Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова московский государственный индустриальный университет

• Московский Центр непрерывного математического образования, 51.2kb.
• «Московский государственный медико-стоматологический университет Росздрава», 320.44kb.
• Москва Издательство "Республика", 7880.24kb.
• «Московский государственный медико-стоматологический университет», 641.5kb.
• «Московский Государственный медико-стоматологический университет», 306.27kb.
• «Московский государственный университет инженерной экологии», 355.46kb.
• Отчет по исполнению 3 этапа Государственного контракта, 2164.3kb.
• М. В. Ломоносова система качества митхт уп с 080502 дс. 03 Учебная программа, 89.44kb.
• Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, 690.3kb.
• Московский государственный университет Им. Ломоносова Фридрих Ницше, 400.75kb.

Нужно просто увидеть то, что ты видишь, когда не смотришь спе-
циально на то, что видишь. Надо стать тем, что ты действительно
видишь. Именно тогда можно разобраться с тем, что есть Кремль,
Красная площадь, Москва и вся Россия.

***

У Блока есть дневниковая запись, датированная 11 июня
1919 года. Эта запись представляется мне совершенно поразитель-
ным документом, проливающим свет на визуальную природу совет-
ской власти, и поэтому текст этой записи я приведу почти полно-
стью. Вот он:

«Чего нельзя отнять у большевиков — это их исключительной
способности вытравлять быт и уничтожать отдельных людей. Не
знаю, плохо это или не особенно. Это — факт.

В прошлом году меня поразило это в Шувалове. Но то, что
можно видеть в этом году на Лахте, — несравненно ярче.

Жителей почти не осталось, а дачников нет. Унылые бабы тя-
нутся утром к местному совету, они обязаны носить туда молоко.
Там его будто бы распределяют.

Неподалеку от совета выгорело: в одну сторону — дач двена-
дцать, с садами и частью леса. Были и жилые. Местные пожарные
ленились качать воду, приезжала часть из Петербурга. По другую
сторону — избушки огородников. Прошлогоднее пожарище в цен-
тре так и стоит.

В чайной, хотя и стыдливо — в углу малозаметном, вывешено
следующее объявление:

^ «НИКТО НЕ ДОЛЖЕН
ОСТАВЛЯТЬ ПОСЛЕ СЕБЯ
ГРЯЗИ НИ ФИЗИЧЕСКОЙ, НИ МОРАЛЬНОЙ.

Заведующий»

Заведующий, по-видимому, бывший трактирщик.

Когда я переспрашивал, к какому комиссариату относится ог-
рабленный бывший «замок», вокруг которого все опоганено, как
водится, он (или его сосед-»член совета») долго молчал; наконец,
нерешительно ответил, что это — «министерство народного про-
священия».

«Замок» называется очень сложно — что-то вроде «экскурси-
онного пункта и музея природы» (так на воротах написано). Там
должны поить чаем детей из школ.

Сегодня понаехало, по-видимому, много школ, но чаю не дали,
потому что не было кипятку, — «не предупредили заранее». Учи-

тельнице пришлось вести детей в чайную, где ей очень неохотно
дали чаю — за большие деньги,

В чайной пусто, почти нет столов, и граммофон исчез. Около
хорошенькой сиделицы в туфлях на босу ногу трутся штуки четыре
наглых парней в сапогах, бывших шикарными в 1918 году. Тут же
ходят захватанные этими парнями девицы.

Ольгинская часовня уже заколочена. Сохранились на стенах
прошлогодние надписи, русские и немецкие.

Из двух иконок, прибитых к сухой сосне, одна выкрадена, а у
другой — остался только оклад. Лица святых не то смыты дождем,
не то выцарапаны.

На берег за Ольгиным выкинуты две больших плоскодонных
дровяных барки, куски лодок, бочки и прочее. Как-то этого в этом
году не собирают — вымерли все, что ли?

Загажено все еще больше, чем в прошлом году. Видны следы
гаженья сознательного и бессознательного».

В этом тексте каждое слово на вес золота. В одном дне, прове-
денном на Лахте и в Ольгино, как в одной капле воды, Блок смог
увидеть суть всей советской эпохи, причем он описал это так, что к
этому практически невозможно прибавить ни слова. И все же мне
придется приписать к этому кое-что от себя. Во-первых, не следует
думать, что то, что описывает Блок, есть следствие разрухи, вы-
званной революцией и началом Гражданской войны. Вся эта зага-
женность являлась родовым признаком советской власти, и все
описанное Блоком можно было созерцать и в 1950-е, и в 1960-е, и в
1970-е годы, т. е. в самые стабильные и благополучные годы совет-
ской власти. Собственно, о чем пишет Блок? Он пишет о том, что в
чайной почти нет столов и граммофон исчез, о том, что нет кипят-
ку, потому что «не предупредили заранее», о том, что лица святых
на иконах не то смыты дождем, не то выцарапаны, и о том, что
прошлогодние надписи на стенах заколоченной часовни до сих пор
не стерты и что повсюду видны следы сознательного и бессозна-
тельного гаженья, т. е. он пишет о том, что находилось перед гла-
зами советских людей на протяжении всей советской эпохи. Конеч-
но же, советская эпоха знала и восторги покорения космоса и лико-
вание победы в Великой Отечественной войне, а также множество
других волнующих радостных и трагических событий, но фоном
всех этих событий было именно то, что описал Блок в своей днев-
никовой записи, — загаженность и бытовое убожество, проникаю-
щее во все поры жизни. Все события советской эпохи происходили
на фоне убогого советского быта, и поэтому можно утверждать, что

этот самый быт, выполняя функцию пестрых прутьев Иакова, пре-
допределял природу советского сознания не в меньшей, а может
быть, и в гораздо большей степени, чем осознанно воспринимае-
мые события. И здесь мы подходим к главному пункту дневниковой
записи Блока — к проблеме быта.

Когда Блок пишет об исключительной способности большеви-
ков вытравлять быт, то он попадает в самую сердцевину этой про-
блемы. Действительно, можно утверждать, что уничтожение и вы-
травливание быта как такового являлось основополагающим и все-
поглощающим призванием большевиков, которое лишь маскирова-
лось под личиной классовой борьбы. Ведь речь шла об уничтоже-
нии не только церковного быта монастырей и храмов, и не только
дворянского быта дворцов и усадеб, и даже не только об уничто-
жении крестьянского быта деревень и календарных празднеств, что
было бы вполне оправданно с точки зрения задач и целей классо-
вой борьбы, — но речь шла об искоренении и уничтожении быта
вообще. Особую ненависть и особое презрение вызывали такие не
имеющие никакой классово-идеологической нагрузки вещи, как
семь слоников, фикусы или пирамиды уменьшающихся подушек,
лежащих на мягкой перине, т. е. все то, что имело отношение к ка-
кой-то бытовой обустроенности. У пролетария - строителя комму-
низма не должно было быть быта, а точнее, он должен был жить в
ужасающих бытовых условиях, и проживание в таких условиях вос-
певалось как высшее благо. Во всяком случае такой вывод можно
было сделать из эпизода, описывающего строительство узкоколей-
ки в романе Островского «Как закалялась сталь», или из стихотво-
рения Маяковского, описывающего рабочих, сидящих в луже под
разбитой телегой и бредящих о «городе-саде».

Эти ужасающие бытовые условия, воспеваемые поэтами и пи-
сателями и облекающиеся ими в романтическую ауру, в реальной
жизни были не чем иным, как именно ужасающими бытовыми усло-
виями. Вот как один из очевидцев описывает быт одного из первых
и самых грандиозных проектов первой пятилетки Днепростроя:
«Живущие в бараках жаловались на то, что комнаты заносит сне-
гом. Живущим в палатках довелось пережить зимние дни, когда
температура в их жилищах опускалась ниже 13 градусов по Цель-
сию. Неизменными атрибутами здешней жизни были теснота и тол-
котня, темнота и шум. Уборные не отвечали никаким нормам, а в
зимние месяцы их просто сковывало льдом. С течением времени
условия жизни становились хуже; все сильнее ощущалась нехватка
продовольствия. Муку приходилось доставлять в пекарни по ночам