Викторианство как социокультурный феномен
Информация - История
Другие материалы по предмету История
нравственным не было поведение человека, если в нем отсутствовала определенная спонтанность, легкость, свобода, он вряд ли мог стать привлекательным для общества (98). Манеры оставались главным средством создания репутации. Пренебрежение ими рассматривалось не столько как оскорбление морали, сколько как прямое оскорбление общества. Приведем еще одну выдержку из Корнхилл Мэгэзин. Она, может быть, пространна, но в высшей степени показательна. Знакомя своих читателей с правилами поведения джентльмена, автор статьи утверждает: Так, равным образом несовместимо с характером джентльмена сморкаться без помощи носового платка, явно лгать или не уметь читать; но из этих трех проступков первый наиболее очевидно и существенно несовместим с характером, о котором идет речь.... Из этого следует, что, когда мы говорим о джентльмене, мы не имеем в виду хорошего человека или мудрого человека, но человека приятного обществу, и мы считаем его доброту и мудрость, его моральные и интеллектуальные качества уместными по отношению к его требованиям считаться джентльменом только пока они увеличивают его социальную привлекательность (99).
Крестины, свадьбы, приемы в саду, утренние визиты, балы, путешествия, пикники и похороны - все это регулировалось целым сводом предписаний надлежащей одежды, разговора и поведения, которые отличались в зависимости от события, места и времени суток. Не оставалось ни одной сферы социального взаимодействия, которая бы не попадала под юрисдикцию этикета. Частная жизнь оставляла больший простор для спонтанного выражения чувств и регламентировалась лишь частично. Но и здесь существовали свои многочисленные правила. Дженни Черчилль вспоминала жизнь в Мальборо - родовом имении своего мужа, Рэндольфа Черчилля: Когда семья оставалась в Бленхейме одна, все происходило по часам. Были определены часы, когда я должна была практиковаться на фортепиано, читать, рисовать, так что я вновь почувствовала себя школьницей (100).
В аристократических домах прием пищи, отход ко сну, да и многие другие, казалось бы, рутинные действия, превращались в своего рода церемониал. И делалось это не только из самоуважения, но и из необходимости проявлять определенный уровень формальности и показа перед свитой прислуги, ибо, как замечал в 1859 г. М.Л.Михайлов, малейшее отступление их [Прим. Н.К. - господ] от правил и законов, предписываемых неподвижным обычаем, обсуждается строжайшим образом в кухонном контроле... (101). Да и сам штат прислуги - маленькая, хорошо дисциплинированная армия со строгим разделением на ранги, -находясь в доме, также должен был соблюдать установленные правила в общении друг с другом и еще строже - в отношениях с хозяевами (102).
Степень формальности в доме также зависела от присутствия людей, не проживающих в нем. Так, завтрак, на который обычно не приглашали гостей, или 5-часовой чай, на который собиралась только женская половина, были процедурами менее формальными, чем ленч, на который приглашались гости обоих полов.
Обед регламентировался еще более строго: Час обеда для профессионального и высшего классов варьируется с 6 до 8 пополудни. Гостям следует приезжать не позже, чем через четверть часа после назначенного времени, но ни минутой раньше (103). Порядок рассаживания гостей представлял собой целое искусство, не менее важное, чем выбор меню с несколькими переменами блюд. Неизменно соблюдались правила проведения обеда. Сразу после него гости разделялись на мужскую и женскую половины. Женщины собирались в гостиной, а мужчины задерживались за столом за мужскими разговорами, сигарами и вином. Вечер завершался каким-либо развлечением: выступлением певцов или танцоров, или играми гостей.
Публичные же формы общения превращались в парады особо строгого протокола, где главной целью было подчеркнуть статус. Действительно, этикет во многом способствовал консервации статусных отличий. Местничество, при котором степень почета на публичных церемониях варьировалась в зависимости от титула, сохранялось на протяжении всей викторианской эпохи. Иностранцев эти правила поражали особенно. Л.Фоше, например, никак не мог понять, почему в стране демократии при придворных представлениях премьер-министр - представитель парламентского всемогущества, идет после последнего из фатов или олухов, украшенных графским или герцогским титулом (104). И.С.Тургенев, присутствовавший на обеде в Обществе литературного фонда, был немало удивлен тем, что на самом почетном месте рядом с председателем сидел не человек, связанный с литературным миром, а какой-то маркиз с идиотическим выражением лица, наследник громадного имения герцогов Бриджватерских (105). А Дионео писал: Если на evening party попадут Дж.Мередит и какой-нибудь седьмой шестнадцатилетний золотушный сын пэра, то поведет к столу хозяйку именно этот юноша, а не Мередит. Ему будут представлены все остальные гости (106). Любопытно, насколько схожие выражения авторы используют в своих оценках.
Статусные отличия проявлялись и в том, что этикет предписывал обязательное использование титула: леди, лорд, сэр, достопочтенный, преподобный и т.д. Тогда как между равными по возрасту и положению часто использовалось обращение мистер, миссис.
Дифференциация общественных положений фиксировалась даже в мельчайших деталях этикета. Известный венгерский путешественник А.Вамбери вспоминал: Один раз знакомая дама, увидевшая меня наверху омнибус