Томаса Манна "Иосиф и его братья"

Вид материала

Документы

Содержание Глава 11. Сознание и мозг.

Подобный материал:

• Томаса Манна "Иосиф и его братья", 4683.93kb.
• Размышления по книге Т. Манна "Иосиф и его братья", 326.82kb.
• Контрапункт в историко-теоретических воззрениях генриха манна и томаса манна, 314.18kb.
• Андрей тарковский и томас манн, 1693kb.
• Иосиф и его братья, 1766.45kb.
• [Происхождение и юные годы, 60.87kb.
• Творчество Томаса Манна, Эриха Марии Ремарка, Германа Гессе. 15. литература, 49.04kb.
• Имя Томаса Джефферсона одно из самых почитаемых среди американского народа, оно стоит, 784.58kb.
• Братья Грим Аэроплан Братья Грим Кустурица Братья Грим Барабан Браво Весенний день, 129.19kb.
• Курс, 2 семестр (ЗО) Список литературы для чтения по курсу: Иосиф Бродский, 25.62kb.

^

Глава 11. Сознание и мозг.

Хочется верить, что и многочисленные приведенные мною примеры, и личный опыт уважаемых читателей, убеждает последних в том, что не все процессы, связанные с работой нашего мышления, протекают, что называется «на виду». Результаты некоторых процессов оказываются следствием работы неких таинственных механизмов, и часто бывают для нас совершенно неожиданными. Существование этого феномена не только значительно облегчает нашу жизнь, но и делает ее куда более разнообразной.

В связи с этим, мне кажется уместным посвятить отдельную главу описанию модели, построенной на основании изложенной ранее информации, и обобщающей сказанное выше.

Схематически эта модель выглядит достаточно просто, если не примитивно. По сути, наше мышление состоит из двух взаимосвязанных частей – контролируемого нами сознания, и некоего черного ящика, принципы и характер работы которого скрыты от нас. Если отобразить эту схему в виде рисунка, то выглядеть она будет примерно следующим образом. В центре разместится некий черный ящик, заглянуть в который нам не под силу, его окружает сознание, которое, собственно, и составляет основу нашего «я». И последнее беспрерывно бомбардирует первый многочисленными вопросами, на которые мозг терпеливо и безотказно (в рамках, разумеется, своих возможностей) отвечает. Ответы мозга порождают новые вопросы, а каждый вопрос, в сочетании с новой информацией, дает возможность мозгу увеличивать существующие картины.










































Человек может по-разному относиться к своему мозгу – потребительски, пренебрежительно, трепетно, внимательно, требовательно, по-дружески. В каждом из этих случаев мозг выработает свое собственное отношение к хозяину. Естественно, это не будет отношение субъекта, наделенного волей, просто он будет реагировать на запросы сознания в соответствии с уровнем собственного развития, который определяется исключительно нашим к нему отношением.

По большому счету, мы не можем достоверно судить о механизмах работы самого мозга, и приемы, которыми он пользуется, могут навсегда остаться для нас загадкой, как остаются загадкой механизмы любого черного ящика. Мы судим о них благодаря сопоставлению вводимого и получаемого, и, следовательно, наши сведения носят лишь косвенный характер. Вместе с тем, для нас крайне важно, по крайней мере, попадать в логику действий мозга для того, чтобы добиться максимальной эффективности его работы.

При этом, мы совершенно определенно можем судить о том, что указанная эффективность может быть различной, ведь мы прекрасно знаем, что разные люди добиваются в своем интеллектуальном творчестве совершенно различных результатов. А коль скоро дело обстоит таким образом, то из существующих закономерностей можно вывести определенные представления о механизмах грамотного взаимодействия сознания и мозга.

Ранее мною уже было сделано предположение о том, что работа мозга основана на принципах существования картин и элементов, которые создаются, развиваются, живут и умирают подобно тому, как это происходит с другими живыми системами нашей планеты. И в дальнейшем своем изложении, я буду исходить из того, что читатель, как и я, опирается в своих рассуждениях на это предположение.

В сущности то, что вопросы, задаваемые мозгу, могут находить самый различный отклик, не вызывает особенных сомнений. Но как научиться задавать вопросы так, чтобы мозг реагировал в соответствии с нашими желаниями? Уверен, что если бы мы знали ответ на этот вопрос, гениальности действительно можно было бы учить в школе (в скобках замечу, что фразу «уметь задавать вопросы» не следует понимать слишком уж буквально. Речь, разумеется, не идет о том, что мы формулируем некий вопрос в вербальной форме, и «загружаем» его в мозг. Слава богу, мозг не компьютер, и понимает нас даже не с полуслова, а с полуобраза. Соответственно, под выражением «задавать вопрос», я понимаю умение сконцентрироваться на определенных мыслительных картинах, не связанных между собой, или связанных недостаточно. Именно такая концентрация может привести к тому, что мозг «в ответ», создаст некие новые связи между картинами и элементами, что и является, собственно, целью любого творчества).

К примеру, если у нас протекает водопроводный кран, и нам необходимо найти и устранить причину поломки, мы, разумеется, не спрашиваем себя «почему протекает кран?», повторяя эти слова, как некие шаманские заклинания. Мы собираем воедино всю информацию об этом кране, о принципах работы кранов вообще, и о возможных дефектах их конструкции. Иными словами, мы активизируем в нашем мозгу соответствующие картины, в результате чего получаем от мозга достаточно разумный и исчерпывающий ответ (естественно, если до этого мы что-то вообще знали о кранах). И этот ответ, не предстает перед нами, как справка, или алгоритм на экране компьютера. Просто для нашего сознания становится очевидной скрытая до этого момента ассоциация между двумя (тремя, и так далее) картинами. Нам удается связать воедино сведения о дефектах возникающих в кранах вообще (они, кстати могут быть почерпнуты из книги); информацию об устройстве нашего собственного крана (которую мы можем получить, как из соответствующей инструкции, так и собственноручно обследовав кран); данные о месте и характере утечки воды (собранные опытным путем). Мозг, в ответ на наш вопрос, устанавливает эту взаимосвязь, исходя из которой, мы уже без труда составляем план нашей работы.

Следует также сказать, что если мы починим свой кран десять раз, или починим десять разных кранов, в нашем мозгу уже будет существовать некое количество созданных нами ассоциаций, достаточное для того, чтобы при необходимости переквалифицироваться в сантехники.

Предположим также, что мы оказались вдруг на месте врача, и наша задача состоит уже не в том, чтобы исправить обыкновенный кран на кухне, а в том, чтобы вылечить больного. И в этом случае, мы не будем мучить мозг, испытывая его нелепыми вопросами типа «чем болен пациент?» или «как его лечить?». Мы опять-таки попытаемся сосредоточить свое внимание на определенных картинах – сведениях о симптомах различных болезней; данных о симптомах нашего пациента; информации о его биологических данных; знаниях о его более ранних недомоганиях. Сведя воедино все эти картины, мы, тем самым, и зададим вопрос мозгу. И в том случае, если мы привлечем в поле нашего внимания достаточное число картин, укомплектованных достаточным количеством элементов, мозг сможет установить четкие ассоциативные связи между различными картинами, что в результате и воплотится в правильный (или нет) диагноз.

Уже владея диагнозом, мы сопоставим картину, содержащую сведения об этой болезни, с уже перечисленными, а также с той картиной, в которой у нас мозгу «складируется» информация о методах лечения данного заболевания. Ассоциации, которые создаст мозг в этом случае, позволят нам выработать правильную (или нет) стратегию лечения.

Вернемся же к разговору о том, как правильно задавать вопросы, а точнее, как мы уже выяснили, как правильно концентрировать свое внимание на тех или иных картинах.

Наивно было бы полагать, что мы сможем создать универсальные действенные рецепты, которые смогут помочь каждому из нас «улучшить» собственные отношения с мозгом.

Тем не менее, следует заметить, что человечество уже достаточно давно знакомо с целым рядом методик, позволяющих оптимизировать мыслительный процесс в той или иной более или менее локальной области творческой деятельности человека.

Так, уже очень много лет существуют очень популярные в эпоху средневековья «театры памяти», с помощью которых совершенно неподготовленный человек учился запоминать гораздо больше информации, чем это удавалось ему ранее. Эта методика основана на том, что человек включает абсолютно новую информацию в уже существующую картину – тот самый «театр памяти», в котором каждый элемент несет смысловую нагрузку, а не выстраивает новые картины самостоятельно («театр памяти» для удобства визуализировался, и представлял собой некое условное помещение, наполненное характерными предметами. Подобную методику использовал, кстати, и Шерешевский, который, правда, вместо «театра» привязывал информацию к «улице»).

Естественно, что при помощи такой методики в единую картину безо всяких усилий увязываются элементы совершенно разнородные, что позволяет обеспечить их надежное запоминание, что делает ее достаточно эффективной. У нее, правда, существует значительный изъян – ее практически невозможно использовать для того, что включить новые элементы в живой мыслительный процесс (ведь они лишь привязываются искусственными ассоциациями к неподвижной картине – якорю) – для этого все же необходимо в творческих муках создавать новые картины.

В другой плоскости лежит современная методика ТРИЗ (Теория рационализации изобретений, если я не ошибаюсь), позволяющая овладевшему ею человеку поставить изобретения чуть ли не на поток. Основа теории – умение найти наиболее рациональный подход к любой проблеме, или, иными словами, умение задать наиболее грамотный вопрос своему мозгу, такой вопрос, который активизировал бы в мозгу необходимые для решения проблемы картины.

Умение грамотно активизировать картины использует и методика «врожденной грамотности», позволяющая даже неграмотным детям достаточно быстро освоить искусство правильно писать и говорить по-русски.

Выбранные примеры далеко не исчерпывают весь список, ведь человек уже несколько тысячелетий работает над тем, чтобы оптимизировать свою мыслительную деятельность, натыкаясь, при этом на все новые и новые неожиданные возможности.

Сходство же разнообразных методик я усматриваю в том, что все они так или иначе основываются на органичном использовании ключевого принципа работы мышления – принципа картин и элементов.

В этой связи напрашивается вопрос, состоит ли гениальность в том, чтобы правильно задавать вопросы собственному мозгу? Возможно, хотя одного этого умения несомненно мало. Ведь человек, обращающийся к своему мозгу подобен путнику, входящему в необъятный мир, или, если хотите, Богу, вышедшему насладиться красотами сотворенного им самим мира.

И, если пользоваться библейскими аналогиями, вряд ли Бог на второй день творения мог бы сетовать на то, что он не может произвести некоторых наблюдений за жизнью слонов, ибо сами слоны в тот момент еще отсутствуют в созданном им ландшафте. Лишь закончив лепить хобот, Бог вправе был бы рассчитывать на то, чтобы увидеть его в действии.

Также нелепо было бы и человеку, находящемуся в необъятной пустыне, требовать от мозга увлекательной прогулке по девственным джунглям. Для того чтобы мозг смог выполнить эти требования, мы должны, прежде всего, самостоятельно создать этот мир. Создать, как мы уже знаем, из элементов, объединенных в картины. И лишь после того, как мы создали этот мир (а об особенностях творения мы еще поговорим несколько позже), мы вправе требовать от мозга разнообразных экскурсий и увеселений.

Требовать мы конечно вправе, но выполнение наших требований целиком будет зависеть от формы, в которой они будут изложены. И в этом смысле гениальность действительно состоит в том, чтобы научиться думать в правильном направлении.

Таким образом, желая получить ответ, нельзя забывать о том, что помимо грамотно сформулированного вопроса, надо позаботиться еще и о создании соответствующих картин.

Намеки на важность умения задавать вопросы мы можем найти уже физиологии нашего мозга. По крайней мере об этом говорят эксперименты с людьми, мозг которых был в той или иной степени поврежден механически (вследствие хирургической операции, или травмы).

В частности, случай с больным Х. М., у которого была удалена часть гиппокампа, для лечения очаговой эпилепсии, описывает Стивен Роуз, объясняющий возникший парадокс различными механизмами, существующими для сохранения и воспроизведения процедурной и декларативной памяти:

«Другой поразительной чертой всех таких больных является потеря декларативной памяти при сохранности процедурной. Один из впечатляющих тестов при наблюдении над Х. М. состоял в обучении его на протяжении нескольких дней решать задачу, требовавшую известных навыков и проявлений памяти. Это игра, называемая «ханойской башней». Испытуемый получает доску с тремя вертикальными стержнями, на которые нанизаны кольца разного диаметра. Задача состоит в том, чтобы, перемещая кольца, за минимальное число «ходов» построить на каждом стержне пирамиду, в которой кольца лежали бы одно на другом в порядке уменьшения их размера от основания к вершине. При этом действует ограничение: нельзя класть большее кольцо поверх меньшего. Всякий раз, когда Х. М. предлагали эту задачу, он говорил, что никогда раньше не сталкивался с ней. Однако в ряду повторных проб его результаты постепенно улучшались. Таким образом, процедурная память опровергала его слова, основанные на свидетельствах декларативной памяти.

На первый взгляд кажется в высшей степени странным, что разобщение двух форм памяти у больного зашло столь далеко – что он мог обучаться определенному навыку и совершенствовать свои действия, не осознавая, как это происходит, не отдавая себе отчета, что он повторяет упражнение, которое делал еще вчера. Однако, это весьма обычное явление у такого рода больных, и его нередко удается выявить при достаточной изобретательности исследователя. Из этого неизбежно следует вывод, что процессы процедурной и декларативной памяти не только вообще локализованы, но и связаны с разными отделами мозга».⁵¹

Последнее замечание Роуза вполне логично, однако попробуем отвлечься от терминологии декларативной и процедурной памяти, и взглянуть на эксперимент с точки зрения существования сознания и мозга.

При таком взгляде мы можем убедиться, что сознание Х. М. не участвует активно в создании картины, отображающей игру «Ханойская башня». Ведь если бы сознание действительно принимало участие в этом процессе, несомненно в картину был бы включен элемент, отражающий визуальный аспект игры (по крайней мере), что в дальнейшем вело бы к неизбежному «вспоминанию» всей картины.

Тем не менее, эта картина, несомненно, формировалась в мозгу. Мозг использовал для ее построения элементы, поступавшие в него извне, без участия сознания. Иными словами, эта картина была в чем-то подобна нерастолкованному сну фараона, который, не найдись вовремя Иосифа, также, очевидно, утонул бы в пучинах мозга, недоступный сознанию.

Картина «ханойская башня» неизменно активизировалась в мозгу больного, однако происходило это из-за того, что исследователи заставляли пациента вновь останавливаться на тех элементах, что были включены в картину ранее.

Самостоятельно сделать это Х. М. был не в состоянии. Его сознание, в силу механических повреждений физического мозга, утратило связь с мозгом виртуальным. Иными словами, оно утратило способность задавать ему грамотные вопросы, и участвовать в формировании картин. Это, фактически вело к утрате возможности самостоятельно мыслить, ибо картины его мозга, как старые, так и новообразованные, могли оживать лишь в том случае, если кто-либо извне, правильно заданным вопросом, «попадет» в существующий элемент.

Вместе с тем, мозг Х. М. оставался во вполне работоспособном состоянии. Он мог создавать новые картины, и использовать в своей работе старые, о чем и свидетельствовала способность пациента к улучшению своих результатов.

Если подходить к проблеме с физиологической точки зрению, это может означать то, что сознание и мозг физически «разведены» в черепной коробке, или то, что способности сознания можно повредить, оставив мозг нетронутым.

Впрочем, последний абзац лежит уже несколько в стороне от торной дороги моего повествования, а потому, скажу, что в первую очередь, эксперимент с Х. М. позволяет нам утверждать, что разделение мышления на сознание и мозг может иметь вполне материальную, физиологическую основу.

Итак, степень интеллектуального развития и творческий потенциал человека определяется его умением работать с собственным мозгом (умением, и, не в последнюю очередь, желанием). Если сознание активно общается с мозгом, участвует в строительстве картин, задает нужные вопросы мозг отвечает созданием новых элементов и ассоциативных связей.

С детства человек занят строительством собственного мира, мира картин, упакованного в небольшом пространстве его собственного мозга, и являющегося его главным богатством. На протяжении жизни каждому человеку удается в той или иной степени преуспеть в этом увлекательном занятии.

Чем старше становится человек, тем, обычно, богаче становится его мир, и тем четче прорезаются индивидуальные черты, тем яснее обнаруживаются предпочтения, отдаваемые тем или иным картинам.

Этот процесс неутомимого строительства включает в себя, как создание новых информативных, так и новых процедурных элементов. Однажды с успехом проделанное действие, или изобретенный сознанием прием, так же легко входит в картины мозга, как и любопытный кадр из нового фильма.

Мы устроены так, что наше сознание и наш мозг могут существовать только поддерживая друг друга. Мы развиваем мозг, создавая с его помощью все новые и новые картины, а мозг помогает нам, причудливым образом складывая самые различные элементы. При этом, ни мозг не в состоянии будет эффективно работать, если сознание погрузится в ничегонеделание, ни сознание не сможет самостоятельно произвести на свет что-либо, если, в силу тех или иных причин, мозг «забастует».

Но, как это не удивительно, при столь тесном и столь продолжительном сосуществовании сознание и мозг не перестают преподносить друг другу всяческие сюрпризы.

Человек часто с детским любопытством рассматривает собственный мозг, как диковинную игрушку, выясняя, что же произойдет, если нажать там, или покрутить там. И то, что мозг иногда отвечает на совершенно бессмысленные действия, приводит исследователя в неописуемый восторг.

Так, запоминая иностранное слово, мы находим для него русское созвучие, и мозг принимает эту подсказку; так анализируя состояние игроков любимой команды, мы, неожиданно точно, предсказываем результат предстоящего матча; так желая поднять кому-то настроение, мы рассказываем анекдот; так, иногда мы, размышляя над той или иной проблемой, останавливаем наше внимание на вещах, относящихся к ее сущности лишь косвенным образом, и получаем точное решение, в котором на удивление гармонично складывается все то, что никак не хотело связываться тогда, когда мы использовали традиционный набор элементов.

Впрочем, даже ожидая от собственных действий определенного эффекта, или, другими словами, рассчитывая на адекватную, по нашему мнению, реакцию мозга, мы поражаемся тому, с какой ловкостью мозг извлекает необходимый нам результат.

Мы, несмотря на давнее и близкое знакомство, продолжаем подозревать в нашем собственном мозге фокусника, который обладает таинственным умением извлекать из совершенно пустого цилиндра совершенно натуральных кроликов, которых можно даже пощупать. И даже несмотря на то, что кролики потом еще много лет живут в «клетках» нашего мозга, мы продолжаем верить в их «непорочное» происхождение.

Это тем более удивительно, что каждый из нас неоднократно самостоятельно проверял фокусы, неизменно находя для них рациональное объяснение. Объяснение, правда, всегда страдало небольшим дефектом – мы не могли понять почему же мы не родили этого «кролика» самостоятельно, без участия нашего знакомого чародея.

Если отвлечься от вольных аллегорий, можно вспомнить как много внимания историки науки девятнадцатого века уделяли необычным случаям, когда решение приходило в голову ученого в совершенно не подходящей обстановке. Понять этих исследователей можно – их рассказы должны были вызывать интерес у просвещенной публики. Ну а что может быть более интересным, нежели живое изображение Менделеева в исподнем, судорожно черкающего на долговых расписках сеточку, и поспешно заполняющего ее, приснившимися чертиками-элементиками. Забавным также должен был являться нам, потирающий огромную шишку Ньютон, который смотря на червивое яблоко думал не о химикатах, или взаимосвязи всего живого на Земле, а об астрономии и небесных светилах.

Забавность таких случаев очень привлекательна для многочисленных популяризаторов, однако, по сути, они находятся в длиннейшем списке «нормальных» открытий, поскольку все они происходят по совершенно одинаковой схеме.

Да, открытие во сне, крайний и любопытный случай, ведь мозг стучится со своим ответом тогда, когда сознание вроде бы находится на заслуженном отдыхе. Однако меняет ли это картину в принципе? Отнюдь нет. Остальные открытия выскакивают из табакерки нашего мозга столь же неожиданно, независимо от того происходит ли это во сне, на отдыхе, во время футбольного матча, симфонического концерта, или в ходе мучительных размышлений за письменным столом.