Жили-Были «Дед» и «Баба»
| Вид материала | Документы |
Содержание«кто убил гонгадзе?» Глава 5. ГЕНЕРАЛ ПРИХОДЬКО: И НЕМНОГО ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ… |
- Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Замечательная сказка! Ловко сложена, 116.29kb.
- Сказка про Корку, 12.58kb.
- Как прожить в лесу без математики (сказка), 72.05kb.
- Звери: волки, белки, зайцы, 167.45kb.
- 1 страница Жили-были дед да баба…, 491.75kb.
- Конкурс: «Налоги в шутку и всерьёз» "налоговая сказка", 52.42kb.
- Жили-были дед и баба. Удеда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой, 29.81kb.
- Звучить тиха мелодія, на сцені темно. Дід І баба спляти, 132.02kb.
- Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
- На темы русских народных сказок, 313.63kb.
«КТО УБИЛ ГОНГАДЗЕ?»
Мне вернули мобильник, я сразу понял, что сим-карту новую надо купить, эту поскорее выбросить. Номера из записной книжки они, конечно, сканировали в компьютер и теперь пробивают. Жаль, защиту не поставил, пароль, как делают нормальные осторожные люди - не в моих правилах. Тот же Олег Западня как-то хвастался: у него так все зашифровано, замки всякие, условные обозначения – черт ногу сломит. «Зачем это все? Если захотят, все равно вскроют». – «Ваша ошибка, Виктор Юрьевич - что рассчитываете на порядочных людей, таких, как сами. Потому и решетку на окна в редакции не поставили, все некогда, вот и получили в окна коктейль Молотова… Поставил бы пароль, не влезли бы в базу, ничего бы не узнали, а так…» Ну и пусть!
За городом, где они меня держали все это время, брился старенькой электробритвой «Харьков», одной рукой – вторая в наручниках, к кровати прикована. Привык бриться станком, раздражение пошло, кожа горит, зуд. Руки стер до крови, все в ссадинах от «браслетов», как они их называют. Глаза побаливают от яркого света - и днем, и ночью прикрыты, чтобы не увидел ничего лишнего. Но уши-то не затыкали. Петухи там кричали по утрам, часов с шести. И собаки по ночам заходились. Понял, что на левом берегу Днепра: охранник проговорился, когда велел водителю поворачивать на мост Патона, потому как на метромосту «пробка».
Посадили в те же «Жигули», привезли на железнодорожный вокзал, где только шапку и сняли. Тот, что впереди сидел, из машины вышел, сидение наклонил, чтобы я через переднюю дверь выйти смог. Задняя у них заблокирована - ручка, которая открывает, сорвана. Если бы попытался тогда, у универмага, выскочить, все равно не смог бы. Вообще, впечатление такое, что удерживали меня не бандиты, а некие спецслужбы. Охрана вела себя деликатно, лишнего не позволяла, не говоря о физическом воздействии. Бывало, за день слова не услышишь, все тихо, молча, вежливо. Попросил радио включить. Так они только посмеялись: «Скоро телевизор цветной смотреть будете, Виктор Юрьевич!»
Конечно, с одной стороны, такое обхождение давало надежду, что не убьют и скоро, может быть, выпустят. Только в душе смятение полное и страх от неизвестности – что им от меня надо, этим натасканным ребятам? Самое неприятное – когда ничего не ясно, не понимаешь, чего от тебя хотят. Ты о них не знаешь ничего, они о тебе – все. И про работу, и про семью, про детей. А главное – что замышляют? Вернее, я понял это сразу, когда о том пакете с письмами Татаринова спросили. Что это за люди? На кого работают? Ясно же, что ни на одну из официальных правоохранительных структур не похоже. Тогда – кто они? Спрашивали: кто еще из журналистов в курсе этих писем, как их получил в Японии?
Когда про Японию начали выяснять, напрягся: вдруг им и про Фаину, наш с ней разговор, тоже известно? Выпытывать начнут, что я скажу? Тем более, у них список журналистов, всех, кто летал с президентом, имелся. Пронесло, слава Богу. То есть, про то, что пакет с письмами Татаринова я получил в Японии – им известно, то, что у Фаины Шумской такой же - не знают.
Старался на все вопросы отвечать так, чтобы на мелочах не проколоться. Известно, как бывает: начнешь путаться в деталях, потом – оправдываться приходится, в результате можно не заметить, как выболтаешь то, чего и говорить не собирался. С охранниками старался не нарываться. Один только раз, вчера у нас произошла размолвка, да и то – не с теми, кто меня охранял, с их боссом, которого они называли Игорем. Уже по его тону я понял: что-то случилось. Он и в прошлый раз приезжал выяснять все, что связано с письмами Татаринова, но вел себя корректно. Здесь же я сразу почувствовал раздражение:
- Скажите, Цветков! Вы делали копии из писем?
- Нет! – я твердо решил стоять на своем.
- Другие какие-нибудь документы, кроме тех, что в папке, у вас были?
- Да нет же, это все, я их никому не показывал, зачем? Ведь сам пока не решил, что с ними делать, может, в МВД передать или в администрацию президента… Да я вам в прошлый раз…
- Помните, Цветков, от того, насколько вы с нами откровенны, зависит будущее и ваше, и семьи.
- Да, я понимаю.
- Как вы считаете: мог кто-нибудь из редакции, в ваше отсутствие, напечатать в газете отрывки или письмо, все письма?
- Исключено! Откуда?. Если бы даже письма Татаринова пришли самотеком, необходимо время на их проверку. Кроме того, у нас не принято без редактора ставить в газету материалы такого толка…
Отвечать старался степенно, рассудительно, но чувствовал, как горят щеки. Неужели ребята решили на свой страх и риск дать письма Татаринова в газету, ведь копия-то у Пинского есть, осталась? То-то они всполошились! Впрочем, маловероятно, они же считают, что я в командировке. Позвонили бы, согласовали… Не могли дозвониться, телефон-то у этой банды. Интересно, фиксируются ли принятые на мой номер звонки?
- Скажите, Цветков, вы знакомы с журналистом Олегом Западней?
Вот оно что! Западня выставил то заявление Татаринова с предисловием! Я здесь про него совсем забыл. Олег тогда показывал заявление на имя генпрокурора, я ему вернул, попросил врезку написать. Рассчитывал так: все письма поставим в субботнем номере, накануне, в пятницу, – выставим анонс, чтобы публику подогреть! Неужели напечатали?!
- Да, знаю такого, он по комбинату печати ходит, надоедает всем своими дутыми сенсациями.
- Какого вы о нем мнения?
- По-моему, он с небольшим, как у нас говорят, приветом. Графоманством страдает, может, и шизофренией. Да я не особенно-то его и знаю… Он по отделам шастает, редакторы с ним дружбу не водят, субординация и все такое. Тем более, информация у него до конца не проверенная, это всем известно, так что подвести может…
- Это точно, вас уже подвел.
Главное – выдержка, не дать себя провести, запутать.
- В каком смысле?
- Не стройте из себя целку, Цветков!
Теряет самообладание, нервничает, значит, прокол у них серьезный.
- Вы спросили, я – ответил!
Значит, вышел-таки материал Западни! Как мы и договаривались: преамбула «независимого журналиста» плюс текст заявления Татаринова генеральному прокурору. Сигнал послан, и все, кому надо, узнают и поймут, что человека, арестованного средь бела дня в центре Киева за выдуманное административное нарушение, забивают до смерти. Давно прошли те 15 суток, предназначенные Татаринову, новых обвинений не предъявлено, но практически здоровому человеку за это время сделаны две операции. Да, возглавлял или участвовал в преступной группировке - так его подельники по сей день на свободе, никто не спешит их арестовывать. Получается, вина Татаринова не в том, что убивал и грабил, и истязают его скорее всего за ту информацию, которую носит в себе. Вот они и выбивают из него! Как могло случиться, что побои, истязания, пытки на стадии задержания и следствия, давно никого не удивляют в этой стране? Приговор выносит суд а здесь человека инвалидом сделали задолго до его решения.
Я не знаю, в чем вина Татаринова, но какой бы она ни была, выбивать признание такими вот методами – то же, что делали фашисты. Чем тогда мы от них отличаемся? Получилось, что журналисты случайно узнали о Татаринове и первыми отреагировали. Допустим, в чем я сомневаюсь, поможем человеку в данном конкретном случае. Но кто меня переубедит, что подобные приемы не применяются к другим подследственным? Какие бы изменения не происходили после совка, система, построенная на пытках и тотальной коррупции, выстояла и успешно функционирует. Даже вольготнее стало – раньше хоть какие-то правила соблюдались. Теперь же везде действуют расценки, таксы, в ходу «черные деньги». И никакие внешние реформирования не в состоянии не то, что основы задеть, косметические изменения произвести.
Каких бы честных и благородных людей не выдвигали на руководящие посты, система без напряжения, словно играючи, перекрасит, подчинит себе, а если будет сопротивляться - обломает, раздавит и вышвырнет на обочину. Не раз приходилось слышать, особенно от людей старшего поколения: жалко, Сталина второго на вас нет! Забывая, что именно Сталин систему и породил. Невольно задаешь себе вопрос: а зачем, собственно, нужна обществу, эта система «внутренних дел»? Ведь мы оплачиваем ее существование, мы и вправе отменить. Почему бы не создать, используя опыт цивилизованных государств, департамент, в который войдет все, что связано с исполнением приговоров, содержанием осужденных с одной стороны, причем, подчиненная исключительно и только гражданскому министерству юстиции, сохранив лишь реформированную службу общественного порядка, может быть, несколько других, на уровне отделов. Но обязательно уничтожить единого монстра, взращенного на дрожжах коррупции и организованной преступности. Разделить, по крайней мере, следствие, надзор за ним, исполнение наказаний. Это, конечно, не решение проблемы в целом, пусть первые шаги к оздоровлению, очищению… Вырвусь отсюда, – обязательно подготовлю несколько постановочных статей. Случай же с Татариновым можно привести как характерный пример перерождения корпоративной системы.
Я не сразу понял, что после публикации материала Олега Западни вся затея с моим похищением потеряла смысл. Да, им удалось завладеть копиями писем Татаринова. И только. Еще один экземпляр хранится в редакции, в сейфе Саши Пинского. Только выйду отсюда – сразу опубликую! Поступить по-другому – себя не уважать! Утечку информации из СИЗО им все равно не удалось предотвратить. Пусть в усеченном виде, но правда просочилась, стала достоянием гласности, и те, кому положено, возьмут в разработку напечатанный в газете документ…
Игор задал несколько вопросов, потом ушел куда-то, я слышал, как говорит по телефону. Никак, докладывает о нашем разговоре по начальству. Ну-ну!
Затем вернулся и сказал, что принято решение меня отпустить.
- Но у нас одно условие: вы больше никогда не будете печатать у себя в газете материалов о Татаринове, ни, тем более, его писем, о том, что с вами случилось. Для вас всей этой истории как бы не существует. Считайте, легко отделались, Цветков, должны ценить нашу лояльность. Другие давно бы вас… Да что – мы и лопаты приготовили, и место в лесу присмотрели. Теперь все от вас зависит. Не сдержите слово – вам крышка! Я не пугаю, поймите, сами видите: у нас на поток такие вещи поставлены. Мы рискуем, заключая с вами это джентльменское соглашение. Не советую его нарушать, мы достанем где угодно, возможности имеются…
- Что же, в суд подадите?
- Ха-ха! Шутник вы, Виктор Юрьевич! У нас не суд, а самосуд!
- Если, предположим, я не соглашусь?
- У вас нет выхода. Вы письма Татаринова внимательно читали? Сразу сработает привычная схема. Вас завернут в одеяло и в багажнике вывезут в лес, дадут лопату, выкопаете сами себе яму, в смысле могилу, мы ее сверху притрусим хвоей, старым грунтом, битым бутылочным стеклом, сверху – известью, чтобы собаки какие или зверье лесное не раскопали и не обглодали ваши кости. Мы – люди гуманные.
- Если я расскажу все это? Опубликую в газете?
- Дело ваше, только вряд ли, думаю, кто поверит. Ну, и нам руки развяжете. Повод-то какой: нарушение договора. Такое не прощается, сами понимаете! Так что мой совет – соглашайтесь.
- Допустим.
– Тогда напишите мне расписочку.
- А текст?
- Я вам продиктую. Не вы первый…
Мне равнобедренно. Хотите расписку? Пожалуйста! Что это изменит? Для себя решил: самое главное вырваться отсюда. Человек летает в президентском самолете, но его шантажирует всякая шантрапа! Выйду - доберусь до вас, гады! Попляшете!
Так я храбро думал, себя утешал, на самом деле – не знал, как действовать дальше, как жить с этим. В расписке, которую он продиктовал, было и о членах семьи. В смысле, если что-то случится, только я во всем виноват. Получается: я их газеткой, они меня – кувалдой по башке!
Читал что-то подобное, текст знакомый. Детектив какой по телеку. Да нет же! У нас в газете печатался этот текст, почти такую же записку заставили написать нашего собкора по Луганской области Петра Шевченко! Обязательно найти ту публикацию, проверить! Тогда менты и прокуратура убедили общество, что имеем дело с самоубийством, хотя те, кто хоть немного знали Петра, никогда не поверят, слишком фальши много…
Наконец, сняли наручники, руки, как деревянные, карандаш выскакивает, не держится, писать не могу, раны на запястьях такие болючие! Вернули мобилку, кнопки с трудом нажимаю, так саднят руки! Когда на привокзальной площади меня выбросили, хотел увидеть номер - не разобрал. Специально грязью замазали, только цифра одна – шестерка. Может, восьмерка?
Первый звонок - Жанне на работу, успокоил, сказал, что заеду домой, приму душ, потом сразу в редакцию, но вечером постараюсь вернуться пораньше.
- Как я рада, что ты приехал, Витя! Ждала, не можешь себе представить. И дети замучили: когда папа вернется? И волновалась почему-то. С тобой все в порядке? Правда? Ключи у тебя есть? Дети ведь у мамы, на Ленинградской…
Родной голос, интонации, немного напряжена. Что-то почувствовала. В какую командировку можно ехать без вещей и предупреждения? Конечно, волновалась! Как с ней вести? Сказать правду? Говорить, что был в командировке, в Москве? Чушь собачья! Без подарков детям? Коробки конфет? Можно купить в «Каштане», московские… Дожился! Жене родной врать! А руки? Их лечить месяц целый, наверное, надо! Перебинтовать, все начнут интересоваться, приставать на работе… Звонок в редакцию, секретарше – чтобы машину на железнодорожный выслали, на стоянку, как всегда, у перрона.
- Виктор Юрьевич, машина там и стоит, водитель дважды звонил, на том же месте, где обычно…
Дома в горячей ванной долго-долго отмокал, именно отмокал, руки-то забинтованы. Когда здоровался с водителем за руку, еле сдержался, чтобы не вскрикнуть.
- Что с руками у вас, Виктор Юрьевич? Сукровица, зеленкой обработать надо. Кошмар какой! Давайте в травмопункт заедем, по дороге как раз, на Арсенальной…
- Потом, позже, некогда сейчас. Ты скажи, что в редакции?
- Так вы не знаете! Когда в командировку уехали, в тот же день, вернее ночью, какие-то придурки забросали наш подвал, где компьютеры, бутылками с воспламенителем, пожар устроили, унесли кое-что с собой. Пинский, правда, говорит: ничего существенного. Наверное, хулиганье, сейчас его столько развелось! В милицию заявили, жалко снова ремонт надо делать, только вселились…
Во, дела! Набрал по мобилке Сашу Пинского:
- Привет! У тебя нормалек, Виктор? Мы-то гадаем, куда ты пропал!
- Что в конторе?
- Ущерб, ты знаешь, не очень существенный. Скорее всего, залетные. Милиция разбирается… Повредили, конечно, помещение, да два компьютера унесли, старенькие наши, еще с первого призыва… Но ничего существенного там не было…
- Вы Западню опубликовали?
- Да, настоял! Орал на меня так, он точно неврастеник. Твой материал пока не дали, ждем команды.
- Ждите, недолго осталось, приведу себя в порядок и через пару часиков буду…
Чем-то они меня травили там, голова не соображает, сонливость, слабость, руки болят немилосердно. Мысли роем, и все по кругу - что сказать Жанне? Правду? Зачем ее зря травмировать? Если бороться дальше, надо ребят с ней отправить куда-то. Семью спрятать. Они шутить не будут, начнут с самых близких. Что отвечать про руки? Заметно же. Сказать, как было? Так она спать ночами не будет. Что, вообще, делать?
Эх, соскочить бы с этой темы, послать все на три буквы! Без меня даже очень просто разберутся. Ишь, какой борец с организованной преступностью! И вот что интересно: пока находился там, в наручниках, такая мысль ни разу в голову не приходила. Попал домой – сразу потек, как кисель, расклеился. Думаешь: да гори оно, блин, все синим пламенем! Пусть с ними государство борется, что мне, больше всех надо, в конце концов?!
Зазвонил городской телефон. Я не собирался снимать трубку, аппарат-то на кухне. Звонили долго, настойчиво, упорно. Пришлось шлепать мокрыми ногами, весь в пене. Фаина Шумская. Никогда не звонила - ни на работу, ни по домашнему.
- Виктор! Наконец-то! Еле вас нашла. Мобильный отключен, на работе – никто не знает. Все в порядке?
- В общих чертах…
- Надо увидеться. Когда вы смогли бы?
- Мы разве не на «ты»?
- Да, прости. Ты можешь сейчас, немедленно!
- Через час. И то – с трудом.
- Хорошо. Запиши адрес: Киквидзе, 16. Это на Печерске. Жилой дом. Ничего не спрашивай, я потом объясню. Четвертый этаж. Шестнадцатая квартира. Легко запомнить. Там код есть, в парадном, 165, набирать цифры нужно одновременно, все вместе. Мы консьержку предупредим. Будем ожидать в половине первого. Если сможешь, приезжай пораньше. Пока.
Ничего себе! Какая-то она взбалмошная. И – что за квартира? Мне же в редакцию надо! Хорошенькое дело: забросали бутылками с горючей смесью, компьютеры побили, вывели из строя, а до редактора мало того, что дозвониться не могли неделю, - приехал и не показывается. Тем более, Пинскому пообещал. Вот так и выбиваются из рабочего графика… Не сомневаюсь, это связано с письмами Татаринова, с чего бы Фаина, которая любит меня, подозреваю, как кошка собаку, вдруг трезвонила бы?
Когда приехали на Киквидзе, водителя отпустил на обед, зашел в киевстаровский магазин, купил новый стартовый пакет. Будет работа секретарше – обзвонить всех по старому списку и сообщить мой новый номер. Говорят, ноу-хау есть: эсэмэску набрать одну на всех и разослать по телефонной книге. Попробуем…
В обшарпанном парадном девятиэтажного дома, чешский проект, остро пахло мочей, псиной и нечистотами. Оправляются они здесь, что ли? Поднялся на допотопном разболтанном лифте на четвертый этаж. Куда ни упрись взглядом, - одни нецензурные перлы. Кнопки почти все запали, некоторые вырваны с мясом. Какой-то затейник сжег коробок спичек, по одной, пытался ими на потолке кабины выставить слово из трех букв. И это на Печерске, что же говорить об окраинах, где одни депрессанты?
Довели город до ручки! И что-то там заливают про европейскую столицу! Особенно те, задрипанные хуторяне, кто ни языка иностранного не знает, ни с ножом не умеют управляться на приемах, как пользоваться. Я раньше Киев очень любил, бредил им. Когда уезжал с ребятами на целину, или долго находился вне дома, Киев снился мне, о нем я думал, как о живом человеке, и скучал, и тосковал. В непростые, скажем так, моменты своей жизни представлял, как возвращаюсь в толпе со стадиона, где наши опять выиграли, и мы с друзьями идем по Крещатику, и фиолетовое вечернее киевское небо, и все звезды знакомые светят, и девушки улыбаются вслед. Скажу без пафоса: это придавало уверенности и сил, хотелось дальше жить, появлялся смысл. Куда все девалось? С возрастом уплыло? Теперь по Крещатику стыдно и гадко ходить. Впечатление такое, что вот-вот тебе выстрелят в спину. Не уберегли Крещатик, не смогли сохранить. «Что же вы наделали, ребята! Ведь такая улица была!». Полгорода распродали за гроши, другую половину довели до нищенства, разграбили.
На лестничной площадке темно, как ночью, пришлось в потемках искать шестнадцатую квартиру: указателей нет, по четыре двери в каждом коридорчике. Долго никто не открывал, наконец, щелкнул замок – на пороге стоял «независимый журналист» Олег Западня.
- Здравствуйте, Виктор Юрьевич! Наконец-то!
- Привет. Что за конспирация? Фаина где?
- Проходите, да здесь она. Не стесняйтесь, это моя квартира. Однокомнатная, правда… Сын в Канаду уехал, мы ее сдавали, но сейчас – свободная. Мало кто знает, удобно для встреч, переговоров. Как офис использую. Пишу здесь, не мешает никто…
Из-за его плеча выглянула Фаина Шумская. На щеке у нее виднелись довольно глубокие царапины, так, если бы брилась безопасной бритвой и поранилась. Или поцарапал кто...
- Что с вами, Фаина?
- Мы же на «ты»?
- Что это?
- В парадном хулиган пристал с вот таким вот ножичком, - она показала руками расстояние сантиметров двадцать. – Разве не читал? Весь Интернет забит. Как зафиксировано в протоколе, «с целью ограбления». Прошу прощения, что выдернула тебя сразу после командировки, другого выхода нет! Да ты проходи! Олег, дверь хорошо закрыл?
- Замки здесь надежные. Пока хата пустая стояла, два раза кто-то влезть пытался, пришлось подсуетиться, замки поменять. Виктор Юрьевич, вы случайно не заметили: за вами «хвоста» не было?
- В каком смысле?
- Ну, никто не следил? Не шел? За Фаиной ходят. И за мной… Мы здесь немного, как бы сказать, возбуждены…
- Это заметно. Можете толком сказать, что произошло?
- Фаину встретили в ее парадном. Не случайно, конечно, и никакая это не «попытка ограбления»… Что это у вас с руками?
- Да не обо мне речь, потом, позже! Пусть Фаина расскажет сначала…
- Сразу, как домой к себе вскочила, кровь смывала в ванной, позвонили на мобильный, вежливо так осведомились о самочувствии и попросили, чтобы забыла навсегда про Татаринова и все его письма. Я в милиции, конечно, об этом умолчала…
-Да что с ними говорить, - перебил Западня, – му-му, прикидываются. История явно подстроенная, они не ищут, наоборот - следы заметают. Ну, не умора ли! Бомжа некоего, оказывается, задержали. Причем, не кто-нибудь, а лично начальник одного из городских отделений милиции. Когда такое было? Начали дальше выяснять, странностей еще больше. Фаина шапочку его заприметила – а у него ее не оказалось. Думал-думал, говорит, явно кем-то наученный: «Вспомнил, я подарил ее какому-то прохожему, когда убегал, чтобы от улики избавиться».
- А нож – выбросил в контейнер мусорный, начали проверять – ничего не нашли, контейнер уже освободили от мусора. Но дело даже не в этом, он, когда ножом махал, крикнул мне:
- Ну что, доигралась?
Всегда уверенная в себе Фаина сидела, вжавшись в кресло, пунцовая, нервно сжимала и разжимала карандаш. Пальцы с алым маникюром то белели, то краснели.
- Я Олегу о письмах все рассказала, он знает…
- Мне Волга Андрей позвонил. На следующий день, как вы уехал и сообщает, договорились с Цветковым, – он неожиданно отбыл в командировку. А на Волгу прессинг пошел жуткий. Видимо, они откуда-то узнали, что это он письма из СИЗО передал. Может, и сам организовал… Такой накат пошел - сначала лицензию адвокатскую отозвали, вчера утром жестоко избили. - Западня протянул распечатку из Интернета.
Пока я читал, Фаина налила кипятка из стоящего на тумбочке электрочайника, опустила пакетик чаю и стала греть руки о большую желтую чашку с эмблемой сигарет «Кэмл». Она вся дрожала, нервничала и при мне курила вторую сигарету. Западня тоже смолил немилосердно. Я почувствовал неприятную сухость во рту, сопровождавшую меня обычно в курилках.
- Прочли? Теперь главная новость, – Западня протянул листок, – Татаринов скончался в больнице «Скорой помощи».
- Как скончался? Он же в изоляторе был! – Я почувствовал, что не хватает дыхания. – Хочешь сказать, что его убили?
- Представляете, как мордовали, если из СИЗО увезли по «скорой»… Всех, кто каким-то боком причастен к этому делу, сейчас прессуют немилосердно.
Как обычно, «независимый журналист» говорил готовыми клише из уголовных хроник или милицейских протоколов.
- Виктор, извини, пожалуйста, что у тебя с руками? Я давно смотрю, понять ничего не могу. – Фаина, казалось, и не слышала нас вовсе.
- Похоже на наручники! Вас пытали? Что случилось? Мы думали, вы один не пострадали. Потому и решили предупредить после всего, что началось…
Больше скрывать не было никакого смысла.
- Ребята, дело в том, что ни в какую командировку я не ездил. Все это время меня удерживали где-то за городом, в каком-то сельском доме. Подозреваю, в районе Броваров. Возле универмага«Украина» средь бела дня подошли в милицейской форме, с удостоверением, назвали фамилию, предложили сесть в машину. Машина специальная – хоть и номер частный, но ручки, чтобы выйти, нет. Захлопнули дверь – как в мышеловке.
- Вот это номер! Пытали?
- Да вот странно, понимаете. Не били, обхождение нормальное, если можно так сказать. Кормили, условия нормальные. Конечно, письма Татаринова их интересовали. Вели себя выдержанно. Вообще, как-то все странно. На бандитов в том виде, в котором мы привыкли, не похожи. Думаю, им надо было меня изолировать, выиграть время, чтобы письма в газете не вышли. Ну, и припугнуть , конечно. Выпустили только после того, как им расписку написал, что не буду этим делом заниматься. Шантажировали – семье угрожали. Им все известно обо мне, близких, вот что неприятно. Копии писем Татаринова изъяли. Но в редакции экхземпляр все равно есть, успел отксерить.
Фаина заплакала:
- Я чувствовала! Я говорила!
- Кто это мог быть, как думаешь? – спросил, обращаясь к Западне.
- Вы прикиньте, Виктор Юрьевич. Приемчики при задержании очень похожи на те, что у группы Татаринова. Форма, удостоверения установленного образца, машины, даже место совпадает – Левый берег, под Броварами. Все сходится. Нагло, в центре города. Вот только обхождение… Как думаете, почему они вас выпустили, а не, скажем так, не применили более радикальные методы? Какой им смысл свидетеля живого оставлять?
- Сам не понимаю! Не осмелились - после убийства Гонгадзе? Им шум сейчас ни к чему. Забрали письма, продержали и отпустили под расписку…
- Подонки! – Фаина вдавила в пепельницу очередную сигарету. – Что им от нас надо? Вадик Бойко, Петя Шевченко, Гия Гонгадзе, Игорь Александров – когда-нибудь это кончится? И что это за страна такая демократическая: журналистов на тот свет пачками отправляют, хоть бы одно убийство раскрыли - все безнаказанно!
- Потому-то Виктора Юрьевича пока и не тронули, чтобы перебора не было. И так все гудят кругом. Как думаете, Виктор Юрьевич, что дальше делать?
- На даче у Татаринова был кто?
- Я ездил. – Олег махнул рукой. – Еще раньше, как только узнал, он мне сказал, и я поехал. Ничего там нет, все перерыто. Кто-то шебуршил раньше… Может, и не было ничего. Кто знает, особенно теперь, когда Татаринова нет в живых.
- Адвокат с женой Татаринова тоже ездили в прошлую субботу. Теперь – уже вдовой. – Фаина налила себе минералки, сделала два быстрых глотка. - Там до нас кто-то подсуетился – разрыто все, будто бульдозер прошел.
- Какие мысли – что дальше делать будем?
- Надо печатать письма Татаринова, - сказал Олег. – Они больше всего этого боятся. Причем, немедленно.
- У нас, в «Слове», не получится, наверное. – Фаина резко поднялась. – Я, когда Максу Зацерковному рассказала, он не только не согласился, чтобы на телевидении, но и позвонил Владлену Мирошниченко, категорически запретил мне этим заниматься.
- Каким образом он может тебе запретить? Макс-то причем здесь?
Фаина опустила голову:
- Помнишь, я тебе в Японии говорила, что поставлю его в известность? Мы с ним… ну, в общем, встречались. И вот недавно, можете представить, застаю его, неприятно об этом говорить, как он без проса снимает копии с писем Татаринова. Я, конечно, скандал устроила. Представьте, не первый раз. Как-то выхожу из ванной, он у меня в сумочке роется. Говорит: сигареты искал. Они на тумбочке прикроватной лежали…
Я присвистнул от удивления.
- Только не надо интимных подробностей, Фаина! – Западня замахал руками. – Если Макс в курсе всего, то утечка спокойно могла из-за него произойти.
- Короче, мы расстались, но письма он читал.
- Да. Влипли мы, похоже. Прежде, чем что-то решим, хочу ознакомить с одним документом. Прелюбопытнейший, доложу, документец! Еще одно, последнее письмо Татаринова! Я, правда, его на закуску оставлял. Но как бы не передержать! Зачитываю, с вашего позволения:
« Из-за сильных болей в желудке и ногах, меня носили на носилках в следственное отделение СИЗО-13 г. Киева, где старший следователь прокуратуры пытался заставить меня давать неправдивые показания. На мои просьбы вызвать хирурга для оказания мне медпомощи он ответил мне отказом, сказав, что я сначала должен дать те показания, которые он мне продиктует, а потом ко мне вызовут хирурга.
Также он угрожал мне тем, что я умру в медсанчасти СИЗО, если кому-нибудь расскажу о том, что мне известно о похищении журналиста Г. Гонгадзе. Если я умолчу о похищении журналиста и буду сотрудничать и во всем слушаться следователей прокуратуры, то он обещал не терроризировать мою семью и перевести меня по делу не обвиняемым, а свидетелем. Тем не менее, я не хочу покупать себе свободу ценой лжи, и пишу это заявление, которое, надеюсь, будет рассмотрено, и меня допросят по известным иным фактам.
Вкратце сообщаю, что Анищенко Валерий совместно с работниками органов, используя оперативную информацию, похитили в сентябре 2000 г. на бульваре Леси Украинки журналиста Гонгадзе и под предлогом доставки его в милицию отвезли на один из складов, где подвергли пыткой через удушение удавкой (именно так Анищенко любил пытать задержанных им ранее бизнесменов), с целью узнать имя заказчика статей написанных журналистом Гонгадзе. В ходе пыток удушением журналист был убит, тело его было отвезено дальше в лесопосадки в сторону пос. Украинка. Подробности этого преступления и запись диктофонную разговора с Анищенко можно найти у меня на даче в закопанном за сараем металлическом ящике.
Ко мне продолжают ходить работники прокуратуры, уговаривают меня дать показания по делу Гонгадзе или назвать фамилии тех, кто задерживал его и рассказать, где я храню материалы, которые собрал по указанию генерала С.С.П. Но я им ничего не говорю, так как знаю, что они уничтожат все материалы и «уберут» меня как свидетеля.
Когда меня задержали, предложили свободу в обмен на те материалы, что я и мои друзья собирали по Гонгадзе, и сказал, что причина моего ареста это моя работа с Мельниченко и работа по Гонгадзе. Я не пошел на сговор, поскольку получив от меня всю информацию, они бы меня сразу убили».
– Финиш!, - выдохнул Западня, - закончив читать.
Все молчали. Было слышно, как тикают настольные часы на столе, за которым сидел «независимый журналист».
- Видите, как все сходится – те же приемы, те же люди, исполнители. Очень все в тему! Это письмо совершенно по-новому заставляет взглянуть на дело Гонгадзе. – Западня протянул мне листок с текстом.- Я долго бился над всем этим ребусом – труп без головы, Тараща, похищение и путешествие трупа и все такое. И только теперь кое-что прояснилось.
- Нельзя ли поконкретней, Олег? – Фаина поморщилась. – Без пафосных отступлений. Излагай только факты, будь добр. Наворочено столько – и Мельниченко, и Гонгадзе, опять же генерал с инициалами. Может, все дешевка, мальчики? Не допускаете?
- Слушайте. Я думаю, что когда Георгия похищали, никто убивать его не собирался. Хотели в лес вывезти, еще куда, и там припугнуть, как следует. Как этого, который у Головатого тогда помощником был… Подольский! Ну, может, раздеть, избить, как у них принято. Смысл какой – убивать? Даже на пленках Мельниченко: где там приказ ликвидировать Георгия? Но о пленках, если можно, я потом, отдельно. Статью написал, если возьмете, Виктор Юрьевич, в вашу газету. В порядке версии…
- Не отвлекайся, пожалуйста, Олег.
- Хорошо, продолжаю. Заманить Георгия в машину – пара пустяков. Даже Виктора Юрьевича заманили. Но, думаю, так было: он в тот вечер спешил домой, жена должна вернуться с детьми, хотел остановить такси. Оно его уже ждало. И люди в машине специальные сидели. Как умеют это делать, Виктор Юрьевич на собственном примере убедился. Короче, увезли они его на некую базу. Может, он упирался, не хотел давать показаний, и они переусердствовали. Например, пытали той же удавкой и передавили, наступила смерть от механической асфиксии. Или пистолет к виску приставили, Гия – парень рослый, физически сильный, дернулся, тот на курок нажал инстинктивно. Здесь вот какая штука: если выстрел производился из табельного оружия, его можно идентифицировать во время экспертизы, установить, кому принадлежит пистолет. Правда, если у них имелись сменные стволы, тогда легко можно запутать следствие. Но раздобыть такие стволы непросто - они все на строжайшем учете, в специальной секретной тетради фиксируется…
- Нашел, чем удивить. Вряд ли для них есть что-то невозможное. Ты знаешь, я вот вспомнил, черт, не обратил ведь раньше внимания. На «Жигулях», которые меня везли - маячок проблесковый стоял, на крыше. Синий такой…
- Ну, маячок – не ствол... Их изготавливают поштучно, на фабрике, по спецписьмам. И виза там должна стоять не ниже полковника, а то и генерала. Запомним пока это. Идем дальше, по схеме. Итак, не хотели, но вышло так, что убили. У них возникли проблемы: во-первых, доложить руководству надо было, и срочно тело сбагрить куда-нибудь…
- И голову с пулей…
- Да! Но самое главное: доложить, что по неосторожности убили журналиста. В то время, как никто им этого не велел! Я знаю, Виктор Юрьевич, что вы скептически относитесь к тому, что за убийством Гонгадзе стоит президент, глава администрации и так далее. Не будем спорить, время покажет, насколько они виноваты. Но в любом случае кто-то отдавал приказ на похищение, и о его выполнении надо докладывать. И этот кто-то вынужден отдать еще один приказ: что делать с телом убитого – закапывать, отсекать голову и т.д.
- Можно представить, чего это им стоило.
- Тем более, если докладывать пришлось президенту,- Фаина, потирала от возбуждения руки.
- Если он высказался в том смысле, что надо, мол, проучить строптивого…
- Во-во, его и убили! Что же ты, Виктор, думаешь, после того, как весь мир заговорил о Гии, президент оставался в неведении? Допустим, он давал команду – проучить журналиста. Примем пока как рабочую версию – проучить журналиста. Получается, он должен вызвать исполнителей. «Зачем надо было убивать?» - «Извините, так получилось!». Даже при «мягком» варианте разговор с ними происходил о-о-очень жесткий!
- Что-то не слишком правдоподобно, - сказал я.- Почему тогда этого нет на пленках Мельниченко? Другие эпизоды присутствуют, ключевого, самого момента доклада исполнителей тому, кто ставил задачу, - нет. Почему? Кто мне объяснит?
- Знал бы прикуп – жил бы в Сочи. И все же нам придется пока придерживаться этой версии. Президенту доложили, и он знал. Если так, сразу стали выяснять: куда дели тело? Как мы убедились из письма Татаринова, тело закопали в районе Украинки. Нашли его под Таращей. Значит, те, кто принимали решение, дали команду на перезахоронение. Всем известно, какой конфликт был в то время у президента с Морозом. Какой-нибудь «креативщик», чтобы потрафить и хоть как-то свою вину за неумышленное убийство искупить, предложил: «Давайте в округе Мороза тело закопаем, только, чтобы легко найти можно, на него подозрение падет, пусть оправдывается!»
- Правдоподобно. И все сходится. Именно Мороз, как бы в отместку за обвинение в совершении криворожского теракта, обнародовал пленки Мельниченко, чтобы подозрение пало на президента. Теперь с ним решили сыграть оборотку: «Ты обнародовал – ты и убил». Никто, конечно, не поверил, в который раз просчитались! - Фаина была в своей стихии.
- Да, - сказал Западня. – Выбрали Таращанский район, округ Мороза. Хотели даже, чтобы Мороз сам озвучил эту новость, да не получилось. Второй Кривой Рог ему организовать думали. Поэтому тело и перевезли под Таращу.
- Кто? – спросил я, - Кто, по-твоему, перевозил тело? Те же, кто убивал?
- Какая разница? Речь не о персоналиях. Мы схему отрабатываем.
- Почему же, когда журналисты приехали, чтобы тело забрать, оно снова исчезло и обнаружилось уже в морге? Кто его похитил еще раз?
- Виктор Юрьевич, если бы я знал, поверьте, давно бы в вашей газете серию статей напечатал, прославился. Мы же только предполагаем, выстраиваем версии. Вы сложные вопросы задаете. Мое мнение: власти не хотели, чтобы тело забирали какие-то неформалы, журналисты, а не родственники. Кроме того, они не имели права отдавать никому, кроме родственников. Такой порядок.
- Возьмем поправку на растерянность, охватившую всех. Я вспоминаю себя, недавно перечитала статьи, что год назад печатала, когда Гия исчез. – Фаина улыбнулась. – Наивно, по-детски звучат.
- Властям надо было сразу организовать похороны Георгия, - сказал я. - А они принялись во всякие экспертизы играть. С матерью надо было работать, убедить ее…
- Да они о себе только и думали! Похорон боялись, как чумы! – Фаина вскочила с кресла, чашка покатилась по ковру. – Боялись, чтобы не вылилось в смуту, которая бы смела их с лица земли, раз и навсегда!
- Фаина, ты же не на митинге, - не выдержал я.
- Ну, и целуйся со своим президентом!
- Ну-ну!
- Разрешите закончить, коллеги! Таким образом, я предполагаю, что убили Георгия члены группировки, в которую входил Татаринов, перезахоронили либо менты, либо, что более вероятно, - эсбэушники. И идея, наверное, их была, чтобы в Таращу труп отвезти, подставить Мороза.
- Голову куда дели?
- Виктор Юрьевич, это опять же, один из тех трудных вопросов, на которые я не могу сейчас ответить. Впрочем, «белых пятен» в этом деле – каждый второй эпизод.
- Например, кассетный скандал… В эту схему он как-то не вписывается.
- Про пленки Мельниченко я вам обещал много интересного сообщить, - сказал Западня. – Разрешите, я закончу, выговорюсь, потом молчать буду…
- Только, пожалуйста, если можно, поменьше политики и эмоций.
- Хорошо, Виктор Юрьевич, постараюсь специально для вас. Итак. Может быть, кто-то, действительно, думает, что десятки, может, и сотни часов разговоров, записанных в кабинете президента, это – подвиг разведчика Мельниченко, действовавшего в одиночку, с магнитофоном под диваном. Все это, как мы с вами понимаем, туфта. Майор – на лексиконе эсбэушников - фигура прикрытия. По-простому говорить - для отвода глаз. На самом деле, запись кабинета первого секретаря ЦК КПУ осуществлялась во все времена силами КГБ СССР.
После развала Союза, как ни странно, ничего не изменилось. В том смысле, что аппаратура соответствующая осталась, и люди тоже. Как-то к ним попало записывающее устройство тех времен. Обратите внимание: в советское время специальные методы по сбору информации использовали всего лишь три структуры – КГБ, МВД и Прокуратура. Причем, техническая сторона была сосредоточена только в КГБ. В независимой Украине число таких органов постоянно увеличивалось. Например, к перечисленным добавилось Управление государственной охраны…
Западня замолчал, прикурил сигарету, несколько раз жадно затянулся. Когда сбрасывал пепел, я заметил, как подрагивают кончики пальцев.
- Так вот, – продолжал он. – Появление Мельниченко с его записями – закономерно и ожидаемо. Служба госохраны осуществляла негласный контроль за ведущими политиками в Украине, в том числе и за президентом. Помните, Леонид Макарович рассказывал: он знал, что его слушают. Кравчук в ЦК КПУ работал, со Щербицким, повадки власти ему известны. Возьмите в толк и то, что в госохрану попадают люди определенного склада: горячие, наивные, искренние, патриотически настроенные и тому подобное. Таким внушить, что, прослушивая того или иного политика, ты служишь Украине, совершаешь чуть ли не подвиг, - не представляет большого труда.
Раньше, в советское время, когда кого-то записывали, например, что он хочет убить Брежнева, то обязательно выясняли: в какой ситуации он это сказал (может, пьяный в зюзьку, или шизик). И – второе – вел ли подготовку, то есть, важно зафиксировать хоть малейшие признаки приготовления. Если выходило, что человека просто «довели» и ничего такого конкретного он не предпринимал, с ним проводили беседу и закрывали дело. В независимой Украине никаких проверок не проводится. Информация тупо накапливалась: высказывания на митингах, статьи в прессе, телефонные разговоры и т.д., и т.п. Такое хаотичное накопление компрометирующей информации на всех политиков, которые в тот или иной момент находятся в оппозиции, рано или поздно должно обернуться волной политических скандалов. Что следует предпринять, скажем, кандидату в депутаты или, возьмем выше, - в президенты, чтобы «утопить» своего конкурента? Обратиться к правоохранительным структурам, заинтересовать их тем или иным образом, чтобы добыть негативную информацию на своего конкурента и использовать ее в политической борьбе.
Теперь зачитаю одну цитату, очень важную: «Можно предполагать, что в ближайшем будущем нас ожидает немало неприятных сюрпризов, в том числе и компрометация первых лиц государства на основе тайно зафиксированной эмоциональной угрозы». Конец цитаты. Как вы думаете, когда прозвучал этот прогноз? Даю справку: аж в 1998 году! Вопрос второй: кому он принадлежит? Отвечаю: тому, кто в письмах Татаринова именуется загадочными инициалами «С.С.П.».
- Тоже мне, секрет Полишинеля, - не выдержал я. – Сергей Семенович Приходько! Других генералов в органах с такими инициалами я лично не знаю.
- Что ж, по-твоему, получается, он еще два года назад предсказал кассетный скандал? - спросила Фаина с явным недоверием.
- Скорее, сам его организовал…
- Зачем тогда об этом говорить вслух, привлекать внимание? Достоевщина какая-то. Откуда, кстати, цитата?
- Никогда не догадаетесь. Из выступления в Вашингтоне перед представителями украинской диаспоры во время предвыборной компании, когда Приходько шел в парламент. Потому и не заботился особо о конспирации, пренебрег осторожностью: да кто услышит на далекой родине этот невинный намек, да еще косвенный? Такой себе пробный шар в расчете на западную демократию. А не только услышали, но и речь эту, лично генералом, его рукой, написанную, заполучить удалось. Вот, полюбуйтесь, – Западня передал мне несколько смятых листков, «четвертинок», на которых обычно печатают выступления на различных мероприятиях. Видимо, компьютера под рукой не было, и выступающему самому пришлось записать тезисы – почерк пляшущий, буквы большие, почти печатные, плохо соединены друг с другом, фиолетовые чернила, перьевая авторучка.
- Почерк точно его! Я-то знаю, начинал под его руководством, ни с кем не спутать. Провал, наверное, в машине или самолете, спешил, обычно он пишет аккуратно, с наклоном…
Западня снова закурил. Я не выдержал, подошел к окну, с силой, одернув шторы, распахнул.
- Вот этого я вам бы делать не советовал. От окон всегда держитесь подальше!
- Так дышать же нечем! Смолите, как два паровоза.
- Спасибо за комплимент, называйте меня просто вагонеткой женского рода!
И Западне:
- Олег, откуда дровишки, да еще и оригинал?
- Места надо знать! – рассмеялся он.
- Уж не Гришка ли Омельченко своего шефа продал?
- Фаина, перестань! Ты свои источники всегда раскрываешь? То-то!
^ Глава 5. ГЕНЕРАЛ ПРИХОДЬКО: И НЕМНОГО ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ…