Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 12-14 ноября 2009 г. Нижний Новгород / под ред. Фортунатова Н. М. Нижний Новгород: Изд-во , 2010 с. Редакционная коллегия

Вид материала

Сборник статей

Содержание Историко-литературные работы «след» провинциальной культуры

Подобный материал:

• Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 14-15 ноября 2008, 2177.35kb.
• Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 23-24 апреля 2003, 1941.16kb.
• Сборник статей по Материалам Всероссийской научной конференции, 16923.39kb.
• Конкурс школьных сочинений «Нижегородский Кремль», 43.59kb.
• Название: Объективация социальной реальности в структурах памяти, 49.29kb.
• Программа тура: 1 день 17. 32 Отправление в Нижний Новгород, 124.35kb.
• Нижний Новгород Удачно завершился конкурс, 547.59kb.
• Учебно-методическое пособие для студентов, обучающихся по специальности 030501 Нижний, 1855.66kb.
• 603076, г. Нижний Новгород, 603005 г. Нижний Новгород, 257.73kb.
• Коммуникативистика XXI века: актуальные социально-гуманитарные проблемы. – Материалы, 94.78kb.

ЛИТЕРАТУРА

1. Крюкова А. А.Н. Толстой и русская литература. Творческая индивидуальность в литературном процессе. М., 1990.
   
2. Толстой А. Собрание соч. в 8 томах. Т.4. М., 1958.
   
3. Лотман Ю. Сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Лотман, Ю. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. – М., 1988.
   

А.А. Аксёнова

ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЕ РАБОТЫ

Д.П. ШЕСТАКОВА КАК МАТЕРИАЛ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ

ЕГО ПОЭТИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ

Дмитрий Петрович Шестаков – профессор Казанского университета, смог проявить себя не только как ученый, в области интересов которого была античная литература, но и как талантливый переводчик, историк литературы, критик и поэт, живший на рубеже XIX-XX веков.

Поэзия Шестакова, как и стихи конца 1880-1890-х гг. его более значительных современников, отражает переходное состояние между традициями классической «чистой поэзии» и формирующейся символистской поэтикой.

Традиционные жанры в лирике Шестакова (послания, стансы, элегии, романсы) приобретают характер стилизации. Часто он обращается к романсам и идиллиям. Отсюда – параллелизм природного и человеческого начал, радостное восприятие мира, стремящееся отыскать во всем окружающем неповторимые, прекрасные моменты счастливого существования, близкое импрессионизму. В более поздних стихотворениях Шестакова импрессионистские тенденции углубляются и находят широкое распространение, главным образом, в жанре миниатюры.

Многие стихи казанского поэта – это вариации на фетовские мотивы. П.П. Перцов в «Литературных воспоминаниях» назвал Шестакова «лучшим казанским поэтом той поры», «пламенным «фетишистом» [1,с.54]. И, действительно, влияние А.А. Фета на поэтические поиски Шестакова было очень сильно.

Еще будучи студентом университета, Д.П. Шестаков отправил Фету несколько своих стихотворений. Фет с одобрением отнесся к молодому и неуверенному в себе поэту (особенно высоко оценив перевод из древних), предостерег от торопливости. Переписка именитого поэта с юным казанским стихотворцем затянулась на три года. Эпистолярное знакомство Шестакова с Фетом оказало воздействие на всю его дальнейшую жизнь, эстетические взгляды, на характер поэзии и критики. Не только в ранней поэзии, где связь с Фетом проявляется особенно сильно, но и в рецензиях и статьях нередки ссылки на Фета. Не случайно стихотворению «А.А. Фету», включенному в сборник Шестакова «Стихотворения» (1900), автор придал программный характер: оно открывало сборник и было набрано курсивом [2].

Помимо Фета, Шестаков поддерживал эпистолярную дружбу и с такими значимыми фигурами русской литературы рубежа XIX-XX веков, как П.П. Перцов, Вл. Соловьев, В.В. Розанов. К письмам Шестаков прилагал и свои стихотворения. Ведь у его адресатов практически не было другого способа знакомства с творчеством казанского поэта. Шестаков почти не прилагал усилий к изданию своих стихотворений. Лишь благодаря стараниям Перцова, который настаивал на необходимости появления их в печати, стихи Шестакова были опубликованы в журналах «Наблюдатель», «Русское обозрение», газетах «Волжский вестник», «Казанский телеграф», в Литературном приложении к «Торгово-промышленной газете». Они были включены в составленный П. и В. Перцовыми сборник избранных стихотворений молодых русских поэтов «Молодая поэзия» [3].

Однако иногда попытки Перцова опубликовать стихи Шестакова, которые он очень ценил, заканчивались неудачей. Так, редактор журнала «Русское богатство» Н.К. Михайловский отказал в публикации стихотворений из-за их «легковесности» [4,с.90,239,375]. Подобные, скорее скептические, оценки стихам Шестакова давали Я.П. Полонский, А.Н. Майков, В.Я. Брюсов.

В 1900 году П.П. Перцов издал сборник отобранных стихов Шестакова «Стихотворения», ставший его единственной изданной стихотворной книгой. В сборник, тиражом 300 экземпляров, вошло 41 оригинальное стихотворение и 35 переводов. Экземпляр книги Шестаков послал В. Соловьеву; в ответ В. Соловьев прислал ему экземпляр изданной с его предисловием повести А.К. Толстого «Упырь» с посвященным ему стихотворением «Les revenants» («Духи») и дарственной надписью: «Я очень тронут Вашим напоминанием о Фете. Веяние его почудилось мне и в Ваших стихах, которые проглотил с отрадою» [4,с.343].

Любопытно, что поэтические воззрения Шестакова часто проецировались на его историко-литературные и критические работы. В качестве примера можно привести рецензии Шестакова в журнале «Мир искусства». В постоянной рубрике «Художественная хроника» Шестаков давал короткие рецензии на вышедшие книги. Например, в журнале за 1900 год в номерах 11-12 была опубликована рецензия на собрание стихов Александра Добролюбова. Шестаков пишет, что произведения разбираемого автора он не решился бы назвать стихами, что они на него производят впечатление «густого тумана» [5].

Ассоциативность мышления Шестакова-критика, безусловно, порождена поэтической деятельностью. Шестаков всегда старается наполнить язык критической статьи поэтическими фигурами, метафорами, сравнениями, избегая академической четкости.

Если в рецензиях Шестакова мы можем наблюдать связь критической и поэтической деятельности на уровне стиля, то в работах историко-литературного характера обнаруживается более глубокая связь.

В качестве таких исследований рассмотрим некоторые работы Шестакова, написанные им для заседаний научного Общества любителей русской словесности в память А.С. Пушкина при Императорском Казанском университете.

Работа Д.П. Шестакова «Личность и творчество Гоголя» относится к 1902 году. Интерес к творчеству Гоголя не был случайным: великий писатель и его творчество оказались очень созвучны и органичны для Шестакова-поэта. Он обратился практически ко всем известным произведениям Н.В. Гоголя: «Тарас Бульба», «Старосветские помещики», «Ревизор», «Мертвые души», «Страшная месть», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Шинель» и т.д., не подвергая тщательному исследованию какое-то конкретное из них. Его задача была – показать, как постепенно Гоголь подходил к той или иной теме, как отдельные фрагменты произведения давали жизнь чему-то новому. «Из отдельных подробностей, – писал Шестаков, – сравнений вырастают целые страницы, новые рассказы» [6,с.5]. Шестаков доказал, что элемент одного художественного текста Гоголя мог стать важнейшей сценой в другом произведении. В рассказе «Страшная месть», передавая звуки плачущих речных волн, Гоголь использует такое художественное сравнение, «Так убивается старая мать казака, провожая своего сына на войну…». Из этого сравнения, по мысли Шестакова, выросла сцена прощания матери с сыновьями в повести «Тарас Бульба». И таких примеров в богатом наследии Гоголя немало.

Подобные аналогии Шестаков обнаруживает не только внутри произведений Гоголя, но и внутри целой системы произведений русской литературы разных авторов. В примечании с подзаголовком «Гоголь как подражатель и образец» дается перечень цитат «подражаний» самого Гоголя и его подражателей. Тщательное выявление близости текстов разных авторов говорит о серьезном и кропотливом изучении не только Гоголя, но и русской литературы.

Такое внимание к деталям, понимание значение фрагмента является одной из главных черт в лирике самого Шестакова. Неслучайно сам поэт часто прибегает к жанру лирической миниатюры, основная характеристика которой – малый объем и максимальная передача впечатления. Часто в простой зарисовке с натуры, благодаря внимательному отношению к цвету, создается особый образ, наполненный определенным настроением.

Еще они прозрачны, дали,

И ясен купол голубой,

И без смущения, без печали

Заря прощается с землей.

Еще в груди напевы юны,

Еще хотят они лететь,

И только ждут живые струны

Согласоваться и запеть.


Цвет как деталь пейзажной зарисовки становится важнейшим помощником в создании атмосферы уходящего дня и светлой веры в прекрасное. Выбранный поэтом жанр миниатюры предполагает выражение единства чувства, причем в максимальной четкости, почти свободной от динамики и нюансов.

В своей работе Шестков объясняет многие явления творчества Гоголя биографическими фактами его жизни. Украина, Петербург и Рим оказали, по мнению Шестакова, большое влияние на творческий метод писателя. И если с Петербургом Шестаков связывает сатирическую линию творчества Гоголя, то с Украиной скорее лирическую. «Богатая природа Украины, – писал Шестаков, – дала Гоголю уроки красоты, люди Украины – первые уроки юмора» [6,с.4]. И далее Шестаков рассуждает как поэт: «Искусство красок не было чуждо Гоголю. Удивительная пластичность языка этого величайшего колориста нашей литературы сказывается и в отдельных выражениях, и в обширных описаниях, образах, сравнениях» [6,с.4]. Гоголь, говорит, Шестаков, обладал удивительным чувством природы. В его описании украинской ночи в «Утопленнице» или в описании «Днепра» в Х главе «Страшной мести» – пламенный, возвышенный лиризм. Но постепенно лиризм в творчестве Гоголя переходит во «вдумчивую спокойную эпопею» («Старосветские помещики»).

Веселье на лоне природы и наступающая вдруг грусть – неотъемлемый мотив в поэзии самого Шестакова. Может быть, именно поэтому автор статьи так трепетно и детально исследует это настроение у Гоголя. Природа становится источником для размышлений о недолговечности всего земного. Так, в стихотворении Шестакова «Осеннее» перед нами разворачивается классическая картина увядания природы. После пышной «летней красоты» приходит время «темных ночей», «мглы», «тревог» и «грубого ветра». Это монолог последнего, сорвавшегося с дерева, листочка.

Как ночь тиха, как ночь темна!

Один прижавшейся к стеклу

Листок поблекший из окна

Глядит ко мне сквозь эту мглу.

Глядит сквозь эту мглу с мольбой

И бурит горькие мечты –

Один листок, один живой

Свидетель летней красоты.

И говорит он: «Ночь темна,

Грустна безмесячная ночь,

Кругом глухая тишина…

О, не гони меня ты прочь!

О, не гони, не презирай

Моей унылой желтизны:

Я – мертвый лес. Поблекший рай.

Могила песен и весны

Я – память счастья и тревог,

Лесов живых, живых небес,

Последний трепетный листок

Из книги света и чудес

Когда же грубо ветер злой

Меня в безмесячной тени

Сомнет, сорвет перед тобой,

Хоть раз, один хоть раз вздохни!»


Работы Шестакова по истории литературы подтверждают его позицию в отношении художественного творчества. Он тщательно изучал лишь те грани творчества Гоголя, которые представляли для него интерес как для художника. Описание природы, лиризм гоголевских произведений привлекали Шестакова не только как литературоведа, но и как поэта. Такой подход позволил Шестакову написать научную статью, одновременно проникнутую поэзией.

Другой пример взаимовлияния критики Д.П. Шестакова и поэзии – его работа, посвященная В.И. Далю. Она была опубликована в 1901 году, к столетию рождения писателя и исследователя. В то время его художественное наследие было еще мало знакомо казанскому читателю. Шестаков же писал не столько о деятельности Даля как ученого-лексикографа, знаменитого составителя «Толкового словаря живого великорусского языка» и сборника «Пословиц Русского народа», сколько о его художественном наследии. В.И.Даль создал «монументальные труды, в которых собраны слова непосредственно из уст самого народа, – писал Шестаков и добавлял, – но для нас важны «беллетристические сочинения Даля» [7,с.1]. Эта часть деятельности Даля, считал автор, менее известна читателям, но не менее существенна.

Обратив внимание на литературный талант Даля, Шестаков выявил автобиографичность многих его рассказов, показал связь научной деятельности с писательской, попытался найти творческие параллели Даля с другими писателями. По замечанию автора, личные воспоминания Даля часто становились предметом изображения в его рассказах и повестях. «Его рассказы – скорее страницы из записной книжки путешественника, этнографа, филолога, любителя и знатока каждого проявления жизни в языке и языка в жизни», – писал Шестаков [7,с.3].

Поглощенный наукой, Даль никогда не считал себя писателем. Рассказы Даля привлекают больше меткими наблюдениями, умными замечаниями о жизни народной, собственной биографией писателя, его собственными, личными, общественными, научными убеждениями, чем художественностью. Однако Шестаков считал, что во многих очерках Даля самостоятельность меткого наблюдения сливается воедино с красивой выразительностью формы. Автор статьи полагал, что «чувству художника у Даля недоставало только чувства сознания художника» [7,с.9].

Связь научной деятельности и творчества – тема очень близкая Шестакову. Будучи специалистом в области классической филологии, увлеченным исследователем греческой, римской литературы, автором переводов с древних языков, он часто в своих художественных текстах прибегал к образам, взятым из античной литературы. В поэтическом наследии Шестакова есть большое количество переводов, которые теснейшим образом связаны с его научными интересами. Влияние научной сферы можно проследить и в его собственных стихотворениях. Иногда поэт выстраивал сюжет, основанный на древнегреческой истории; часто использовал лексику, характерную для античных поэтов.

Песни, усталые песни мои,

Все бы вам петь сновидения рая.

Да голубые разливы струи.

Да голубые дыхания мая…


Песни, последние вспышки огня,

В сердце горевшего ярко и юно…

Песни, весеннею страстью звеня

Как молодые дрожавшие струны…


По своему настроению стихотворение оказывается явно далеко от настроения времени его создания. Такие слова, как «песни», «струны» в данном контексте отсылают к античным рапсодам. Для Шестакова поэзия зачастую и есть песнь любви, мечты, красоты, печали, а поэт – ее певец.

Будучи высокообразованным ученым-филологом, Шестаков хорошо знал литературу, о чем свидетельствуют постоянные отсылки в текстах его работ. Он не просто был хорошо знаком с многими произведениями писателей и поэтов, но и понимал, благодаря филологической подкованности, как они формально построены. Такое изучение литературы изнутри, конечно, не могло не повлиять на характер развития собственного поэтического таланта. Усвоив способы создания форм произведений многих авторов, Шестаков перерабатывал полученные знания, создавая свои стихотворения. В его текстах часто встречаются штампы «розы лепестки», «сновидения рая», но они не воспринимаются, как подражание поэтам прошлого. Шестаков находит для них новую форму, помещая их в новый контекст. В результате многие его стихотворения становятся очень талантливыми стилизациями.

В результате исследования историко-литературных работ Д.П. Шестакова, опубликованных в периодическом издании «Чтения общества любителей русской словесности в память А.С.Пушкина при Императорском Казанском университете», мы постарались взглянуть на творчество поэта «второго ряда» с новой точки зрения. Нам удалось проследить, как соприкасаются и «поддерживают» друг друга две разные области интересов Д.П. Шестакова: критика и поэзия.

Выбор «гоголевской темы» Шестаковым оказался неслучаен. Исследователь видел в поэтике Гоголя близкие своему художественному принципу черты: романтическое настроение и лиризм. Красота природы – важный мотив творчества Гоголя – в равной степени являлся доминирующим мотивом лирики Шестакова. Причем Шестакову был близок как ранний лиризм гоголевских произведений, так и эпическое спокойствие, свойственное более позднему творчеству писателя. В поэзии Шестакова эти два настроения могли присутствовать одновременно в одном стихотворении.

В речи «В.И. Даль» Шестаков исследовал близкий ему самому вопрос о том, как научная работа Даля сосуществовала с его творческой деятельностью.

Настоящее исследование – лишь один из аспектов изучения поэтического и литературно-критического и историко-литературного наследия талантливого казанского ученого Дмитрия Петровича Шестакова.


ЛИТЕРАТУРА

1. Литературные воспоминания. 1890-1902 гг. / Вступ. статья, сост., подг. текста и коммент. А.В.Лаврова. М.: Новое литературное обозрение, 2002.
   
2. Стихотворения Шестакова Д.П. / ред. П.П. Перцов.– СПб.: Тип. М. Меркушева, 1900 −84с.
   
3. Сборник избранных молодых русских поэтов / сост. П. Перцов, В. Перцов. – СПб.: Типо-литография Б.М.Вольфа, 1895. −228с.
   
4. Литературные воспоминания. 1890-1902 гг. / Вступ. статья, сост., подг. текста и коммент. А.В.Лаврова. М.: Новое литературное обозрение, 2002.
   
5. Шестаков Д.П. // Мир искусства, 1900. – №11-12.
   
6. Шестаков Д.П. Личность и творчество Гоголя // Чтения Общества любителей русской словесности в память А.С.Пушкина при Императорском Казанском университете. – 1902, вып. XIX.
   
7. Шестаков Д.П. В.И.Даль // Чтения Общества любителей русской словесности в память А.С.Пушкина при Императорском Казанском университете. – 1901, вып. XIV.
   

О.Л. Максимова

«СЛЕД» ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ

В СОЗНАНИИ ПИСАТЕЛЕЙ НАЧАЛА ХХ ВЕКА

(К. ЖАКОВ, М. ОСОРГИН, А. ГРИН)

В эпоху современной глобализации провинция со своим жизненным укладом, культурными и национальными традициями часто становится своеобразным противовесом этому явлению. В связи с этим представляется актуальным исследование культурной жизни провинции, ее влияния на общероссийскую культуру. Обращаясь к истории вопроса взаимоотношений «культурного центра» и периферии, следует остановиться на рубеже XIX–XX вв., так как именно в этот период провинция подарила русской культуре множество самобытных талантов.

Выявить причины такого расцвета русской культуры и выйти к проблеме диалога провинции и «столицы» можно через изучение творчества писателей этого периода. Так, сопоставление жизненных путей К. Жакова, М. Осоргина, А. Грина, трех ярких представителей исторически взаимосвязанных областей Европейского Северо-Востока: Коми, Пермской и Вятской, позволяет раскрыть типичные черты провинции в контексте одной исторической эпохи. А анализ творчества писателей дает представление о вкладе в общероссийскую культуру творцов, рожденных провинцией.

В судьбах названных художников поразительно много общего: выходцы из провинции, они добились мирового признания; будучи жизненно активными, в молодости участвовали в революционной деятельности, позже отказались от нее (не приняли идею революционного насилия) в пользу художественного и научного творчества. Октябрьская революция сделала эмигрантами К. Жакова и М. Осоргина. А. Грин уезжает в Крым, что можно назвать «внутренней эмиграцией»: он сознательно отдаляется от активного «центра».

Интересна трактовка самого провинциального пространства тремя авторами. В молодости в их понимании провинции прослеживается мысль, что это пространство ограниченных творческих возможностей, из которого необходимо вырваться. Именно такой дух отсталой провинции представлен в автобиографической прозе и К. Жакова, и М. Осоргина, и А. Грина. На наш взгляд, такой подход – противопоставление отсталой провинции и передового «центра» как в технической, так и в культурной жизни – был весьма традиционен для литературы конца XIX – нач. XX вв.

Культивировавшийся в русской литературе образ провинции был близок А. Грину. Н.Н. Грин вспоминала: «Когда, уже взрослым, прочел он (А. Грин – О.М.) «Мою жизнь» Чехова, горько плакал всю ночь. Встало перед ним, как живое, липкое прошлое, удушающая тина провинциальной жизни, бессилие и беспомощность в искании чего-то вне ее, стремление окружающих истребить всякое иное желание, кроме прописанного местными нравами и обычаями. Эту повесть, боль своей души, Александр Степанович любил очень» [1,с.219].

Похожую атмосферу провинциальной жизни А. Грин воссоздает в «Автобиографической повести»: на противопоставлении «культурный центр – провинция» сформировался художественный образ писателя – образ обездоленного скитальца, стремящегося вырваться из беспросветных будней и найти свой «блистающий мир». Этот образ помогает лучше понять гриновских героев. Следует отметить, что отголоски «темного» провинциального прошлого (герои, ситуации, отношения между людьми, сама атмосфера и т.д.) появляются не только в раннем (реалистическом) творчестве писателя, но и в более позднем (романтическом) периоде, подчеркивая антитезу мечта – реальная действительность.

А. Варламов отмечает: «Автобиографическая повесть» Грина <…> была написана с оглядкой на автобиографическую трилогию Горького «Детство», «В людях», «Мои университеты», и во многом, рисуя образ затхлого провинциального города, Грин следовал сложившейся традиции мрачно изображать русскую дореволюционную жизнь, скитания незаурядного молодого человека, среду босяков, несправедливость и грязь» [2,с.16].

Таким образом, отрицательное отношение к провинции, сложившееся в русской литературе к концу XIX века, поддерживается писателями и в начале ХХ века: «…провинциальная жизнь прочно отлилась в устойчивые формы, настолько типические, что историки литературы без риска ошибиться, совершенно одинаково изображают провинциальное болото. Но под его зеленоватой тиной совершалось много, что потом в корне изменило русскую жизнь» [3,с.68].

Необходимо отметить, что провинциальность в России рубежа XIX–XX вв. уже меньше всего означала отсталость знаний и возможностей их получить, иначе в начале ХХ в. не было бы такого пласта деятелей науки, литературы и искусства – выходцев из провинции. В последней трети XIX в. в России наметились серьезные изменения в системе образования. К. Ушинский разрабатывает новые школьные программы, приспособленные к условиям российской жизни и новому уровню знаний. Он обосновывает принцип комплексного, целостного обучения, основную роль в котором отдает знаниям о жизни природы. В этот период было создано учительское движение, поставившее цель реализовать новые принципы целостного обучения.

Таким образом, развитие системы доступного образования позволило качественно повлиять на грамотность населения. Например, О.Е. Бондаренко пишет, что «в Коми крае, вопреки бытующему мнению о его невключенности в передовые педагогические идеи, складывается в это время система школьного образования, а уровень грамотности населения по сравнению с 60-ми годами XIX века возрастает в три раза» [4,с.11].

Для выходцев из демократической среды возможность получить образование, несомненно, стала прогрессивным моментом русской культуры начала ХХ века. Многие писатели отмечали школу как один из важнейших этапов своей жизни, при этом некоторые стали первым поколением, освоившим грамоту, в своем роду (например, А. Веселый).

Тем не менее, из воспоминаний К. Жакова, М. Осоргина и А. Грина мы узнаем об их негативном отношении к системе школьного образования, резко ограничивающего круг познания. Вспоминая об уездном училище, К. Жаков пишет: «Там скоро научили меня уму-разуму: курить табак, пить водку, а главное, не работать руками, а жить как-то иначе, без посева и без жатвы» [5,с.50]. М. Осоргин в автобиографическом повествовании «Времена» также дает отрицательную оценку годам учебы: «…гимназия не только убивала всякую жажду знания, но и развивала тупость восприятия» [6,с.40]. По воспоминаниям А.Грина, чтение «посторонней» книги считалось в Вятском реальном училище проступком.

Справедливости ради необходимо сказать, что подобным было отношение большинства выдающихся людей и к столичной системе образования. Вероятно, речь должна пойти о конфликте массовых и индивидуальных запросов и возможностей. Во всяком случае, новшества еще только внедрялись, причем с большими трудностями.

Пробелы школьного образования восполнялись самообразованием, большую роль в котором играли библиотеки. А.Грин вспоминает о «довольно большой библиотеке Вятского земского реального училища». Читали и русских авторов, и зарубежных (Диккенса, Свифта, Сервантеса, Гофмана, Э.По, Мопассана и многих других), влиявших на умы не только провинциальных школьников, но и на всю литературу в целом, особенно на новые эстетические системы, пришедшие на смену классическому реализму в конце XIX в.

Расширению и качественному улучшению библиотечных фондов способствовала активизировавшаяся в это время книгоиздательская деятельность. Наиболее распространены были книги издательства И.Д. Сытина, упоминаемого писателями. Он издавал детские книги, библиотеки по истории, географии и другим наукам, популярные журналы. И.Д. Сытину принадлежала обширная сеть книжных магазинов по всей России (филиалы ее были на территории Коми, в Перми, в Вятке). Книжные новинки доходили до читателей провинции и «центра» почти одновременно, создавая единый для всех круг чтения, который дополняли популярные журналы: «Детское чтение», «Семья и школа», «Нива» (в нем позже печатался А. Грин), «Вокруг света» и др.

В провинциальных городах существовала своя культурная инфраструктура: в Пермь на зимний сезон приглашали оперную труппу, в Вятке был свой театр. Кроме того, Вятка, Коми и Пермский край – это области, в которых жило множество политических ссыльных – творческой интеллигенции (например, Я. Райнис, А. Ремизов как ссыльные), которые оказывали влияние на культуру региона.

В зрелом возрасте писатели переосмысливают образ провинции, которая становится для них вечной духовной родиной. Наиболее сильно такое понимание выражено в автобиографическом романе М. Осоргина «Времена»: «Я радуюсь и горжусь тем, что родился в глубокой провинции, в деревянном доме, окруженном несчитанными десятинами, никогда не знавшими крепостного права, и что голубая кровь отцов окислилась во мне независимыми просторами, очистилась речной и родниковой водой <…> и позволила мне во всех скитаниях остаться простым, срединным, провинциальным русским человеком, не извращенным ни сословным, ни расовым сознанием; сыном земли и братом любого двуногого» [6,с.14].

К. Жаков и М. Осоргин в художественном творчестве идеализируют провинциальный жизненный опыт и стилизуют повествование в русле фольклорных традиций, тем самым намеренно подчеркивая свое происхождение. Этот момент является осознанием писателями собственной самобытности и индивидуальности. Несомненно, положительная установка была заложена еще в детстве: любящие родители, взаимопонимание в семье, друзья, природа, подарившая особое миросозерцание.

На первый взгляд, в творчестве А. Грина не происходит переосмысления провинциального пространства. Несмотря на то, что негативное отношение к провинциальной жизни в произведениях писателя является неотъемлемой частью его оригинальной художественной системы, в реальной жизни писатель с теплотой относится к своему прошлому, понимая, какой богатый жизненный материал и творческие возможности подарила ему провинциальная жизнь.

Положительная установка по отношению к провинции появляется не только благодаря тоске по отчему дому, этому способствовала и профессиональная деятельность названных художников. Например, К. Жаков неоднократно бывал в этнографических экспедициях, изучая культуру коми-зырян и родственных им народов. М. Осоргин организовал в Москве Книжную лавку, которая помогала писателям и снабжала провинцию научной и художественной литературой. А.Грин за революционную деятельность был сослан в архангельскую глубинку, где и произошла смена мировоззренческой установки писателя.

Таким образом, зрелое художественное сознание авторов, проанализировав негативные стороны провинции, заставившие писателей искать лучшей участи в столице, признает и положительные ее стороны. Именно в провинции К. Жаков, М. Осоргин, А. Грин научились слышать «музыку слова». Именно культура провинции повлияла на жанровое своеобразие и на стилевые особенности художественных произведений. Образы и темы, рожденные провинцией, пронизывают все художественное творчество писателей, которое в значительной мере автобиографично.

Художники из провинции интенсивно осваивали новые культурные пространства, связанные как с провинцией, так и с «центром». Оказавшись в «столице», выходцы из провинции тянулись друг к другу, создавая некое малое подобие провинциального теплого дома. Так, К. Жаков (философ, психолог, этнограф, лингвист, математик, писатель), организовавший в начале ХХ в. в Санкт-Петербурге философский кружок, принимал активное участие в судьбах своих учеников, многие из которых были выходцами из провинции. Философский кружок посещали земляк К. Жакова – зырянин П.Сорокин, В.Шкловский, А.Чапыгин, на заседаниях философского кружка присутствовал и А. Грин.

Следует отметить такую особенность провинциального ума как синкретизм: они проявляли равное расположение, во-первых, к различным наукам (точным, гуманитарным), а во-вторых, к научному и художественному творчеству. Одним из итогов названного качества ума было синтезирование мировоззренческого и культурного опыта провинции (народно-массового) и «центра» (персонифицированного). Именно на подобном стыке возникает новое направление в философии - лимитизм, основателем которого был К. Жаков [7].

Лимитизм – от лат «limes», «limitеs» (предел; имеется в виду предел познания). К. Жаков был убежден, что отдельно взятая отрасль знаний (любая), всегда имеет предел, так как познает бытие лишь с одной стороны. Преодолеть этот предел можно с помощью синтеза науки, религии, философии и искусства; главенствующая роль в их синтезировании отводилась высшей математике. Следовательно, расчлененность современного познания должна была заместиться способом нерасчлененного освоения мироздания.

Отражение принципа синтеза видно в картине мира, которую создает К. Жаков. По мнению мыслителя, мир семигранен; грани образуют пространство, время, материя, душа, разум, эстетическое, добро. Семигранны и природный материальный мир, и человек, которых объединяет «первопотенциал»: «Первопотенциал, живущий в человеке, ощущает мировой Первопотенциал. Это ощущение первопотенциала есть религия» [7,с.38].

Приведенная формула родственна пантеистическому ощущению мира, которое в начале XX в. связывалось с провинциальной (сельской, крестьянской) культурой и, следовательно, являлась оппозицией антропоцентризму «центра» (города). Природа, по К. Жакову, есть энергия, действующая в пространстве и времени; именно она обладает ритмом – элементом, который соединяет мироздание (мировой Первопотенциал) и Землю. Закон ритма переводит потенциальное в реальное (земное бытие). Следовательно, природа есть отражение мирового Первопотенциала, посредник между ним и человеком.

Обратим внимание также на то, что К. Жаков реконструирует мир по принципу мифологических космологических преданий, прописывая, прежде всего, вертикаль строения: Мироздание – Природа – Человек, – части которого связаны между собою, как три мира в языческих мифах связаны мировым древом.

Философия лимитизма К. Жакова явно опирается на миросозерцание (мистицизм восприятия окружающего) и уклад жизни народа коми. В «Этнологическом очерке зырян» он отмечает, что коми, несмотря на принятие христианства, по-прежнему остаются язычниками, психологические свойства которых и культуру порождает природа.

Вообще «языческую идею» в русской культуре XX в. адаптировали, как правило, выходцы из провинции: Л. Леонов, пришедший в литературу из северных архангельских земель в конце 1910-х годов с идеей неоязычества как социально-философского основания формирующейся новой стадии цивилизации, выходец из центрально-русской провинции С. Клычков, выросший как писатель общероссийского значения из крестьянского миросозерцания.

Понимание строения мироздания в его связях с земной природой близко и А. Грину. В его творчестве огромную роль играет взаимосвязь пространства, времени и ритма. При этом природа в его понимании – Красота, основа идеального мира, которая связывает человека с мировым пространством. К красоте интуитивно стремятся герои А. Грина, желая обрести гармонию бытия. Они – дети «Природы», бескорыстно излучающие добро. У К. Жакова интуиция человека, настроенная на ритм Природы, помогает ему почувствовать мировой Потенциал. Мы предполагаем, что указанная близость миропонимания объясняется тем, что лимитизм и для А.Грина стал одним из средств философского толкования мира.

В творчестве М. Осоргина также наблюдается особое отношение к природе, синтезирующее и языческое, и мифологическое, и философское ее прочтение. Следует отметить, что мифотворчество, рожденное в литературе социально-политической ситуацией конца XIX – нач. XX вв., ярко проявляется в романах писателя, где отчетливо прослеживаются идеи космологических и эсхатологических мифов.

Таким образом, тема природы у всех трех названных писателей мощно представлена в их художественном мире, образ природы многофункционален и развивается во множестве аспектов: философском, социальном, психологическом, эстетическом, этическом, экологическом. Город же олицетворяет конфликтное существование, место разочарований и отчаяния, гибнущей культуры. Писатели критически переосмысливают идею прогресса, цивилизации, стремятся найти ей противоядие.

Подобную развитость и активность образа природы можно оценить как «след» провинциальной (сельской, деревенской, «лесной» и т.д.) культуры. Сознание же писателей «столицы», «центра» тяготеет к урбанизму. В начале XX века писатели – носители провинциального сознания создают противовес антропоцентристской и тем более радикально-технократической идее, придавая полноту и прочность системе натурфилософских представлений и оберегая общество в его практической жизни от катаклизмов экологического характера.

Писатели вскрывали связь не только природы и собственно человека, но и природы и культуры. М. Осоргин иллюстрирует эту связанность следующим природным образом. Простой, плоский наскальный рисунок в эволюции культуры превращается в объемный, насыщенный цветом образ; так же происходит и развитие отдельно взятого человека: подобно наскальному рисунку, детское сознание создает черно-белые картины, словно водя простым карандашом по белой бумаге, в процессе взросления человек насыщает свою картину многоцветьем, создавая объемное произведение искусства. Первоисточником жизни и вдохновения, таким образом, признается природа. Эта мысль развита и в творчестве А. Грина.

Таким образом, провинция в развитии общероссийской культуры конца XIX – начала XX вв. представляла особую форму жизни и культуры, к которой неприменимо сопоставление с «центром» на уровне дефиниций «лучше» или «хуже». Провинциальная атмосфера, содействующая расцвету культурного плюрализма, способствовала формированию ярких самобытных талантов с индивидуальной художественной системой.