Э. А. Шеуджен Историческое сочинение

Вид материалаСочинение
Подобный материал:


Э.А. Шеуджен


Историческое сочинение: поиски идеала


За время развития исторического знания накопилась огромная масса ис­ториографических источников. Это различные по типу, объему, проблема­тике, содержанию, стилистике сочине­ния. И, тем не менее, до настоящего времени радикально отличаются пред­ставления о том, как пишется, из чего должно состоять «историческое со­чинение», к какому идеалу следует стремиться?



П.Н. Филонов. «Победа над вечностью». 1920-1921 гг.

Уже несколько столетий на эти, ка­залось бы, простые вопросы, пытаются ответить историки и философы различ­ных научных школ и направлений. Это форма аргументации, манера высказываться, использовать цитаты, приме­нять метафоры — словом, речь идет о способах писать историю. Именно здесь сосредоточен широкий спектр проблем, возникающих в деятельности истори­ка. Исторические результаты могут быть получены путем компьютерного анализа, принимать форму таблицы, схемы, ряда сухих положений или об­разного литературного рассказа. Дол­гое время присущая историку манера письма непроизвольно мыслилась как отчет о научной работе. При этом не учитывалось, что тема, исследуемый материал способны оказывать влияние на манеру описания, вводят как бы свою форму изложения.

Исто­рические сочинения могут быть лите­ратурными или скучными, но вопрос, прежде всего, в другом — насколько они точны в объяснении того, о чем написаны. Конечно, было бы неверным отрицать важное значение формы из­ложения. Сейчас мы все хорошо это понимаем. Выдающиеся историки про­шлого оставили нам блестящие образ­цы исторической прозы. Так, харак­теристики исторических деятелей, данные В. О. Ключевским, стали клас­сическими образцами.

Проблема связи содержания исто­рического исследования и его формы имеет особое значение для современ­ной российской исторической науки, пытающейся избавиться от трафарет­ных штампов и шаблонов официаль­ной советской историографии.

Изыскания в современной филосо­фии истории значительно расширили традиционные представления о приро­де исторического исследования, в то время как, по-прежнему, гораздо мень­ше внимания уделяется проблемам, связанным с написанием истории. В зарубежной историографии (немец­кой, голландской и др.), как правило, подчеркивается различие между «ис­торическим исследованием» и «напи­санием истории». В первом случае речь идет о стремлении историка устано­вить исторические события с макси­мальной точностью. В этом смысле, используя знаменитый образ Р. Коллингвуда, его можно сравнить с детек­тивом, пытающимся понять, что в дей­ствительности произошло1. Но этим предварительным этапом деятельность историка не ограничивается. Он дол­жен решить главную задачу - объеди­нить факты в последовательное логи­чески выверенное повествование, т.е. создать историческое сочинение. Этот этап и определяется как «нарратив­ное написание истории».

Сразу же следует заметить, что не­возможно провести четкой грани между историческим исследованием и написанием исторической работы. Немало историков считают, что их вообще не следует различать. Тем не менее, нельзя не признать, что нема­ло историков занимаются исключи­тельно историческими исследовани­ями. Десятилетиями они ведут тру­доемкие изыскания по «прочтению» уникальных исторических источни­ков. Путем логических операций ус­танавливают «выпадающие» из исто­рии события, по фрагментам «остат­ков» (археологических, этнографичес­ких) возрождают материальный мир прошлого. Результаты же проведен­ной сложнейшей исследовательской работы могут быть изложены на не­скольких страницах, в кратком отче­те, весьма отдаленно напоминающем историческое сочинение.

В то же время есть историки с син­тетическим складом ума. Они способ­ны обобщать, объединять значительные массивы фактов, в том числе уже вве­денных в научный оборот, «добытых» другими исследователями и на этой основе воспроизводить широкую, образ­ную картину прошлого, давая новую жизнь давно известным фактам и со­бытиям. Различия между этими типа­ми историков становятся весьма замет­ными при сравнении созданных ими исторических работ (сопоставьте: опи­сание результатов математической об­работки статистических источников школы И.Д. Ковальченко и сочинения историков школы «Анналов»).

Для понимания этой идеи рассмот­рим несколько положений, способных прояснить общие основания. Как это не банально звучит — история пи­шется историками, т.е. определенной группой людей, прошедших специаль­ную подготовку, взявших на себя за­дачу и право судить о событиях, пре­бывавших в другом времени. Причем речь идет не о природных явлениях, а «о людях в истории», таких же суще­ствах «из плоти и костей»2, как и сам историк.

В современной историографичес­кой ситуации эти положения приоб­ретают особое значение. В методоло­гии истории все чаще используется понятие «управление прошлым», то есть ставится вопрос о том, что исто­рики пытаются найти в прошлом для обоснования настоящего. В результа­те, закрепляется более широкий взгляд: историческое сочинение не только обращено в прошлое, но и спо­собно оказывать влияние (позитивное или негативное) на современное состо­яние общества.

Рассмотрев, в общих чертах, причи­ны обращения к написанию историчес­ких сочинений имеет смысл попытать­ся ответить на основной вопрос, что из себя представляют исторические сочи­нения (повествования)?

Исторические сочинения являются репрезентациями прошлого. Это глав­ный типологический признак. Репре­зентация, преодолевая время и про­странство, делает присутствующим от­сутствующий объект. Иначе говоря, историческое повествование создает «образ» прошлого, выступающий «заменителем» исторической реально­сти. В процессе создания историчес­кого труда усилия авторов направле­ны на то, чтобы эта задача была вы­полнена как можно лучше. Основным критерием оценки научной значимос­ти исторического сочинения принято считать степень соотношения создан­ного «образа» прошлого с изучаемой реальностью.

Такая постановка вопроса возвра­щает нас к проблеме исторического источника. Как бы не оспаривалось это положение, история пишется по источникам. Отношение к этой про­блеме изменялось по мере развития историографии. Геродот считал воз­можным включить в свою работу все сведения, добытые методом «расспра­шивания»3. Л. Ранке придавал бук­вально культовое значение источни­кам и методам их обработки, призы­вая строить реконструкцию истори­ческого прошлого на добротной доку­ментальной основе, считая, что толь­ко таким образом можно выполнить главное, по его убеждению, требова­ние - писать так, «как это происхо­дило на самом деле»4. В свою очередь, историки школы «Анналов» призы вали изгнать из истории «наивный реализм в стиле Ранке»5.

В наши дни лишь немногие истори­ки считают, что, даже обладая обшир­ным и добротным корпусом источни­ков, возможно идентично описать про­шлое. При реконструкции историчес­кого прошлого историку приходится преодолевать несколько уровней «обо­роны»; - учитывать субъективность ис­точников» — субъективизм в их отбо­ре; - субъективизм собственных пред­ставлений и трактовок событий про­шлого. При таком положении очень сложно выделить компоненты, дей­ствительно имевшие место в прошлом или «приписанные» изучаемым явле­ниям.

При этом важно отметить, что «ис­ториографические операции» опира­ются не только на свидетельства, за­фиксированные в источнике, но и на широкий круг знаний в области исто­рии, социологии, экономики, антро­пологии, географии и т.п. Историчес­кое познание связано с напряженной умственной работой по интеллектуаль­ному осмыслению самых различных источников, позволяющих создать «об­раз» прошлого. Характер исследова­тельских задач и уровень их разреше­ния определяется социокультурной средой, в которой живет историк, ис­ториографической традицией, профес­сиональной подготовкой, исследова­тельским опытом и многими другими обстоятельствами, вплоть до психоло­гических особенностей (тип мышле­ния, темперамент и т.п.).

Труды таких историков, как Ж. Мишле, Л. Ранке, В. Ключевский, А. Токвиль, А. Тойнби, и философов истории, как Г. Гегель, К. Маркс, Ф. Ницше, Б. Кроче, считаются обще­признанными моделями возможных методов постижения истории. При этом их сочинения объединяют такие характеристики, как последователь­ность, согласованность, широта ви­дения исследовательского простран­ства. Именно по этой причине, как принято считать, они не могут быть «опровергнуты» обращением к новым сведениям, привлеченным в последу­ющих исследованиях, а их обобщения не могут быть «разрушены» разработ­кой новых теорий для интерпретации известных событий6. Думаю, что дан­ная, в целом справедливая, оценка несколько завышена: основания самых фундаментальных сооружений не веч­ны, периодически даже они нуждают­ся в укреплении и обновлении.

Начиная с 70-х гг. XX в., под вли­янием лингвистического поворота, по­явились специальные исследования, посвященные механизму написания исторических работ. В результате, в очередной раз удалось укрепиться во мнении, что история является особой наукой, принципиально отличающей­ся от «законополагающих» наук. Не­смотря на продолжительность и ост­роту дискуссий, историю не удается поставить в один ряд со «строгими» науками. По-прежнему сохраняет смысл идея, высказанная еще Ф.Бэко­ном. «Наиболее правильным разделе­нием человеческого знания,— писал он,— является то, которое исходит из трех особенностей разумной души, со­средоточивающей в себе знание. Исто­рия соответствует памяти, поэзия - во­ображению, философия - рассудку»7.

В связи с этим, наряду с другими вопросами, остроту приобрела пробле­ма исторического повествования. Слож­ность понимания этого вопроса связа­на, как минимум, с двумя обстоятель­ствами. Прежде всего, история не про­сто повествование, а повествование, претендующее на истинность.

Для дальнейших рассуждений на эту тему необходимо определится с таким понятием, как «историческое поле». Под ним принято понимать некое про­странство, находящееся в сфере анали­за и репрезентации историка. Условно его можно представить в виде огром­ной сцены, на которой разворачивает­ся сложное многофакторное действие: есть декорации («историческая сре­да»); действующие лица («историчес­кие персоны»), связанные сложными отношениями, преследующие опреде­ленные цели. Именно на этом «истори­ческом поле» историками «добывают­ся» свидетельства, необходимые для ре­конструкции происходивших в про­шлом событий.

На протяжении длительного време­ни историки стремились прояснить, из чего состоит идеально-типологическая структура исторического сочинения. В сферу обсуждения принято включать: признаки, отличающие хронику и ис­торию, тип построения сюжета, тип доказательства, тип идеологического подтекста.

Рассмотрим эту структуру более детально. На первом этапе историку необходимо организовать элементы ис­торического поля в хронику событий, т.е. расположить изучаемые события в порядке того, как они произошли. Затем решается задача трансформации хроники событий в историю. При этом события группируются и характери­зуются в терминах. К первой группе принято относить причины («усло­вия», «предпосылки» и т. п.), ко вто­рой — явления развития («обостре­ние», «усложнение», «разрешение» и т.п.); к третьей — развязки, заверше­ния («результаты», «итоги», «послед­ствия» и т.п.).

Следовательно, в основе историчес­ких сочинений лежит осмысленная, структурированная последователь­ность событий — «от завязки к раз­вязке», «от причин к последствиям». Письменные истории имеют начало и конец («хронологические границы»), в отличие от хроник, которые начина­ются по воле хроникера и могут про­должаться бесконечно. Более того, в событийном ряду историк «выделяет» свои истории: он может как бы «ра­зорвать» хронологическую цепочку и выбрать те события, которые, по его мнению, являлись началом, кульми­нацией и концом изучаемого процес­са. Историк не только придает собы­тиям прошлого статус факта, но и наделяет их смыслом.

Представим хронологический ряд событий, как а б в г д е. В этом ряду историк может достаточно условно выбрать те факты, которые ему пред­ставляются наиболее достоверными и значимыми (а-в-е, или б-в-г, или в-г-д и т.д.). Серия эпизодов в историческом повествовании воспринимается как интрига. При этом, вне его сочинения остается множество выявленных, а за­частую и просто неизвестных автору событий. Исходя из этого, можно ут­верждать, что историк в определенном смысле произвольно строит сюжет сво­его исследования, «изобретает» пред­мет. Тем не менее, конструируя пове­ствование, историк должен ответить на конкретный «набор» вопросов. Како­вы были причины данного события? Почему именно так, а не иначе раз­вивались события? Что произошло потом?

Ответы на эти и подобные вопросы являются характеристической особен­ностью структуры исторической рабо­ты. Предмет рассмотрения в историчес­ком повествовании принадлежит само­му прошлому, в то время как историк дает свою интерпретацию прошлого. Предлагая свою «точку зрения» на опи­сываемые события, серьезные истори­ки, как правило, не придают своим выводам характер абсолютной исти­ны, напротив, их выводы оказывают­ся основанием для научных дискус­сий, способствующих достижению истины.

При определении границ предмета возникает проблема — может ли исто­рическое сочинение ответить на все воп­росы, лежащие в данной плоскости? При этом важно учитывать, что возни­кают как «внутренние», так и «вне­шние» вопросы. «Внутренние» вопро­сы проявляются в процессе работы с источниками в результате их прочте­ния, интерпретации и анализа. Обра­щаясь к этой проблеме, Р. Коллингвуд подчеркивал, что для правильного ис­толкования текста мы всегда должны поставить вопросы, на которые он при­зван ответить8.

Следовательно, текст возможно по­нять лишь в процессе последовательно возникающих вопросов и ответов. В идеальной исторической работе долж­ны быть даны ответы на все «внутрен­ние» вопросы, что, как правило, не­возможно сделать. Учитывая это об­стоятельство, историк должен, крити­чески осмыслив возникающие вопро­сы, выделить наиболее существенные. Постараемся проанализировать подоб­ную ситуацию. Мы имеем два истори­ческих сочинения. Автор одного пы­тается ответить на все вопросы, воз­никающие в процессе работы, но его ответы поверхностны, малоубедитель­ны, в то время как автор другого отве­чает лишь на некоторые, по его мне­нию, наиболее важные, обстоятельно и глубоко. Думаю, что вторая работа предпочтительнее первой. Иначе гово­ря, наилучшим историческим пове­ствованием является то, «в котором предполагаемое понимание целого вы­ражено наиболее четко»9.

«Внешние» вопросы могут возник­нуть в самых неожиданных вариантах и выходить далеко за рамки изучае­мых источников. Например, при ана­лизе планов Генерального Штаба по подготовке контрнаступления советс­ких войск под Сталинградом может возникнуть вопрос — каким в это вре­мя был рацион питания солдат, хотя в самих документах нет даже намека на данное обстоятельство.

Исторические сочинения отличают­ся по типологии. Историк может при­дать своей работе любую сюжетную структуру. В историографической ли­тературе, как правило, выделяются четыре типа построение сюжета: Ро­ман, Трагедия, Комедия и Сатира. Конечно, эта классификация жанров не исключает и другие типы истори­ческих сочинений, например, Эпос, Отчет.

Роман считается наиболее распро­страненной формой исторического по­вествования. При таком подходе опре­деляется фабула, есть четкий круг дей­ствующих лиц, плавное развитие со­бытий, литературная стилистика. Имеет смысл сопоставить историчес­кое сочинение, написанное в форме романа и «исторический роман» как литературное произведение. Граница между этими двумя повествовательны­ми жанрами весьма подвижна. Р. Коллингвуд, обращаясь к этой проблеме, подчеркивал, что произведения исто­рика и произведения романиста явля­ются «продуктами воображения» и в этом смысле не отличаются друг от друга. В то же время он отмечал прин­ципиальное различие. Перед романи­стом стоит одна задача — «построить связную картину, картину, обладаю­щую смыслом. В то время, как историк решает двойную задачу. Во-пер­вых, как и романист, должен постро­ить осмысленную картину, а, во-вто­рых, именно в этом главное отличие, «картина должна быть и картиной вещей, какими они были в действи­тельности, и картиной событий, ка­кими они случились в действительно­сти»10 .

При этом нельзя не учитывать уро­вень «исторической» подготовленнос­ти отдельных романистов. Примером может служить творчество Дмитрия Сергеевича Мережковского(1865-1941), известного поэта, драматурга, публициста, исторического беллетри­ста. Мережковский был человеком ши­рокого кругозора и блестящей эруди­ции. Он знал множество языков, с ув­лечением, упорно работал в крупней­ших библиотеках и музеях Европы, читая и перечитывая древние мануск­рипты. Им созданы увлекательные ис­торические работы «Христос и Анти­христ», «Царство Зверя», «Павел», «Александр I». В наши дни впервые опубликована его книга «Тайна трех. Египет — Вавилон»11, основанная на серьезном анализе таинственных обра­зов египетской и вавилонской мифо­логий. Вне всякого сомнения, подоб­ные литературные произведения, на­писанные на добротном историческом материале, не сообщая истину на эле­ментарном уровне, достигают больше­го — создавая обобщенные картины ис­торической действительности в конк­ретные периоды развития человече­ства. Следовательно, как историки могут писать в стиле различных лите­ратурных жанров, так и литераторы могут наполнять свои сочинения серь­езными историческими знаниями.

Эти положения могут быть при­менены и к другим формам истори­ческого повествования. Трагедия в историческом повествовании, как пра­вило, ассоциируется с особой темати­кой: историей распятия Христа, Все­мирным потопом, войнами, революци­ями и т.п. событиями. В подобных ис­ториях события предстают на грани жизни и смерти человека, борьбы доб­ра и зла. В сюжетах, описанных в этом стиле, нет праздников, они носят ил­люзорный характер («День победы — со слезами на глазах...»). Комедия — наиболее оптимистичный способ раз­работки исторического сюжета («И это пройдет...»). В ней, зачастую, пересе­каются комичные и трагичные ситуа­ции, но в итоге общественные условия, несмотря на сложности и противоре­чия, предстают как нормальные, дос­таточно гармоничные. Сатирический тип построения сюжета ориентирован на ироническое, критическое воспри­ятие происходивших событий. В ис­ториографии существует достаточно образное определение сочинений, на­писанных в этом жанре, — историчес­кие события в них рисуются как бы «серым по серому».

Одним из важных критериев, отли­чающих историческое повествование, принято считать наличие в художе­ственных произведениях «ложных выс­казываний». Однако в таком подходе достаточно явственно проявляется ус­ловность: в историческом повествова­нии, по разным причинам, может быть больше ложных высказываний по срав­нению с литературным с его вымыш­ленными героями. По- видимому, та­кой критерий не имеет серьезных шан­сов на успех при сравнении данных по­вествовательных жанров. Одно бесспор­но — типические формы написания ис­тории позволяют достигнуть необхо­димого эффекта при описании проис­ходивших в прошлом событий. При этом, как хорошо видно, характер событий не остается нейтральным, имен­но он «диктует» форму.

Немало исследователей считают, что в XIX в. история, обретя статус научной дисциплины, утратила тыся­челетние связи с литературой и рито­рикой. Бесспорно, в новой культурной среде стиль написания исторических работ не мог не измениться, но, по-пре­жнему, для описания результатов ис­следования прошлого нужно грамотное образное письмо. Историкам, по-види­мому, не избежать и риторики, учи­тывая, что им проходится описывать феноменальные явления прошлого.

При создании исторического сочи­нения в обязательном порядке приме­няется операция объяснения (доказа­тельства). На этом уровне историк кон­струирует аргументацию, используя дедуктивный метод, при котором час­тные положения логически выводятся из общих положений (законов, акси­ом, гипотез и т.п.). В историографии нет единого мнения по вопросу, могут ли законы, к которым прибегают в на­учных объяснениях, использоваться в гуманитарных науках («в науках о духе»)?

В естественных науках существует устоявшееся представление о форме научных объяснений, системе доказа­тельств. В историографии, несмотря на предпринимаемые усилия, такого един­ства позиций так и не удалось достиг­нуть. По-прежнему существуют различ­ные представления, не только о типах объяснения, но и о задаче, в этом смыс­ле, историка. В историографии приня­то выделять три стороны в объяснении: технику объяснения (прагматику), его понятийное содержание (семантику) и его логическую структуру (синтаксис). При таком подходе техника объясне­ния в истории фактически мало чем отличается от методов исследования применяемых в естественных науках, что не может не вызывать возражений, учитывая особенности процесса позна­ния в истории.

Несмотря на дискуссионный харак­тер многих вопросов, лежащих в этой плоскости, некоторые формы объясне­ния получили достаточное осмысление. К ним могут быть отнесены формист-ские приемы, при которых усилия ис­торика направлены на идентификацию уникальных объектов, т.е. отождеств­ление, приравнивание одних событий к другим, аналогичным. При таком подходе объяснение считается закон­ченным, когда проведена классифика­ция объектов, выделены общие и спе­цифические способности, введена со­ответствующая терминология (напри­мер, социальные протестные выступ­ления — мятежи, бунты, восстания, революции). Историк - формист стре­мится к обобщениям, для него важно понять смысл происходивших истори­ческих событий, цели действующих персонажей.

Не менее широкое распространение получили и органистские формы объяснения. Они ориентированы на изображение деталей происходивших событий. Историки, работающие в рам­ках этой стратегии объяснения, сосре­дотачивают внимание на индивидуаль­ных событиях, считая их компонента­ми изучаемых процессов, частью обра­зующих целое (народ, культура и т.д.). Конечно, при таком подходе историк в большей степени заинтересован в ха­рактеристике индивидуальных элемен­тов как части интегративного процес­са. История, написанная в этом ключе, тяготеет к определению целей, начала и конца событий.

Важное место в ряду доказательств занимают механистические формы объяснений, нацеленные на поиски за конов общественного развития. Исхо­дя их этой позиции, все процессы, про­исходящие в историческом поле, оп­ределяются действием законов. С этой точки зрения объяснение считается завершенным, когда исследователю удается открыть законы, управляю­щие историй, т.е. максимально при­близить систему доказательства в ис­тории к существующей в естественных науках.

Достаточно часто историки прибе­гают и к такой форме объяснения, как контекстуализм. В рамках данного подхода историки стремятся объяснить те или иные явления, исходя из «кон­текста», в котором они и происходи­ли. При таком подходе устанавливает­ся функциональная взаимосвязь изу­чаемых явлений с другими событиями, происходящими в окружающем их ис­торическом пространстве. Эту опера­цию в современной европейской исто­риографии принято, достаточно образ­но, называть «связыванием», так как в ходе подобного объяснения протяги­ваются как бы «нити», соединяющие изучаемые события с другими. Неви­димые «нити» пронизывают все соци­альное пространство человеческого бы­тия, связывают изучаемые события с прошлым, настоящим и будущим, по­зволяя видеть как ретроспекцию, так и перспективу развития исторических явлений. Этот подход применяется при объяснении как масштабных явлений, так и конкретных обстоятельств повсед­невной жизни обычного человека.

В исследовательской практике все эти модели используются для доказа­тельства позиций авторов. Однако за­мечено, что профессиональные истори­ки чаще делают выбор в пользу формизма и контекстуализма, в то время как два другие подхода воспринимают­ся достаточно критично12.

В споре сторонников и противников каждой из объяснительных стратегий присутствуют не столько научные, сколько идеологические мотивы. В ча­стности, утверждение радикальных историков о возможности открытия «законов» исторического развития, оценивается либеральными историка­ми как идеологически мотивирован­ные, выдвигаемые с целью повлиять на социальное развитие в программируе­мом направлении.

В заключение хотелось бы подчерк­нуть, что историческое повествование является сложной структурой, адапти­рующей многие составляющие. До на­стоящего времени историкам так и не удалось выработать параметры, крите­рии оценки идеального исторического сочинения. Быть может, именно в этом главный успех развития историогра­фии: отсутствие общепринятого этало­на заставляет историков думать и на­деяться.


ПРИМЕЧАНИЯ

1. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 253-256.

2. Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М, 1973. С. 83.

  1. Историки античности. T.l. C. 11.
  2. Шеуджен Э.А. Историография. История исторической науки. Майкоп, 1999. С. 130-132.

  1. См.: Февр Л. Бои за историю. М.,1991.
  2. Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2002. С. 23-24.

7. Бэкон Ф. Великое восстановление наук //Бэкон Ф. Соч.: в 2т. T.l. M., 1977. С. 148-149.

  1. Коллингвуд РДж. Указ. соч. С. 338 - 346.
  2. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М., 2003.С. 11.

10. Коллингвуд Р. Дж. Указ. соч. С. 234.

11. Мережковский Д.С. Тайна трех. Египет - Вавилон. М., 2003.

12. См.: Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993