Geum.ru

Министерство внутренних дел

Вид материалаМонография

Содержание


Глава IV. Тюремные проекты (системы) и реформа в Англии конца XVIII-начале XX столетия
Глава V. Теория и практика применения средств
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   17
^

Глава IV. Тюремные проекты (системы) и реформа

в Англии конца XVIII-начале XX столетия



Одни из первых английских тюрем, основанные на воплощении в практику применения уголовного наказания идеи исправления, появились в конце XVIII века. Так, Джон Говард, Уильям Блэкстоун и их единомышленники в 1779 году попытались провести через парламент законопроект тюремной реформы, в том числе строительство двух тюрем – одной для преступников мужского пола и одной для женского пола. Основная идея данной реформы состояла в предложении еще в 1775 году одним из общественных деятелей – Хенуэем схемы исполнения наказания, основанной на сочетании труда и изоляции осужденных. Сообразно данной схемы, по сути являющейся предтечей английской модели исполнения тюремного наказания, заключенные должны были отбывать заключение в условиях строгой индивидуальной изоляции, поскольку, по мнению её автора, совместное нахождение в тюрьме способствует лишь взаимному пагубному влиянию осужденных, возможности совершения групповых побегов или мятежей. Более того, совместная работа осужденных, с точки зрения Хенуэя, в принципе ничем не отличалась от их эксплуатации на мануфактурах. Развивая свою мысль Хенуэй указывал на то, что совместные и при этом тесные условия отбывания наказания устраняют возможность должного обращения к внутреннему миру преступника, пересмотру собственных нравственных начал и морально-религиозных требований общества, что, с учетом протестантской религии, было весьма объяснимо.1 Материализованный идеал тюрьмы, в которой бы соблюдались вытекающие из рассуждений Хенуэя требования к условиям отбывания наказания и преобразовывалась душа и поведение преступника, был назван именно им «реформаторий», относительно которого ученый писал следующее: «одновременно думать о больнице и о злоумышленнике невозможно; но следует попытаться сделать из тюрьмы настоящий и эффективный реформаторий, с тем чтобы она, в отличие от других мест, не являлась школой порока».1

В преамбуле к законопроекту Джон Говард и Уильям Блэкстоун указывали тройственное назначение предложенной модели тюремного заключения: предупреждающий и устрашающий пример тягот и лишений одиночного заключения, средство реформирования преступника посредством интенсивного религиозного воздействия и приобретение полезных ремесленных навыков через привлечение к регулярному труду.

Однако некоторая скоропостижность в подготовке законопроекта и отсутствие необходимой общественной поддержки привели к нежелательному лоббированию законопроекта. Вместе с этим, в Глостершире в качестве «местного эксперимента тюремной реформы» в 1780 году началось и в 1792 году завершилось строительство пяти тюрем по типу «новых Исправительных домов» центрального подчинения и в 1785 году – одной тюрьмы местной юрисдикции в самом Глочестере, предназначенной на 72 преступника при условии исполнения наказания в рамках одиночной системы заключения (буквально сразу же в силу переполненности тюрьмы, население которой достигло 200 осужденных, принцип одиночного заключения перестал выдерживаться). Наиболее соответствовала изначальному замыслу прожектеров тюрьма местной юрисдикции. Являясь прообразом тюремных комплексов XIX века и фактически отправной точкой зарождения тюремной системы Англии, воплощающей исправительную идею наказания, данный проект материализовал в себе идею «душевного наказания, нежели физического». Замысел исправления преступника основывался на одиночном заключении (постоянном для наиболее опасных преступников и только на ночь для остальных), скудной и простой пищи, тяжелой работе (надо заметить существенно разнившейся с фактом приобретения полезных ремесленных навыков) и «общении» с богом. Предусматривались основы классификации осужденных: все заключенные были разделены на три класса, основная разница между которыми заключалась в предоставлении большей или меньшей возможности общения друг с другом.1 На строительство Глочестерской тюрьмы ушло 26 тысяч фунтов стерлингов, что представляло значительную сумму и не особенно вдохновляло на дальнейшее возведение подобных тюрем. Важно отметить, что идея прогрессивной системы исполнения наказания, обусловленная исправительной целью классификация осужденных и комплексного применения к ним средств исправления еще не рассматривались в проекте Глочестерской тюрьмы, находились за его рамками. Видимо поэтому Мишель Фуко полагает, что подобная «модель» уголовного заключения является скорее первой видимой точкой процесса раскрытия уголовно-правовой системы механизмам принуждения, нежели инновацией или отправным пунктом.2 Поэтому проект, а также в силу открытой возможности ссылки преступников на австралийский континент, как и его аналоги за пределами Англии3, не имея крупного практического успеха (начиная с 1807 года Глочестерская тюрьма стала постепенно обращаться в обыкновенную для тех времен тюрьму с общим содержанием, что окончательно произошло в 1819 году), уступил место последующим реформаторским идеям Иеремии Бентама и его сторонников.

В 1791 году Иеремия Бентам, воплощая в жизнь теорию утилитарного наказания, обнародовал проект своего знаменитого Паноптикона. Любопытно то обстоятельство, что «Паноптикон» – сочинение, посвященное идеи рассматриваемого тюремного комплекса,1 был написан Бентамом в России с начала 1786 по середину 1787 года, когда он по приглашению князя Потемкина и своего брата – Сэмуэля Бентама гостил у последнего, в тот момент управляющего имением Задоры Могилевской области.2

Тюремный комплекс, был спланирован в форме кольца, поэтому заключенные, выполнявшие в пределах тюрьмы физические работы, в том числе в небольших рабочих артелях, и на этом получавшие трудовую специализацию, должны были быть под постоянным надзором с центральной наблюдательной башни. Предполагалось, что сами тюремные камеры будут образовывать непрерывную стену здания и иметь два окна: одно с видом во внутреннюю часть сооружения, другое – наружу. С центра сооружения можно наблюдать четко вырисовывающиеся очертания заключенных, находящихся в одиночных камерах по круговой периферии всего сооружения. Таким образом, камеры рассматриваемого проекта были направлены на заточение и лишение взаимного контакта преступников, тогда как традиционные тюремные темницы – еще и на лишение света и удаление от постоянного надзора (не считая разницы в санитарно-бытовых условиях). Огромное значение отводилось центральной башне, состоявшей как и вся тюрьма, из шести этажей. С каждого этажа башни осуществлялся постоянный контроль за поведением заключенных в камерах, расположенных по кругу от нее. Было важно именно центральное расположение этой башни, поскольку каждому заключенному следовало видеть лишь ее темный контур и не понимать, наблюдает ли в данный момент надзиратель за ним, но быть уверенным, что такой контроль неизбежен в любое время. В целях сокрытия надзирателя от глаз заключенных предусматривались решетки на окнах центральной наблюдательной башни. Бентам планировал осуществить даже «слуховой надзор» посредством труб, проведенных из камерах в центральную наблюдательную башню. Однако в «Постскриптуме» по техническим причинам отказался от данной идеи.

Воспринимая преступника ограничено ответственным лицом, Бентам полагал, что его «мельница для перемалывания негодяев в честных людей», как он называл Паноптикон, сделает осужденное лицо более ответственным за свои поступки.1 В этой связи он предлагал свое поручительство за благонадежное поведение каждого освобожденного из Паноптикона. Бентам настойчиво добивался осуществления данного проекта, обращался к королю Георгу III и в 1794 году даже получил первоначальных 2000 фунтов стерлингов на реализацию проекта. Однако, идее Бентама о возведении Паноптикона не суждено было реализоваться на практике. Основной причиной такого исхода выступала пока ещё недостаточная степень заинтересованности правительства в проекте и наличие более дешевых способов обращения с преступниками.

Последующие проекты новых тюремных комплексов и соответствующих моделей карательного заключения находили оживленную поддержку среди научной общественности, парламентариев и правительства; английская уголовная политика первой половины XIX века также уделяла огромное внимание концепциям исправления преступника.1 Так, в 1811 году парламентская рабочая группа Голфорда и один из её представителей – Джордж Поль, являющийся сторонником общей тюремной реформы, но не отдельно взятых проектов (имеется ввиду Паноптикум), предложила проект «национального пенитенциария». Тюремный комплекс, в дальнейшем названный Милбанк (Millbank), был одобрен, на его возведение ушла беспрецедентная по тем временам сумма – 500000 фунтов стерлингов (в дальнейшем именно высокая стоимость подобных комплексов тормозила их строительство). Возведенный к 1816 году и полностью вступивший в действие в 1821 году Милбанк занимал семь акров (приблизительно 2,8 гектаров) на территории Лондона и предназначался для содержания от 860 (при нормальной наполняемости) до 1120 заключенных (при максимальной наполняемости тюрьмы).2 Тюрьму окружала восьмиугольная стена, заключающая шесть пятиугольных сходившихся к центру зданий. В ночное время заключенные содержались в отдельных камерах, в остальное время имели возможность сообща посещать церковь, работать, прогуливаться. Однако строго поддерживался режим молчания. Почти каждый из заключенных привлекался к физическому труду: мужчины – в основном к изготовлению одежды и ткацкой работе, женщины – шитью, стирке и глажению белья. Таким образом, с помощью труда ставилась попытка вернуть преступника к системе интересов, предполагающей желание трудится нежели вести праздный образ жизни. Труд и небольшое денежное довольствие были обязательными, что давало реальную возможность для заключенного улучшить свое положение как во время, так и после заключения. Хотя камеры для содержания заключенных в основном находились ниже уровня земли, то есть занимали подвальную часть здания и поэтому были слабо освещенными, но они были отапливаемыми и имели некоторую обстановку, включающую стол, стул и кровать. Однако место под строительство тюрьмы было выбрано не совсем удачно, поэтому в ней часто свирепствовали различного рода эпидемии. Это обстоятельство не позволило заключать в неё преступников на длительные сроки, как предполагалось изначально.

Данный тюремный комплекс явился классическим английским образцом применения системы раздельного (сепаратного) содержания заключенных («separate system»).1 Вместе с этим в тюрьме имелось два класса заключенных: 1) заключенные, отбывающие наказание в течение шести месяцев в одиночных камерах; 2) заключенные, совместно работающие днем, нос обязательным соблюдением правила молчания. Однако в 1832 году с реформированием тюрьмы под подготовительную ступень перед ссылкой осужденных на австралийский континент общие работы были отменены и разделение на классы прекращено. Для поддержания дисциплины применялись телесные наказания или даже оковы, водворение в темную келью без каких-либо удобств либо смирительный рацион – «вода и хлеб». Штатный тюремный персонал включал в себя директора, его помощника, капеллана, школьных учителей, заведующего хозяйством, врача и 60-80 офицеров службы охраны и надзора. Изначально замысел содержания такого немногочисленного персонала имел вполне определенную цель – осужденным необходимо было самостоятельно отвечать за свое здоровье, заботиться о собственном морально-нравственном состоянии и психологическом климате, взаимно участвовать в исправлении друг друга. Подобная «самостоятельность» со временем не оправдала себя, поэтому штат заведения постепенно увеличивался.2

Достигшая апогея к середине XIX века критика результатов транспортации со стороны парламентариев и общественности неизбежно сопровождалась обсуждением и критическим анализом альтернативных высылке пенитенциарных идей, предлагались новые тюремные проекты, которые достаточно быстро воплощались в жизнь. Например, достаточно известная тюрьма для несовершеннолетних преступников Паркхёст (Parkhurst Gaol) была построена буквально за год с небольшим на острове Уайт и введена в действие в 1838 году. Также примечателен тот факт, что даже в печально известной тюрьме Ньюгейт в 1858 году была введена система одиночного заключения, для этого тюрьма подверглась архитектурной модернизации, были созданы подобающие условия для содержанию заключенных (устанавливались санитарные нормы и требования пищевого довольствия, определялись требования контроля заключенных со стороны врача, регламентировался досуг осужденных etc).

Вот как описывает очевидец тюрьму Ньюгейт, используемую на тот момент для подсудимых (что, впрочем, не искажает общего впечатления о состоянии английских тюрем для осужденных в середине XIX столетия), после того как в ней была введена система одиночного заключения: «…здание состоит из четырех этажей. В каждом этаже, с каждой стороны по двадцати комнат, то есть всего девяносто шесть комнат. Кроме того в особом отделении нижнего этажа устроены особые комнаты для подсудимых, обвиняемых в убийстве. При этих подсудимых постоянно находятся днем один и ночью два дежурных офицера.

Все комнаты совершенно одинаковой величины и одинакового устройства, но комнаты нижнего этажа не так светлы, как верхние, а потому в распределении арестантов по комнатам соблюдается известный порядок, сообразно с родом обвинения и занятием подсудимого. Пол в комнате каменный; в одном углу её складывается постель, в другом устроен умывальник, в третьем ватерклозет. Кроме того в каждой комнате находится столик для занятий и обеда арестанта, и пред ним газовая лампа. Евангелие и другие священные книги помещаются на нарочно устроенной для того полке…

Обедают арестанты отдельно, каждый в своей комнате, и поучают каждый день суп, мясо и полтора фунта белого хлеба. Гуляют они все вместе во дворе, но офицер наблюдает за безусловным молчанием. Церковь одна, общая для всех арестантов; женщины помещаются с правой, мужчины с левой стороны от кафедры священника; обвиняемые в убийстве сидят у самой кафедре, и при них неотлучно находится офицер. Кухня тюрьмы отличается, как и все вообще здание, необыкновенную чистотой; отопление здания производится паром, посредством металлических труб. Для наказаний арестантов, в случае проступков, существует темный карцер, где им дают только хлеб и воду. В нижнем этаже устроены каменные ванны для купанья. Родственники арестантов допускаются для свидания, и говорят с ними чрез двойную железную решетку, всегда в присутствии офицера. Для бесед адвокатов с подсудимыми устроена особая комната.

Арестанты должны работать – каждый по своему знанию и наклонностям – иначе они лишаются пищи. Лицам, незнакомым ни с каким ремеслом, дается какая-нибудь обыкновенная, простая работа. Лицам достаточного состояния не запрещается иметь свой чай или кофе, но вино и другие предметы роскоши безусловно запрещены».1

Продолжая рассматривать английские тюремные проекты (системы) XIX столетия, важно заметить, что многие из данных проектов, с одной стороны, были направлены на создание условий, способных послужить своеобразной заменой транспортации на австралийский континент, с другой, – являлись «экспериментальной площадкой» для реализации прогрессивных на тот момент времени исправительных теорий, появившихся в английском тюрьмоведении и праве новых концепций реакции общества и государства на преступление.2

Ярким примером механической замены идеи транспортации в 1776 году было содержание заключенных в «халках» («hulk») – специально приспособленных для этого заброшенных корпусах больших судов. Эти плавучие тюрьмы располагались на реке Темзе, содержащиеся в них осужденные находились в ужасных санитарно-бытовых условиях, сопровождающихся употреблением спиртных напитков и насилием, и выполняли наиболее тяжелые работы, в основном связанные с чисткой Темзы и физическим трудом на мануфактурах. Наказание в «халках», смертность в которых доходила до 30 %, не только не исправляло, но и не имело предупредительного (устрашающего) эффекта, поскольку осужденные, наслаждаясь обществом своих товарищей, предавались нравственному разврату в кругу подобных себе, тяжелый же труд и бытовые условия мало чем отличались от условий, в которых находились преступники до суда. Последний из «халков» был выведен из строя в 1856 году (по некоторым данным на год позже – в 1857 году).

Безусловно, что в XVIII и первой половине XIX столетий – в период бурного развития капиталистических общественных отношений – заключенные представляли собой бесправную и наиболее подходящую для эксплуатации дешевую рабочую силу. Поэтому их содержание и одновременно эксплуатация в подобных плавучих тюрьмах представляло весьма выгодное решение английского правительства в постепенной замене транспортации, которая стала экономически нецелесообразной, поскольку была затратной и не решала проблему рабочей силы, противоречила процессу либерализации общественного сознания. Кроме этого, дальнейшей ссылке преступников в колонии препятствовало движение аболиционистов и постепенный рост независимости колоний, отказывающихся иметь проблемы с каторжанами.1

Можно сказать, что олицетворением достижений в области как тюремной архитектуры, так и всей пенитенциарной системы Англии, а также в последующей альтернативой транспортации явился всемирно известный Пентонвиль (Pentonville), функционирование которого началось в 1842 году. На строительство данного тюремного комплекса было израсходовано 84168 фунтов стерлингов. Комплекс имел лучеобразную форму и предназначался для 520 заключенных (при нормальной наполняемости), однако зачастую в тюрьме содержалось до 1000 осужденных, то есть по двое в камере; его стены, высота которых приблизительно равнялась 7,5 метров, заключали площадь в 6 акров (около 2,5 гектаров). Осужденные содержались в единообразных одиночных камерах, длинна которых составляла 4,1 метра, ширина – 2,3 метра, высота – 2,7 метра. С момента поступления в Пентонвиль каждый осужденный в течение 18 месяцев содержался в условиях строжайшего одиночного заключения (с 1847 года одиночное заключение было снижено до 9 месяцев). Однако некоторые из заключенных в течение этого срока заканчивали суицидом либо приобретали тяжелые психические расстройства. Строго соблюдалось правило молчания, при выводе заключенных на богослужение, прогулку либо в школу на их лица одевались покрывала (маски). В дальнейшем, в случае «успешного» отбытия этого срока, преступники направлялись в тюремные учреждения Англии (после официального появления каторжных тюрем в 1853 году осужденные направлялись в них для отбывания уголовного рабства), в которых необходимо было выполнять тяжелые работы, либо в так называемые «тюрьмы для инвалидов». Будет интересным рассмотреть рацион заключенных, который был одинаков абсолютно для всех. Так, на завтрак каждый осужденный получал какао с хлебом, на обед – овсяную кашу или отварной картофель, ужин состоял из мясного блюда. Общение с тюремным капелланом также входило в обязательный «рацион» заключенных. По сравнению с другими тюремными комплексами Пентонвиль имел и ряд послаблений. В частности, заключенному было дано право раз в неделю отправлять письма, ограничений на их получение не устанавливались.1 В 1886 году Пентонвиль был обращен в обычную местную тюрьму (Local Prison) для простого тюремного заключения, а не как место предварительного отбывания наказания перед дальнейшей отправкой лиц, осужденных к уголовному рабству, в каторжные тюрьмы. Данную роль стала выполнять новая тюрьма для келейного содержания заключенных Wormwood Scrubs, расположенная недалеко от Лондона.

Важно заметить, что устроители Пентонвиля (после официального ознакомления с работой американских пенитенциариев представителя Министерства внутренних дел Англии Уильяма Кроуфорда) основные принципы его функционирования взяли «на вооружение» из Филадельфийской (пенсильванской) пенитенциарной системы (в свою очередь функционирующей по проекту Глочестерской тюрьмы), главные признаки которой уже были описаны, а также из практики работы оборнского пенитенциария, который был открыт Линдсом в 1820 году в американском городе Оборн штата Нью-Йорк. Так, в оборнской тюрьме была внедрена «конгрегационная»1 или «безмолвная» система, суть которой сводилась к тому, что заключенные спали по отдельности в одиночных камерах, но сообща принимали пищу, совместно работали и посещали церковные службы (первоначально предполагалось их постоянное уединение). Опасность негативного влияния заключенных друг на друга устранялась путем строжайшего требования безмолвия. Таким образом, некоторое отступление от принципа строгой изоляции имело условный характер, все так же сохранялись строжайшие режимные требования и принудительное религиозное воздействие на осужденных. Считалось, что посредством этого преступник сможет обратиться к своей совести, спокойно пересмотреть ошибки и раскаяться. Данная задача осложнялась как самими жесткими требованиями к заключенным, в частности, молчание поддерживалось фактически неограниченным произволом тюремных надзирателей, так и значительным сроком пребывания в тюрьме – до пяти и более лет. Однако, при всей известности как пенсильванской, так и оборнской («безмолвной») пенитенциарных систем, их слава не была безграничной. Критика данных систем имела место как со стороны очевидцев её применения, так и представителями современной науки. В частности, Э.Я. Шмидт в свое время отмечал: «Пенсильванская и Обурнская системы имеют однако же один общий недостаток, именно: издержки по устройству и содержанию тюрем так велики, что учреждение подобных мест заключения представляется не только крайне затруднительным, но даже почти невозможным; особенно если поставить более широко вопрос о праве производить также громадные затраты на содержание преступников».1 Также в этом плане справедливы слова В.И. Горобцова, указывающего на то, что «провал обеих объясняется стремлением авторов соответствующих реформ достичь абсолютной изоляции (причем как физической, так и духовной). Тем самым, как представляется, тюрьмоведение как молодая зарождающаяся наука получила первый урок: усиление степени изоляции приводит к снижению достижения целей наказания, ставящихся перед лишением свободы. Иначе говоря, уровень изоляции и достижение целевых установок при исполнении лишения свободы находятся в обратно пропорциональной зависимости».2 В связи с этим понятно возмущение выдающегося немецкого ученого Франца фон Листа, указывающего на «пагубное влияние, которое оказала на судьбу европейского тюремного быта филадельфийская келейная система».3

Вместе с этим, Пентонвиль, в отличие от Филадельфийской (пенсильванской) пенитенциарной системы и тюрем, функционирующих по типу Оборнской, являлся исходным звеном в рамках более содержательной – прогрессивной системы исправления осужденного, тогда как первые по сути были направлены на исправление преступника в рамках одной лишь только тюрьмы, минуя все иные классификационно-режимные, трудовые и воспитательные средства исправления осужденных.

Законодательной «точкой отсчета» введения в действие прогрессивной системы исправления осужденного, содержание которой будет подробно рассмотрено немного позже, был королевский указ от 22 мая 1840 года о прекращении ссылки в Новый Южный Уэльс и её замене системой последовательного келейного заключения (с 1842 года как правило в Пентонвиле и Милбанке), каторжными работами и затем ссылкой на остров Норфолк, расположенный близь Австралии. Так, В.Д. Спасович по поводу данного нововведения пишет: «У квакеров келейное заключение было и началом и концом наказания; здесь оно является только в виде срочного годового или полугодовалого искуса [точнее на 15-18 месяцев одиночного тюремного заключения, а с 1847 года – до 9 месяцев], отбытие коего служит доказательством, что взятая в тиски воля преступная подчиняется требованию общественного порядка, так что преступник может быть без вреда для общества введен опять в его среду, на новой почве, при совершенно новой обстановке, не имеющей ничего общего с его порочным прошедшим».1 Также в этой связи Франц фон Лист в свое время не без основания отмечал: «Кто мог предвидеть или представить себе, когда в Пруссии строили Моабитскую и прочие одиночные тюрьмы, что в Англии система одиночного заключения при наказаниях продолжительным лишением свободы составит собой лишь первый отдел прогрессивно организованного исполнения наказания, что она изменит, таким образом, свою внутреннюю сущность».1 Именно поэтому английские пенологи при описании Пентонвиля и аналогичных ему тюрем, которых к 1850 году было построено десять и еще столько же модифицировано, редко используют понятие «безмолвная система», но более точно – «система раздельного (сепаратного) содержания». Последняя, в отличие от «безмолвной системы», предполагающей нахождение заключенного в келье при полном уединении и фактическом бездействии, заключалась в помещении осужденного в камеру-мастерскую, в которой ему следовало выполнять монотонный физический труд, однако с возможностью общения в определенное время с другими осужденными, администрацией и надзирателями, посещения школы и церкви, прогулок во внутренних двориках etc.2 В указанном, по сути, состояла коренная разница, с одной стороны, – между пенсильванской и оборнской системами и, с другой, – английскими тюремными проектами, измеряемая последовательным развитием и закреплением в этих проектах исправительной идеи наказания в течение первых трех четвертей XIX столетия.

Одновременно с активной эскалацией известности Пентонвиля и строительством аналогичных этой модели тюремных комплексов, правительство повсеместно закрывало мелкие местные тюрьмы и Брайдуэллы, в которых в основном из-за их архитектуры условия содержания осужденных оставляли желать лучшего.

К 1860 году существование исправительных тюрем было уже общепризнанным социальным фактом, а идея о том, что основное назначение таких тюрем – исправление преступника – приобрела общее признание. Таким образом, именно к этому времени в английском тюрьмоведении идея исправительного воздействия наказания прочно закрепилась в фундаменте сформированной системы исправительных учреждений.

Стоит отметить основные возражения, направленные против прогрессивных проектов, сопряженных с тюремным заключением. Данные возражения, безусловно препятствующие упрочению теоретических и практических позиций реформаторских тюремных проектов и сужающие географию их распространения, сводились к следующим аспектам: 1) высокая дороговизна обращения с осужденным, находящимся в условиях одиночного заключения; 2) в силу этого пренебрежение основными требованиями к тюремному заключению, отступление от разработанных, но практически дорогостоящих, принципов обращения с осужденными, что в этом случае приводило к несостоятельности прогрессивных тюремных проектов; 3) концентрация в одном исправительном учреждении значительного числа преступных элементов, приводящая к непреложному негативному взаимовлиянию и развитию особой криминальной субкультуры, доминирующий характер воздействия на осужденного которой является одним из сильнейших препятствий реализации исправительного эффекта наказания; 4) в результате укрепления тюремной субкультуры происходила консолидации слоя профессиональных преступников, распространяющих свое влияние, криминальный опыт и культуру за пределы тюремных учреждений; 5) пребывание в тюрьме приводит к «клеймению» осужденного, при этом именно одиночное тюремное заключение оказывает пагубное влияние на психическое и физическое здоровье осужденного, что препятствует его нормальной ресоциализации и увеличивает рецидив; 6) кроме того, тюремное заключение приводит к потере осужденным социально полезных связей, ремесленных навыков, в случае же его сочетания с тяжелым монотонным трудом (например, использование «топчака») – трудовой дисквалификации; 7) с позиций назначения данного наказания С.К. Гогель указывает, «что при всей делимости тюремного заключения и возможности поэтому для судьи выбирать между десятками степеней, это наказание по самому существу его организации, не дает возможности индивидуализировать наказание сообразно с недостатками данной разновидности преступников».1

Вместе с этим общее реформаторское тюремное движение конца XVIII-начале XX столетий, имело любопытную с научной точки зрения черту, характеризующую это движение в Англии, сравнительно с континентом. В частности, когда на европейском материке основные усилия прилагались к тому, чтобы смягчить карательную систему и ослабить широко распространенную смертную казнь, и одновременно оградить правильность отправления правосудия соответствующими формами ведения уголовных дел, – в Англии движение начинается непосредственно с улучшения самих наказаний, особенно тюремного заключения. Так, Г.Б. Слиозберг указывал на то обстоятельство, что на «континенте стремятся прежде всего к тому, чтобы закон не установлял несправедливых, не соответствующих вине преступника, наказаний; заботятся о том, чтобы устранить возможность осуждения невиновного, отменить пытку, которой подвергался заподозренный в совершении преступления… но о преступнике, заключенном в каземате, лишенном света и свободы, уже не заботятся, он становится забытым. В Англии же на первом плане стоит именно этот уже осужденный преступник; здесь стараются улучшить его положение, установить к нему более человечное отношение со стороны исполнителей закона, чем то, которое выпадало на его долю раньше».1 К особенностям такого обращения с преступником, которые, вместе с тем, даже в сравнении с континентальной тюремной практикой не привели к моментальному эффекту, следует обратиться в следующей главе настоящего исследования.

^ Глава V. Теория и практика применения средств

исправления осужденных в конце XVIII – второй половине XX столетия. Генезис и развитие прогрессивной системы

исполнения наказания


В XVIII и первой половине XIX столетий – в период бурного развития капиталистических общественных отношений – заключенные представляли собой бесправную и поэтому наиболее подходящую для эксплуатации дешевую рабочую силу. Так, широко известны знаменитые «халки», расположенные на реке Темзе (слово произошло от английского «hulk», что значит корпус старого заброшенного большого судна), в которых осужденные содержались в ужасных бытовых условиях и выполняли наиболее тяжелые работы, в основном связанные с чисткой Темзы и физическим трудом на мануфактурах.1 Безусловно, что реальный исправительный эффект тюремного заключения при этом отсутствовал, поскольку плавучие тюрьмы были лишь временной мерой, направленной на решение вопроса обращения с преступниками, которых после получения Североамериканскими штатами политической независимости более было невозможно подвергать ссылки на американский континент. Осужденные либо подрывали своё здоровье либо вообще умирали, кроме того в процессе тяжелого физического труда они не имели возможности приобретать полезные ремесленные навыки, которые могли бы им пригодиться после освобождения. В конечном итоге отсутствие замысла реформирования преступников приводило к реализации лишь карательного элемента наказания и выхолащивало его исправительную компоненту.

Начало исполнению наказания в указанном выше виде было положено Законом от 1775 года.2 Последующий законодательный акт от 1779 года, более известный как «Билль о рабском труде», формально детализировал условия и порядок отбывания лишения свободы в «халках». В частности, Билль предусматривал две формы исполнения наказания, первая из которых была сопряжена с максимально тяжелым и фактически рабским трудом, вторая – с определенными послаблениями в степени тяжести труда, наличием принципа раздельного содержания заключенных в отдельных камерах в зависимости от пола, а также созданием лазарета для осужденных и наличием тюремного капеллана. Однако данные предложения акта остались «жить только на бумаге», поэтому практика исполнения наказания в «халках» оставалась прежней, неизменно сопряженной с тяжелым и фактически рабским трудом без привнесения в неё условий второй (уже только декларативной) формы.

Наряду с транспортацией на американский, затем на австралийский континенты и иные английские колонии тюремное заключение в самой метрополии до середины XIX века продолжало оставаться основной формой исполнения уголовного наказания. Однако с постепенными процессами либерализации условий отбывания наказания данная форма наказания стала сочетаться с передовыми на тот период времени двумя типами обращения с заключенными – «системой раздельного (сепаратного) содержания» («separate system») и «безмолвной системой» («silent system»). Первая из них возникла на основе пенсильванской, впервые воплощенной в практику в тюрьме города Филадельфия штата Пенсильвания в 1786 году, вторая – оборнской системы, образованной в 1820 году (по некоторым данным в 1819 году1) в тюрьме американского города Оборн штата Нью-Йорк. Указанные типы обращения либо сочетались друг с другом либо имели самостоятельное применение. Как отмечал в свое время выдающийся английский реформатор и ученый Лайонел Фокс, пенсильванская и оборнская системы пересекли Атлантику и вступили во взаимное соперничество. Однако эти системы, по его мнению, рассматривались быстрее как внешние инновации в реформировании тюрем, но не с позиций превенции преступного поведения и исправления осужденных.1 Здесь же будет уместным привести слова видного отечественного ученого В.В. Пржевальского, указывающего на то, что «одиночное заключение, даже и долгосрочное, не подготовляя постепенно заключенного к свободе, не научая его пользоваться свободою… является наказанием совершенно непригодным для приспособления преступников профессиональных и привычных к условиям общежития. Для этой цели необходимо продолжительное воспитание в долгосрочной тюрьме по системе, основанной на начале прогрессивности…»2

Генезис и дальнейшее применение данных систем на американском и европейском континенте достаточно подробно рассмотрено в работах отечественных ученых.3 Вместе с тем, следует обратиться к специфике их «привития» к практике исполнения тюремного заключения в Англии.

Важно заметить, что значительный вклад во внедрение данных систем в орбиту английской тюремной практики внес Роберт Пиль, находившийся на посту главы Министерства внутренних дел с 1821 (1822) по 1827 годы. Под его руководством были перестроены старые и возведены некоторые новые тюрьмы, специально приспособленные для реализации системы раздельного (сепаратного) содержания и безмолвной системы, которые, надо отметить, в английских пенитенциариях в основном комбинировались.

Одна из особенностей заключалась в том, что наравне с применением рассматриваемых систем широко практиковался монотонный физически изматывающий труд с использованием таких устройств как «treadwheel» или «crank».

Так, английское тюрьмоведение как jus novum имело немало примеров внедрения в оболочку тюремного заключения средств исправления осужденных, которые, по мнению английских ученых, носили экспериментальный характер.1 В частности, в 1811 году в Глочестерской тюрьме (которая в 1807 году из образцового на тот период времени пенитенциария была обращена в обыкновенную тюрьму с общим содержанием), и в последствии в 1818 году по предложению инженера из Норфолка и известного демократического деятеля Уильяма Коббита сначала в тюрьме Святого Эдмунда, а затем и в некоторых других было установлено специальное колесо для ходьбы по нему одновременно нескольких заключенных – «топчак» («treadwheel» или иначе «treadmill»).2 Делая большие шаги и держась за неподвижную железную штангу, заключенные наступали на педали (ступени) колеса и тем самым старались как бы карабкаться по нему, приводя колесо в движение. Постоянно уходящая из-под ног опора в виде данных педалей не давала ни на секунду расслабляться «адептам» этого колеса. Промедление в очередном шаге создавало угрозу сломать ноги (данное устройство еще иногда называют «ступательная мельница»). В свою очередь вращение этого колеса приводило в движение водяной насос либо зерновую мельницу. Однако особой пользы от механической энергии колеса не искали, поэтому зачастую колесо вращаясь не приводило в движение какого-либо полезного устройства и механически осуществляло лишь «перемалывание воздуха». Основная идея «топчака» заключалась в принудительном тяжелом труде осужденных на нем, поскольку совершая положенные 12000 шагов в день на колесе заключенный полностью изматывал себя как физически, так и морально. Таким образом, вращение колеса было самоцелью – своеобразным, но неэффективным средством исправления преступника.

Аналогичным, но немного более компактным устройством было приспособление для вращения своеобразной заводной ручки – «crank» («коленчатый вал»). Вращающееся ручкой колесо, как основная составляющая этого устройства, постоянно испытывало механическое сопротивление специальных зубцов (выступов), что создавало тяжелую и утомительную задачу для заключенных по вращению ручки этого устройства 8640 раз в течение одного дня. Другой альтернативой для не менее утомительного и бессмысленного занятия была своеобразная муштра заключенных (shot drill), состоящая из необходимости ношения по кругу над головой пушечного ядра весом 32 фунта (приблизительно 14,5 килограмм).

Применение данных устройств и выполнение подобных упражнений представляло собой достаточно курьезный пример в истории английского тюрьмоведения, свидетельствующий о поисках эффективных и приемлемых средств исправления преступников. Употребление «топчака» и подобных ему устройств не создало пенитенциарного ỳзуса, поскольку на практике показало бессмысленность такого обращения с заключенными, которое приводило лишь к трудовой дисквалификации осужденных, их психологической подавленности и фрустрации. При этом следует заметить, что рассматриваемые устройства применялись в тюрьмах, в том числе в местных, находящихся, как правило, вне прогрессивной системы отбывания наказания, что не всегда позволяло изменять характер труда на производительный в зависимости от надлежащего поведения осужденного. По отбытии срока наказания данные лица оказывались более чем не приспособленными к жизни свободных граждан, чему способствовало не только отсутствие трудовых навыков, но и психологическая угнетенность данных лиц, сопровождающаяся их социальным падением. В следствие этого, данные лица, как правило, снова превращались в маргинальный слой общества, становились социальной люмпен-категорией или вновь обращались к преступной деятельности. Упорное использование таких устройств как «treadwheel» и «crank», по мнению Лайонела Фокса, было бесполезным инструментом в руках правосудия и являлось «бичом» в тюремной практике.1

Однако известный отечественный тюрьмовед С.К. Гогель в какой то степени не без основания оправдывает данное устройство, но только в том случае, если их применение сравнивать с тюремным заключением на продолжительные сроки вообще без какой-либо физической работы, а также в случае, если «работа эта применяется в начале заключения, составляет первое звено в системе постепенного улучшения положения арестанта (интереснее работа, лучше положение, больше свободы сообщения с внешним миром); лица, присужденные к тюремному заключению на срок не свыше месяца, занимаются исключительно непроизводительным трудом в виду трудности подыскать занятия для этих лиц, а тем более обучить их какой-либо работе».2 Однако предположение С.К. Гогеля о том, что «коленчатый вал» («crank») получит исключительно производительное направление3 на практике не оправдалось, поскольку Общий закон о тюрьмах 1898 года полностью отменил использование в тюрьмах таких устройств как «treadwheel» и «crank».

Вместе с тем, это достаточно патетичный образец попытки воплощения на практике исправительной идеи наказания, стремления «излечить» присущий осужденному лицу преступный образ жизни. Безусловно, что достичь более плодотворных результатов по исправлению преступника не позволяло как отсутствие комплексного использования достижений различных отраслей знаний (например, психологии, педагогики, психиатрии), так и фактическая лакуна соответствующих знаний. Однако, генезис применения подобных средств исправления преступников показал их дальнейшее развитие и преобразование, интеграцию и «взятие на вооружение» различных отраслей знаний, стимулирование научных исследований в этой области и прогресс эффекта исправительного воздействия на осужденных.

Немного более рациональным элементом трудового воздействия на осужденных было изготовление ими специальных почтовых сумок либо различных незатейливых циновок или ковриков для прихожих, а также работа камнетесами на строительстве дорог. Во всех тюрьмах, имеющих какое-либо хозяйство, положительно характеризующиеся осужденные могли заниматься уборкой территории или даже работать на кухне.

Стоит отметить, что в целом тяжелый физический труд осужденных сопровождался грубым, но вместе с тем достаточно эффективным медицинским обеспечением. Учеными, занимающимися этим вопросом, отмечается, что тюремный врач кроме своего прямого назначения был необходим и для выявления тех осужденных, которые не желая работать симулировали болезнь.1

Достаточно действенным средством обеспечения дисциплины выступало подразделение осужденных на отдельные однородные классы исходя из характера совершенного ими преступления и, следовательно, вынесенного приговора суда, а также дисциплинарные наказания – «вода и хлеб», одиночное заключение в карцер, телесные наказания.2 Однако до введения в действие в середине XIX века прогрессивной системы исполнения наказания в основу классификации осужденных был положен критерий опасности заключенных и даже не столько друг для друга, сколько для администрации тюрьмы. Безусловно, что с конца XVIII века общепризнанным критерием классификации выступал пол3, возраст и социальное положение осужденных, однако дальнейшее подразделение на классы проводилось для преодоления концентрации в одной группе наиболее запущенных в социальном плане преступников. Реализация данного принципа значительно снижала вероятность бунта или иного возмущения в среде осужденных. Таким образом, отделение таких осужденных друг от друга в первую очередь было направленно на обеспечение безопасности тюрьмы и ее персонала и лишь косвенно – на создание благоприятных условий для исправления осужденных.

В 1846 году вопрос о дальнейшей транспортации осужденных на австралийский континент достиг наивысшей степени накала. На этом фоне исправительная идея наказания стала наполняться смыслом прогрессивной системы. В результате, возросла доля лиц, осужденных за совершение тяжких преступлений (фелоний), направляемых в тюрьмы метрополии, и снизилась их доля, подвергаемых транспортации. Первоначально осужденные данной категории, как правило, направлялись в Милбанк либо Пентонвиль на 15-18 месяцев одиночного тюремного заключения (с 1847 года одиночное заключение было снижено до 9 месяцев); затем в местные тюрьмы графств, где сужденные использовались на тяжелых (правительственных) работах (в свое время Фредерик Уайнас заметил, что данный период больше напоминал каторгу1). В частности, таковыми выступали тюрьмы на полуострове Портленде в 130 миля от Лондона, в Чатеме, Дартмуте, Портсмуте либо «халки» в Вулвиче или Госспорте. Продолжительность правительственных работ для лиц, осужденных к 7 годам тюремного заключения с ссылкой, составляла 2 года, для лиц, осужденных к 15 годам – 6 лет, к 20 годам – 8,5 лет, пожизненно – 10,5 лет. Трудолюбие и хорошее поведение поощрялось снижением срока правительственных работ для каждой категории осужденных на один год, 3, 4 и 5 лет соответственно. В дальнейшем следовала транспортация на острова Тасмания, на который ссылались так называемые посредственные осужденные с испытательными свидетельствами – «пробными отпусками» (probation pass), или Норфолк, куда ссылались худшие осужденные, либо иные колониальные территории с возможностью заслужить право свободного проживания на определенной территории и затем добросовестным трудом и положительным поведением заслужить досрочное освобождение от отбывания наказания. Однако в колонии Гибралтара и Бермудских островов осужденные нередко могли направляться сразу же после реформаториев Милбанк либо Пентонвиль и не подвергаться дальнейшей транспортации. Данная схема лишь внешне и в обобщенном виде отражает внешнюю сторону реализации прогрессивной системы исполнения наказания.