Историческое произведение

Вид материала

Книга

Содержание 8. О постоянстве 1. Об умеренности 7. О дружбе Книга V2. О благодарности

Подобный материал:

• Образ Маши Мироновой в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка», 212.49kb.
• Как феномен культуры, 3903.05kb.
• Глоссарий (Составитель А. П. Абраменко), 331.48kb.
• План. 1 Герои произведения. 2 Блиц опрос «По страницам текста» 3 Жанр произведения, 79.22kb.
• Историческое образование в европе: 10 лет сотрудничества между российской федерацией, 2241.69kb.
• Э. А. Шеуджен Историческое сочинение, 188.03kb.
• Аналитическая геометрия с элементами линейной алгебры, 44.1kb.
• Аналитическая геометрия с элементами линейной алгебры, 54.48kb.
• Программа по аналитической геометрии и топологии. Раздел I: Векторная алгебра, 46.51kb.
• Вопросы к зачету по ено фк: математика для студентов 111 – 116 групп, 19.15kb.

8. О постоянстве

3. Из следующего рассказа будет ясно, как Гай Пизон³ прекрасно и твердо отправлял консулат в неспокойном для государства положении. Народ, дав похитить свою благосклонность посулам мятежнейшего человека Марка Паликана, затеял допустить на консульских комициях совершеннейшее бесчестие, желая предоставить широчайшую власть тому, кто своими ужасными действиями скорее заслуживал отборной казни, чем какой-либо должности. Не недоставало возмущенной толпе бешеного трибунского пламени, которое сопровождало ее безрассудство, разжигая его своими действиями вновь, чуть ослабевало оно и затухало. В таком плачевном и равно постыдном положении государства, Пизон, вознесенный на ростры только что не руками трибунов, когда окружили его со всех сторон и спрашивали, намерен ли он предложить кандидатуру Палликана на голосование народа для избрания в консулы, прежде всего сказал, что не думал, что государство впало в такое помрачение, чтобы следовать этому бесчестью. Затем, когда они стали все более настойчиво требовать ответа на вопрос: «Будет ли его кандидатура внесена в список для голосования?», – он ответил: «Я не внесу». И этим столь кратким ответом Пизон лишил его консулата прежде, чем он получил его. Пизон пренебрег многими устрашающими обстоятельствами, но не пожелал отступить по своей воле от достойной непреклонности.

4. Метелл же Нумидийский посредством такой же настойчивости также навлек на себя несоответствующее ни величию рода, ни его нравам, несчастье: ведь когда он понял, куда ведут пагубные намерения плебейского трибуна Сатурнина¹ и каким злом для государства, если им не воспрепятствовать, они прорвутся наружу, он предпочел уйти в изгнание, чем согласиться на его закон. Можно ли назвать того, кто был бы постояннее этого мужа, который, чтобы не изменять своему мнению, предпочел быть свободным от мнения отечества, в котором обладал высшей степенью достоинства?

6. Какое женщине дело до народной сходки? Если следовать отцовскому обычаю, то никакого. Но где внутреннее спокойствие смято волнами мятежей, там расшатывается и власть древнего обычая, и более значимым становится то, что побуждено насилием, чем то, что предписано благопристойностью. Тебя Семпрония, сестра Тиберия и Гая Гракха, жена Сципиона Эмилиана, удостою я почтенным вниманием за то, что будучи плебейским трибуном введена в народное собрание, ты, в момент крайнего потрясения, не запятнала величие своего рода, а вовсе не для того, чтобы впутанную непристойно в злонамеренные дела мужчин, разоблачить своим злобным рассказом. Ты принуждена была встать на то место, где обычно приходят в замешательство и первые из граждан. Тебе угрожала, поглядывая свысока, высочайшая власть, весь форум, шумящий криком невежественного многолюдства, домогался с крайним старанием, чтобы ты Эквиция, который ложно домогался права Семпрониева рода, признала за сына своего брата Тиберия. Ты, однако, я не знаю из какого мрака вытащенное чудовище, достойной проклятия наглостью стремившееся узурпировать чужое родство, отвергла².


Книга IV

1. Об умеренности

4. А как действовал консул Луций Квинкций Цинциннат! Когда отцы-сенаторы предложили вновь оставить его в этой должности не только из-за славных дел его, но также потому, что народ затеял избрать на ближайший год тех же трибунов, из чего ни того, ни другого не могло быть по праву, он расстроил и то и другое, умерив одновременно пыл сената и побудив трибунов следовать примеру своей скромности. Он стал единственной причиной того, что достойнейшее сословие и весь народ были удержаны от несправедливых действий³.

8. Сколь удивительным образом проявил себя также Тиберий Гракх! Ведь будучи плебейским трибуном, хотя он и с явным недружелюбием относился к Сципионам Африканскому и Азиатскому, когда Азиатский не смог уплатить присужденной суммы и консул приказал отвести его в тюрьму, а тот апеллировал к коллегии трибунов, и никто из них не пожелал вмешаться, Гракх отделился от коллег и составил декрет. И никто не сомневался, что в тексте он воспользуется в адрес Азиатского выражениями, окрашенными гневом. Но тот сначала поклялся, что не мирился со Сципионами, а после зачитал постановление следующего содержания: так как Луций Корнелий Сципион заключил в тюрьму вождей врагов, проведенных в день триумфа перед колесницею, то представляется неприличным и чуждым величию римского народа вести туда же и его самого, а поэтому он не потерпит, чтобы это произошло. Тогда охотно римский народ признал, что обманулся в своем мнении о Гракхе и одарил его поступок должной славой¹.


Внешние примеры

8. Также мы приведем здесь свидетельство умеренности спартанского царя Феопомпа. Когда он впервые установил, чтобы в Лакедемоне были созданы эфоры (что впредь были противопоставлены власти царя, также как в Риме консульскому империю были противопоставлены плебейские трибуны²), и жена спросила его, неужели он желает оставить сыновьям меньшую власть, он на это ответил: «Пусть меньшую, но зато более продолжительную». Таким образом Феопомп, ограничив законными оковами царскую власть (чем надолго удержал ее от произвола), подвиг тем собственных граждан к благосклонности.


7. О дружбе


1. Считалось, что Тиберий Гракх был врагом отечества, и поделом, ведь власть свою он ставил над его благом. Но то, какую однако крепость дружбы даже в этом превратном деле он имел со стороны Гая Блоссия из Кум, заслуживает того, чтобы рассмотреть. Объявленный врагом, приговоренный к смерти, лишенный чести быть погребенным, он все же не утратил уважения Блоссия. Ибо когда сенат во время консульства Рупилия и Лената постановил, чтобы те, кто составил заговор вместе с Гракхом, были наказаны в соответствии с обычаем предков, и к Лелию, к чьему совету консулы прибегали обычно, пришел Блоссий, прося за себя, и воспользовался для своего оправдания дружбой с Гракхом, тот спросил: «Что, если бы тебе Гракх приказал подложить факелы под храм Юпитера Благого Величайшего, разве бы ты не последовал его желанию ради этой дружбы, которую тут поминаешь?» На это Блоссий ответил: «Никогда Гракх не приказал бы такого». Но и этого мало. Он отважился защищать его нравы, осужденные единодушием всего сената. Однако то, что воспоследовало, было и гораздо отважнее и опаснее: придавленный ведь настойчивым вопросом Лелия, он сохранил не меньшую толику решимости и ответил, что готов был бы сделать даже это, если бы Гракх лишь кивнул головой. Кто бы стал считать его преступником, если бы он промолчал? И кто не назвал бы его разумным, если бы он отвечал лишь в соответствии с необходимостью, обусловленной моментом. Но Блоссий ни почетным молчанием, ни мудрой речью не пожелал сохранить свою жизнь, чтобы ни в какой части не поступиться памятью их несчастной дружбы¹.

2. В той же семье встречаются примеры не менее крепкой своим постоянством дружбы. Когда планы Гая Гракха были уже нарушены и само выступление провалилось, когда весь его заговор повсюду выкорчевывался и он лишен был всякой помощи, только два друга Помпоний и Леторий закрыли его своими телами от враждебных летящий со всех сторон копий. Помпоний, чтобы Гаю было легче скрыться, удерживал у Тригеминских ворот достаточно длительное время следующую по пятам толпу, завязав ожесточеннейшее сражение, и не смог выбраться живым, но изнуренный многочисленными ранами, дал пройти им через себя, я думаю, лишь после своей кончины. Леторий же встал у Сублицийского моста и со всею пылкостью своего характера охранял его, пока Гракх не перебрался на другую сторону, и сломленный наконец силою превосходящей толпы, пронзив себя мечом, бросился в воды Тибра, и как на этом мосту Гораций Коклес показал любовь ко всей родине, так он добровольной гибелью явил уважение личной дружбе². И сколь славными воинами могли стать Гракхи, если бы пожелали последовать по стопам своего отца или деда по матери! <…>

3. Луций же Регин, если бы публичной нормой оценивалась должная честность, заслужил бы поношения потомков, если бы оценивалась она залогом верной дружбы, должен был бы занять наилучшее место среди похвальных примеров. Ведь будучи плебейским трибуном³, он освободил помещенного под стражу Цепиона, памятуя о старинной и тесной дружбе, вина которого, как считалось, состояла в том, что наше войско потерпело поражение от кимвров и тевтонов⁴, и был до такой степени не удовлетворен преследованием друга, что даже стал сотоварищем в его бегстве. Дружба, велико и необоримо твое могущество! Когда с одной стороны – накладывает руку государство, с другой – рука дружбы тащит его за собой, и первая, поскольку неприкосновенна, хочет судить, а вторая, хотя и нежной властью, налагает изгнание, он предпочел почету должности наказание.

Книга V


2. О благодарности


7. Метел же Пий, очевидно завоевавший свое прозвище скорее слезами (по причине упрямой любви к изгнанному отцу), а не как другие победами, не поколебался, будучи консулом, просить народ за Квинта Калидия, кандидата в преторы, потому что, будучи плебейским трибуном, тот внес закон, по которому его отец был восстановлен в правах гражданства¹. Поэтому он всегда говорил о нем как патроне его дома и семьи. И этим он не нарушил ничего в системе управления, что едва ли подлежало сомнению, ибо не низкой, но благодарной душой весьма низкого человека подкрепил он исключительное достоинство великой услугой.