тарный, лишенный каких бы то ни было культурных обертонов про- цесс. В этом отношении крайне показательна такая типично совет- ская привычка, как использование газеты вместо скатерти. Причем эта привычка очень часто отнюдь не была обусловлена недоста- точностью средств, не позволяющей обзавестись скатертью и по- стоянно пользоваться ею. На снимках, запечатлевших Брежнева на охоте, видно, что стол, за которым выпивает Брежнев со своим ок- ружением, покрыт именно какой-то засаленной газетой. И поэтому, когда латвийская президентша Фрейберга говорила о том, что не будет мешать русским ветеранам праздновать День Победы, рас- стилая газету, кладя на эту газету воблу и выпивая водку, распевая при этом частушки, то это, конечно же, было крайне бестактно и обидно, но ее слова о разостланной газете, вобле и водке, к сожа- лению, были горькой правдой. И вообще, те вещи, которые крайне неприятно выслушивать от посторонних, гораздо спокойнее можно выслушать от своих. Ведь то, что говорила Фрейберга, являлось по существу детским лепетом по сравнению с тем, что говорил Блок, ибо он говорил о состоянии сознательного и бессознательного га- жения как о новой, возникшей на его глазах особенности нацио- нального характера. Сказанное Блоком становится особенно акту- ально в свете того, что произошло с визуальным обликом Кремля, Красной площади, Москвы и всей России в XX веке, а потому следу- ет внимательно разобраться в том, что скрывается за словами «вы- травливание быта».
***
Быт — это то, что окружает человека самым непосредственным разом. Это та одежда, та обувь, то белье, в которых он ходит,
о то, что он ест, на чем ест и как ест. Это то, что он видит вокруг
бя. Это те запахи, которые он вдыхает. Это те осязательно-
актильные ощущения, которые он получает при соприкосновении с
кружающими предметами. Словом, это все то, в чем реально яв-
яет себя среда обитания определенного человека, определенной
циальной группы или определенного народа. Фактически быт
редставляет собой невербальное информационное поле, через ко-
орое и внутри которого осуществляется самоидентификация чело-
ка, социальной группы или народа и посредством которого чело-
к, социальная группа или народ являют свое «Я» миру.
Когда я говорю о быте как о некоем невербальном информаци- ном поле, то это вовсе не означает того, что в этом поле слова чисто отсутствуют. Слова составляют неотъемлемую часть быта,
но это особые слова, которые не имеют самостоятельной ценности и обретают ее только в определенной бытовой ситуации. Это сло- ва-приветствия («доброе утро» или «добрый вечер»), слова- пожелания («приятного аппетита» или «счастливого пути») или же слова, выражающие сожаление («прошу прощения», «извините» и т. д.). К этому же разряду слов относятся и слова-зазывания. Мои детские воспоминания сохранили возгласы проходящих по дворам татарских старьевщиков, выкрикивавших «Старьё берё-ё-ё-ём!» или возгласы точильщиков «То-очить ножи ножницы!». Эти слова были ценны не сами по себе, но служили лишь сигналом к тому, чтобы жильцы дома спускались во двор и начинали то ли сдавать застрявшее у них старье, то ли точить затупившиеся ножи. Сюда же можно отнести ритуальные или молитвенные формулы, произ- носимые перед началом приема пищи или перед отходом ко сну, вежливое информирование о текущих делах, слова, выражающие почтение вышестоящим, или слова, запускающие в ход разные со- циальные механизмы, и еще многие и многие слова, которые можно объединить под понятием «этикетные слова». В свое время акаде- мик Лихачев определил древнерусскую литературу термином «эти- кетная литература», и этот термин представляется мне крайне удачным. Он указывает на то состояние слов и текстов, когда эти слова и эти тексты еще не отделились от стихии быта, не выпали из конкретной бытовой ситуации, но существовали в ней на равных правах вместе с запахами, вкусами, зрительными образами и так- тильными ощущениями. Возникновение художественной литерату- ры свидетельствует о том, что слово обретает новый статус суще- ствования. Оно становится автономным и наделяется правом опи- сывать запахи, вкусы, визуальные образы и тактильные ощущения, тем самым обретая господство над всеми ними. Конечно же, худо- жественная литература является лишь следствием обретения словом этого нового статуса, лишь следствием возникновения нового вер- бально-грамматического информационного поля, которое отныне бу- дет противостоять невербальному информационному полю быта.
«Вытравление» и искоренение быта может иметь разные при- чины и протекать в разных условиях. Народ-победитель может ог- нем и мечом истреблять быт побежденного народа, насаждая свой собственный быт. Простолюдин, оказавшись волею судеб причаст- ным высшим слоям общества, может вытравливать бытовые следы своего низкого происхождения и нарочито подчеркивать свою бы- товую принадлежность к новому окружению. И здесь может быть огромное количество разных других вариантов, но Блок имеет в
виду совсем не это. Под вытравлением быта он подразумевает вы- травление быта как такового, вытравление быта как полное унич- тожение невербального информационного поля. Советская власть, установленная большевиками, — это не просто власть вербального над невербальным и грамматического над иероглифическим, это почти что полностью удавшийся проект уничтожения невербально- го вербальным и иероглифического грамматическим. Именно в этом и заключается суть советской власти, а совсем не в том, что объяв- ляется ею на вербальном уровне.
Одно из первых наиболее грандиозных и впечатляющих пред- приятий советской власти — это борьба с неграмотностью, целью которой являлось поголовное обучение чтению и письму всех жи- телей нового советского государства. Однако это было весьма спе- цифическим приобщением к грамотности, ибо речь шла не просто о грамотности и просвещении, но о политграмотности и политпро- свещении. Политграмота — это сфера идейно-политических призы- вов и лозунгов, т. е, сугубо вербальная, грамматическая сфера, противостоящая всему иероглифическому и бытовому, и именно эта сфера стала определять лицо советской власти. Можно утверждать, что в советское время все визуальное было сведено к вербально- му— это становится особенно очевидно на примере внешнего обли- ка майских и ноябрьских демонстраций. Если в первые годы совет- ской власти демонстрации были буквально перенасыщены чисто визуальными образами — то огромными карикатурными куклами капиталистов, то мускулистыми физкультурниками и физкультурни- цами, составлявшими из своих тел какие-то гигантские танки или трактора, причудливые пирамиды или вообще что-то несусветное, то в 1970-1980-е годы визуальное содержание демонстраций было фактически сведено к портретам вождей и бесчисленным транспа- рантам с бесчисленным количеством лозунгов и призывов. Тысячи этих лозунгов и призывов публиковались в газете «Правда» перед каждыми майскими или ноябрьскими празднествами, и транспаран- ты именно с этими лозунгами и призывами должны были проносить демонстранты перед трибуной мавзолея. В момент пронесения этих транспарантов те же самые лозунги и призывы, прочитываясь дик- тором через громкоговоритель, разносились над Красной площадью под раскатистые возгласы «Ура!» или «Ура, товарищи!». В 1950-е годы при жизни Сталина вдобавок ко всему этому над Красной площадью пролетали самолеты, образовывавшие слова «Ленин», «Сталин» или «Слава КПСС». Таким образом, слова заполоняли со- бой все и вся. Они летели по воздуху, они смотрели на нас с крыш
