Емтыль, З. Я. Адыгская интеллигенция: формирование и деятельность в исторической динамике конца ХIХ в начала 30-х гг. ХХ в. / Науч ред. Э. А. Шеуджен. Краснодар: Издательский Дом Юг, 2010. С. 18 66

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5

Емтыль, З.Я. Адыгская интеллигенция: формирование и деятельность в исторической динамике конца ХIХ в. – начала 30-х гг. ХХ в. / Науч. ред. Э.А. Шеуджен. Краснодар: Издательский Дом – Юг, 2010. – С. 18 - 66.

Глава I.Теоретические основы исследования истории адыгской

интеллигенции

§1. Формирование исследовательских подходов

Учитывая острые дискуссии, которые более века ведутся вокруг понятия «интеллигенция» и исключительной многогранности самого феномена интеллигенции, обращение к истории адыгской интеллигенции неизбежно приводит к необходимости выработки теоретических подходов к разработке темы исследования, определения сущностных характеристик понятия «интеллигенция» в целях более точного и четкого определения предмета исследования ^¹.

В современном научном мире существует понимание того, что дискуссии о содержании понятия «интеллигенция», безусловно, являются отражением специфической природы этого социокультурного явления в условиях российского общества, его сложности и полифункциональности, реальной исторической динамики ^². В современной историографии существует более трехсот определений понятия «интеллигенция», отражающих широкий диапазон мнений и критериев его обозначения ^³.

Поэтому важным моментом при формировании теоретических основ диссертационного исследования является выработка подходов к пониманию национальной интеллигенции в общей концепции понятия «интеллигенция». При этом следует отметить, что диссертант не ставит целью участие в дискуссии о сущности понятия «интеллигенция», выходящей за пределы темы исследования. Вместе с тем, в ходе определения авторского видения понятия «национальной интеллигенции» была учтена и подвергнута анализу богатая отечественная историография по проблеме ^⁴.

В контексте сложившейся дискуссионности понятия «интеллигенция» и темы данного исследования представляется возможным определить сущностные характеристики интеллигенции, позволяющие исследовать ее как объективное явление исторического развития общества^⁵. Не смотря на его объективность, следует отметить, что критерии принадлежности к интеллигенции не могут ограничиваться объективно фиксируемыми: образовательным уровнем и профессиональной занятости в сфере умственного труда, так как «социологическая» интерпретация понятия, локализует его исключительно в области системы социально-профессионального типа, значительно сужая возможности анализа такого сложного явления каким является интеллигенция ^⁶.

Представляется, что одним из ключевых признаков при определении интеллигенции следует иметь в виду ее существование не как отдельных индивидов, обладающих определенным набором характеристик, а как социокультурной группы. Данный критерий, с одной стороны, указывает на идентификацию понятия не только в социально-профессиональной системе стратификации, но и культурно-символической, а с другой, указывает на существенные различия между отдельными интеллигентами, которые существовали всегда и интеллигенцией как преемственной группой взаимодействующих друг с другом индивидов ^⁷.

Применительно к адыгской интеллигенции следует отметить, что как социокультурная группа она начала складываться в конце ХIХ-начале ХХ в. Многочисленные факты позволяют говорить о ней как о немногочисленной группе взаимодействующих друг с другом индивидов, общественная значимость деятельности которых выходила далеко за пределы ее численности.

Безусловно, базовой характеристикой интеллигенции как социокультурного слоя является определенный интеллектуально-образовательный уровень и профессиональная занятость интеллектуальным трудом в сфере материального и духовного производства. Говоря об образовательном уровне, следует иметь в виду, что образование является категорией конкретно-исторического характера, его содержание и формы эволюционировали во времени. Поэтому не следует стремиться к определению универсального, жестко заданного образовательного критерия. Следует иметь в виду не абсолютный уровень информированности, а степень отличия его от уровня основной массы населения. «До революции, к примеру, такой уровень задавался гимназией, кадетским корпусом, реальным училищем, духовной семинарией»^⁸. В отношении адыгов возможно говорить о том, что в дореволюционный период, помимо светских образовательных учебных заведений, уровень образованности, отличный от основной массы адыгского населения, задавался средними и высшими мусульманскими религиозными учебными заведениями (медресе, духовными семинариями и исламскими университетами). В советский период данный уровень обеспечивали средние профессиональные и высшие учебные заведения. При этом следует признать, что интеллигенция в отечественной традиции всегда справедливо воспринималась как нечто большее, чем «образованный слой» или «профессионалы».

Наряду с занятостью интеллектуальным трудом, следует указать такую важную сущностную характеристику интеллигенции, как сохранение, создание и распространение духовной культуры народа как этноса. Исходя из способности осуществления широкой познавательной и духовной деятельности во всех сферах общественной жизни интеллигенция, с одной стороны обобщает и делает достоянием своего народа достижения других народов и цивилизаций, а с другой, всегда остается носителем национальной традиции, специфических культурных, политических и социальных условий, обеспечивая культурно-историческую преемственность народа. Не случайно именно с появлением национальной интеллигенции у адыгов был связан рост интереса к прошлому, оживление национального самосознания, в процессе которого происходило осознание существования в рамках определенной культурно-исторической общности отличной от других не только на эмпирическом или интуитивном уровне, но и понятийно-категориальном ^⁹.

Понятие «интеллигенция», как и ее историю невозможно рассматривать вне такой важной сущностной функции интеллигенции, как производство идей, формирование ценностно-ориентированной основы духовной и общественной деятельности. Данное положение может показаться весьма спорным, так как далеко не все представители интеллигенции имеют ориентацию и способность к производству общественно значимых идей. В этой связи представляется, что речь должна идти не о производстве идей всей массой интеллигенции, а о существовании интеллигенции как той интеллектуальной и духовной среды, которая способна их рождать.

Следует исходить из того, «что ту или иную тональность в жизни, деятельности и поведении всегда задавала и задает не вся интеллигенция, а в первую очередь, ее наиболее яркие представители. «Их образ жизни, высокий профессионализм всегда служили маяком для многих десятков, сотен и тысяч последователей и учеников» ^¹⁰. Условно говоря, инициатива и творчество принадлежит лучшим представителям интеллигенции, ее духовному и интеллектуальному ядру, «тесному внутреннему кругу», который распространяет свое влияние на интеллигенцию в целом.

Для обеспечения наглядности данной мысли можно использовать «модель» интеллигенции, предложенную А.Н. Севастьяновым. С известной долей условности он выделил в интеллигенции три слоя своеобразного конуса: верхнюю, немногочисленную часть которого занимают идеологи, среднюю часть – пропагандисты, а нижнюю, самую широкую часть, - исполнители ^¹¹. Понятно, что роль генерирования идей выполняют «идеологи». Остальная часть интеллигенции является той средой, которая способна обеспечить их «трансляцию». В совокупности и «идеологи», и «пропагандисты», и «исполнители» формируют ценностно-ориентированную основу общественной деятельности. В контексте разработки темы данного диссертационного исследования следует отметить, что особое исследовательское внимание будет сосредоточено на деятельности той части адыгской интеллигенции, которая А.Севастьяновым обозначена как «идеологи», так как она имела наибольшее общественное значение, задавая общее содержание и направленность деятельности национальной интеллигенции.

Подводя итоги сказанному, можно сделать вывод, что интеллигенция с точки зрения историко-социологического исследования, должна рассматриваться как социокультурная общественная группа взаимодействующих друг с другом людей, занятых в сфере интеллектуального труда, выполняющих функцию аккумулятора, хранителя, создателя духовной культуры народа и решающих задачу формирования ценностно-ориентированной основы общественной деятельности ^¹².

Функциональность данного определения объясняется тем, что оно позволяет сфокусировать исследовательское внимание на деятельностной стороне истории интеллигенции. В противном случае вопросы, связанные с политикой и практикой подготовки квалифицированных кадров, их социальным и профессиональным составом, теряют свое самостоятельное научное значение и могут быть рассмотрены в рамках проблем, связанных с социально-экономическим развитием или развитием системы образования.

Рассматривая понятие интеллигенция с точки зрения выработки теоретических подходов к исследованию истории интеллигенции, представляется необходимым уточнить ряд связанных с понятием «интеллигенция» и региональным аспектом исследуемой проблемы дефиниций. Среди понятий, нуждающихся в уточнении, в силу многозначности его трактовки, находится понятие «национальная интеллигенция». В российской историографии понятие «национальная интеллигенция» имеет двоякую трактовку. Так, среди отечественных исследователей распространено мнение, согласно которому российская интеллигенция «вобрала в себя и отражает уникальную этническую общность, в которой объединены нации и народности, сплоченные общей исторической судьбой»^¹³. То есть в данном случае национальная интеллигенция выделяется не на основе определенной этнической, а на основе национально-государственной принадлежности.

Вместе с этим в советской и постсоветской историографии интеллигенции самостоятельное исследовательское значение приобрели проблемы формирования интеллигенции народов России в этническом преломлении проблемы (украинской, бурятской, азербайджанской и т.д.)^¹⁴. Именно в таком контексте представляется целесообразным применение понятия «национальная интеллигенция» в данном исследовании. Исходя из понимания того, что интеллигенция является носителем своей национальной традиции, конкретных политических, социальных, культурных условий жизни, которые у разных народов различны, следует выделить и определенные национальные типы интеллигенции, являющиеся носителями ментальности и культуры своего народа.

Следовательно, под адыгской национальной интеллигенцией следует понимать адыгскую интеллигенцию по своему этническому происхождению. Обладая характеристиками, присущими интеллигенции как социокультурной группе, она также являлась носителем и выразителем ценностей и идей, основанных на историко-культурном опыте своего народа, ориентированных на преобразование общественной и культурной жизни, в первую очередь, адыгского общества. Ее основная общественно-политическая, культурно – просветительская и творческая деятельность была сфокусирована на проблемах и нуждах адыгского народа.

Наряду с этнической составляющей понятия «адыгская национальная интеллигенция», в уточнении нуждается и ее структура. Представляется целесообразным разделить ее на две основные группы – светскую и духовную. Правомерность включения духовенства в состав интеллигенции до сих пор не получила однозначного ответа. Согласно, сложившейся в отечественной историографии интеллигенции традиции, в состав интеллигенции включались, как правило, представители светских специальностей, занятых в сфере интеллектуального труда. Ее оправданность поставил под сомнение еще в середине 80-х гг. А.В. Ушаков. Он предложил отнести духовенство к интеллигенции, работающей в области культуры и идеологии на основании того, что оно получало солидное богословское и некоторое общее образование в духовных учебных заведениях и, несомненно, относилось к работникам умственного труда, хотя и реакционного, с точки зрения советской исторической науки ^¹⁵. Однако данный вывод, имеющий большое методологическое значение для проведения конкретных исследований по истории интеллигенции, так и не получил широкого распространения в исследовательской практике.

Представляется, что характер и социальное значение общественной деятельности представителей адыгского духовенства дает основание определить их как «духовную интеллигенцию»^¹⁶. Здесь важно сделать одну принципиальную оговорку. Речь идет не об адыгском духовенстве в целом. Безусловно, факт принадлежности к духовенству сам по себе не может рассматриваться как основание к включению в состав духовной интеллигенции. В силу своего особого положения и функциональных задач в адыгском обществе духовенство являлось той благоприятной социокультурной основой, которая из своей среды выделяла наибольшее количество представителей интеллигенции.

Большое методологическое значение для исследования истории адыгской интеллигенции в хронологических рамках конца ХIХ в. - начала 30-х гг. ХХ вв. имеет понимание переломности данной эпохи в истории адыгской интеллигенции. При этом следует исходить из того, что интеллигенция, как и любое явление общественной жизни, не является статичным и способна видоизменяться под влиянием меняющихся конкретных исторических условий. Каждая эпоха накладывает на «облик» интеллигенции «свою печать, колорит времени», востребуя те или иные ее качества ^¹⁷.

Рубежным событием в истории российской интеллигенции вообще и адыгской в частности стали революционные преобразования в Российском государстве. Они не только привели к ломке всей системы общественных и социальных связей, но и предопределили существенные качественные и количественные изменения как российской интеллигенции в целом, так и адыгской национальной интеллигенции в частности. Это был тот случай, когда историческое развитие адыгского народа и его интеллигенции стимулировалось факторами внешнего характера, круто изменившими условия существования во всех сферах общественной жизни.

Сразу же после прихода к власти большевики стали последовательно реализовывать политику создания новой интеллигенции. Она основывалась на принципах, во многом противоположных дореволюционным, что вело к снижению «качественного» уровня интеллигенции и «сужению» ее функционального поля. В связи с «растворением» дореволюционной интеллигенции среди выходцев из других социальных слоев существенно видоизменялись групповые черты интеллигенции ^¹⁸.

Тем не менее в своей сущностной основе интеллигенция продолжала свое существование ^¹⁹. Более того, в условиях неразвитости системы среднего и высшего профессионального образования в особенности в национальных регионах, к которым относились в том числе адыгские образования, происходило широкое вовлечение «старой» интеллигенции в процесс подготовки «новой» интеллигенции. Таким образом, «старая» интеллигенция имела определенное влияния на формировавшуюся интеллигенцию советского общества. В данном случае, возможно говорить о серьезной трансформации интеллигенции под влиянием изменившихся общественно-политических обстоятельств ^²⁰.

Несмотря на масштабность этих изменений, диссертант не считает методологически обоснованным противопоставление истории национальной интеллигенции дореволюционного и советского периода (до начала 30—х гг.)^²¹. Учитывая утвердившуюся в отечественной историографии традицию самостоятельного исследования истории интеллигенции дореволюционного и советского периода, представляется необходимым аргументировать обозначенные в теме диссертационного исследования хронологические границы. Исторический промежуток с конца ХIХ в. по начало 30-х гг. ХХ в., несмотря на всю свою сложность и противоречивость, представляет собой период формирования национальной интеллигенции. Его нижняя граница связана с появлением немногочисленной, но достаточно значимой в жизни адыгского общества социокультурной группы, по своим характеристикам соответствующей взятому за основу понятию «интеллигенция».

Установление советской власти дало этому процессу новое направление и содержание. В первое послереволюционное десятилетие большевики прибегли к практике широкого привлечение немногочисленной национальной интеллигенции к процессу социалистического переустройства общества, хотя никогда серьезно не полагались на ее преданность интересам советского государства и считали, что она неизбежно «пропитана» буржуазным мировоззрением.

Одновременно новая власть развернула большую систематическую работу по формированию «новой» национальной интеллигенции из трудовых слоев населения. По мере ее численного роста, а также в связи с гигантской перестройкой хозяйства на социалистических началах в конце 20-х –начале 30-х гг. ХХ в. власть приступает к практически насильственному вытеснению старой интеллигенции из всех сфер общественной жизни.

К этому же времени относится формирование социального, идейно-политического и духовного «облика» «новой» национальной интеллигенции, абсолютно преданной интересам трудового народа. Это позволяет говорить о том, что начальный период истории адыгской интеллигенции, связанный с ее формированием как преемственной социокультурной группы, был завершен к началу 30-х гг ХХ в., чем и обусловлена верхняя хронологическая граница диссертационного исследования. В дальнейшем уже происходило развитие адыгской интеллигенции в рамках «заданной модели».

Говоря о конце ХIХ начале 30-х гг. ХХ в. как о периоде формирования адыгской интеллигенции, следует отметить, что в нем четко обозначилось два этапа: с конца ХIХ в. по октябрь 1917г. и с октября 1917г. по начало 30-х гг. ХХ в. Основанием для их выделения послужило изменение направленности и содержания процесса формирования национальной интеллигенции в постреволюционный период. Учитывая то обстоятельство, что одной из стержневых проблем исследования является формирование адыгской интеллигенции, представляется необходимым уточнить смысл данного понятия. Под формированием в данном случае понимается приобретение адыгской интеллигенцией определенного набора устойчивых характеристик, образование ее как особой преемственной социокультурной группы.

Исследование истории адыгской интеллигенции в хронологических рамках конца ХIХ начала 30-х гг. ХХ в. делает необходимым уточнение содержания таких понятий, как «старая» и «новая» интеллигенция. Данные понятия соответствуют языку исследуемой исторической эпохи и несут в себе вполне конкретное содержание, отражая переломный характер революционных преобразований в России. Понятием «старая интеллигенция» обозначались профессиональные кадры специалистов умственного труда, доставшиеся в наследство от прежнего строя.

Они, по мнению большевиков, являлись порождением буржуазного строя, в силу чего часто в качестве понятия синонимичного понятию «старая» интеллигенция, употреблялось «буржуазная интеллигенция». В отечественной историографии смысл понятия «старая интеллигенция» несколько трансформировался, утратив свое острое идеологическое содержание, и служил главным образом для обозначения интеллигенции периода 20-х – середины 30-х гг. ХХ в., сформировавшейся в дооктябрьский период.

В свою очередь под «новой интеллигенцией» в общественной лексике 20-х – 30-х гг. понимались профессиональные кадры специалистов умственного труда, сформированные из близких новой власти трудовых слоев населения (рабочих и крестьян), которые были наиболее благонадежны в идейном отношении и способны были не только усвоить, но и добросовестно осуществлять политику пролетарского государства.

В отношении данной группы интеллигенции часто в качестве синонимичных употреблялись понятия «социалистическая» и «пролетарская интеллигенция». В отечественной историографии произошло закрепление данного понятия за интеллигенцией, сформированной усилиями советской власти из трудовых слоев населения в 20-е – 30-е гг. ХХ в.

В конце 30-х гг. понятия «старая» и «новая» интеллигенция были вытеснены из общественной лексики. ХVIII съезд ВКП (б) санкционировал новое определение,^²² имевшее ярко выраженный идеологический стержень – «советская интеллигенция»^²³. Новое понятие включало в себя немногочисленные остатки «старой» интеллигенции, уцелевшйе после репрессий, и значительно численно возросшие кадры «новой» интеллигенции^²⁴.

Таким образом, понятия «старая» и «новая» интеллигенция, получившие распространение в общественно-политической, а затем и научной лексике, соотносятся исключительно с существованием и деятельностью российской интеллигенции в 20-е – первой половине 30-х гг. ХХ в. и несут в себе, в первую очередь, идеологическую нагрузку, воплощая изменившиеся социально-политические реалии жизни российского государства (общества) и роли интеллигенции в культурно-историческом пространстве.

Исходя из того, что адыги на протяжении столетий находились в зоне активного политического, межкультурного взаимодействия с Османской и Российской империями, а со второй половины ХIХ в. были включены в состав последней, особое теоретическое значение при разработке темы исследования приобретает выявление роли факторов внешнего воздействия как на процесс формирования, так и содержание деятельности адыгской интеллигенции.

Большое теоретическое значение имеет понимание того, что подверженность Северного Кавказа на протяжении длительного времени мощному влиянию двух цивилизаций – Западной (через Российскую империю) и Восточной (через Османскую Турцию) обусловила появление в составе национальной интеллигенции носителей различных типов ценностей (западных и восточных) ^²⁵.

Говоря о необходимости выявления роли факторов внешнего воздействия на процессы, связанные с историей адыгской интеллигенции, следует отметить недопустимость смещения исследовательского акцента в сторону рассмотрения интеллигенции исключительно как управляемого объекта как это происходило в советской и отчасти в постсоветской историографии интеллигенции. Необходимо понимание того, что интеллигенция является сложным явлением общественной жизни, выступающим одновременно в роли объекта и субъекта социальной реальности, ее продукта и создателя.

Учитывая региональный аспект исследуемой проблемы, большое методологическое значение для ее разработки имеет понимание того, что исследование истории интеллигенции национальных регионов вообще и адыгской в частности должно осуществляться с новых исследовательских позиций. В современной отечественной методологии местной (локальной) истории происходит осознание важности преодоления сложившейся в отечественной науке традиции, состоявшей в стремлении к «подтягиванию» местной истории, как считалось к уровню более высокой русской истории, и «подгонки» ее под уже исследованные явления в центральной России, в лучшем случае упоминая о специфических особенностях ^²⁶.

Зреет понимание того, что в российской истории господствуют нелинейные отношения между целым и частным и упрощенный «линейный взгляд» не позволяет понять многомерность исторического процесса и не способствует вскрытию сложного «устройства» российского общества ^²⁷. «Новая историографическая культура не приемлет старых как метанарративных стилей, свойственных макроисторическому построению, так и антикварных или эрудитских подходов к написанию локальных историй, характерных для краеведения» ^²⁸.

Важно понимание того, что адыгская интеллигенция представляла собой проявление локальной истории в пределах истории российского государства. Исследование истории данного социокультурного явления должно быть ориентировано на то, чтобы выявить его специфические черты как проявления культуры локального мира. При этом речь не идет об ограничении исследовательского пространства исключительно национальными рамками.

В данном случае речь идет о необходимости исходить из понимания того, что интеллигенции как социокультурному явлению свойственно многообразие форм, обусловленных в том числе ее этническим происхождением, которые не должны быть стандартизированы. Думается, что в контексте формирования новых подходов к исследованию локальной истории, исследовательский акцент должен быть несколько перемещен с линейного исторического метанарратива на локальные социокультурные пространства и их включенность в глобальную перспективу.

Такой подход к исследованию истории адыгской интеллигенции не только обогатит новыми фактами из жизни региона эмпирическое пространство общероссийской истории, но и создаст возможности для расширения тематики исторических исследований по проблеме интеллигенции в целом, поможет приблизиться к пониманию всей сложности и многообразия проявлений интеллигенции как универсального явления в жизни различных народов.

Важное методологическое значение для осуществления исследования истории интеллигенции вообще и адыгской в частности имеет понимание того, что интеллигенция как социокультурная группа всегда и везде представляет собой явление многообразное, дифференцирована политически, идеологически, социально, профессионально и т.д. Как справедливо отмечал В.Т. Ермаков, «и российская и советская интеллигенция никогда не была единым и однообразным монолитом»^²⁹. Поэтому в раскрытии многообразной противоречивости интеллигенции на социокультурном, историософском, мировоззренческом, идейно-политическом, морально-нравственном и иных уровнях состоит одно из перспективных направлений обновления и углубления отечественной историографии интеллигенции ^³⁰.

Говоря о многообразии и дифференцированности интеллигенции, следует особо отметить, что она в полной мере проявила себя в период революционных преобразований в России. Политическая позиция адыгской интеллигенции определялась целой совокупностью мотивов, которая выходила далеко за рамки социального происхождением, места в системе социальной иерархии, материального положения, профессиональной принадлежности. В частности, в исследовании истории адыгской интеллигенции в революционный период предстоит выявить значение и роль таких факторов как культурно-религиозного, мировоззренческого, национального.

Стоит отметить, что необходимость преодоления упрощенного, прямолинейного подхода к вопросу о политической ориентации интеллигенции была отмечена еще советскими исследователями в 70-80-е гг. ХХ в. На необходимость выявления роли субъективных, социально-психологических факторов в определении позиции интеллигенции в отношении революции и советской власти указывали С.А. Федюкин ^³¹ и В.С.Волков ^³². А.В.Ушаков обращал внимание на неверность сложившейся схемы, согласно которой к дворянско-монархическому лагерю принадлежали интеллигенты из дворян, занимавшие должности крупных чиновников и офицеров; буржуазно-либеральная интеллигенция обязательно включала профессоров, адвокатов, журналистов, а пролетарская - революционеров, выходцев из неимущих слоев. Она сводила сложные явления к простым, игнорируя богатейшую гамму политических, психологических, профессиональных и других факторов.^³³ Однако избавиться от подобного догматизма отечественной историографии интеллигенции в полной мере так и не удалось.

Говоря о выработке методологических подходов к разработке темы исследования, представляется целесообразным сфокусировать исследовательское внимание на деятельностной стороне адыгской интеллигенции. При этом принципиально важно учесть влияние как объективных, так и субъективных факторов, определявших характер, содержание и направление развития общественного аспекта деятельности интеллигенции и обратного воздействия деятельности интеллигенции на жизнь общества. Необходимо учитывать, что интеллигенция – сложное социокультурное явление общественной жизни, одновременно является объектом и субъектом социальной реальности. «Она, с одной стороны, продукт социального ландшафта и отражает состояние развития общества, с другой стороны, воздействует и видоизменяет своей деятельностью весь общественный организм»^³⁴. Такой подход к исследованию истории интеллигенции позволит расширить исследовательское видение, создавая условия для комплексной реконструкции сложной истории адыгской интеллигенции.

Признавая необходимость сосредоточения исследовательского внимания на деятельностной стороне истории адыгской интеллигенции, следует упомянуть В.Т. Ермакова,^³⁵ который в свое время справедливо отмечал, что именно деятельностная концепция истории российской и советской интеллигенции приобретает решающее значение в разработке и освещении ее истории. Именно на этом участке исторического познания исследователей ждут реальные достижения.

При этом он предложил сосредоточить внимание на трех аспектах, не устанавливая жесткой иерархии между ними: а) исполнение различными отрядами интеллигенции своего профессионального долга; б) гражданской позиции интеллигенции, то есть исполнение ею своего гражданского долга служения народу, родине, высоким идеалам; в)характеристике морального и нравственного «поведения» интеллигенции ^³⁶. Однако в отечественной историографии интеллигенции по-прежнему господствует подход, в основе которого лежит изучение каналов и способов формирования интеллигенции, анализа ее социального и профессионального состава.

Важным аспектом в изучении деятельностной стороны истории адыгской интеллигенции стало исследование истории идей, получивших распространение в среде интеллигенции, в том числе через биографии отдельных представителей интеллигенции и их социокультурного окружения. Объектом исторического исследования должна выступать не только событийная сторона истории, безусловно, отражающая содержание деятельности национальной интеллигенции. Теоретическая установка должна состоять в том, чтобы отойти от традиций историописания интеллигенции, сконцентрировав исследовательское внимание на движении идей в среде национальной интеллигенции во взаимодействии не с абстрактным историческим окружением, а теми политическими, культурными, религиозными и социальными контекстами, в которых эти идей рождались, распространялись, модифицировались и трансформировались.

В данном случае речь идет не только о «великих идеях», но и о тех, которые разделялись большими группами людей и имели распространение в рассматриваемый исторический период. Такой подход позволяет наиболее полно, с одной стороны, отразить субъективность интеллигенции, с другой, осознать ее влияние на интеллектуальное состояние адыгского общества. Учитывая современное состояние научного знания стоит отметить, что проблема интеллигенции является одной из тех, которые успешно могут быть исследованы в контексте такого относительно нового для отечественной науки направления, как интеллектуальная история.

Исходя из того обстоятельства, что тема данной диссертационной работы, посвящена исследованию истории адыгской интеллигенции в хронологических рамках конца ХIХ- начала 30-х гг. ХХ в. и наличие в отечественной исторической науке большого количества и диапазона оценочных формулировок в отношении «российской» и «советской», «старой» и «новой» интеллигенции, представляется необходимым определить исследовательскую позицию в этом вопросе. Думается, что оценочные крайности препятствуют формированию объективных, научно обоснованных представлений как на место и роль интеллигенции в сложных, порой противоречивых процессах социально-политической, культурной трансформации, происходивших в данный исторический период, так и на содержание изменений самой интеллигенции как социокультурного слоя.

Осмысление теоретических основ диссертационной работы привело к пониманию того, что интеллигенция является сложным явлением общественной жизни, выступающим одновременно в роли объекта и субъекта социальной реальности, ее продукта и создателя. Поэтому в поле исследовательского внимания в равной мере должны быть включены как факторы внешнего воздействия, влиявшие на формирование адыгской интеллигенции, содержание и направленность ее общественной деятельности, так и влияния самой интеллигенции на жизнь общества.

При разработке истории адыгской интеллигенции принципиально важное теоретическое значение имеет понимание того, что интеллигенции как явлению свойственно многообразие форм, обусловленных в том числе ее этническим происхождением, которые не должны быть стандартизированы. Вместе с этим следует иметь в виду, что она, как и любое явление общественной жизни, не является статичной, способна видоизменяться под влиянием меняющихся конкретных исторических условий существования. Исследование истории адыгской интеллигенции на обозначенных теоретических установках, по мнению диссертанта, позволит расширить исследовательское поле, создавая условия для комплексной реконструкции сложной истории интеллигенции вообще и адыгской в частности.

Blog