Жили-Были «Дед» и «Баба»

Вид материала

Документы

Содержание Шантаж в чистом виде

Подобный материал:

• Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Замечательная сказка! Ловко сложена, 116.29kb.
• Сказка про Корку, 12.58kb.
• Как прожить в лесу без математики (сказка), 72.05kb.
• Звери: волки, белки, зайцы, 167.45kb.
• 1 страница Жили-были дед да баба…, 491.75kb.
• Конкурс: «Налоги в шутку и всерьёз» "налоговая сказка", 52.42kb.
• Жили-были дед и баба. Удеда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой, 29.81kb.
• Звучить тиха мелодія, на сцені темно. Дід І баба спляти, 132.02kb.
• Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
• На темы русских народных сказок, 313.63kb.

^

ШАНТАЖ В ЧИСТОМ ВИДЕ

С нехорошим чувством возвращался домой Михаил Громов. В самолете его вызвали в вип-салон к первому вице-премьеру. Президентский самолет разделен на три отсека: главный – там, где обычно летают пассажиры первого класса, все ряды кресел, кроме двух убраны, по бокам – просторные мягкие диваны, отдельный санузел с душевой. Раньше Миша удостаивался высокой чести быть приглашенным. Записывал эсклюзивные интервью, выслушивал срочные задания президента, однажды даже закусывали вместе под настроение. Дальше – первый салон, министерский, как называла его обслуга. В ряду по три кресла, но сидят по двое, члены правительства, все, кто входит в состав официальной делегации. Ну и в последнем отсеке – журналисты, переводчики, работники МИДа, связисты, резервная бригада летчиков.

- Туда, в самый первый ряд проходите, пожалуйста, Михаил Борисович, к первому вице-премьеру,

Иван Карпович Качур играл в правительстве роль цепного пса при премьере. В жизни, особенно для тех, кто его хорошо знал, он был незлопамятным, в общем-то, нормальным мужиком, на работе - как и требовала должность – жестким, строгим и требовательным руководителем. Он отвечал за работу с кадрами и организовывал контроль исполнения решений правительства. О его въедливости и педантизме ходили легенды. Общеизвестно: если что-то осталось не выполненным, упущенным, не реализованным, и это что-то - на контроле у Карповича, - лучше не рисковать, сдаться добровольно, покаяться. Если же начнешь очки втирать, выкручиваться, еще хуже – врать, - наживешь врага на всю жизнь, покоя ни днем, ни ночью не будет.

Миша с первым вице-премьером неплохо ладил - в том смысле, что старался держаться подальше, не мельтешить, не путаться под ногами. Поручения выполнял неукоснительно и в срок, вовремя докладывал, никогда не пытался хитрить. Когда приходилось готовить выступления Качура в газету, никому не перепоручал, делал все сам, лично приносил на визу готовую полосу, делал необходимые поправки.

- Присаживайся, Михаил Борисович! – первый вице, или «Вицек», как его называли приближенные, приподнялся слегка в кресле, протягивая ему руку. Выпить хочешь?

- Спасибо, Иван Карпович, вы же знаете, на работе не употребляю.

- Знаю. Да ты и так, по-моему, не шибко этим делом грешишь…

- Разве что под настроение...

- Во-во, да с хорошими людьми, с закусочкой отменной, да на свежем воздухе. Известное дело - журналисты. Знаешь, как вас премьер называет? – первый вице-премьер смачно выругался. – Догадываешься, зачем вызвал?

- Догадываюсь, Иван Карпович. В редакции у меня, кажется, прокол случился… Я уже звонил гуманитарному вице-премьеру, извинился. Надо исправлять срочно.

- Ты вот что, Громов, я понимаю, ошибки и все такое, с каждым может произойти. Ты сам-то уверен, что это просто ошибка? Подводных течений здесь никаких нет, как думаешь?

Миша почувствовал, что у него горят щеки.

- Дайте хотя бы день, чтоб разобраться, Иван Карпович. Лично доложу во вторник…

_- Ты меня понял? Если гниль какая завелась, лучше сразу скажи, подумаем вместе, как ее вывести. Может, копает под тебя кто, там, в редакции? Не думаешь? Дело-то неприятное… Тебе кто задание это давал? Виктор Михайлович?

- Да.

- Кто у вас работал над статьей?

- Иван Карпович, разрешите до вторника разобраться. Не хочу грузить вас промежуточной информацией.

- Да ты не думай, что мне так интересно, кто там нахомутал. И даже, если это провокация, переживем, переварим. Чтобы скандал международный не разразился, ведь сам знаешь, как оно бывает: дело выеденного яйца не стоит, а головы летят. И жалко – толковые мужики под раздачу попадают, а сделать ничего нельзя. Это я к тому, чтобы с тобой такого не случилось. Ты мне в понедельник вечером, будь добр, доложи, подумаем, какие меры предпринять. И не только по виновникам. Исправлять как – вот самое главное. Наверное, встретиться надо с этими филиппинцами, извиниться, статью нормальную дать. Ну, да тебе виднее…

Миша решил не ждать понедельника, прийти в редакцию в воскресенье, когда там никого не будет. Обычно поступал так после долгих отлучек – спокойно в тишине полистать подшивку, почитать материалы, которые скапливались за это время на редакторском столе, спланировать работу на предстоящую неделю, чтобы в понедельник – самый суматошный день – не терять понапрасну времени, а сходу включиться в процесс.

Что сразу неприятно поразило – тошнотворный запах застоявшегося курева в непроветренном кабинете – никотина не переносил. На столе для заседаний – пустые бутылки, грязная посуда… Что, какая-то пьянка? Кого-то принимали? У них в редакции не принято, чтобы в отсутствие шефа, в его кабинете «гусарили». Да еще и не прибрали после себя. Странно все это, неприятно.

Захватил подшивку, ушел в приемную читать. Броский заголовок на первой полосе: «Филиппинская фирма «Сайди» подозревается в отмывании «грязных денег!». И подзаголовок в том же духе: «Компетентные органы должны поставить шлагбаум международным авантюристам». Газета никогда не отличалась стремлением к излишней сенсационности, не в их традиции давать материалы с претензией на сенсацию. Сей «опус» скорее подошел бы «Желтой газете», но не их уравновешенной, полуофициальной «Жизни». И дело даже не в форме подачи. Тема-то, само решение, содержание материала, по мере того, как он с ним знакомился, вызывало не просто вопросы – недоумение. Да они же накануне совсем о другом договаривались! Как же Данилыч с ребятами могли поставить такую авантюрную статью? Не позвонить? Не посоветоваться? Иной раз по десять раз по всяким пустякам отрывают, а тут… Все это более чем странно! Вспомнил суровый взгляд «Вицека»: « Может, гниль какая завелась, а?»

И что теперь, будешь на заместителя кивать? А сам, Миша? Кому важнейшую статью готовить поручил? Самозванцу, бывшему зэку, самому настоящему аферисту! Надо было, как только все выяснилось, сразу забрать у него этот материал! Заявление, подлец, написал? Чего же тебе еще надо? Ты просто опасался громкого скандала. Как бы на редакторской репутации не отразилось. Огласки широкой побоялся, чтобы не стать притчей во-языцех. Теперь придется отвечать. Вместо того, чтобы разрубить сразу, с корнем вырвать! Но кто же мог предположить, что так все повернется?

Что же делать? Завтра вызвать Котляра, в смысле Крячко, пусть звонит, подонок, фирмачам, приглашает в контору от имени редактора. Да, другого выхода нет, как только на колени перед ними стать, извиняться, лебезить, а что еще остается? С ним же, пока инцидент не будет улажен, вообще, не разговаривать! Никуда его не отпускать, трудовую не отдавать, приказ не подписывать. И никаких миндальностей. Не то получается – ты вокруг него, проходимца, польку-бабочку танцуешь, он тебе в глаза плюет! Шутка ли - завтра вечером надо докладывать о результатах!

Понедельник – день тяжелый. Таким он и выдался для Миши. Во-первых, выяснилось, что никто из замов в его кабинет накануне не заходил, никаких сабантуев не устраивал. В пятницу, как обычно, в редакции был творческий день и все работали по свободному графику.

- Тем более, непонятно, кто же тогда так насвинячил в кабинете? Не полтергейст же какой, чебурашка, как думаешь? – Миша долго воспитывал заместителей. – Вам все трын-трава! Абы день до вечера. Редактора нет – тем лучше. Что делать теперь будем?

Водоворот рутинных редакционных дел – планерка на неделю, топтушка по номеру на вторник, еженедельная летучка, срочные звонки, каких бывает особенно много в начале рабочей недели, - так закрутили, что Громов только к двум часам смог кое-как разгрести завалы.

Секретарша Шура уже два раза пила волокардин, с самого утра разрывалась в поисках Котляра-Крячко, пока, наконец, не доложила, что он появится в редакции только к трем часам. У Шуры – свое горе. Ее гордость – восемь прекрасных вазонов с цветами, которые она так добросовестно выращивала, пришли в негодность. Кто-то позаливал то ли химией, то ли водкой цветы так, что листья за выходные завяли, пожелтели и осыпались. Она точно помнила, что в четверг, уходя с работы, воду набрала в банки, чтобы в понедельник утром их полить. Так и банок не было, вот в чем дело.

«Каков мерзавец! Нагадил – и в кусты. Нет, ты у меня носом вылизывать будешь свое же дерьмо! - думал зло про себя Громов. – Покажись только!»

Котляр, он же Крячко, появился, как и обещал, ровно в три часа.

- Разрешите! – небрежно, чуть ли не ногой, распахнул дверь. – Вызывали, случилось чего? – не спрашивая разрешения, небрежно развалился в кресле.

Кровь ударила в голову Громова.

- Ты как себя ведешь? Это что тебе, сарай? Куриный хлев? Хамло неотесанное! Ты же меня сам просил: давайте по-хорошему расстанемся. Я к тебе как к человеку, а ты – что? Чем тебе газета не угодила, что ты ее так подставил? Учти, все, что можно, ты уже предал. Мы из этой ситуации как-то, думаю, выпутаемся, пусть и снимут меня с работы. Конечно, обидно из-за такой мрази… Но я тебе тем же отвечу. У меня есть возможности…

- Ой, не пугайте только, а то все обещаете, обещаете…

Миша внимательно посмотрел на этого выродка. Что-то неприятное, циничное, развратное читалось в его лице с ярко выраженными бабьими чертами. Сейчас, когда он похабно скривил губы и сузил щелки глаз на блатной манер, лицо приобрело нарочито нахальное выражение торговки из Троещинского рынка.

- Перестать! Ты что, падло, на базаре?!

- Это ты, мил человек, за базар ответишь.

Громов, до этого момента еще как-то державшийся в рамках, утратил контроль. Со всего размаха запустил в этого подонка массивной пепельницей, что попалась под руку. Сам не курил, но для гостей держал. Как ни странно, мешковатый и неповоротливый Крячко успел резко пригнуться в кресле и выставить руки. Пепельница ребром покатилась по ковру, и не разбившись.

Громов вскочил и бежал к нему, не соображая. В руке Крячко блеснуло лезвие ножа.

- Зарежу, блядь! – низким фальцетом заверещал он.

Громов в нерешительности остановился, искал глазами какой-нибудь предмет, чтобы запустить в этого подонка. Со стороны они были похожи сейчас на двух мальчишек, сцепившихся в закоулке школьного двора.

Зазвонил телефон – не обычный, а «вертушка» - два коротких звонка, пауза. Два коротких – пауза. Миша инстинктивно остановился: брать, не брать?

Воспользовавшись его секундным замешательством, Крячко поднялся навстречу Громову:

- Ты что, Михаил Борисович, остынь. Воды вон лучше выпей. Вникай, что я тебе скажу.

- С каких пор мы на «ты»?

- Мне же давно «тыкаешь».

- Послушай, Крячко! Что происходит?

- Так я же и хочу тебе объяснить. У меня поручение такое. Ты же пепельницами швыряешься.

Он сделал шаг назад и в сторону и, не спуская глаз с Михаила, осторожно наклонился, поднял пепельницу.

- Какое поручение? От кого?

- Да ты садись, Борисович. Разговор у нас длинный. Садись и слушай, что мне велели тебе передать.

- Кто?

- Неважно, главное – суть. Потом сам поймешь, что это люди серьезные, не какие-нибудь «левые», с улицы. Слушай и запоминай.

Что-то было в его тоне - даже не угроза, уверенность, отстраненность – мол, все, что я делаю, - не мои прихоти, чего выкобениваться? Миша вернулся на место. Справа от его ноги, в полу, находилась потайная кнопка вызова милицейского наряда, прикомандированного к издательству. О существовании сигнализции никто в редакции не знал, сам Михаил ей никогда не пользовался. «Если что - нажму сразу же, в любом случае, пусть забирают красавца под белы рученьки…»

-Так вот, Михаил Борисович, слушай меня внимательно. Сейчас ты поставишь в завтрашний номер вот эту статью. – Из папки, которую все время держал в руках, Крячко вытащил несколько листков и дискету, протянул Громову. - Здесь – стенограмма беседы, состоявшейся в редакции, с руководством корпорации «Сайди».

- Какой беседы? Никакой беседы не было!

- Михаил Борисович, ты же умный человек. Когда на работу в воскресенье вышел, стол вот этот видел? Бутылки, чашки и все такое. Говоришь, встречи не было, беседы… Так вот, во время беседы гости из Филиппин предложили редактору взятку в размере десяти тысяч долларов за опровержение, которое газета напечатает во вторник, то есть, завтра. Текст опровержения, завизированный двумя руководителями «Сайди», принимавшими участие в беседе, прилагается.

Крячко протянул Михаилу еще один листик.

- Это копия, вот оригинальные подписи. Впрочем, и копии достаточно. Послушай, выхода у тебя нет. Если ты откажешься, кому-то начнешь звонить, тянуть бодягу, мы созываем пресс-конференцию и сообщаем о полученной тобой от филиппинцев взятке за материалы о восстановлении их доброго имени. Кстати, убедись, пожалуйста, редакционная печать на всех документах подлинная, как и твоя собственная подпись, видишь.

- Откуда у вас печать?

- Милый мой, на дворе – конец двадцатого века, не его начало. Все эти бумажки - дело техники, пара пустяков. Сейчас не об этом. У тебя выхода нет - будешь все выполнять, работать с нами – уцелеешь. Человек, интересы которого я представляю, сказал: если принимаешь наши условия, наши правила игры, отделаешься малой кровью. Даже, если потеряешь работу - ничего страшного, без куска хлеба не оставим. Дергаться и думать раньше надо было, сейчас - время действовать.

Крячко еще что-то шлепал, шептал одними губами, Громов все же нашел в себе силы подняться, хоть и очень медленно, и взлететь под потолок, и уже сверху наблюдать, как суетится и мельтешит этот подонок Крячко. Подумалось: завтра же первое апреля, день рождения газеты, они собирались, как всегда, отмечать, в Доме Кино столы накроют…

Когда пришел в себя (так принято говорить: пришел в себя - может, правильнее было бы: вошел в себя, вылетал ведь, отсутствовал), Крячко лил на него воду комнатной температуры из обыкновенной литровой банки. Таких банок у него в кабинете несколько, уборщица оставляет воду на ночь, чтобы поливать цветы теплой – растут лучше. Он хотел увернуться от неприятной и липкой струи, подняться, встать с кресла, отмахнуться от Крячко, что себе позволяет! Но сбоку, пониже плеча, где-то в районе спины, так перехватило, уж не радикулит ли опять разбил, как всегда, не вовремя, столько работы…

- Ну что, Борисович, оклемался?

Нет, не радикулит, больное сердце так схватило, хотел, было, валидол нащупать, всегда в боковом кармане, так не повернуться, в шею отдает.

- Валидол там, в кармане, - он указал глазами. – И скорую, скорую вызвать. Шура, секретарша пусть…

- Это мы быстро, это мы в момент! Ты только материал подпиши в печать? Писать больно? Это плохо. Давай я тебе помогу. Рукой твоей водить буду. Понимаешь, без визы материал не выйдет, а он должен выйти. И обязательно – завтра. Давай, Борисович, очень тебя прошу. Так, так, ну еще немного. И значок «в номер», как ты всегда ставишь. Так… И свое обязательное «СИТО!». То есть срочно, как на рецептах больничных, ну, дорогой мой, это же тебе знакомо…

Теперь ему все равно. Делайте, что хотите. Миша равнодушно посмотрел на лежавшую перед ним статью, принесенную Крячко: «ПРЕДСТАВИТЕЛИ КОРПОРАЦИИ «САЙДИ» ЗА ВЗЯТКУ В 10 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ ТРЕБУЮТ ОПРОВЕРЖЕНИЯ!». Ну и пусть, главное – выкарабкаться…

- Борисович, ты потерпи еще, я «неотложку» вызвал. Сейчас только абзац допишу. У тебя здесь компьютера нет, чтобы набрать? Ах, да, откуда! Ну, ничего, мы – от руки, доберут. Так, значится:

«В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС. Когда номер был готов к печати, сердечный приступ случился у главного редактора нашей газеты Михаила Громова. «Прессинг» филиппинских коммерсантов, грубое давление и неприкрытое вымогательство, попытка дачи взятки не могли не сказаться на самочувствии главного редактора. С сердечным приступом его госпитализировали непосредственно с рабочего места».

- Михаил Борисович! Только ты не умирай, я тебя прошу! Поболей немного и возвращайся. Нам с тобой еще работать и работать, такие задачи, перспективы…

Крячко снял трубку прямого телефона:

- Шура, пожалуйста, вызови заместителей! И позвони еще раз в «скорую», что-то долго они едут.

Подошел к столику, где стояла «сотка» - телефон правительственной связи. Быстро набрал три цифры.

- Алле, это я. Звоню из кабинета Громова. У него сердце схватило, сейчас «скорая» приедет, пришлось вызвать. Да нет, не похоже, чтоб симулировал. Еле откачал, чуть коньки не отбросил. Да, конечно, все подписал, его рукой пришлось водить. Понял, понял. Как договорились… Вот уже доктора заходят, я позже перезвоню. Всего доброго!

- Мужики! Нашего редактора надо спасать – сердце!

И сразу к входящему первому заместителю:

- Данилович, проходите сюда. Здесь вот такое дело. Михаилу Борисовичу взятку пытались всучить филиппинские фирмачи, он меня вызвал как автора того материала. Продолжение надо срочно в номер давать, вот текст и дискета, здесь еще от руки дописано…

- Что ты суешь, человеку плохо! Надо почитать, подумать, в инстанции посоветоваться, что и как ставить. Один материал уже выставили твой, сколько шуму было!

- Да прочитано все! Вот виза Громова, видишь: «В номер!». Это как бы опровержение. Так что засылай срочно. Не веришь – его спросить может. Я же не виноват, что сердце схватило…

- Данилыч! Делай, как говорит этот…

- Молчите, вам нельзя волноваться, какая работа? Сейчас уколем – и в больницу. Вы к Феофании приписаны? Туда и отвезем. Так – быстренько вышли все из кабинета. У человека – инфаркт, они ругню устраивают…

- Доктор, все через меня делайте, - шепнул Крячко. – Я сейчас здесь за главного. Вы мне, пожалуйста, свою фамилию, будьте добры, и телефон служебный и домашний, на всякий случай.

- Вот журналисты, ну что вы за народ такой! Все впереди паровоза. Дайте работать спокойно, время дорого, человеку плохо…