Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается по

Вид материалаДокументы

Содержание


К «Александрии» или «Цене жизни»
Илиада — это плач о раздоре
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   27
^

К «Александрии» или «Цене жизни»


К «Александрии» или «Цене жизни», в которой всемирная История стала всемирною поэмою, Илиада есть лишь введение201. В ней Аиду действительному соответствует Элизей мнимый, где пребывают лишь тени, так, что предтеча Александра Ахилл желал лучше быть рабом на земле, чем царем в этом раю.

Потусторонний ад Данта и посюсторонний ад Шекспира представляют полное выражение, один — католицизма, другой — протестантизма. <Оба они> стоят на пути бесстрашного героя. Безвыходный ад — произведение преждевременного языческого пессимизма, и рай Данта, в который перенесены все пороки земли, считающие себя добродетелями, есть недостойное зрелище для раскаявшихся сынов. Шекспир же знает лишь посюсторонний ад и не ведает ни по сю, ни по ту сторону рая, не ведает его (рай) ни в настоящем, ни в будущем. Рай протестантский пытался создать <и> Мильтон, но о его потерянном рае едва ли стоит сокрушаться, так же как и радоваться о <его> возвращенном рае.

«Генриада» — хвала розни. «Мессиада» — мнимое искупление, иллюзия спасения202.

Высокий ум Александра понял это произведение Данта, т. е. Нерона, который, не имея власти сего последнего, мог казнить лишь в воображении своих врагов и не очень ревностных друзей. Произведение злого воображения Данта и холодного рассудка англичанина <Шекспира>, знающего только рознь или иго, несовершеннолетие принимающего за вечное состояние, не могли <бы> удовлетворить Александра. Человек дела и разума, широко знавший по опыту и Запад, и Восток, не был обольщен золотом Офира, ни приведен в отчаяние прахом Памира. Одно мышление не уничтожит <и> не создаст рая.

Памир и Офир, прах и золото, рай и ад существуют в каждом месте, повсюду; потому-то <и> поэма о цене жизни всемирна, как <всемирны> мысль и дело. Весы в самом храме. Кладбище — Памир и всякое селение — Офир, если кладбище не в центре селения, а вне его, как в городах, которые суть истинные Офиры, и тем больше, чем беднее в них бедные и богаче богатые и чем резче в них выражены два разума или два невежества. Школа при храме будет толковательницею поэмы о Памире и Офире (и их примирении чрез взвешивание, чрез истинную оценку вещей или самоосуждение), как Илиада была у греков.

В ряду поэм «Новая Александрия» или «Цена жизни» составляет их искупление, объединение и завершение. Илиада есть введение. «Освобожденный Иерусалим» и «Порабощенный Константинополь»203 есть повторение Илиады, не оплакивающее рознь Западной Европы, как Новой Эллады или розни, а казнящее ее. Дантов «Ад» есть осуждение европейской розни, <но> это — вовсе не плач, а суровое осуждение. «Рай» же Данта есть хвала мнимому единству. Это — второе введение, ко 2 й части «Александрии», морской или океанической, <введение> в «Новую Аргонавтику», куда входит «Луизиада» и еще не написанные «Ибериада» и «Британиада»204, хотя Британия и перешла <уже> за <пределы> Эльдорадо и Офира к Памиру и написала <пером Шекспира> посюсторонний ад, в строении которого участвуют Офир и Эльдорадо.

Поэма же разрушения посюстороннего ада и созидания посюстороннего рая и есть завершение и объединение всех мировых поэм.

Она отвечает Ницше новою переоценкою ценностей; она прямо отвечает Толстому, будто бы пылающему (любовью) к «Курноске» (к Смерти)*; отвечает и Вл. Соловьеву, делающему из бессмертия привилегию (одних) сверхчеловеков.

* * *
^

Илиада — это плач о раздоре


Илиада — это плач о раздоре, эллинской розни205, которая десять лет держала греков у входа в Азию. Нужен был целый десяток годов, чтобы отворить только ворота Азии. Но и в отворенные ворота семь или восемь сотен лет не могли греки войти, по причине той же розни. «Александрия» — это торжество, можно сказать, единства: в десять лет Александр, этот Ахилл без Агамемнона или Агамемнон без Ахилла, прошел всю Переднюю Азию до самого центра, до Памира, до Офира. Если Илиада — от Илиона, то Александрию нужно назвать Памириада, Офириада или Индиада. Весы есть и в Илиаде, как и в Александрии. Но весы в руках Зевса, слепой силе пока покорного, решают вопрос смерти двух героев, притом только — кому из них прежде сойти в Аид. Гектора жребий, т. е. осужденного умереть, оказался тяжким, к Аиду упал...206 Весы <же> в Александрии не на Олимпе, не в руках роковой, фатальной силы, не о двух героях; а [здесь], на земле разумная сила ставит вопрос о жизни и смерти. Луизиада <(уже написанная)> и Ибериада или Британиада, еще не написанные, должны составить вторую часть Александрии. Сама Британия уже перешла за Офир (Эльдорадо) к Памиру.

Новая «Александрия», поэма «Цена жизни» не ограничивается обращением кремлевского вооружения в орудие регуляции и создания тел живущих, но, вместе, обращает это вооружение и в орудие воссозидания умерших. В противоположность Илиаде, кончающейся погребением самого великого героя троянцев, убитого самым великим героем ахейцев, <Александрия> должна оканчиваться воскрешением, возвращением жизни как высшего блага. Поэма плача о низведенных в Аид превращается в <поэму> радости вывода из Аида, радости воскрешения.

Александрия не оплакивает, как Илиада, падших в борьбе Запада с Востоком, но она и не ограничивается погребением противников Александра.

Луизиада и еще не существующая Ибериада, искавшие Офира и Эльдорадо, а также земного рая и освобождения земного Иерусалима, могут быть названы Морскими или Океаническими Александриями.