Жили-Были «Дед» и «Баба»

Вид материала

Документы

Содержание А потом она «залетела»…

Подобный материал:

• Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Замечательная сказка! Ловко сложена, 116.29kb.
• Сказка про Корку, 12.58kb.
• Как прожить в лесу без математики (сказка), 72.05kb.
• Звери: волки, белки, зайцы, 167.45kb.
• 1 страница Жили-были дед да баба…, 491.75kb.
• Конкурс: «Налоги в шутку и всерьёз» "налоговая сказка", 52.42kb.
• Жили-были дед и баба. Удеда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой, 29.81kb.
• Звучить тиха мелодія, на сцені темно. Дід І баба спляти, 132.02kb.
• Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
• На темы русских народных сказок, 313.63kb.

^

А ПОТОМ ОНА «ЗАЛЕТЕЛА»…

Дни гасли, как искры на ветру. Недельный цикл работы: день записи, еще один – расшифровка, два – написание материала, два следующих – выбор объекта и подготовка к интервью. Но и от других обязанностей никто не освобождал. Например, раз в неделю обязательно отдежурить по номеру, участвовать в формировании и подготовке различных тематических выпусков газеты, соблюдать внутриредакционный распорядок и т.д. Раз – неделя промелькнула, два – еще одна, еще. А в году – всего 52 недели. Так что времени ни на что не хватает.

Как-то заскочила на комбинат печати, мельком, всего-то на десять минут, благо теперь передвигалась на авто, шеф выделил «Рено-Мегану» с водителем. На метро не наездишься с таким темпо-ритмом. В курилке ребята пили пиво. Счастливые! Ей не только пива – в туалет некогда выскочить с такой жизнью. Послушала всегдашние разговоры, на пять минут хватило. Как от них отдалилась, ее коллеги остались на месте, на том, далеком от нее теперь, берегу, где когда-то начинали вместе. Неужели и ее когда-то волновали эти проблемы: гонорарная разметка, ведомости, кто сколько выпил вчера, с кем, кто куда ехать летом собирается? А воображала, что скучает по своей конторе, колготне редакционной, всей этой беззаботной жизни! Обман зрения и ума.

Взяла в архиве старую подшивку, затем и приезжала – и вперед, дальше, на телевидение. После знакомства с Максом ее жизнь уплотнилась до предела. Так все переплелось: другая газета, новый цикл, телевидение, засасывающее, как болото, Макс и их тайная, скрытая от всех жизнь, о которой знают только двое. Никто вокруг не догадывается и не должен. Так они решили. Так пока и живут, как кроты или мыши летучие – по ночам.

С чего началось, завязалось? Случайно, у нее всегда так. Макса Зацерковного – высокого, хорошо сложенного брюнета, с симпатичной черной мушкетерской бородкой - знала давно. Он в их конторе, «Желтой газете», служил одно время коммерческим директором. Сперва собкором по Львову, показался толковым репортером, перевели в Киев, квартиру однокомнатную на Оболони редакция купила. По Максу многие барышни сохли. Стильно одевался, модно стригся, не гнушался маникюром, носил очень красивые очки в золотой оправе. Они дружили, вернее, не так с ним, как с его супругой – компьютерным дизайнером редакции Люсей – одноклассницей Фаины.

Макс быстро прошел редакционные коридоры, перевелся помощником одного известного депутата, тоже львовянина. Они – из Львова, которые – дружные жутко, тянут один другого, держатся вместе. Пока Файка в газете руку набивала, он в администрации президента успел поработать, а последние два года – в нашем посольстве в Эфиопии. И вот совсем недавно получил завидное назначение – руководителем государственного, или, как его называли, президентского канала на телевидении. Слыхала, что с Люсей они теперь в разводе.

Столкнулись в ночном клубе на кооперативной вечеринке рекламной кампании, обнялись, расцеловались, как водится у журналистов.

- Фая, какая ты обалденная! Статьи твои - еще там, в Африке, по Интернету искал, ждал каждую неделю. Они мне, чего лыбишься, как оазис средь той пустыни. Очень рад за тебя! Выглядишь – супер просто! А я, дурак, ей про статьи. Пойдем за мой столик, не виделись же года три! Чур, танцуешь весь вечер только со мной. Ты ведь одна?

Немного опешила от такого мужского напора, чувствовала, как краска заливает шею, пунцовым становится лицо. У нее всегда так, когда волнуется. И во время передачи бывает, просит гримершу побольше штукатурки на щеки наложить. Что за кайф, ведущая с горящим лицом, как матрешка.

«Хорошо, что это платье надела, с вырезом, он все время косится туда... Почему-то всегда в самые, можно сказать, ответственные моменты думаешь о какой-нибудь ерунде?».

Почему она согласилась? По инерции, от нечего делать, не успела отказаться? Да и чего, скажите, она должна была отказываться? Хотя он весьма прозрачно намекнул… Все же хорошо, что успела привести себя в порядок, переодеться - заехала домой, хоть и пришлось делать крюк. Жила далековато от центра, на Голосеевской, не в самом престижном районе, зато сама в двухкомнатной квартире. Там царил ужасный кавардак. Полчаса потратила на уборку, если это можно было так назвать. Хоть попрятала все ненужное по шкафам, постель перестелила. Зачем? Значит, чувствовала, значит, что-то.

Ехала в клуб и, казалось, водитель Юра слышал, как у нее зубы стучат. Озноб какой-то непонятный. Уж не температура ли подскочила? Недавно вспомнила, когда ехала мимо клуба, теперь, после того, когда все случилось, как предчувствие ее терзало. Подсказывало, что сегодня вечером ее ожидают перемены?

Коньяк и все прочие напитки лились рекой. Файка, оказывается, пользуется успехом у этих сирых худосочных, нечесаных представительниц рекламного бизнеса, которые то и дело норовят обниматься и лобызаться. Уж не лесби? Больно манеры откровенные, да и одежда мужицкая, грубая, мятая. Макс как-то быстро опьянел, не ел целый день, голодный, только смолил, как паровоз. Потом на трубку перешел. Табак у него приятный, запах медово-цветочный. Никак оттуда, из-за бугра, привез. В Киеве, по крайней мере, такого аромата не найдешь…

Танцевал, как и обещал, только с ней, дурачился, близко прижимался, у нее перехватывало дыхание. Наглел: словно случайно, оступившись, нежно целовал в шею. Файка чувствовала, как наливается краской, отстранялась, да куда там! Вывела его на свежий воздух, это она себя так уговаривала, на самом деле, неизвестно кому отдышаться, щеки пылали, да и внутри… Сели на спинку лавочки. Зима, начало февраля, хорошо запомнила, пятое число, было темно, холодно и зябко. Он как-то сразу протрезвел, крепко обнял, поцеловал в губы. Мужской привкус сильных сочных губ с ароматом хорошего табака и французского коньяка. Файка не отстранилась, это ее устраивало.

После Влада надоело ходить всюду одной. Решать все самой, чувствовать за двоих, быть и бабой, и мужиком. Все-таки, она – женщина, и так хочется иногда побыть слабой, на кого-то опереться. Влад себе на уме, она понимала: их отношения серьезными с его стороны не могут быть – женатый человек, двое детей, скорее сводил к обычной интрижке. Ей хотелось большего. Она тайно мечтала о сильном, надежном муже и маленьком курчавом сыне. И чем дольше оставалась одна, тем назойливее мечтала. Когда туман рассеялся, и они с Владом разбежались, она поняла: с мужчинами лучше себя не распускать, нельзя доверять до конца. Оптимальный вариант - использовать в своих прагматичных целях, впрочем, о них не сообщая, ставить перед фактом. Казалось, выход найден. Но встретился Макс, и Фаина обо всем позабыла, снова втрескалась, как школьница, искренне, не подозревая, что послевкусие и этой любви будет таким же горьким.

С Максом разыгрывали детектив. Он внушал ей, терпеливо, монотонно: осторожность и конспирация - прежде всего! На начальном этапе, хотя бы. На то есть масса причин. Чтобы не возникло сплетен - ни ей, ни ему не нужных. Потому и встречались по ночам, под покровом темноты Точно, детектив! Он на своем «Жигуленке» подбирал ее на Почтовой площади, возле «Макдональдса». Конспирация соблюдалась неукоснительно. По-другому нельзя, ее всюду узнавали, если не узнавали, все равно всматривались. Кроме того, страшно не хотелось, чтобы никто из журналистской братии не попался. Грязи столько выльют, за жизнь не отмоешься! Если бы Файка была с кем-нибудь другим, тогда ладно, фиг с ними, но с Максом нельзя, ему неприятности ни к чему, серьезный пост занимает, только выбился в люди, можно сказать. Потом – Люська. Да, они, действительно, развелись. Но есть девятилетний Мишутик, с которым Макс гуляет по выходным. Значит, ниточки пока не оборваны со старой жизнью. Одна, самая прочная, осталась, крепко удерживает. Потому-то и встречались тайно, как Штирлицы какие, не на служебных машинах с водителями - на случайных такси и подвернувшихся частниках.

Ехали обычно к нему, на Оболонь. Сначала набрасывались друг на друга, как с голодухи, потом обессиленные шли в душ, она накрывала поздний ужин, почти не пили – завтра, то бишь, сегодня – на работу, у каждого свои дела, карусель сплошная. В восемь тридцать утра за ним приходила машина. Она уходила на час раньше, с вечера заказывали такси по телефону, Макс несколько раз предлагал: давай вместе уезжать, мой водитель – человек доверенный и проверенный, отвезем сначала меня на Мельникова, потом тебя - на Голосеевскую. Она – ни в какую. Не хотела – и все. Себе не могла объяснить, почему упрямилась. Как заклинило.

Конечно, не жизнь. Выматывает - врагу не пожелаешь. В субботу и воскресенье, когда он занимался ребенком, отсыпалась за всю неделю. Но вот интересно что: спроси ее кто-нибудь: хочет ли она все изменить, вернуться к тому привычному укладу, Файка отказалась бы наотрез, ни за что не согласилась. В воскресенье вечером, перебирая нарядики на всю неделю, ведь некогда будет, торопила время. Скорей бы завтра, скорей бы к нему! Никогда не думала, что так может быть.

Как она представляла, то, что ощущала сейчас, было связано не с обретением постоянного партнера. Нет, постель, конечно, самое главное, но весь фокус как раз в том, что у них постель – не главное. Вернее, не только постель. Они чувствовали друг друга очень тонко – и в постели, и так. Иногда ночи проходили – ни в одном глазу, встречали рассвет, утром завтракали, если был выходной - немного шампанского – за солнце, за новый день, за нее.

Надо же: уставала физически по-черному, казалось, рухнет в одну минуту, как загнанная лошадь. Но – чудо! – летала, как на крыльях, работалось легко, в охотку, с задором. Ее передачи становились все популярнее, имели шумный успех. Фаину выбросило на пик популярности, редко встретишь газету, которая бы не печатала рецензию на ее очередную беседу. Не жила – цвела, все получалось, удавалось, спорилось.

И чувствовала себя, как никогда. С того времени, когда начали вместе жить, а произошло это пятого февраля, вот уже почти полгода у нее ни разу не случался приступ головной боли, но до того – замучили, сначала каждый месяц, потом чаще, бывало, пластом лежала, не в силах подняться. Удивительное дело!

И Макс оказался советчиком таким – прелесть! Разбирали каждую ее передачу, придумывали сюжеты, подыскивали кандидатуры для следующих программ. Познакомил с директором издательства, тот дал редактора, началась работа над первой книжкой серии «Фаина Шумская приглашает».

Однажды вместе поехали в Москву. Так совпало. Нет, скорее, это они подгадали. Когда поезд тронулся, забаррикадировались в своем «СВ», Макс сказал, привлекая ее к себе:

- Если два человека очень чего-то захотят, сильно-сильно, в мире не найдется силы, чтобы им помешать. «Мы с тобой спина к спине…»

- Я не хочу с тобой спина к спине. Хочу, чтобы лицом к лицу.

- Так ведь – лица не разглядеть тогда.

- Не «разглядеть», а «не увидать».

- У автора – «не разглядеть».

Немного поспорили.

- Я тебе книжку принесу,- пообещала она.

Сама подумала: и вправду, все складывалось против них, против этой поездки. При обоюдной кошмарной занятости - суметь вырваться на целую неделю! Действительно, надо уметь. У Макса – ладно, у него командировка давно запланирована. Ей же пришлось три беседы за две недели сверхурочно отснять, текст сочинить, чтобы создать запас. А предлог в командировку сорваться найти легко – в Москве сколько угодно кандидатур для новых бесед. По телефону договорилась с историком Юрием Афанасьевым – тем самым, что когда-то был первым сокрушителем партийной номенклатуры и административно-командной системы, но после 91-го как-то в тень ушел. Интервью с тех пор почти никому не давал, отошел от публичной политики. Второй кандидатурой стал модный политтехнолог Марат Гельман, сын драматурга, автора знаменитой в застойные годы «Премии». Впрочем, отца мало кто помнит, зато сын, поговаривают, активно внедряется в украинскую политику. Политические хроники все больше занимали и Макса, который на следующих выборах собирался в депутаты, а потому и ее, Фаину. Немного мешало, что в Москву ехали всей телегруппой, и стоило немалых усилий договориться, чтобы оператор с двумя помощниками и режиссером на день позже стартовали. Она же за это время разместится в гостинице и договорится в украинском посольстве о машине, которая их встретит.

Полки в поезде узенькие, не разгуляешься, она раньше внимания не обращала. «Да здесь одной не поместишься, куда двоим-то» - машинально подумалось. И также быстро забылось, потому что за ночь полки им ни разу не показались тесными. Уж что на них нашло - неизвестно, сморило только под утро, когда Москва накатила. Проводница нервная, злая, в дверь стучит:

- Вы почему на Хуторе Михайловском таможне не открыли?

- Извините, – сказал Макс, протягивая ей двадцать долларов. – Устали очень, не слышали.

- По вас вижу, что устали, - проворчала проводница. – Что за вагон сегодня, одни влюбленные!

- Так это же хорошо.

- Да что же хорошего-то! От бригадира теперь откупайся.

- Понял, - Макс достал еще одну «двадцатку». – Чайку принесете?

- Какого чайку! Переделкино проехали, Москва за окном!

- Как всегда, - сказал попутчик, когда они вышли в тамбур. – Московская бригада – злющие все, хамят, кричат, даже чаем не напоят. Не то, что наши, родные, киевские.

- Ведь такие деньги платим, - в тон ему откликнулся Макс.- Могли бы и чайком побаловать.

Теперь, вспоминая об этом, Фаина зажмурилась, вжалась в кресло, так захотелось, чтобы не в самолете сейчас, а в поезде том, с любимым, на тесной полке, ни одна таможня не достучится.

Там, в Москве, с ней история приключилась. Нагрузка колоссальная – по двенадцать часов на износ, да еще с московскими расстояниями, незнакомыми людьми, неустроенным бытом. Совсем замаялась. Вечером – вторая смена, ночная, мучили друг друга, койка гостиничная не выдержала. В другой номер (они забронировали два одноместных) тайком пробирались по одному, чтобы горничная крик не подняла. Утром Макс все уладил, без скандала. В один из вечеров, кажется, это было в среду, самый разгар, у нее случился тот жуткий приступ мигрени, когда голова раскалывается – выть хочется. Макс выскочил куда-то, перепуганный, достал таблетку цитрамона. Фая улыбнулась пересохшими губами: что-что, а цитрамон ей никогда не помогал. Выпила, чтобы его успокоить. И – чудо – таблетка вдруг сработала! Он сидел у нее в ногах, неожиданно тихий, взволнованный, грел ладонями ее ступни, успокаивал:

- Любовь побеждает любую боль. Должна победить, невозможно, чтобы не смогла…

В тот раз она впервые за все время не предохранилась, не до этого было – вставать, искать проклятые таблетки…

Самолет тряхнуло – резко, неприятно, наискосок, головой больно ударилась о ребро иллюминатора, приспущенное наполовину, чтобы утреннее солнце не било в глаза. И еще один толчок, потом еще, но уже тише, а у нее больно потянуло низ живота и предательски затошнило.

« Ну, вот и приехали. Все симптомы, известные по художественной литературе, налицо. Результат легкомысленной и беспечной любви. Действительно, почему мы, бабы, сначала рожаем, потом начинаем искать отца для своего ребенка? Потому, что любим. А от любимого мужчины контрацепцию делать просто рука не поднимается. Ну и пусть будет, как будет. Рожу ребенка, в конце концов!»