе повестнования – рассказ о попытке спасти в Баренцевом море,во время десятибалльного шторма, экипаж потерпевшего крушение эсминца, и параллельно – об абсурдном расследовании этого эпизода в штабных конторах. В центре действия – два друга, офицеры, недавние выпускники морского училища. Это повесть олюдях чести, умеющих принимать на себя ответственность, верных дружбе, «просто людях с людской обязанностью жить по-людски» в невыносимых, смертельных обстоятельствах, среди пошлостей и подлостей эпохи. Схватка со стихией у писателя – это в первую очередь схватка с собой, чтобы победить страх, мелкую дрожь за свою шкуру и дорасти до готовность принести себя в жертву ради других. Как всегда, прозу Азольского отличают точность деталей, жесткость интриги, в ее тональности есть что-то от реквиема. В этой повести ощутимей, чем где бы то ни было у Азольского, проявилась связь с литературой экзистенцреализма (прежде всего – Фолкнер, «Чума» Камю).

Азольский, А. Гейнц Гудериан, Николай Гребенки и другие : житейская история / А. Азольский // Дружба народов. – 1997. - № 11.
Азольский, А. Глаша : повесть / А. Азольский // Новый мир. – 2003. - № 4

Сюжетная линия повести, хоть и держит читателя в постоянно высоком напряжении интереса, - достаточно проста, в том смысле, что не «закручена» сверххитро, а довольно-таки линейна. Волею случая (и чинов, надзирающих-пестующих новые дипломатические кадры) морской офицер-артиллерист из «простых» костромских пареньков (и «по-костромски» же бравый) оказывается слушателем Военно-дипломатической академии, чтобы стать одной из не самых больших, но все-маки дипломатических фигур в одном из опять же небольших, но все-таки суверенных государств. Из повести не совсем ясны, а еще точнее им и не с чего быть ясными, должностные обязанности нашего новоиспеченного атташе. Потому что главным остается (политика есть политика: интересы государств и прочее) сбор информации; так сказать, разведывательная работа. А для этого-то и нужна именно Глаша, к которой, кК пчелы на цветок, и должны будут, по замыслу «надзирающее-пестующих» в лице капитана какого-то ранга Хворостина, слетаться носители разрозненных сведений, из каковых чаще всего и составляется общая картина событий и настроений в чужой стране.

Герой не стал, как хотел капитаном, зато научился лгать, изворачиваться, интриговать. Жил в бытовом отношении лучше любого адмирала, но морально пал весьма низко. Петя и Глаша все-таки пытались сохранить идеализм и сочетать его с гражданским патриотизмом. Однако в итоге жизнь как-то обесцветила этих неплохих людей. У них мало свободы, а та, что есть, реализуется болезненно и не ведет к положительной развязке. Петя и Глаша радеют об интересах родины, наталкиваясь, однако на равнодушие или своекорыстие начальников. С течением времени они уже все труднее понимают, за что, собственно, боролись. все в мире происходит случайно и нелепо, если не сказать – абсурдно. Формально герои – победители, реально же – в сухом остатке от всей жизни только усталое разочарование да воспоминания об одной-единственной ночи в Азии, когда наша супружеская чета пыталась предотвратить массовое кровопролитие.

Азольский, А. Диверсант : назидательный роман для юношей и девушек / А. Азольский // Новый мир. – 2002. - № 3, 4.

Главный герой «Диверсанта (кажется, лучшего из романов последних лет) - вечный искатель приключений, наивный и умудренный в одно и то же время. Похоже, подзаголовок «Назидательный роман для юношей и девушек» призван напомнить о подростково-героической советской традиции, о «Кортике» и «Двух капитанах», но в гораздо большей степени – о Стивенсоне и Жюле Верне: в начале романа герою пятнадцать, он преисполнен советской романтики, его любимые книжки – «Пятнадцатилетний капитан», «Остров сокровищ» и ненавязчивые «Три мушкетера».

Жанровое лекало срабатывает и … не срабатывает. Срабатывает в том смысле, что герой, как и полагается авантюрному герою, всякий раз посылается на смерть и всякий раз остается невредим. По ходу действия он теряет соратников-помощников, становится мужем и отцом, меняет имена и профессии, но не перестает быть диверсантом, то есть своим среди чужих и чужим среди своих. Наверно, суть в том, что «на войне как на войне», а война не кончается, и обещанный хеппи-энд становится лишь началом новых злоключений. В принципе в авантюрном романе все так и должно быть: герой не знает смерти, а цепь его приключений не знает конца. Можно читать «Диверсанта» в духе «исторических разоблачений»: роман о режиме, где нет своих и чужих, плохих и хороших, где Павлик морозов геройски погибает в Берлине, положив десятка два смершевцев, где верить нельзя никому и бояться нужно всех. К авантюрному роману вообще, и к романам Азольского в частности, известная формула о временах, которые «не выбирают», применима более чем. Заведомая «несработка» жанрового лекала начинается там, где начинается рефлексия на жанр. Диверсан читает знаковые книги, сначала это были Дюма и Жюль Врен, но дальше – больше. В самом неподходящем месте – посреди мародерского разгула в разоренном прусском имении – он читает… «Страдания молодого Вертера», и «мутный роман» Гёте неожиданным образом совпадает с невразумительной логикой войны. А вот Лев Толстой оказался в другой логике, он был навязчив, и у него была мораль – «…он заставлял читателей безоговорочно верить написанному им, он походил на следователя, который втискивает в арестованного нужную прокурору версию, а уж я-то под следствием побывал достаточно». Короче говоря, «диверсант» вступает в собственные отношения с литературой, причем «другой» литературой, не той, которая его «породила».

Азольский, А. Еврейская песня : рассказ / А. Азольский // Дружба народов. – 2005. - № 11.

Рассказ «Еврейская песня» - о дележе наследства, которое необходимо утаить от советской власти.

Азольский, А. Женитьба по-балтийски : морская лирическая повесть // Дружба народов. – 1997. - № 2.

Азольский, А. Затяжной выстрел : роман // Знамя. – 1987. – № 10, 11.

Роман «Затяжной выстрел» пронизан любовью к флоту, к нелегкой корабельной жизни, к морякам, и именно поэтому автор так ополчается на бездушие, рутину, несправедливость, омрачающие морскую службу. Кажется, впервые за долгие годы флот в произведении художественной литературы рассматривается не как отгороженное от берега (на котором еще допускалось существование отрицательных явлений, разумеется в небольших, тщательно взвешенных дозах) идиллическое царство разума, порядка и богатства – таким он не был и не мог быть, а как часть нашей неладно устроенной, скованной бюрократизмом и бесправием жизни.

Азольский, А. Искусство кино : рассказ / А. Азольский // Континент. – 1996. - № 89.

Азольский, А. Кандидат : повесть / А. Азольский // Новый мир. – 2004. - № 3.

Анатолий Азольский в повести «Кандидат» представил крупным планом Растиньяка советских 80-х годов, Вадима Глазычева, провинциала, который делает карьеру в Москве. Изображены перипетии женитьбы и развода, попытки, с одной стороны, приспособиться к обстоятельствам, а с другой – как-то самореализоваться. Непрочная, ситуативная мораль, нулевые принципы, расколотое сознание героя на фоне цинично-лицемерной, насквозь прагматичной и слегка-таки фантасмагоричной позднесоветской Москвы. Возможно, Азольский хотел показать героя, который активно, но по итогу вполне провально проявил себя на авансцене общества в следующую эпоху.

Азольский, А. Кровь : роман / А. Азольский // Дружба народов. – 1999. - № 3.

Роман Азольского начинается фразой: «все понемножку сходили с ума, да иначе и не выжить, потому что никто не мог понять, кто кого окружил или прижал к реке; и на том, русском, берегу тоже, кончено, спятили; чей-то самолет (то ли рус-фанер, то ли свой) разбросал над замерзшими болотами двуязычные листовки: «Мы в кольце – и вы в кольце, но еще посмотрим, что будет в конце!»

На войне необходимость противников в течение долгого времени делать одно и то же – стрелять, окапываться, хоронить, ждать писем, бить вшей, добывать прокорм – как будто уравнивает противостоящих, делает почти неразличимыми. Всех – от солдат, месяцами мерзнущих в окопах напротив друг друга, до маршалов, мотивы поведения которых легко укадываются противниками по аналогии со своими собственными.

Следующим этапом становится рождение у воюющих ощущения войны как тяжкого кошмара «коллективного самоуничтожения людей». Став бытом, война начинает казаться бесконечной, теряет изначальный смыслы. И на этом этапе возникает и складывается еще одна форма противостояния – уже не с противником, а с самой войной.

Вот об этом этапе, точнее, как бы на материале подобного самоощущения воюющих и написан роман Азольского. Герои романа, по крайней мере немцы, уже дозрели – все «понемножку сходят с ума»; и уже не кажется безусловной иронией иронично написанная сцена: 1943 год, немецкий штаб в белорусском городке: офицеры смотрят на карту Европы, «подавленные несчастьями, свалившимися на миролюбивую Германию, со всех сторон охваченную врагами, предаваемую друзьями».

Иными словами, перед нами еще одно художественное прочтение оппозиции «война и мiр», принадлежащее европейскому писателю конца XX века.

Почти гротескно заостренная мысль романа воплощена в такой же гротескной форме: повествовательные приемы динамичного, полуавантюрного шпионского боевика Азольский сочетает, и вполне органично, с приемами философского романа.

В изображении реальностей войны Азольский обходится без внешней фантасмагоричности. Фантасмагоричен сам материал. В частности, центральная ситуация в романе, когда немецкий контрразведчик Скарута, обязанный обеспечить безопасность приезжего национального лидера, делает все, чтобы ничто не помешало русскому разведчику удачно совершить покушение.

Азольский, А. Лопушок : роман / А. Азольский // Новый мир. – 1998. - № 8.

Азольский, А. Маргара, или Расстреляйте меня на рассвете : повесть / А. Азольский // Дружба народов. – 2007. - № 11.

Поветь оказалась одной из последних прижизненных публикации. писатель рассказал харктерную для него историю о лабиринтах советской жизни, о простых людях, которые ищут сове контрабандное счастье в обход власти. Власть эта уже не смертельно опасна, на дворе середина 60-х. Но испортить жизнь человеку она может. Особенно если герой – простой московский инженер режимного НИИ – вдруг случайно столкнется с госсекретами, разгадает несколько шпионских тайн, вступит в контакт с опасными их носителями. Не одобряет герой этих агентов властей, и малость даже жалеет тех, кто позволил завлечь себя в шпионскую службу: … я вынес горькое впечатление о величии той швали, что бегала по континентам, вынюхивая и выспрашивая: они – талантливые артисты и мошенники! Они – ряженые, балаганные шуты и притворы, базарные прохиндеи, мнящие себя властителями мира. Сам-то инженер пытается фатум вмененной властью судьбы победить, и небезуспешно. И даже спасает человека. Но вот вокруг него зияет какое-то выжженное советским солнцем пространство беды. Пространство поражения. Да, так: Жизнь унизительно коротка, и удлиняют, обогащают ее не радости, а несчастья, беды, катастрофы, вспоминания о них воскрешают прошлое, былые чувства, и стискивается сердце в упоительной печали.

Азольский, А. Могила на Введенском кладбище / А. Азольский // Дружба народов. – 1999. - № 12.

Анатолий Азольский в «набросках биографии» «Могила на Введенском кладбище» рассказывает с опорой на документы (кажется, подлинные) историю голландца, в 44-м году перешедшего линию фронта, чтобы помочь Красной Армии. Естественно, недотепа закончил дни через четыре года в Лефортовской тюрьме. Азольский размышляет о парадоксах судеб, о странностях национального характера.

Азольский, А. Монахи : роман / А. Азольский // Новый мир. – 2000. - № 6.

Роман посвящен советским разведчикам, а отчасти средневековым монахам. Не поймешь даже, что для автора важнее, хотя о разведчиках рассказано гораздо более подробно. Может быть, Азольский намекает на то, что шпионы – это своего рода современный квазимонашеский орган? Тогда его мысль не нова. Ветерана органов Бузгалина отправляют в США, чтобы доставить оттуда на родину заподозренного в измене Кустова, ведущего разведдеятельность под видом коммерсанта. Оказалось, однако, что у Кустова случился тяжелый душевный вывих; он проявляется и в том, что герой временами воспринимает себя как странствующего монаха, брата Рудольфо. Бузгалин то ли подыгрывает Кустову, то ли сам иногда погружается в этот бред, который становится коллективным. Сложным зигзагом, через Южную Америку, Австралию и Прагу герои добираются до Москвы, где несмотря на подобие возникшей душевной связи, поочередно закладывают друг друга начальству и в итоге оказываются на заслуженном отдыхе.

Азольский, А. Не убий; Неблагочестивый танкист : рассказы / А. Азольский // Континент. – 2004. - № 120.

Азольский, А. Нескромное очарование линкоров рассказ / А. Азольский // Воин России. – 1999. - № 10.

Азольский, А. Нора : повесть / А. Азольский // Дружба народов. – 1994. - № 10.

Азольский, А. Облдрамтеатр : повесть / А. Азольский // Новый мир. – 1997. - № 11.

Действие повести отнесено к 1949 году, к сталинскому юбилею. Главный герой – преподаватель-правовед Гастев – это характерный для писателя персонаж: опытный, трезвый, иногда циничный, лишенный малейших иллюзий относительно общества, где ему выпало жить, - подпольный, затаившийся человек, сохранивший, однако, кое-какие преставления о чести и достоинстве. На свой страх и риск он занялся личным расследованием преступлений, всколыхнувших город, и докопался до смертельно опасной, идеологически вредной истины. Азольский создал очередной социальный детектив, читаемый, как и положено детективу, запоем. Но писатель, по своему обыкновению, использует острую жанровую форму для того, чтобы пролить очень резкий свет на своеобразие советской социальности. В этом свете становится видно, как бродит в этой стране донная, страшная преступная энергия, как идеология искривляет и патологически деформирует жизнь человека и общества. В полной мере наделенный таким знанием герой впридачу обременен экзистенциальным комплексом: он постоянно пытается нащупать ускользающий смысл существования, утыкаясь в тупики абсурда.

Азольский, А. Патрикеев : повесть / А. Азольский // Континент. – 1999. - № 101.

Азольский, А. Полет к Солнцу : рассказ / А. Азольский // Континент. – 1998. - № 97.

Азольский, А. Полковник Ростов : роман / А. Азольский // Дружба народов. – 2006. - № 1.

Это военно-шпионский детектив, главным героем которого у писателя на сей раз становится не советский отщепенец, а офицер вермахта, прусский аристократ с примесью русской крови. Время действия – 1944 год. «… граф Гёц фон Ростов (мягкая светлая шляпа, чуть приспущенный галстук, коричневые ботинки на толстой подошве) полчаса нежился за двумя чашками кофе и свежей газетой, щедро заплатил, присовокупив к маркам продталон, с открытым пренебрежением принятый официанткой; высадка тех, кого мировая пресса, полковником читаемая в штабе, называла «союзниками», сдула с бельгийцев флер почтительного невнимания к немцам, и люди оккупированной страны наглели с каждым часом»… Умный скептик на крутом историческом вираже, подготовка покушения на Гитлера, обернувшаяся неудачей.

Азольский, А. Посторонний : роман / А. Азольский // Новый мир. – 2007. - № 4, 5.

Автор изобразил в романе рядового литератора-интеллигента позденсоветской поры, который рассказывает о себе, о своей жизни. это проза очень «азольская»: получился очередной абсурдистский, сюрреалистический роман о хаосе жизни, об угрозах и западнях социума, о смятении и эксцентрическом изгибе душ, о страхе быть и попытке выжить во что бы то ни стало, обрекающей героя на лихорадочную активность. Поэтому правдоподобие в отдельных деталях сочетается с сущим сюром, причем писатель аккумулирует в своей новой прозе темы и мотивы старых вещей. Азольский – вне конкуренции как наш современный Кафка. подробности советского времени (гебня и ее агенты, сочетающие в себе комплексы раба и господина; ученые с сознание подпольщиков; развращенные лицемерием момента женщины; психиатры, производящие опыты над людьми, и т.п.) используются автором для создания гротескного образа эпохи и жизни вообще. Но в целом, в каком-то предельном заострении Азольскому удалось сказать о брежневщине, сером застойном мире позднего совка нечто очень убедительное. Это иногда даже не понять, но можно «почувствовать шерстью». Экзистенциальный ресурс такой прозы не вполне осознается. У героя (и, может быть у автора) есть какой-то мазохистский восторг погибельности. Есть чувство (или подозрение), что мир – только условность: игра, фикция.

Азольский, А. Предпоследние денечки : рассказ / А. Азольский // Новый мир. – 2008. - № 2.

Азольский, А. Разговор : рассказ / А. Азольский // Континент. – 1996. - № 89.

Азольский, А. Розыск абсолюта : рассказ / А. Азольский // Дружба народов. – 1995. - № 11.

Азольский, А. Связник Рокоссовского : пассаж / А. Азольский // Дружба народов. – 2004. - № 5.

Азольский, А. Севастополь и далее : рассказы о морских людях / А. Азольский // Дружба народов. – 2003. -№ 6.

Азольский, А. Смерть Кирова : очерк / А. Азольский // Дружба народов. – 2004. – № 12.

Анатолий Азольский обратился к знаменитому историческому эпизоду – убийству Кирова – в «комментарии к выстрелу», остроумном и проницательном социопсихологическом очерке «Смерть Кирова». Убийца – Николаев. К убийству привела цепь почти мистических совпадений. Таковы выводы Азольского. Но попутно он вскрывает механизмы провокации, на котором основан был советский режим. В присущей автору манере по ходу изложения обычных вроде бы фактов открывается иррациональная бездна зла, которая инициировала фатальное развитие событий. И еще две цитаты. О сталинской мотивации на террор: «У Сталина к тому же всегда маячил в воображении суд над И.В. Джугашвили, все бытовое и политическое поведение его – психологическая подготовка к неизбежной расплате за позорные ошибки, за все, он представлял себя осуждаемым – и уничтожал поэтому свидетелей, как обвинения, так и защиты – по мере убывания первых». И о фигурантах ленинградской катастрофы: «Вот уж кого жалко – так Мильду, Мильду Драуле. «Типичная чухонская внешность» - вспоминают о ней, добавляя: «Симпатичная». (Мужчины-историки нейтрально пишут о Мильде, женщины же с трудом скрывают злобу, сквозь которую просвечивает зависть). На ней держалась семья, на жизнестойкости женщины, при встрече с которой не мог не улыбаться Киров.»

Азольский, А. Степан Сергеевич : роман / А. Азольский // Новый мир. – 1987. - № 7 - 9.
Азольский, А. Труба : повесть / А. Азольский // Континент. – 1997. - № 94.

Александр Морозов

Лауреат премии «Букер – Открытая Россия» - 1998года

за роман «Чужие письма»

Blog

Уважаемые читатели!