Жили-Были «Дед» и «Баба»
| Вид материала | Документы |
- Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба… Замечательная сказка! Ловко сложена, 116.29kb.
- Сказка про Корку, 12.58kb.
- Как прожить в лесу без математики (сказка), 72.05kb.
- Звери: волки, белки, зайцы, 167.45kb.
- 1 страница Жили-были дед да баба…, 491.75kb.
- Конкурс: «Налоги в шутку и всерьёз» "налоговая сказка", 52.42kb.
- Жили-были дед и баба. Удеда была дочка, и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой, 29.81kb.
- Звучить тиха мелодія, на сцені темно. Дід І баба спляти, 132.02kb.
- Новогодняя сказка -2009, 139.58kb.
- На темы русских народных сказок, 313.63kb.
ТЕЛЕДИВА
Раскалывалась голова. Сколько раз давала себе слово – не летать на длинные дистанции. Тем более, в президентском самолете. Смысл? Потерянное без возврата время, расшатанные нервы, хронический недосып и вечная лихорадочная спешка, неизвестно зачем и куда. За скупыми протокольными мероприятиями не узнаешь, не увидишь страны, не прочувствуешь людей, не поймешь подробностей и особенностей их жизни. Стоило столько лететь, почти сутки мучиться в самолете, чтобы из окна автобуса завистливым взглядом стараться хоть что-нибудь ухватить. Сегодня утром, когда собирались переезжать в Осаку, послала все на фиг, вырвалась погулять по деловому Токио - спешащему, кишащему, будоражащему воображение.
Именно утром можно все наилучшим образом подсмотреть. В Киеве иногда встанешь рано, выйдешь на Крещатик - чистые, свежевымытые тротуары, воздух, пока не загрязненный угарными и другими газами, пахнет зеленью, скошенной травой, первые свечки каштанов пробиваются. И люди – отдохнувшие за ночь, нарядные, с умиротворенными лицами, не издерганные, не измочаленные, со светящимися добрыми глазами. И сама – в нарядном наглаженном платье, с букетиком ландышей, купленным только что в переходе, с новой книжкой, которую прихватила на всякий случай, читать-то не будет времени, а вдруг? Мужчины, идущие навстречу, замедляют шаги, чтобы получше рассмотреть. Приятно! А день – как лес, в котором еще не был, - загадочный, манящий, и столько в нем тебе обещано!
Или в Нью-Йорке, где-нибудь в центре Манхеттена - рабочее деловое утро, спешит пестрая толпа, с каждой минутой ускоряясь, колесом разноцветным, стекла очков на солнышке поблескивают, как искорки сварки в ночи. Водители уступают друг другу на перекрестках, все вокруг лучезарно улыбаются, подтянутые, сконцентрированные. То и дело слышатся приятные гортанные голоса: «Сори!», «Ю ар велкам!». Извиняются, когда заденут ненароком или в толпе на ногу наступят. Море белозубых оскалов. Зубы поражают почти перламутровым блеском, уход за ними – первейшее дело. Не пройти профилактический осмотр раз в три месяца здесь считается едва ли не святотатством.
Еще – максимальная внутренняя свобода и раскованность. Никакой игры на публику, прочь все условности. Вот девушка, бежавшая со всех ног в свой офис, ни на кого не обращая внимания (и что о ней подумают!), падает рядом с тобой на скамейку, быстро снимает кроссовки, надетые на босу ногу. Из кулька достаются шпильки с гольфами, ладошкой стряхивается песок с подошвы, нога задирается высоко вверх, кому какое дело, в Киеве невозможно представить, там держат марку. Бойко цокая каблучками, уверенно вышагивает, как пишет, в свой офис, туда вход только в деловом наряде и туфельках. А ровно в половину шестого она, как пуля, выскочит из офиса, на этой же лавочке переобуется и почешет дальше по Манхеттену – плевать, что кроссовки с платьем не стыкуются, да еще на босу ногу. Они не знают, не хотят знать, что такое предрассудки.
Эта непосредственность порой достает до печенок. В картинной галерее (там они все, как правило, бесплатные), обалдев окончательно от немыслимого количества шедевров, переходя из зала в зал, погружаясь в настроение не от мира сего, натыкаешься на высоко торчащие над столом те же женские пятки не первой свежести, что потрескались от ежедневных пробежек, и ноги, что давно забыли о педикюре. Молодая леди, что устала от искусства, отдыхает, задрав ноги поверх мраморного столика, отнюдь не предназначенного для этого, но, что поделать, - ей так удобно.
Здесь же, в Токио, поражает притворство ряженой толпы. Порою кажется, здешние люди постоянно выделываются, играют, чтобы ты все с большим, нарастающим интересом вникала в их жизнь, старалась понять правила восточных обычаев. Толпа хоть и ряженая, если внимательно присмотреться, - однотонная, состоит из одинаково безликих, на первый взгляд, статистов. В похожих костюмах, галстуках и блузах, стандартной длинны юбки и фасон обуви, здесь самое главное – не выделиться из массы. Бегут, как заведенные, на шарнирах будто, в одном, четко заданном ритме. Не скачут, как в Москве, не торопятся, снисходительно улыбаясь, как в Нью-Йорке, но сохраняют достоинство, словно на голове у каждого сосуд, который нельзя расплескать, гордо и грациозно поторапливаются. Без суеты, сосредоточены, напряжены. Но мигнул светофор – все вокруг замерло, стоп-кадр! В звонкой тишине торжественно звенит музыка металла. Так бывает, когда смотришь античную трагедию в постановке приезжих знаменитостей. Никто не пялится, не просит прикурить и, тем более, не пытается «проскочить» на красный свет. Уважительная сдержанность, строгая дисциплина и чувство единения. Кульминация внутренней сосредоточенности. Чувствуешь себя лишней и ненужной, неуместной, в однородной толпе чужих и одинаковых людей. Примерно так, если бы на место пешки на е–8 поставили бы ферзя или слона. Недоразумение!
И вдруг – о чудо! Замороженное и неподвижное лицо, быстро летевшее навстречу, начинает оживать. Сначала замечаешь легкую гримасу недоумения, затем – удивление, какая-то нечаянная радость, тень несмелой улыбки, она еще не верит своему счастью, может ли быть, не опозналась ли? «Что это с ней?» - растерянно думаешь ты, ловя на себе странный взгляд незнакомки в утренней спешащей толпе – нечто, напоминающее изумление. Конечно, она изумлена! Но чем, может, у тебя что-нибудь не в порядке, скажем, бретеля расстегнулась или что похуже? Может, она - твоя знакомая, и ты просто не узнаешь? Ее удивление запредельно. Вот уже краешки губ чуть заметно тянутся вверх, она улыбается тебе. Тебе? Ты уверена? В недоумении, в смущении оглядываешься и замечаешь аналогичную улыбку - такая же, как и та, японка застывает на месте, опуская в полупоклоне голову. Слава Богу, все это тебя не касается.
Ты уступаешь дорогу, они бросаются друг к дружке – их улыбки и радостное изумление неподдельны, поклоны все ниже и чаще, почти до пояса. Выражение лиц такое, будто «Мерседес» по тридцатикопеечному лотерейному билету выпал! Два «Мерседеса»! Руки прижаты к груди, неописуемая радость божественным крылом осеняет двух нашедших друг друга сестер после долгой разлуки! Как тебе повезло, что ты свидетель, ты видишь это, наблюдаешь. И когда маятник наклонов-поклонов достигает наивысшей амплитуды, они вдруг разом выпрямляются, и – о чудо, вы не поверите, но это так! – разбегаются в разные стороны с устремленными и озабоченными лицами. Все прежние, недавние краски стерты вмиг, в секунду, да и были ли они на самом деле? Две маленькие женщины, показавшиеся тебе сестрами, разлетелись стремительно и резко, как и встретились минуту назад. Они оказались просто знакомыми, камешками, галькой, выброшенной накатывающимися волнами на берег из пучины центрального токийского метрополитена. И ты почти теряешь их из виду, немного досадно, но вдруг замечаешь периферийным зрением, как кто-то начинает кланяться кому-то в толпе, да с таким усердием, что становится ясно: только что увиденный обряд повторится снова.
А голова-то чугунная совсем. И спала вроде бы после самолета. Эти, с позволенья сказать, коллеги, пропьянствовали ночь напролет, и им - ничего! Которые сутки гулеванят, нон-стоп выпивон! У Цветкова, говорят, день рождения был. Да им любой повод, лишь бы выпить! За тем и ездят. Не удивительно, что в репортажах о визитах президента такую ахинею можно прочесть, что ты! Однажды Ярмышу, из «Украинской мысли», старую программку подсунули, прошлогоднего визита, вернее, несколько страничек, выдернули и скрепили, будто так и надо. Тот лепит сплошной официоз, газетными штампами, к тому же вечно пьяный, в голове все перепуталось. Так и продиктовал в редакцию, и что самое поразительное – в газете вышло. У них, похоже, материалы, вообще, никто не читает. Или пьяные, как их редактор, ходят всю жизнь? Короче, руководству сказали: во всем компьютер виноват. Таня Пуговица, их парламентский корреспондент, рассказывала: «Петр Яковлевич, какие достопримечательности, что интересного видели?» - молчит, как задушенный, слова не вытянешь. Знала бы, почему молчит! Из Италии возвращались, думала, самолет не долетит. И танцевали в проходе, и в футбол спичечным коробком играли. Трезвому человеку каково выдержать!
Есть и порядочные ребята, например, тот же Миша Громов. Зря только он с ними связался, с этим Цветковым, Ярмышем. Да и ее нынешний шеф - Владлен Мирошниченко, тоже мог вести себя иначе. Надо будет с ним поговорить. В последнее время, заметила, Влад старается не оставаться с ней наедине, прячет глаза и все такое. И не стыдно - взрослый мужик! Давно поняла, что ошиблась в нем, обидно! Как не стыдно - пьет втихаря с журналистами, подчиненными? Не солидно получается. Спросила как-то. Однокурсники, говорит, неудобно отрываться от коллектива. Еще чего! Мог бы спокойненько в вип - салоне сидеть, ему ведь положено - первый заместитель министра информации, одновременно редактор газеты! В демократию с журналистами играет…
В гостинице не забыть поворковать с шефом протокола, чтобы пересадили его в «министерский» салон, если он сам стесняется и не понимает. Когда ему заниматься министерством, думать о газете, если они квасят всю дорогу? Не журналистский пул, а пьяная казарма! Не ее дело? Ничего подобного! Хотя между ними давно ничего нет, все равно неприятно. Да они ему не ровня, подумаешь, вместе в общаге жили! Мало ли кто, где и с кем жил! И так все переплелось.
Владлена жалко, он наивный, как теленок, добродушный, поддается, в положение входит. А те – рады стараться, пользуются его добротой. Фаина куда больше прав имеет, но никогда лишнего не попросит, десять раз подумает, прежде чем обратиться, взвесит: не будет ли двусмысленности какой, не подставляет ли его? От братии этой - держаться подальше. У них и шуточки дурацкие – в прошлый раз Ярмыша напоили и огнетушитель из гостиничного коридора в чемодан упаковали, а ему все недосуг туда заглянуть – так в Киев и привез. Придурки!
Что характерно – где бы не находилась – в Латинской Америке, Китае или Венгрии, на третий день домой, в Киев, тянет. Раньше такого не наблюдалось. Ностальгия? Скорее, пресыщение заграницей. Люди мечтают попасть, рвутся… Как и любое другое часто повторяющееся дело - надоедает. Европа не впечатляет, все одинаково, однообразно. Выходишь из самолета – та же брусчатка, стандартный комфорт, сервис, улыбки. Теряется чувство новизны. «Ты постепенно все-таки созреешь для постиженья острой новизны…». Кто это? Ваншенкин? Винокуров Евгений. «Ты Евгений, я – Евгений, Я не гений, ты не гений, Ты дерьмо, и я дерьмо. Я - недавно, ты – давно!». Евтушенко, эпиграмма Долматовскому. А та строка - Ваншенкин? Они, кстати сказать, похожи с Винокуровым по стилю, бытовые детали любят использовать в своей поэзии. Можно научную работу в аспирантуре заявить. Напрасно в аспирантуру не пошла. Сейчас бы уже «остепенилась», над докторской размышляла. Аккурат, к 30 годам можно было бы успеть. На визитке красовалось бы: «Фаина Шумская, доктор искусствоведения». Красиво звучит? Для визитки только бы и пригодилось. Кому сейчас нужны – степени, монографии, исследования – в наш непросвещенный век?
Она выбрала активную журналистику. После четвертого курса распределили на практику в «Желтую газету», там и осталась на долгие пять лет. Весь Киев подсел на новое издание. Где бы не ехала, не гуляла, куда не зайди – в любую самую периферийную контору - обязательно газету с родным логотипом увидишь. Их шеф и хозяин Сергей Закусила четко просчитал, попал в «десятку» - время постсоветское, крушение запретов, люди потянулись ко всему неизвестному, существовавший годами, десятилетиями вакуум информации быстро заполнялся, таяли и исчезали «белые пятна». Разрушая стереотипы, прорывались к запретным темам. Каждый раз – потрясающие воображение открытия, откровения. Сначала – публикации о пришельцах и НЛО, разгадка тайны «снежного человека» - все, что раньше цензура безбожно вычеркивала и вымарывала. «Почему?» - «Не положено!» Она успела застать так называемые цензорские кондуиты – огромных размеров конторские книги, в которых собраны все запреты, что не подлежало публикации в открытой печати. Значит, существовала и «закрытая»? Однажды дежурный цензор по рассеянности оставил кондуит на столе, отлучившись в туалет, не запер «как положено» в сейф. И Файка, дежурившая в тот день по номеру, запросто могла его куда-нибудь запроторить, просто стырить. Помешал недостаток воспитания: привычка не брать ничего чужого. Да и толку? Скандала – на рубль, пользы – на копейку, новый бы свод запретов выдали, у той власти их немерено было…
Позже вошла в моду тема экстрасенсорики, от Вольфа Мессинга – до Чумака и Кашпировского. И снова они бежали впереди паровоза. На стадионе «Динамо» редакция организовала первое массовое представление – на глазах изумленной публики экстрасенс оперировал на расстоянии больного человека, и операция прошла успешно! Об их газете заговорили не только в Киеве, пошла слава по Союзу. Сладкое бремя популярности – узнаваемость, проход всюду по редакционному удостоверению, конная милиция не в силах сдержать желающих попасть на организованные ими мероприятия…
Фаина быстро выдвинулась в первую обойму редакционных перьев. Брала не хлестким ругательным тоном, разоблачительным пафосом или публицистической остротой. Ее стихия – интеллигентность, мягкая манера изложения, доверительные интонации. На фоне искрометных, порой злых, безжалостных публикаций коллег материалы вчерашней практикантки Фаины Шумской выглядели почти лирическими новеллами, порой выпадали из общего контекста. Но она писала о том, что сама пережила, прочувствовала, что ее волновало. И совершалось чудо – ее тревога невидимыми нитями передавалась людям, газеты с ее нехитрыми корреспонденциями и статьями на бытовые, житейские темы передавались из рук в руки, зачитывались до дыр, их обсуждали на улицах, в транспорте, сама слышала не раз.
Удивлялась – стиль легкий, почти воздушный, образный язык, стройность изложения – все приходило как бы само собой, без надрыва, иногда казалось, кто-то другой водит ее рукой. К хорошему быстро привыкаешь, воспринимаешь как должное. Постепенно утвердилась в уверенности»: ты - если не лучшая, то – одна из лучших! В конторе ее немного недолюбливали, но Файка, как называли ее коллеги, не обижалась, входила в положение, ставила себя на их место – кому понравятся такие выскочки? Люди десятилетиями работают, а тут пришла вертихвостка, едва факультет окончила, молоко на губах…
Главное – ни с кем не вступать ни в какие отношения, кроме производственных. И поменьше конфликтов, симпатий-антипатий, никому ничего не доказывать. Любишь поэзию, увлекаешься историей русской общественной мысли середины XIX века – очень хорошо, пусть это будет твоей маленькой тайной, никому навязывать не надо. Главное – избегать не то что романов – легкого флирта на работе! Да и какие могут быть романы, если вокруг одни журналисты, все та же ежедневная рутина и суета. Впрочем, ее коллеги, кажется, на этот счет придерживались противоположного мнения, судя по количеству романов и свадеб в редакции.
Таилась в таком подходе одна негативная и коварная вещица. Хотя Файка не только умна, но и красива, мужики, может быть, как раз поэтому, и влюблялись, и клеились редко. Клинья забивать – и то опасались. Кто в наше время станет обхаживать яркую красавицу, к тому же – умницу? Ухоженную, с амбициями, с именем и завышенными требованиями к жизни? Нормальный мужик не станет. Скажет: э, да чтобы удовлетворить ее запросы, столько денег нужно! Пожалуй, лучше пережду, не мой вариант, познакомлюсь с нормальной, как все. Да у нее, должно быть, и без меня поклонников хватает, на дорогущих Мерсах ездят, в ресторанах питаются.
Дураки! Сама, одна в кабак разве пойдешь? Надо обязательно с кем-то, чтобы пара была. Получается: свободна, квартира своя, все при ней, а тепла как не было, так и нет. И пока она высшее образование получала, в профессии высот достигала, мужики, оказывается, на других переориентировались. «С такими разодетыми, сексапильными кралями в постели, может, и хорошо. Но яичницу пусть мне нормальная баба готовит. И детей рожает она же, не секс-бомба, простая девушка, без претензий и самомнений. А эту телку трахнуть можно, если повезет!»
Получалось, что ее сверстницы по коридорам в конторе бегают – ни рожи, ни кожи, в застиранных турецких маечках и простеньких джинсах, а как за ними увиваются, каким успехом пользуются! Звезда новой украинской журналистики Фаина Шумская после пышных приемов в посольствах и званых ужинов в солидных фирмах домой возвращалась в гордом одиночестве, и это немного раздражало. Когда появлялась на приеме или презентации, в изумительном, тщательно продуманном прикиде, с прической, статная, ослепительно красивая и молодая, все головы поворачивались в ее сторону, с ней раскланивались послы, прикладывались к руке известные политики, артисты, бизнесмены. Вокруг возникало броуновское движение, та приподнятая суета, что обычно сопутствует успешным и красивым женщинам. Тем более, что эта холеная, благоухающая дорогими духами женщина - известная журналистка, ее статьи пользуется успехом, у нее самой часто берут интервью, снимают на телевидение. Парадокс: среди мужчин у нее много друзей, она, не стесняясь, могла позвонить любому министру или, скажем, мэру Киева, чтобы уточнить или выяснить какой-нибудь вопрос для очередной статьи. Но домой уходила всегда одна.
Так продолжалось, пока судьба не свела ее на очередной презентации с главным редактором «Слова» Владленом Мирошниченко. Случилось это во Дворце культуры «Украина», еще старом, до ремонта, в бельэтаже, где тогда помещался так называемый пресс-бар. Фаина-то и попала сюда случайно, но вышло так, что они оказались за одним столиком. Весь вечер ей пришлось выслушивать комплименты о том, какая она талантливая, почти гениальная, к тому же – красавица и умница. Фаина и без него об этом догадывалась, но все равно – приятно, что главный редактор одной из ведущих газет, преподавал спецкурс у них на факультете, так тебя обхаживает. Постепенно выяснилось, что у них много общего – и в журналистике, да и по жизни. В тот вечер она позволила несколько поцелуев. Чувствовала, как он дрожал, впиваясь в ее губы. Взрослого женатого мужчину Фаина охмуряла впервые. Владлен позвонил утром, она только проснулась, сидела в ночной сорочке на пуфике перед зеркалом, наводила марафет. Как и предполагала, пригласил вечером поужинать. Для нее это означало: надо убрать в квартире, после ресторана наверняка приедут сюда пить кофе.
Вспоминая часто свой первый серьезный роман, Фаина отдавала должное Владу. Многое с ним поняла, он разбудил в ней женщину. И не только в смысле постели, но и в более широком – отношения с Владом стали матрицей поведения с другими мужчинами. Чувствуя свою власть, свое превосходство, она экспериментировала, проигрывала различные варианты поведения, запоминала нюансы, возникавшие в той или иной ситуации. Постепенно пришла к выводу: мужчин можно и нужно завоевывать! И она, кажется, знала теперь, как это делается.
В Киеве наступило время разгула рэкета и торжества победившего бандитизма. На улицах появились бритоголовые «качки», «толстолобики», легко «нагибали» любого, кто лез из кожи, чтобы заработать копейку. Рассадником стал республиканский стадион, превращенный в «толкучий» рынок, который полностью контролировался братвой в адидасовских спортивных костюмах и кожаных куртках. Здесь же располагался их штаб, куда сносилась дань со всего города. Поговаривали, на стадионе «прокручивались» миллионы. Милицейские начальники, как и их подчиненные, пребывали в ступоре, препятствий бандитам не только не чинили, но, как выяснилось позже, «крышевали», разумеется, не бескорыстно.
К тому времени их газета несколько подсела, выбилась из сил, утратила кураж. Публика охладела к каждодневным «громким» публикациям, они приелись, тираж снижался, начался отток кадров из редакции. Самое печальное: по инициативе Закусила газета активно начала рекламировать руководителей «стадионной» группировки. Сам главный редактор взял интервью у мэра города, озаглавив его: «Нарушений порядка и торговли на стадионе нет и не будет!» Фаина лично наблюдала, как некий молодой человек, купивший в киоске их газету, развернув страницу с интервью, разорвал ее и бросил себе под ноги. Даже не в урну! Она почувствовала, что задыхается.
Владлен давно звал ее к себе в редакцию, собственно, этим начинались и заканчивались все их разговоры. Однажды Фаина, не выдержав, спросила:
- Скажи, я тебя интересую больше как журналист или как женщина?
- Конечно, наши отношения на первом месте. Но нам повезло, что соединяет не только постель, мы - единомышленники. Такое редко случается. Хотя…
- Ты прав, Влад, я знаю, что ты хочешь сказать: без постели было бы скучно. Планерка, производственные отношения и больше ничего.
- Потому я и прошу тебя, Фаина! Ну что ты в этой «Желтой» забыла? Всю жизнь сидеть там не будешь, на подтанцовках у Закусила. Тем более, он такое позволяет. Да и не твое это, разве не видишь! Я же тебе обещаю королевские условия. Никто командовать не будет, спецкор при редакторе – верх независимости, мечта каждого журналиста!
«Лучше бы другое мне пообещал!» - подумала тогда она, и предложение принимать не торопилась.
Фаина, тем не менее, не спешила. Сначала это ее удивляло, только много позже поняла: боялась, что не сможет от него вырваться, ведь она к тому времени для себя поняла, что не собирается с ним связывать жизнь. Тем более, что жизнь-то только начиналась! Она перешла к Владу в редакцию только год спустя, когда они расстались.
- Что ж, - сказал Влад, - милости просим.
Они пили кофе у него в кабинете. Первый раз – официально, при параде. Влад надувал щеки, хмурился, играл роль. Знала за ним: на каждую ситуацию одевать заранее приготовленную маску. Сейчас он выбрал строго официальное выражение лица, губы поджаты, брови сведены. Стало совсем скучно. Но у нее не было выхода. «Желтая газета» все больше скатывалась на элементарную заказуху. Пробовали и ее втянуть, Фаина, конечно, огрызнулась, да так, больше не обращались. Но стыдно работать, печататься, общаться – как в публичный дом попала.
И еще ей показалось, что у Влада не остыло, и он попытался несколько раз так повернуть разговор, будто все у них может склеиться.
- Знаешь, давай договоримся окончательно. Может быть или одна постель, или одна работа. Постель у нас уже была. Это мое единственное условие. И не сомневайся: я тебя не подведу. Даже на «вы» буду всегда, и когда один на один.
Мирошниченко сидел красный, как рак. И хоть грань никогда за эти два года не переступал, Фаина чувствовала: она, как и прежде, ему нравится, стоит только захотеть. Но у нее к тому времени появился Макс.
На новой работе пошло по восходящей. Фаина стала готовить пространные, иногда на целый разворот, беседы со знаменитыми и влиятельными людьми. Несмотря на кажущую легкость, работа эта прилично изматывала, требовала специальных навыков. Многое зависело не только от нее самой, но больше - от собеседника, от того, насколько он откровенен, интересен, и в какой степени удастся его разговорить, пусть немножко, но вытащить то, что он тщательно от всех скрывает. У ее нынешних героев, к тому же, вечный цейтнот времени, а чтобы записать беседу, требовалось, как минимум два-три часа.
Фаина сразу же для себя решила, что проходных бесед не будет. Каждая должна нести изюминку, быть если сенсационной, то захватывающей, волнующей читателей, по крайней мере. Много мучилась над формой подачи - чтобы прочесть две газетные полосы, необходимо и время, но главное – должно быть интересно. Приходилось идти на маленькие хитрости – разбивать на главки, придумывая им выразительные заголовки, постоянно интриговать читателя, придумывать неожиданные повороты, ходы, проводить аналогии, обращаться к классическим примерам журналистики – отечественной и зарубежной. Причем, делать в меру, чтобы не задвинуть на задний план личность собеседника, не выплеснуть ребенка с водой. Подготовка зачастую занимала больше времени, чем сам процесс написания. Ставила она себе и сверхзадачу – по итогам каждых двадцати-тридцати бесед выпускать их отдельной книжкой – «В гостях у Фаины Шумской».
Успех нового цикла определили первые удачные публикации. На второй или третьей беседе ей удалось разговорить министра по делам туризма, да так, что весь город взорвался. Увидев на его столе миниатюрный фаллос, Фая спросила:
- Скажите, Сергей Петрович, какую роль играет вот эта штуковина в вашей жизни?
Она слышала расхожую байку о том, что министр – красавец и интеллигент – в быту гомосексуалист.
Министр, выдержавший ее взгляд, твердо сказал:
- Это – мое личное дело. Но вам скажу: да, все, что обо мне говорят – правда. И я горжусь, что принадлежу к великому племени нетрадиционно мыслящих и действующих людей. И нисколько не стесняюсь однополой любви, не скрываю. Более того, мы с мужем давно бы зарегистрировали брак, если бы в нашей стране все было цивилизованно.
- Вы говорите это для меня или для всех наших читателей, под магнитофон?
- Я живу по единым стандартам. Что – днем, что – по ночам. И не собираюсь ничего скрывать, ни от чего отказываться.
Газету с этим материалом размели-расхватали в момент, к министру бросились журналисты всех изданий и телепрограмм, и ему пришлось спасаться бегством в длительную заграничную командировку.
Тогда-то Макс, возглавлявший комитет по телевидению и радиовещанию, предложил монтировать телеверсии ее бесед
- Мы, телевидение, присоседимся к твоему циклу. С Владом Мирошниченко я договорюсь. Реклама газете будет обеспечено посредством анонсов, вставок логотипа и так далее. Тебе – раскрутка и популярность. В результате, в выигрыше будут все!
Мирошниченко, однако, к предложению отнесся весьма сдержанно, долго думал, пока, наконец, не согласился на переговоры. Они растянулись на целый месяц. За разрешение записывать Файкины беседы телевизионщики, кроме огромного логотипа газеты, торчавшего на протяжении всей передачи, дважды по ходу транслировали видеоролики, а в период подписной кампании - рекламировали газету бесплатно. Так Фаина Шумская стала теледивой.