История изучения наследия С

Вид материала

Документы

Содержание Мой теплый труп Глава II. Фольклорная мифологема как ведущий

Подобный материал:

• Программа проведения I международной научно-практической конференции «проблемы изучения, 195.98kb.
• Программа проведения I международной научно-практической конференции «проблемы изучения, 43.51kb.
• Н. Э. Баумана Г. К. Девлет, В. Н. Ковнир история экономических учений учебное пособие, 1914.48kb.
• Архитектурно-пространственная организация поселений средневековой алании 05. 23., 319.94kb.
• Учебно-методический комплекс pr в сфере культурного наследия Факультет социологии,, 467.57kb.
• Методические рекомендации к Урокам наследия Майорова, 172.91kb.
• «Проблемы изучения и сохранения археологического наследия Центральной России», посвященной, 219.07kb.
• Формирование систематизированных знаний об основных закономерностях и особенностях, 1110.17kb.
• Формирование систематизированных знаний об основных закономерностях и особенностях, 1815.86kb.
• Программа учебной дисциплины По специальности Философия Специализация История философии, 159.46kb.

^

Мой теплый труп

Глотает дым гаваны

И смотрит в пустоту моноклем³.

Наряду с этими произведениями, у С. Есенина «обыграна ситуация одного из самых характерных для В. Шершеневича стихотворений, где „город весь в черном, но слегка потрепанном” преследует „испуганную деревню”»⁴,

…шепча комплименты.

Она убегала расторопно,

И развевались ленты

Предрассудков вечных,

Остроконечных,

Но слегка притупленных…

Сладострастник-город влюбленно

Швырял, как фразы, автомобили,

Подкалывая тишину:

«О, если бы Вы полюбили

Треск, блеск, звук, стук минут!»¹

Как известно, ранний вариант поэмы С. Есенина носил название «Человек в черной перчатке» (1922–1923 гг.) и, несомненно, содержал полемику с написанной в 1921 году мелодрамой В. Шершеневича «Дама в черной перчатке». «Есенин, — пишет Н. Шубникова-Гусева, — прекрасно знал и, вероятно, был на ее репетициях или постановке до отъезда за рубеж (до 10 мая 1922 г.). Поэтому содержание этой пьесы дает возможность в самой общей форме реконструировать первоначальный вариант „Черного человека”»², который содержал литературную полемику с мелодрамой В. Шершеневича. «Характерно, что основной приметой героев произведений была перчатка (не белая, а черная! — изображение перевернуто!) — символический знак масонов. Вынесенная в название и данная в единственном числе, она приобрела роль символического знака»³, который затем был снят С. Есениным как слишком откровенный атрибут масонства. Любопытно, что в окончательной редакции черный человек одет «в костюм масона де Грильона — героя спектакля, поставленного по пьесе В. Шершеневича „Дама в черной перчатке”»¹ (сопоставим с костюмом имажиниста). «Но если в пьесе В. Шершеневича козни и коварство героини, возглавляющей масонскую ложу, воспринимаются в духе мелодрамы, то переживания есенинского героя окрашены в трагические тона.»²

С. Есенин, строя поэму на основе традиционных сюжетных ходов (жизнь человека, поведанная ему самому либо читателю, некой силой: ночной разговор Ивана с чертом в «Братьях Карамазовых» Ф. Достоевского, аналогичная ситуация в сказке «Иван Иванович и черт» З. Гиппиус, «Жизнь человека» Л. Андреева и др.), традиционной образности (мотивы двойничества: «Мысли о литературе» К. Батюшкова, «Двойник», «Братья Карамазовы» Ф. Достоевского, «Портрет» Н. Гоголя, «Черный монах» А. Чехова, «Двойник» А. Блока, «Метель» П. Орешина, «Ночное кафе» А. Мариенгофа, «Декабрьская ночь» А. Мюссе; зеркальности: «Себя встречая в зеркалах…» Ф. Сологуба, «Двойник» А. Блока; демонизма: «Огненный ангел» В. Брюсова и др.); рисуя персонажи в логически вытекающей отсюда тональности неотвратимого поглощения лирического героя «темными силами» либо по его собственной воле («Когда я в бурном море плавал…» Ф. Сологуба и др.), либо по навязанной ему воле («Бывают дни, когда злой дух меня тревожит…» А. Толстого, «Пауки» З. Гиппиус и др.), в том числе как результат отцовских и дедовских грехов («Чужое горе» А. Толстого и др.), тем не менее создает оригинальное произведение. Таким образом, формирование системы образов, сюжетно-композиционных особенностей «Черного человека» происходило как непосредственный отклик на литературный процесс, причем влияние названных и оставшихся за рамками нашего исследования произведений развивалось, во-первых, по разнонаправленным векторам наследования эстетических, нравственных, философских принципов или их отрицания. Поэтому, основываясь прежде всего на авторской ссылке на близость «Черного человека» «Моцарту и Сальери» А. Пушкина и приняв это за наиболее очевидную параллель, мы изначально задаем оппозицию подлинного и ложного в человеке, положенную в основу полемичности поэмы С. Есенина. Причем противоречия внутри человека поэт решает традиционно — показывая две его стороны — в абсолюте, добро и зло, то есть истинное и ложное лицо, — и мечущуюся между фигуру, прототипом которой (в данном случае это лирический герой, или поэт) является любой, в том числе и автор поэмы. Два полюса личности, неким образом сочетающиеся в единое целое, — тема, берущая начало с тех времен, как люди стали осознавать мир и себя в нем, но С. Есенин, базируя свою традицию двойника на уже имеющейся, привносит в нее элемент исповедальности, когда сила положительного идеала, провозглашенного в исповеди, намного превосходит те ценности, от которых отказывается кающийся (исповедь — всегда покаяние и переосмысление системы ценностей). Такая ситуация возводит исповедь в ранг исповеди-проповеди: поэт не только пересматривает существующие (свои и социальной группы) идеалы, но и пропагандирует новые, основанные на тысячелетней истории, идеалы начала, не извращенные изысками человеческих метаний. Становится очевидным, что наряду с противоречиями в сознании индивида (психологическая и физическая категория), поэма отразила противоречия и искания литературы серебряного века, которая «в своих ведущих направлениях… брала на себя по своему содержанию задачу универсальную — достижение целостности культуры на новом историческом этапе, цельности личности»¹, а затем литературно-публицистических течений периода революции и гражданской войны. Это особые, сменяющие друг друга, эпохи, когда в мгновение рушатся устоявшиеся традиции, мораль, ниспровергаются авторитеты, переосмысливается философия. Время, когда в мутной воде «изломанных и лживых жестов» можно достичь счастья «ловкостью рук», в литературу вновь врывается волна демонизма, перерастающего во всеобщий нигилизм. Соответственно выглядит и жизнь по канонам этого искусства, увиденная черным человеком.

С. Есенин, пытаясь показать всю ложность сложившегося положения или, по крайней мере, дистанцировать себя от этого, развивая положения А. Пушкина и А. Блока, вступает в полемику со многими авторами, среди которых Ф. Сологуб, З. Гиппиус, В. Шершеневич, А. Кусиков, А. Мариенгоф и другие. С. Есенин не мог принять идею безнационального формализма в искусстве, которую исповедовали многие его «собратья», в том числе по Ордену имажинистов, и которую иногда несознательно, а иногда эпатируя, он сам подпитывал. Об этом свидетельствует его творчество и публичный (31 августа 1924 года в газете «Правда» за номером 197 опубликовано заявление поэта о роспуске имажинистов) отказ от формализма. С. Есенин порвал всякие отношения не только с этим направлением в литературе, но и лично с А. Мариенгофом¹.

Как видим, представленная прямая или опосредованная связь поэмы со многими произведениями как классиков мировой художественной литературы (А. Пушкин, А. Толстой, Н. Батюшков, Н. Гоголь, В. Даль, Ф. Достоевский, А. Чехов, Г. Гейне, Г. Ибсен, А. Мюссе, Э. По и др.), так и современников С. Есенина (М. Лохвицкая, К. Бальмонт, Л. Андреев, В. Брюсов, З. Гиппиус, Ф. Сологуб, А. Блок, П. Орешин, А. Кусиков, А. Мариенгоф, В. Шершеневич и др.), реализуется в форме полемического диалога с элементами драмы как жанра: обращение к другу, спор с черным человеком, необычайная напряженность и ограниченность во времени, которое разделено на акты, идея очищения (катарсиса), воплощенная в исповеди лирического героя. Причем исповедальное начало, являясь определяющим, достигает значения исповеди-проповеди, по силе положительного идеала и художественной ценности не уступающей исповеди Августина Аврелия, Пьера Абеляра, Жан-Жака Руссо.

Мы рассмотрели один из возможных аспектов исследования поэмы и обозначили некоторые другие: фольклорно-мифологический, лирико-исповедальный и полемический диалоги сознаний. Ни один из них не претендует на абсолютную автономию — только в единстве и взаимоперетекании они образуют эстетико-философское и художественное ядро поэмы С. Есенина «Черный человек».