Жили-Были «Дед» и «Баба»
| Вид материала | Документы |
Содержание«мы его нейтрализовали…» |
- Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Замечательная сказка! Ловко сложена, 116.29kb.
- Сказка про Корку, 12.58kb.
- Как прожить в лесу без математики (сказка), 72.05kb.
- Звери: волки, белки, зайцы, 167.45kb.
- 1 страница Жили-были дед да баба…, 491.75kb.
- Конкурс: «Налоги в шутку и всерьёз» "налоговая сказка", 52.42kb.
- Жили-были дед и баба. Удеда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой, 29.81kb.
- Звучить тиха мелодія, на сцені темно. Дід І баба спляти, 132.02kb.
- Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
- На темы русских народных сказок, 313.63kb.
«МЫ ЕГО НЕЙТРАЛИЗОВАЛИ…»
Как вы, наверное, догадались, ни в какую Москву, тем более в командировку, тем более по заданию кабинета министров, Виктор Цветков не ездил. С ним, что называется, приключилась банальная и глупая история. И уж кто-кто, а он, редактор газеты, редкий номер которой обходился без журналистского расследования и материалов на правоохранительную тематику, считавший себя опытным, многое повидавшим профессионалом, попался, как наивный школьник.
В первый день после приезда из Японии все навалилось на него с самого утра, головы не поднять, до самого обеда пришлось разгребать завалы. На столе скопилась приличная гора материалов, ожидавших его редакторской визы, время от времени он смотрел на них тоскливым виноватым взглядом, понимая, что за всей этой редакционной рутиной и текучкой, раньше позднего вечера он к ним не доберется. Хорошо, свои хоть не мешали, не дергали по пустякам, и он успел перелопатить массу дел, вникал в чужие проблемы, в чужую жизнь, не успевая подумать, хотя бы мимолетно, о своей.
За долгие годы редакторства он научился проживать чужую жизнь, редко заскакивая в собственную. Все вокруг почему-то считали, что так и должно, цепляли на него свои проблемы и хлопоты, и он многие годы тянул тяжелый воз, груженный ими, иногда только, в минуты отчаяния и тоски, которые последнее время повторялись слишком часто, мысленно возмущаясь и протестуя.
Провел две планерки – одну по завтрашнему номеру, вторую – перспективную, по четырем последующим выпускам, до конца недели.
- На субботу у нас пойдет один материал, - сказал он первому заму, - но еще не все ясно. Поэтому я полосу резервирую, но ты готовь и то, что сам запланировал, чтобы потом не дергаться и график не рвать.
Саша Пинский, кстати, их с Владом и Громовым однокурсник, с которым работали вместе с самого начала, вырос из заведующего отделом, успел побыть и ответственным секретарем, и замом у Цветкова. Понимали друг друга с полуслова. За годы совместной работы у них выработалась такая практика – подстраховывать «забойные», требующие особой проверки материалы, обычными. Дублировать, чтобы в случае, если «гвоздь» не будет готов по каким-либо причинам и придется отложить, газета не страдала бы и выходила вовремя.
- Я тебе его вечером дам, но ты пока, пожалуйста, никому не показывай. Прочтешь, мы с тобой утром поговорим, ладно?
- Конечно, шеф, по обычной схеме.
Короче, время до обеда прошло незаметно и быстро, он перекусил кое-как в издательской столовке, которую редакционные шутники называли «рыгаловкой» и в которую он после каждого похода давал себе слово больше никогда не заходить.
«Что же я, занимая солидный пост, не могу позволить ездить куда-нибудь в приличное место обедать? Да в тот же «Дом кино», например. Или в «Лестницу». И машина служебная простаивает, водитель спит под окнами редакции, морда опухла, кожа лопнет скоро. Можно было бы и пивка в обед выпить, поесть вкусненькое что-нибудь, не торопясь, выпить кофе с ликерами, пообщаться с нужными людьми. И сколько раз давал себе слово, ан, нет, не получалось. Приходилось давиться столовским винегретом сомнительного качества да традиционным дубовым шницелем.
После обеда наступило время редакционной летучки, обзора вышедших номеров за минувшую неделю. Рецензент Галка Стецюха, заведующая отделом науки, школ и вузов, она же - ведущая еженедельной юмористической странички – хобби такое, как и многие юмористы, сама напрочь не понимала юмора, и Виктор, соблюдая приличия, любил подтрунивать над ней с неизменно серьезным видом. В конторе это знали и ухохатывались. Потешно наблюдать, как большая вся из себя, фигуристая, ухоженная, красивая женщина, в прошлом – королева красоты на журфаке, сейчас образцовая мать двоих детей, заливалась краской и робела, не понимала шуток. Сегодня же Галка абсолютно, ну то есть, не готова, газету за неделю, как видно, не читала, что-то мекала и бекала и Цветков прилично ей всыпал.
- Если уж не пишете в свою газету, не сочтите за труд ее читать!
- Я читала, - совсем как на экзамене, лепетала большая Галка.
- И что там написано?
- Где?
- В газете!
Толпа возбужденно потирала руки: ну, держись, сейчас шеф тебе выдаст!
- Есть предложение, - сказал Цветков, - перенести летучку на среду. Вы, Стецюха, успеете прочесть газету и нам доложить?
Запала напряженная тишина. Галка вдруг резко поднялась и выскочила из кабинета, вся в слезах.
Оставшись с первым замом в кабинете вдвоем, спросил:
- Что это с ней?
- Да хандрит что-то баба… Говорят, ее Мишка бросил. В очередной раз.
Мишка работал спортивным обозревателем, слыл известным бабником, количество побед давно зашкаливало все мыслимые пределы. Талантливый парень, толковый журналист, он давно мог бы в заместителях ходить, а то и возглавлять какую-нибудь спортивную газету, да «одна, но пламенная страсть» перевешивала.
Ходок Мишка был тот еще, со стажем. За это его при советах из партии исключили, две жены бросили. Впрочем, время от времени, возвращались, потом опять все повторялось. От одной – девочки-двойняшки, от другой – дочка. Мишку называли «дамским мастером». Фамилия у него такая – Дамский. Ну, а то, что мастер по женским делам – несомненно. Дамский мастер, словом. Бабы в его комнатушку ходили толпами и не только свои, комбинатовские, но доезжали из всего Киева. Особенную зависть вызывали молоденькие длинноногие студентки из нархоза, института, что в двух шагах от комбината. Цветков иногда встречал их в коридоре, когда выходил из кабинета. Приходилось иной раз даже дорогу в Мишкин кабинет показывать:
- Простите, будьте добры, вы не подскажите, как пройти к Михаилу Михайловичу?
- Кто это? - недоуменно спрашивал Цветков, не сообразив сразу, что речь о его спортивном обозревателе.
Впрочем, какое-то время Мишка, похоже, успокоился: у них с Галкой завязался роман. На новогодней редакционной вечеринке танцевали только друг с другом, и какая это была пара! Высокие, стройные, с сияющими глазами, влюблено глядящими друг на друга и заодно на всех присутствующих, смотрелись великолепно. И не беда, что на двоих – пятеро детей. У Галки – два мальчика и сын, муж работает здесь же, на комбинате, автослесарем.
Цветков нажал кнопку селектора.
- Пригласите, пожалуйста, спортсмена.
И Саше Пинскому, собравшемуся было ретироваться:
- Побудь, прошу тебя, чтобы при свидетеле разговор…
- Так он же догадается сразу, кто капнул…
- Ерунда какая!
- Разрешите, Виктор Юрьевич!
- Заходи, дорогой. Присаживайся.
Мишка, кивнув, сел в кресло слева от редактора за приставным столом, справа – листал «блокнот для памяти» Пинский. Миша тоже раскрыл блокнот, достал ручку, приготовился записывать.
- Что, Миша, как дела на спортивной ниве?
- Работаем потихонечку, Виктор Юрьевич. В среду вот в Стамбуле играем с «Олимпиакосом» квалификацию. Вы поедете?
- Некогда мне, Миша…
- Тогда я, если не возражаете, репортаж в номер напишу…
- Пиши, Миша. Не еду я, Мишенька, с любимой командой вот из-за таких мудаков, как ты. Скажи, пожалуйста, дорогой (это у Цветкова такая фишка редакторская, натренировался, чтобы не материться, ласково-вежливые слова вместо нецензурных вставлять), мы с тобой договаривались, что в редакции никакой грязи не будет? Тебе что, мой хороший, на стороне, девушек, так сказать, мало?
Мишка метнул взглядом на Пинского, тяжело вздохнул и отвернулся.
- Миша, ты меня плохо слышишь? Так я и погромче могу.
- Не надо, Виктор Юрьевич, я хорошо слышу.
- Что же ты молчишь в тряпочку? Нашкодил – и в кусты? Не ожидал от тебя, честно говорю. Товарищем своим считал. А ты… Она что – беременна?
Повисла долгая неприятная пауза.
- Не знаю… Кажется…
- Не знаешь, Мишенька? Кто, извините, знает? Может, мы с Пинским, а? Саша – ты знаешь?
- Говорят, что беременна.
- И что теперь, Миша?
Тот молчал и смотрел в сторону, поверх головы Пинского, должно быть, на висевшую картину – подарок делегации из США – «Лето на Манхеттене». Да, дорого бы дал Цветков, не говоря о Мишке, чтобы оказаться сейчас в самом сердце бурлящего города-яблока, откуда все твои проблемы представляются не более, чем муравьиной возней.
- Значит, решили так. – Цветков поднялся из-за стола. - Даю тебе три дня сроку. Если не наведешь порядок, не разберешься во всем этом, мы с тобой разбегаемся. Напишешь заявление по собственному желанию. Потом благодарить меня будешь. Ты знаешь, что тебе девки за Галку устроят? Яйца оторвут и на дверях кабинета повесят всем нам в назидание. Я про мужа не говорю… Ты меня понял?
- Да, Виктор Юрьевич.
- Свободен.
Пинскому:
- Саша, ты займись, пожалуйста, этим делом, поговори с людьми, с Галкой, чтобы как-то уладить. Летучку отменяем, на следующей неделе проведем, за две сразу.
- Кого обозревателем? Галку?
- Там видно будет.
Здесь как раз и секретарша Оля вошла, комплект полос завтрашнего номера принесла. Кому-то ведь их читать надо, так что пора за работу.
- Виктор, давай я номер поведу, а то, гляжу, у тебя работы здесь, - Пинский кивнул на заваленный редакторский стол.
Сегодня как раз была его, Цветкова, очередь читать завтрашний номер.
- Не возражаю, - сказал он и передал комплект полос Пинскому. И глянул на настенные часы:
«Батюшки-святы, половина пятого! А ничего не сделано для бессмертия!» - и он потянулся к портфелю, чтобы сосредоточиться на письмах Татаринова.
Но не тут-то было. В кабинет вошла секретарша:
- Виктор Юрьевич, вам уже дважды звонил адвокат Андрей Волга. Сейчас – на городском. Будете снимать трубку?
- Алло! Андрей, здравствуйте. Когда бы нам встретиться? Завтра, да. В котором часу вам удобнее? В двенадцать? У вас в офисе? Отлично. Диктуйте адрес. Так, знаю-знаю. Там машину есть где припарковать? Окей, буду. Всего доброго.
- И в приемной ожидает журналист Олег Западня. Пусть заходит? Говорит – по срочному делу, ненадолго.
«Так он же в письмах Татаринова упоминается! Я же сам хотел с ним…»
- Скажи: не больше десяти минут. Да, вот что, сделай копию со всех этих материалов, один экземпляр отдашь Пинскому.
Оля еще спросила тогда:
- Одну копию?
- Одну,- ответил Цветков.
Олега Западню, местную достопримечательность комбината печати «Пресса Украины», он хорошо знал по публикациям на правоохранительную тематику в различных изданиях. Печатался он и у них, в «Кто виноват». Давненько, правда. Как-то развела их жизнь. Раньше Олег часто заходил в редакцию. К нему относились по-разному. В большинстве коллеги-редакторы не слишком доверяли этому, как сам себя называл, «независимому журналисту». Кстати, и статьи подписывал: «Олег Западня, независимый журналист». Все остальные, получалось, зависимые. Словом, недолюбливали его, считая чуть ли не неудачником. Да и прокалывался часто. Из-за чего материалы на криминальные темы, которые разносил по редакциям не первой молодости, с испитым, вечно красным лицом, угрюмый седой человек, изгнанный почти отовсюду, не вызывали доверия. Случалось и не раз, что факты в его статьях не подтверждались, возникали скандалы. Западня, как правило, пользовался оперативной информацией - работал когда-то в милиции, прокуратуре, говорили, даже в органах у него «концы». При каждом удобном случае силовые структуры от утверждений Западни открещивались, «соскакивали», так что крайней оказывалась газета. Одни считали его провокатором, нанятым спецслужбами для компрометации журналистов. Другие – опустившимся и спившимся с круга графоманом, неудачником, да к тому же с явным «приветом». Короче, от него рекомендовалось держаться подальше, себе дороже. Цветков, начинавший в заводской многотиражке, повидавший всякого в журналистском мире, старался относиться к нему объективно, был в курсе его публикаций. Тем более, когда убедился, что Олег почти не пьет, болеет желудком. А вид часто пьющего - у него, должно быть, от перенапряжения.
Однажды, в начале 90-х, в самый разгул рэкета и бандитского беспредела, когда милиция и другие силовые структуры пребывали в состоянии ступора, Западня предложил их газете статью «Паспорт киевских бандитских группировок». Подробное описание каждой, с кличками, настоящими фамилиями, характеристиками и в качестве приложения - карту города, разделенную на сферы влияния. Они поместили ее на развороте с издевательским заголовком: «В помощь работникам правоохранительных органов». Газету размели, шум поднялся колоссальный. Кому не досталось, шли в редакцию, стояли в очереди в их архив, переснимали, но всем, конечно, не хватило. Город поставили на уши – шутка ли сказать, вокруг только и разговоров о бандитах и рэкетирах, вечером люди на Крещатик боятся выйти, милиция же делает вид, будто не знает и не ведает, словно их не касается. И вдруг газета всем в пику аршинными буквами печатает перечень группировок с разбивкой по районам, чуть ли не домашние адреса главарей указаны, паспортные данные. Что же милиция не спешит их привлекать?
«Даже после статьи в газете, - писали возмущенные граждане во все инстанции, - ничего не предпринято, никто не задержан. Не означает ли это, что милиция покрывает преступников?» Приходили мешки писем, причем, не только из Киева, не хватало людей на то, чтобы даже разбирать почту. Редакция пересылала их в МВД, там хранилось упорное молчание. Как-то на одном совещании в кабмине к нему подошел первый замминистра внутренних дел:
- Долго будете херней заниматься? Думаете, мы не знаем, кто вам передал базу данных? Скажите своему Западне, что мы ему матку скоро вырвем наизнанку! И вы, редактор, печатаете эти бредни! – кричал, исходя слюной.
« Зуб у него сломан, что ли», - думал Цветков, отстраняясь. Когда генерал замолчал, сказал достаточно громко, чтобы другие услышали в зале:
- Такого журналиста у нас в редакции нет. Если вы считаете материал, опубликованный в газете ошибочным, мы готовы подать ваше мнение, пожалуйста. Только, чтобы подпись, на бланке министерства, как положено, к вашим услугам. Пока ответа от заинтересованных лиц, в том числе и министерства, редакция не получала.- Цветков говорил как можно спокойнее, надменно глядя на генерала.
Тот громко выругался и, повернувшись через левое плечо, скрылся в кулуарах.
Генерал тот фигурировал в другом материале Западни, который редакция готовила к печати. Как утверждал журналист, за известным всему Киеву фондом Юрия Деточкина стояли не только рэкетиры, те, кто держал «толкучку» на республиканском стадионе, но кое-кто из высших чинов МВД, в том числе и генерал. «Если факты при проверке подтвердятся, у нас с тобой разговор будет несколько в другой тональности. Придется с хлебной должностью расставаться». Так и вышло, ничего не помогло генералу – ни заступничество министра, ни деньги, ни связи. И фонд сразу свернули. Не помог и приезд Смоктуновского в Киев. Генерал через пару лет скоропостижно скончался от инфаркта, многие тогда удивлялись: не старый еще был, физически крепкий, на сердце никогда не жаловался.
Сколько лет прошло, а помнится отчетливо, будто вчера было. Что-то изменилось с тех пор? Если бы. Сегодня не встретишь рэкетира, безнаказанного грабящего и избивающего свою жертву на глазах у всех. Только у Цветкова в портфеле - письма оборотня Татаринова, подполковника милиции в недалеком прошлом. В них, пусть схематично, весь путь, пройденный правоохранительными структурами: от растерянности и невмешательства - до откровенного крышевания бандитов и окончательного перерождения. Кто вы, стражи порядка, существующие на деньги налогоплательщиков? Те же бандиты, только в форме? И снова, как и несколько лет назад, появляется бескомпромиссный «независимый журналист», все тот же Олег Западня. Круг замкнулся?
- Виктор Юрьевич, я, собственно, посоветоваться. Можно? Много времени не отберу. Вот в чем дело: Гонгадзе убили, а должны были меня устранить…
Сразу вспомнил его манеру разговаривать: штампы и клише из милицейской хроники, писал точно также. Внимательно посмотрел на Западню – несвежий, изможденный вид, будто не спал три ночи. Или больше. Кстати, в письмах Татаринова как раз об этом…
- Рассказывайте, коль пришли.
- Вы понимаете, кто я и кто - Гонгадзе, царство небесное. Короче, какие-то материалы, вывешенные на сайте «Украинской правды», писал я, какие-то совместно, говорю сейчас о самых резонансных. Гия доступа к оперативным источникам не имел. Вы помните мои статьи и те, что печатались у вас, и другие. Всегда балансировал на грани… К угрозам, шантажу не привыкать, потом начались физические воздействия. Есть такой мент - Татаринов Дмитрий. Он часто сливал мне информацию. Сам в ментуре работал, но и на СБУ тоже. Это я, правда, потом понял. Когда общаться начали, не раз видел, как со служебного входа в здание входил. И встречи мне назначал в Золотоворотском скверике. Сейчас Татаринова закрыли, проболтался, что знает, кто убил Гонгадзе, кто следил за ним последнее время. Но сначала у них на крючке был я. Он как-то шепнул, что за мной идет охота. Я тоже чувствовал возню вокруг. Тогда думал, что он только мент. Но когда рабочий телефон оставил, я ему позвонил, буквально через пять минут, вышел с Ирининской, со служебного входа СБУ. Он же взял мне билеты на поезд, в их кассе, я сам попросил, чтобы исчезнуть на некоторое время, разрядить обстановку…
Западня говорил с придыханием, глотая слова, на привычном ему ментовско-окололитературном диалекте, штампами пятидесятых годов. Пока все сходилось…
- В день исчезновения Гии мы с дочкой уехали по этим билетам. Но прежде менты, причем не транспортная милиция, обычная, дважды провели обыск меня и дочери, для чего им пришлось задержать вагон, в котором мы ехали. Вам понятно, извините, я волнуюсь…
- Дальше, только поменьше подробностей, - попросил Цветков.
- После того, как им стало известно, что я давно знаком с Татариновым, давление усилилось. Недавно, в прошлый четверг, ко мне под дверь пожаловали двое в черных костюмах с металлической трубой, электрошоком и букетом цветов.
- Цветы зачем? – спросил Цветков.
- Для маскировки, я думаю. Чтобы правдоподобней в парадное войти. С понтом, что на день рождения к кому-то. Тогда, в вагоне, мне прямо сказали, что я мешаю серьезным людям. Сейчас вообще ничего не говорили, из чего я делаю вывод, что приходили убить. Иначе к чему тогда весь маскарад? Отделался легко, считаю. Шоком достали немного, не ожидали, что окажу сопротивление.
- В милицию обращались?
- Конечно. Возбудили дело по хулиганке. Висяк еще один будет.
Цветков посмотрел на часы.
- Не верите? – Западня достал листок из бокового кармана. – Прочтите, пожалуйста, здесь немного.
Это было заявление Татаринова, написанное, очевидно, его рукой, на имя генерального прокурора. По времени – совсем недавнее. «И не копия, оригинал, буквы пляшущие, прыгающие, писал неуверенный в себе человек. Запомнить его почерк, потом сличим с тем, что у адвоката…»
- Что это?
- Заявление Татаринова. Мне его оттуда передали…
«Уж не адвокат ли, как его, который звонил, с ним на завтра условились, в двенадцать… Волга Андрей?».
- Вот из-за этого заявления и пришел к вам. Я и в Интернете, у себя на сайте, могу разместить. Но паутина – это одно, знаете, открытая печать – другой эффект совсем. Не побоитесь опубликовать?
Цветков задумался. Выглядело не то, чтобы подозрительно, но настораживающее. Конечно, человек пришел не с улицы, хоть и слывет «независимым журналистом», явных проколов не допускал. У нас в газете, по крайней мере. Не нравится возня - все, будто сговорившись, «толкают» эпистолярное наследие Татаринова. А вдруг провокация? Западня – крученный кадр, за то время, что ты не виделся с ним, мало ли кто мог его вербонуть. И Татаринова знает, и в СБУ вхож - кто он, что он? Но и упускать такую возможность – неразумно. Если он – подосланный, мы его проверим, сделаем вид, что впервые слышим и о Татаринове, и о его письмах. Допустим, редактор Цветков ничего не получал, никакого пакета, не знакомился с письмами, не в курсе, кто такой Татаринов, как бы действовал?
- Я давно устал бояться. Но сначала, как положено, надо все проверить – действительно, ли подлинник письма, почерк и т.д. Кто мог бы, кроме вас, подтвердить?
- Мать может доказать. У нее и другие письма есть из тюрьмы. Потом – сестра. Она отдельно живет. Ну, и я… Но лучше всего встретится с самим Татариновым в СИЗО.
- Это возможно?
- Могу организовать. Но сначала - с матерью, только быстрее надо, времени-то в обрез. Его там мордуют, как бы не забили совсем. Потому-то публикация письма может облегчить участь.
- Напишите от себя преамбулу: кто такой Татаринов, о том, как он попал в СИЗО, как его там пытают, чтобы читателям было понятно, почему именно редакция обращается к этой теме. И мы готовы выставить послезавтра в номер.
«Дадим как анонс, со ссылкой, чтобы читали письма Татаринова в следующем номере. Вот «бомба» будет!»
- Можно за моей подписью?
- Нужно! Разве такие материалы могут быть анонимными?
- Если намекнуть, что Татаринову кое-что известно об убийстве Гонгадзе? Что за убийством стоят наивысшие руководители?
- Имеете ввиду президента? Знаете, бред все это! Вы же опытный человек, подумайте: зачем, смысл какой? С таким трудом выборы выиграть, пять лет впереди, столько планов, и чтобы из-за журналиста-интернетчика – под импичмент?
- Ну, он не только в Интернете, по радио «Континент» выступал, в «Эпицентре» неудобные вопросы задавал. В Штаты ездил, кампанию организовывал за свободу слова…
- Сами же говорили, что планы другие были… Что-то здесь не то, нет мотивов, не просматриваются. Кому выгодно? – ответим на этот вопрос, многое прояснится. Все это смахивает скорее на спецоперацию, чтобы подозрение пало на руководителей государства. Хотите начистоту? Когда Мороз обнародовал пленки Мельниченко, сразу мелькнула мысль: скорее всего Гонгадзе убили под эти пленки… Что-то не помню, чтобы после заказных убийств появлялись записи об их подготовке. На цирк похоже, не правда ли?
- Так вы и пленкам Мельниченко не верите?
- Я по образованию журналист, специализация – радио. Как профессионал, могу сказать: никакие цифровые диктофоны не способны под диваном столько времени записывать. Чипы надо менять? Питание? Мог ли это сделать один человек?
- Но ведь некоторые признались, что это их голоса, их реплики.
- Я и не говорю, что – фальшивка. Пусть специалисты, эксперты разберутся. Как вы расцениваете тот факт, что пленки обнародовал Мороз, а тело Гонгадзе обнаружили в его родном Таращанском избирательном округе?
- Наверняка, подстава. Перезахоронили, чтобы стрелки перевести на того, кто пленки обнародовал. И таким образом его предупредили, чтобы замолчал. После «криворожского терракта» Мороз в состоянии грогги пребывал.
- Видимо, идет большая игра, потому давайте не будем спешить с выводами. Пока, если не возражаете, никакой политики. Опубликуем заявление, посмотрим на реакцию…
- Вам виднее. Татаринов в этой игре – пешка…
- Сбитая пешка, к сожалению. Решили? Завтра жду вас часов в четырнадцать с материалом. Кстати, вам фамилия «Волга» ничего не говорит?
- По-моему, это адвокат Татаринова, молодой парень. Но лично не знаком с ним.
… Все случилось так, как описывал в своих письмах Татаринов. Возле универмага «Украина», в который Цветков заехал за подарком тестю ко дню рождения, из толпы к нему подошли двое в форме. Представились, назвали его фамилию, предъявили удостоверения работников милиции, попросили пройти к их машине. Зачем он согласился? Зачем полез в этот потрепанный «Жигуленок», почему не подошел к своей служебной «Волге», что стояла метров за пятьдесят впереди, здесь же? На заднем сидении, в углу, оказался еще один, тоже в милицейской форме. Может, сработал эффект неожиданности и слепое доверие к форме, воспитанное лапидарными сериалами о героических буднях милиции? Его вежливо пропустили в середину, попросили подвинуться, и когда один из тех, что представлялся ему, плюхнулся на переднее сидение, второй – устроился на заднем, справа от него, «Жигуль» резко, с третьей передачи, рванул в сторону бульвара Шевченко.
- Куда мы едем, что все это значит?
- Сиди спокойно! – тот, что слева, надел ему шерстяную спортивную шапочку на голову и надвинул на глаза. – Не будешь дергаться, живым, может, и останешься!
- Остановите машину!
- Сейчас, сейчас остановим. – Один крепко сжал руки, другой обхватил кисти. Что-то щелкнуло на запястьях. Руки больно сдавило, в них врезалось, вгрызлось холодное, металлическое.
«Наручники! Больно-то как! Да я, кажется, похищен!»
Все последующее время – три или четыре дня - он ел, спал, ходил в туалет, с надвинутой шерстяной шапочкой. Рассмотреть и понять, куда его привезли и где находится - невозможно. Ясно, что в каком-то селе под Киевом, ехали минут сорок. Даже когда ложился, приковывали наручниками к спинке кровати. Руки стерлись в кровь, саднили невыносимо. Снимали, когда водили в туалет и приносили пищу. В нее что-то подсыпали, потому как сонливость страшная, все время проваливался в забытье, ужасная вялость и безразличие! Пребывал в ожидании: с ним не разговаривали, на вопросы не отвечали, пару пинков дали, когда в первый день шапку пытался сбить. Сами ни о чем не спрашивали. Успел их разглядеть. Один – здоровая ялда, метра два ростом, мясник накачанный, стрижка под ноль. Да такого раз увидишь – на всю жизнь запомнишь. Типичный телохранитель, как в фильме. Второй – сухопарый, подвижный, в костюме с галстуком. Старший, наверное. На студента института физкультуры смахивает, стрижка короткая, черты лица тонкие, губы в струнку. Когда поймал взгляд Цветкова, нахмурился, на лбу горизонтальные морщины проступили. Шапку сразу надвинули. Еще один приходил, над ними главный, наверное, тогда шапку и отодвинули, чтобы показать фотографии детей и жены.
- Мы к вам ничего не имеем, господин Цветков, - сказал он, довольно пожилой, с очень неприятным выражением лица.
«Типичный мент! Ужас, какое лицо. Да ему в кино убийц играть!»
– Надеюсь, будете хорошо вести, выполнять наши требования. Сейчас я наберу ваш домашний, жена уже дома? И передам вам трубку. Скажете, что срочно уехали в командировку, в Москву, по заданию кабинета министров, вернетесь в субботу или воскресенье. Прошу вас, не дурите, если хотите, чтобы мы семью не трогали.
И показал снимок, хорошо известный Цветкову. Несколько лет назад всей семьей ездили в Болгарию, в отпуск на Золотые пески. Там Цветков их и «щелкнул», в кафе. Беззаботно едят мороженое, Жанна в купальнике, сынишка скривился в объектив, дочь же, наоборот, сидит чинно, «держит спину», как маленькая леди. Загоревшие, отдохнувшие, веселые, весь день провели на пляже. Откуда у них эта фотография?
- Если сделаю все так, как вы заставляете, какие у меня гарантии, что с семьей ничего не случится?
- Гарантии? Не смешите, Цветков. Наша фирма не дает гарантий. Мы ставим условия. Итак, номер домашнего телефона, если не ошибаюсь…
У него на лбу, над правым глазом, был довольно заметный шрам.
Он назвал семь цифр и протянул Цветкову аппарат. Это был его собственный мобильник, когда обыскивали – конфисковали.
- Алло, Жанна! Это я, привет…
Цветков все сделал так, как ему было велено. Жанна что-то заподозрила, должно быть, по тембру голоса, спросила:
- Где ты, Витя? Я же вещи не собрала!..
Она не успела договорить, человек со шрамом забрал мобилку, нажав на красную кнопку. Спрятал в боковой карман пиджака, предварительно отключив.
Жанна, наверное, перезванивает…
Теперь на работу, секретарю вашему. Ольга, кажется? У вас телефон в приемной с определителем номера?
- Нет.
«Теперь понятно, что они меня вели…»
Тот, с неприятным лицом, набирал по обычному аппарату. Когда на другом конце ответили, он протянул трубку Цветкову:
- Текст тот же, Виктор Юрьевич.
Почти сразу человек со шрамом ушел. Появился он утром, сразу после завтрака. Приказал охранникам:
- Оставьте нас – и Цветкову:
-Скажите, пожалуйста, Виктор Юрьевич, где хранятся письма Татаринова?
Долгая пауза. Лицо Виктора закрыто шапочкой, но он чувствует, что пришедший нервничает. Письма – у него в портфеле, который остался в машине. Он взял их домой, чтобы еще раз вчитаться.
- Они у меня в сейфе, - ответил он.
- Зачем вы врете, Цветков? Их там нет, мы проверили. Нельзя, нельзя вам доверять…
- Я не могу назвать вам имя человека, которому их передал.
- Как хотите, вы сами себе яму роете. В смысле, могилу. Не хотите сказать – вам зачтется! Завтра же. Поверьте, очень не хотелось портить вам и вашей семье настроение.
- Письма остались в машине, на которой я приехал в «Украину».
Странное дело! После этого разговора его оставили в покое. Не было ни допросов, ни физических воздействий. Казалось, о нем просто забыли и, кроме двух охранников, он никому не нужен.