Опыт интерпретации концепции в. Гумбольдта :; ™

Вид материала

Документы

Содержание Диалектические принципы описания языка Анализ этого тезиса см., например

Подобный материал:

• Конспект урока по литературе Проблема интерпретации и опыт прочтения петербургской, 126.69kb.
• Содержание №4/2007 журнала «Обсерватория культуры», 19.46kb.
• Пояснительная записка, 167.23kb.
• Учебно-методический комплекс по курсу «теория интерпретации сновидений», 392.8kb.
• Два опыта интерпретации, 296.03kb.
• С. Л. Трансцендентальная философия, 65.17kb.
• Д. С. Жуков Политические идеи З. Фрейда, 47.18kb.
• Г. В. Ф. Гегель. "Об эпизоде "Махабхараты", известном под названием "Бхагавадгита"", 829.86kb.
• Стилистическая система русского языка Язык русского фольклора: опыт интерпретации, 1198.02kb.
• Дата рождения: 15. 08. 1969г, 20.96kb.

84

венных сил (с. 749), о словообразовательной силе (Ver­mogen) (с. 480) и, наконец, о способности человеческих душ изливать на языке свою силу (Starke) (с. 96). Гум­больдт говорит и о силе отдельных лиц, обращая внима­ние (с. 413) на их способность силой своей индивидуаль­ности давать человеческому духу до сих пор не открытые направления. Субъектом силы может быть и сила духа. Гумбольдт упоминает ситуативно также о творящей силе (Starke) фантазии (с. 389). Говоря о том, что в ходе развития языков участвуют две ограничивающие друг друга причины — основное начало, определяющее направ­ление развития, и влияние наличного материала, он пола­гает, что сила (Gewalt) этого влияния всегда находится в обратном отношении к силе (Kraft) основного начала образования (с. 548). В воздействии человека на язык обнаруживает свою силу принцип свободы (с. 439) (см. также о силах — Krafte, данных человеку природой, и о разных отношениях между ними — с. 469).

Второй параметр характеристики силы — это то, на что направлена сила (что она производит). Сила может творить языки, образовывать их, производить; причем сила, творящая языки, не в одинаковой степени деятельна у всех народов (с. 474—475). Речь идет о способе дей­ствия языкообразовательной силы (Bildungsvermoge с. 486); spracherzeugende Kraft — с. 464), о силах, произ­водящих мысль и языки (Gedanken und Sprache erzeu-gende Kraft — с 477), о синтетической силе (syntetische Kraft —с. 609). Замечая, что речь (Sprechen) невоз­можно уподобить передаче материала понимающим и го­ворящим, Гумбольдт подчеркивает, что она развивается у них из своей собственной внутренней силы (с. 430). Человеческая душа не смогла бы даже догадаться о воз­можности действия искусного механизма артикуляции (понять членораздельность звуков было бы то же самое, что слепому осуществить эту возможность) (с. 431).

Третий параметр характеристики категории силы — определение того, о какой силе идет речь. В анализируе­мой концепции речь идет о духовной силе (geistige Ver­mogen) (с. 654), творческой силе языков (с. 678), ин­теллектуально-творящей (intellektuell schaffende Kraft) (с. 387), разумной и чувственной (intellektuelle und sinn-liche Kraft) силе (Vermogen) (с. 650), о духовных силах человека (с. 553), субъективной силе (с. 428), особенной силе (с. 650), самостоятельно действующей силе духа

85

(Geisteskraft) (с. 394), силе высшего порядка и энергии (hohe und energische Kraft) (с. 475) и т. д.

Отметим некоторые понятия, сопряженные с понятием силы. К их числу могут быть отнесены: 1) целое, целост­ность силы (о целостности — Ganzen — человеческой силы см. с. 395; см. также замечания с. 464 о силе в ее целост­ности— Kraft in ihren ganzen Totalitat); 2) внутренняя ра­бота силы (innere Arbeit) (с. 567); 3) произведения силы (см.: «... в образовании языка участвуют силы, созда­ния — Schopfungen — которых нельзя измерить рассуд­ком и его понятиями» — с. 464).

Понятие силы тесно связано с понятиями деятельност-ной парадигмы, так что понятия силы и деятельности часто выступают в одном понятийном контексте. Рас­смотрим некоторые смысловые модели с использованием этих понятий. Во-первых, сила может выступать как субъект деятельности, другими словами, речь может идти о действующей силе (wirkende Kraft) (с. 389—390, 568), (einwirkende Kraft) (с. 655).

По Гумбольдту (с. 393), сила духа, создавая свои про­изведения, действует (wirkt) со всем напряжением своего устремления. Ни одна из сил души не остается в без­действии (nicht tatig ware) в ходе языковой деятельности духа (с. 463).

В анализируемой концепции речь идет не только о действующей силе, но и о деятельности силы. Это вто­рая смысловая модель одновременного использования по­нятий деятельности и силы. См.: «Деятельность языка в человеке направлена (geht auf) на его мыслящую и творящую своим мышлением силу. Она в глубоком смысле имманентна и конститутивна» (с. 400).

Третья смысловая модель — это формула «деятель­ность производится силой». См.: Деятельность (Arbeit), занятая выработкой способа выражения мыслей, имеет постоянный, одинаковый образ действия, поскольку она производится одинаковой духовной силой (geistige Kraft), которая в своем различии не может простираться далее определенных границ (с. 419).

Четвертая смысловая модель — это формула «субъект действия может действовать своею силой или с силой». См.: «язык представляет собой настоящий мир, который дух должен ставить между собой и предметами посредст­вом внутренней работы своей силы» (с. 567); Если основ­ное начало образования языка «пронизывает язык с пол-

ной и неослабной силой- (in voller und ungeschwachter Kraft), то язык проходит все стадии своего развития, приобретая на каждой из них вместо исчезнувшей силы, новую, приспособленную к непрерывному продолжению пути» (с. 549).

Гумбольдт пользуется также моделью «действовать сильно (сильнее)». По его мысли, чем сильнее (kraftiger) и ярче изливает свой свет самостоятельно действующая сила духа (selbsttatig wirkende Geisteskraft) и чем силь­нее действует своими воззрениями в мире прошедшего и будущего, тем отчетливее (reiner) и разнообразнее фор­мируется масса, которую она освещает (с. 394).

Имеются и некоторые другие смысловые модели, где представлены комбинации понятий силы и деятельности. См.: «Духовная способность (das geistige Vermogen) имеет свое бытие только в деятельности (in seiner Tatig-keit), к ней она предназначена всем пламенем силы (Kraft) в ее целостности, принимая определенное на­правление» (с. 464; см. также с. 650).

^ ДИАЛЕКТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ОПИСАНИЯ ЯЗЫКА

Одна из существенных черт, определяющих специфику деятельностного представления языка в концепции Гум­больдта, — диалектическое видение объекта изучения. Если экстенсивизм формирует поле рассмотрения языка в гум-больдтианской концепции, а деятельностно-динамический подход задает базисные категории для понимания при­роды языка, то диалектизм, рассматриваемый в его фор­мальном плане, задает технику развертывания деятель­ностного представления, а также принципы организации смыслового пространства концепции.

При диалектическом видении объект рассматривается как внутренне противоречивый по своей природе. Что же это означает? Здесь сразу возникают вопросы — что зна­чит «противоречивый», всегда ли он противоречив или лишь в некоторых своих состояниях, определяется ли про­тиворечивость лишь особенностями (несовершенством) познающего субъекта или это объективная черта (свой­ство самой объективной реальности) и, наконец, разре­шимо ли противоречие и каковы способы такого «разре­шения» (снятия). Ответить на эти вопросы и означает в значительной степени описать специфику диалектиче-

87

ского мышления в отличие от других стилей мышления. В истории философии накоплен богатый опыт построения диалектических концепций различной ориентации — мате­риалистической и идеалистической.

Возникает вопрос, нейтрален ли логический рисунок диалектического рассуждения по отношению к содержа­тельному членению материализм/идеализм, и имеются ли такие инвариантные черты диалектического мышления, которые составляют суть этого мышления независимо от вариантов воплощения — диалектико-материалистического или же диалектико-идеалистического. Этот вопрос имеет первостепенное значение для нашей работы, где, с одной стороны, проводится анализ концепции Гумбольдта, вы­полненной в русле идей немецкой классической филосо­фии с ее диалектико-идеалистической ориентацией, а с другой — поднимается вопрос об адаптации гумбольд-товских идей современной наукой диалектико-материали-стической ориентации.

Инвариантная черта диалектического мышления со­стоит прежде всего в его способности «схватывать» и от­ражать глубокую внутреннюю процессуальность в объекте, акцентируя внимание на механизмах этой процессуаль-ности.

Объект в диалектическом видении предстает как пре­бывающий в вечном движении, источник которого счита­ется глубоко имманентным объекту — заложенным в его природе⁵⁴. Природа объекта в диалектическом видении сво­дится к его неустранимой внутренней противоречивости. Противоречия возникают и снимаются («разрешаются», «успокаиваются») и вновь возникают и вновь снимаются. Не напоминает ли этот рисунок диалектического движе­ния — бесконечно повторяющаяся ритмическая структура «единое раздваивается и вновь обретает единство за счет синтеза противоположных начал» — гигантскую модель бессмысленной деятельности Сизифа, распространенную на универсум в целом? Аналогия эта была бы поверхност­ной: диалектическое движение не механистично и не од­нообразно. Это движение, в ходе которого в объекте осу­ществляется его развитие, появляются новые в качествен­ном отношении структуры, реализуется восхождение к более сложному. Идея об исконной противоречивости

⁵⁴ В диалектико-идеалистических концепциях он считается един­ственным.

88

вещей (наличии в них противоположных начал), а также о тройственном ритме бесконечного саморазвития (един­ство, раздвоение единого на полярно противоположные начала, достижение нового единства через синтез проти­воположностей) принимается большинством диалектиче­ских концепций. Что же касается самой техники диалек­тического мышления и построения диалектических кон­струкций, то она широко варьируется в разных вариан­тах диалектических концепций. Виртуозная техника диа­лектических рассуждений разработана в платонизме и неоплатонизме, в философии Гегеля и Маркса. Методо­логический анализ диалектической процедуры восхожде­ния от абстрактного к конкретному К. Маркса дан в ра­ботах Э. В. Ильенкова, Г. П. Щедровицкого и др. Тонкое сопоставление рисунков диалектического движения Пла­тона и Гегеля содержится в работах А. Ф. Лосева. Он пи­шет, что диалектика Платона по своему формальному развертыванию находится в полной противоположности к Гегелю, у которого «диалектика есть эволюционное развитие по прямой линии через все большее и большее обогащение», поскольку «платонизм есть всегда иерар­хия, и притом идущая сверху вниз» (1930, 653). По на­блюдению А. Ф. Лосева (там же, с. 615), диалектика в платонизме «движется не по прямой линии вперед, как, например, у Гегеля, но параллельными пластами „Если Единое есть, то ..." и т. д. „Если Единого нет, то ..." и т. д. Это не столько параллельные линии, сколько кон­центрические круги вокруг Единого. В то время как Ге­гель вытягивает свои категории в ряд по прямой линии, Платон располагает свои категории вокруг Единого. Обойдя один круг, он становится несколько дальше от центра и выводит те же самые категории».

Центральная категория диалектики — диалектическое противоречие. Рассматриваемое с формально-логической точки зрения, противоречие предстает как образование, включающее «стороны» противоречия (противоположно­сти) ⁵⁵ и отношения взаимодействия между ними. Стороны

⁵⁵ Названия «тезис» и «антитезис» для наименования противопо­ложностей вне контекста гегелевской концепции кажутся ме­нее удачными, так как создают впечатление об эмпирической последовательности появления сторон А и не А.

С логической точки зрения в сложившемся противоречии обе стороны равноправны и находятся в одинаковом отноше­нии друг к другу.

89

противоречия взаимоисключают друг друга, взаимообус­ловливают и взаимопроникают друг в друга внутри еди­ного объекта. Диалектическое противоречие динамично и развивается от своих зародышевых форм до форм макси­мально крайнего обострения. В своем движении от непо­средственного единства противоположностей к их столк­новению и разрешению диалектическое противоречие проходит ряд этапов. На первом этапе противоположности не развиты, они скрыты и не выявлены, далее «между ними возникает определенное различие, они начинают об­наруживаться, и каждая из сторон противоречия закреп­ляется за внешним явлением»; на следующем этапе «про­тивоположности вступают -в отношение полярности» (они противостоят друг другу); они приходят в столкновение и доводятся до полного антагонизма (КСФ 1970, 257— 258). Наконец, на заключительном этапе противоречие разрешается путем синтеза противоположных начал в новое единство. Диалектическое движение имеет как бы пульсирующий характер от непосредственного единства к новому «синтетическому» единству через опосредующее звено — раздвоение единого на антагони­стические начала.

Помимо диалектического противоречия как противо­речия в реальности, различают формально-логические противоречия, или противоречия неправильного рассуж­дения, существующие только в мышлении. Если в диа­лектическом противоречии находит свое отражение ре­ально существующая раздвоенность единого объекта на два взаимоисключающих, взаимообусловливающих и взаимопроникающих друг друга момента, то формально­логическое противоречие заключается в приписывании единому в целом объекту какого-либо признака и одно­временном отрицании этого же признака у данного еди­ного объекта (Кондаков 1975, 487) ⁵⁶. Иногда для опи­сания противоречий используется также термин антино­мия. Антиномия представляет собой соединение в ходе рассуждений двух прямо противоположных утверждений, взаимоисключающих друг друга и производящих впечат­ление, что они с одинаковой степенью достоверности мо-

⁵⁶ Как подчеркнуто у Н. И. Кондакова (1975, 488), в диалектиче­ском противоречии обе стороны в сумме дают единицу, а в формально-логическом противоречии положительное и от­рицательное утверждения в сумме дают ноль.

90

гут быть обоснованы в качестве истинных. Некоторые из таких антиномий (например, представление о двуприрод-ности электрона, выраженное в понятиях «электрон-волна» и «электрон-частица») представляют собой логическое отражение действительности, а некоторые из антиноми­ческих суждений — парадоксы — обусловлены конкрет-' ным уровнем развития знаний о действительности (на­пример, противоречия в системе исходных понятий). Ан­тиномии первого типа представляют собой, таким образом гносеологический коррелят понятия объективного диалек­тического противоречия. Среди антиномий второго типа явные формально-логические противоречия — лишь част­ный и наиболее очевидный случай, касающийся ошибоч­ных рассуждений. Возможны ситуации, когда при опи­сании фрагмента объекта, не имеющего объективных про­тиворечий, в знании могут встречаться ошибочные суж­дения, содержащие формально-логические противоречия. Соответственно не исключены и ситуации неадекватного представления объекта диалектической природы с по­мощью процедур, не способных эту природу отразить.

Антиномические суждения в рамках научной концеп­ции необходимо отличать от дихотомических суждений типа «озера бывают пресные и непресные», в которых выражается результат деления какого-либо класса пред-" метов на две части, характеризующиеся наличием опре­деленного признака или же, напротив, — его отсутствием (см.: Кондаков 1975, 157). Основное отличие этих двух видов суждений состоит, очевидно, в том, что в антиноми­ческих суждениях в отличие от дихотомических утверж- дается одновременная заданность в рамках единой це­лостности двух прямо противоположных и противореча­щих друг другу черт.

Одной из дискуссионных проблем современной диа­лектики является - вопрос об отношении формулируемой в знании антиномии к диалектической структуре реаль­ного объективного противоречия, в частности, вопрос о соотношении «разрешения» (снятия) объективного про­тиворечия и теоретического разрешения антиномии (см.: ДП 1979, 336). Полагая, что формальная антиномия (ло гическое противоречие) типа «А и не А» не может счи­таться окончательным выражением объективного диалек­тического противоречия и должна получить свое разре­шение в какой-либо другой структуре, В. А. Лекторский (ДП 1979, 335, 340) задается вопросом о способах разре-

91

шения антиномий и о роли формализации в этом про­цессе. Он отметил два спектра решений данной проблемы. Согласно первой точке зрения (В. Н. Порус ДП 1979), хотя формальная антиномия и имеет некоторую объективную основу, тем не менее она как по своему со­держанию, так и по форме субъективна. Знание, воспро­изводящее структуру объекта, не может иметь в своем составе антиномий, поэтому наличествующие в системах знания антиномии должны быть устранены. Антиномии характеризуют лишь процесс становления знания как осо­бой самостоятельной реальности и в готовом, «овеществ­ленном», «ставшем» знании они невозможны (см. Г. С. Ба-тищев и В. И. Метлов ДП 1979).

Согласно второй точке зрения (см. Э. В. Ильенков ДП 1979), содержание, представленное в виде логической ан­тиномии, адекватно выражает (точно воспроизводит) оп­ределенную сторону исследуемого объекта. Но содержа­ние, отражаемое в антиномии, является лишь моментом структуры развивающегося объективного противоречия. Поэтому в ходе дальнейшего развития познания осущест­вляется разрешение антиномии. Это выражается во вклю­чении антиномии в состав более широкого целого. Разре­шение антиномии не означает ее устранения или ее смы­словой модификации и тем более простого «встраивания» антиномии в систему теоретического знания.

В диалектическом понимании противоречие носит все­общий универсальный характер. Не существует предме­тов и процессов (природных, общественных, познаватель­ных), которые не были бы внутренне противоречивыми. Поэтому признание тезиса, что противоречия существуют лишь в гносеологической сфере и относятся к способу описания действительности, а не к самой действительно­сти, или же идеи, что диалектическое противоречие су­ществует лишь на уровне явления, а не на уровне сущ­ности, означало бы ограничение принципа универсаль­ности противоречия, составляющего суть диалектического подхода.

Для любой диалектической концепции (будь то ориги­нальная концепция с новой парадигмой диалектических категорий или же концепция, в которой через призму ка-кой-либо известной парадигмы описывается диалектиче­ски определенный фрагмент действительности) харак­терно наличие двух логически самостоятельных момен­тов — фиксирования исходных антиномий и их разреше-

92

ния (синтеза). Фиксирование антиномий есть, по словам А. Ф. Лосева (1930, 276, 278), «статика», «раздельность» и «отличенность», а синтез — «динамика», «слияние, ин­теграция смысла». Антиномика дифференциальна по своей природе, а синтез интегрален. В реальной практике построения диалектических концепций значимость этих двух частей и их акцентированность в общей целост­ности может быть различной, хотя логически эти части равноправны. Иногда в диалектическом движении акцент делается на антиномике — подчеркивании разрывов (па­радоксальности), а не связей, а иногда, напротив, на син­тезе — подчеркивании связи и связанности. Так, Лосев (там же, 652) отмечает «невероятную страсть» Платона к «антиномическим разрывам», которая доходит до пол­ного уничтожения всякого синтеза. Иногда особый акцент делается не на конечном (настоящем) синтезе, где «рав­ноправны обе сферы и отождествлены они до неразличи­мости», а на предварительном, одностороннем, когда обе стихии не равноправны, но одна из них преобладает над другой (там же, 372).

Диалектический мир Гумбольдта — это прежде всего мир антиномий, характеризующих природу языка, его сущность⁵⁷. У Гумбольдта используется богатейшая па­литра красок (смысловых нюансов) для воссоздания этого мира в своей концепции. Диалектическое виде­ние сущности языка Гумбольдт задает путем разверты­вания понятийно-категориальных оппозиций: 1) идеаль­ное/вещественное (форма/материал); 2) энергейя/эргон (деятельность/продукт, вещь); 3) живое/мертвое; 4) творческое/нетворческое (продуктивное/репродуктив­ное); 5) свобода/связанность (предопределенность, детер­минированность) ; 6) универсальность/уникальность (со­циальное/индивидуальное, всеобщее/индивидуальное); 7) изменчивость/стабильность; 8) потенциальное/наличное (экзистенциальное) ⁵⁸; 9) безграничность (беспредель­ность, бесконечность) /замкнутость (ограниченность, пре-

⁵⁷ Гумбольдт первым разработал в языкознании учение об анти­
номиях. На его лингво-фипософские взгляды глубокое влияние
оказало учение Канта об антиномиях разума.

⁵⁸ Возможно, что у Гумбольдта разделение речь/язык происходит
с учетом признаков эмпиричность/неэмпиричность (экзистен-
циальность/потенциальность).

См. об оппозиции бытие/сущность у Б. А. Ласточкина 1979, 290).

93

дельность, конечность); 10) континуумность/дискретГ-ность; 11) разнообразие/единообразие и их комбинаций (склеек). Некоторые из таких связок являются взаимо­связанными (взаимовыводимыми).

Рассмотрим подробнее эти группы понятий, фиксиру­ющих в диалектическом движении развертывания дея-тельностного представления языка двуприродность языка и его свойств. Гумбольдт отмечает обычно асимметричность соединения этих начал с доминированием одного из них в этой гармонии разнонаправленностей. Такая подлинная гармоничность соединения противоположностей, доходя­щая до эффекта полной смысловой континуальности, и создает впечатление об отсутствии антиномий в гумбольд-товской концепции.

Центральная антиномия, характерная для языка, по Гумбольдту, это противопоставление идеальное/вещест­венное, понятийно осмысленное как форма/субстанция (материал)⁵⁹ или деятельностное/вещественное (овеществ­ленный результат). В его понимании (см.: Ramischwili 1967, 558), язык представляет собой единство двух на­чал — идеального и материального, и каждая языковая величина характеризуется через это единство (синтез). На отдельных этапах диалектического рассуждения язык отождествляется либо с первым началом, либо со вто­рым. См., например: «... только материальный, дей­ствительно сформированный звук (der korperliche, wirk-lich gestaltete Laut) составляет настоящий язык» (с. 459). Эта внутренняя и чисто интеллектуальная сторона звуко­вых форм и составляет собственно язык (с. 463). Однако, в итоге рассуждений-, раскрывающих глобальную при­роду языка, он рассматривается как подлинный синтез идеального и материального.

В интерпретации Г. В. Рамишвили (1978, 289), в кон­цепции Гумбольдта ставится знак равенства между по­нятиями языка и формы («Понятие языка существует и исчезает вместе с понятием формы, ибо язык есть форма и ничего, кроме формы». — Цит. по: Рамишвили 1978, 209, см. также Ramischwili 1967, 552) ^б0. Таким образом,

⁵⁹ В расчленениях Л. Ельмслева это сформированный посредством
определенной формы материал.

⁶⁰ См. также замечания Гумбольдта из более ранних работ:
«У языка есть идеальное существование в головах и душах
людей и никакой, даже в камне и железе воплощенный язык,
не будет. считаться материально существующим... Правда, он

94

£. для Гумбольдта характерны отождествления понятий иде­ального, духовного, внутреннего, формы (внутренняя

форма).

Понятие идеального (нематериального) используется для передачи специфики существования языка (См.: «Язык ... всегда имеет только идеальное бытие — em ide-ales Dasein — в умах и душах людей и никогда не обла­дает материальным (niemals ein maierielles besitzt), даже погребенный в камень или бронзу» — с. 548), а также для обозначения мира языка (см. о творении идеального, но не вовсе внутреннего и не вовсе внешнего мира (in der Schopfung einer idealen, aber weder ganz in-nerlichen, noch ganz auBerlichen Welt) — с 496.

Центральное противопоставление .. в концепции Гум­больдта, раскрывающее природу языка, — это оппозиция эргон/энергейя (или вещь, предмет/деятельность). Проти­вопоставление эргон/энергейя — семантически сложное. Можно выделить па крайней мере три смысловые оппози­ции в ее составе: 1) законченное (сформированное)/де­лающееся и тем самым длящееся, 2) мертвое/живое, 3) замкнутое/открытое, которые в концепции Гумбольдта встречаются самостоятельно, вне понятийного противо­поставления эргон/энергейя. Язык — это не оконченное дело (вещь), эргон, а деятельность, энергейя. Соответст­венно язык нужно рассматривать не столько как мерт­вый продукт (Erzeugniss), но скорее как порождение, производство, осуществление (Erzeugung). Противопо­ставление продукт (Erzeugniss)/порождение (Erzeugung), очевидно, есть частный случай более широкого противо­поставления эргон/энергейя, но такой частный случай, ко­торый является показательным для языка, выражая em наиболее существенную черту.

Одной из частных интерпретаций противопоставления энергейи/эргона является понятийная связка язык/речь

(с. 426) ⁶¹.

Возможны две интерпретации смыслового содержания

функционирует своим телесным аппаратом, но относится в че­ловеке к собственно духовному» (цит. по: Рамишвили 1978,

209).

⁶¹ Очевидно, что гумбольдтовское противопоставление язык/речь не тождественно противопоставлению язык/речь у Соссюра, где язык можно интерпретировать скорее как эргон, чем как энергейю,

95

противопоставления эргон/энергейя. В первом случае энергейя рассматривается как объемлющая категория, а эргон как частная (результат), специфицирующая на­ряду с другими категориями (задача, цель, средство, ис­ходный материал и т. д.) категорию энергейи. Во втором случае деятельность рассматривается как категория, рав-нопорядковая с категорией аргона, и можно было бы го­ворить о более широкой категории деятельности, объем­лющей категории эргона и энергейи. Это различие в ин­терпретациях особенно важно учитывать при теоретиче­ском развертывании противопоставления эргона/энер-гейи — задании идеальной действительности, в которой происходит развертывание этого идеального объекта. В концепции Гумбольдта, как мы отмечали, обычно на­блюдается асимметричность в оценке значимости отдель­ных термов диалектических противоположений. Так, в противопоставлении эргон/энергейя акцент делается на энергейе; а точнее на ее подвидах — порождении (Erzeu-gnng) и синтезе. Говоря о том, что язык есть не эргон, а энергейя, Гумбольдт полагает, что его истинное опреде­ление может быть только генетическим, т. е. процессу­альным, восходящим к самим истокам языка, к его перво-синтезу.

Одним из смысловых компонентов оппозиции эр­гон/энергейя является противоположение законченное (сформировавшееся)/делающееся, которое встречается самостоятельно вне понятий эргон/энергейя (возможно, что оно отягощено теми смысловыми довесками, которые имеются у оппозиции эргон/энергейя).

Рассмотрим фрагменты рассуждений, демонстрирую­щие употребление этого противопоставления. В рамках гумбольдтовской диалектической картины мира язык и все связанное с ним (в том числе элементы его структу-рации) предстают то как нечто готовое, законченное, то как пребывающее в процессе формирования. Так, с одной точки зрения материал языка предстает как уже произ­веденный, а с другой — как никогда не достигающий со­стояния завершенности, законченности. Развивая первую точку зрения, Гумбольдт пишет, что каждый народ полу­чает с незапамятных времен материал (Stoff) своего языка от прежних поколений, и деятельность духа, тру­дящаяся над выработкой выражения мыслей, имеет дело уже с готовым материалом (etwas schon Gegebenes) и собственна не творит, а только преобразует (с. 419). Раз-

96

вивая вторую точку зрения, Гумбольдт замечает, что со­став слов языка нельзя представлять готовой массой (eine fertig daliegende Masse). He говоря о постоянном образовании новых слов и форм, весь запас слов в языке, пока язык живет в устах народа, есть непрерывно произ­водящийся и воспроизводящийся результат словообразо­вательных сил (ein fortgehendes Erzeugniss und Wiederer-zengniss). Он воспроизводится, во-первых, целым народом (Stamme), которому язык обязан своей формой, в обуче­нии детей речи (Sprechen) и, наконец, в ежедневном употреблении речи (с. 480).

По Гумбольдту (с. 559), слово не представляет собой какой-либо вещи (wie eine Substanz), чего-либо вполне законченного (etwas schon Hervorgebrachtes), оно даже пе содержит в себе замкнутого ((geschlossenen) понятия⁶². С другой стороны, можно говорить о готовом языке, пе­реходящем из рода в род, когда человек встречает дейст­вующую на него силу сформировавшегося материала⁶³, хотя воспроизводит (erzeugt) его самодеятельно (с. 460— 461).

Гумбольдт упоминает о наличной звуковой форме языка, говоря, что в средних периодах образования языка возможно допустить применение готовой звуковой формы (schon vorhandene Lautform) для внутренних целей языка (с. 449). Он использует и понятие законченности (окончательной выработанности), отмечая, например, что язык дает в слове свое готовое произведение (das fertige Erzeugniss) (с. 449) или же, говоря о том, что прогрес­сивность движения языков по пути стремления к выпол­нению идеи языка открывается в окончательно вырабо­танной членораздельности (vollendeten Artikulation) зву­ков в этих языках (с. 391—392). По Гумбольдту (с. 473), «соединение звуковой формы с внутренними законами языка образует завершение (die Vollendung) языка, и высший момент такого завершения основывается на том, что это соединение, происходящее в одновременных актах

⁶² По-видимому, эту идею можно экстраполировать и на более крупные единицы языка. Гумбольдт сам отмечает (там же), что слово как элемент языка избрано им лишь для упрощения сути дела.

^м Отметим, что Гумбольдт как языковед, а не логик называет сформировавшийся материал «даром» слова (а не мысли) и языковой деятельностью.

7 В. И. Постовалова

языкотворческого духа, приводит к полному и чистому проникновению этих элементов друг другом».

Отметим, что слова «окончательность» применительно к выработанности, завершенности действия и «ступень», «степень» применительно к оконченности действия (в частности, образования языка) создают впечатление известной подвижности внутри статики (готового), зада­вая процессуальность внутри покоя. А это подчеркивает приоритет процессуальности, деятельностного начала в оппозиции энергейя/эргон.

Оппозиция мертвое/живое выступает в сочетании с другими противопоставлениями — предельность/беспре­дельность, эргон/энергейя. Вариантом противопоставле­ния мертвое/живое является оппозиция мертвая мас­са/живой зародыш. См.: «Язык состоит наряду с уже сформированными элементами также преимущественно из способов продолжать работу духа, указывающего языку его путь и форму. Прочно сформировавшиеся элементы образуют некоторым образом мертвую массу (eine gewis-sermafien todte Masse), но эта масса несет в себе живой зародыш (den lebendigen Keim) нескончаемой определи­мости» (с. 436).

В контекстуальном противопоставлении у Гумбольдта оказываются также мертвый продукт/порождение. В его понимании (с. 416), язык следует рассматривать не только как мертвый продукт (em todtes Erzeugniss), а бо­лее всего как порождение (Erzeugung).

Вариантом оппозиции мертвое/живое является также противопоставление по признаку мертвое/одушевленное (идеальное), или вещество/дух (с. 548). Быть живым (иметь жизнь) или мертвым, жить или гибнуть — сопря­женные понятия. В оппозиции быть живым/быть нежи­вым более нагруженным (более свойственным природе языка и смежных явлений) оказывается первый терм; в концепции Гумбольдта жизнь акцентируется больше, чем гибель.

С базисной антиномией энергейя/эргон связано также и семантическое противопоставление беспредельность (не­замкнутость) , безграничность/замкнутость (ограничен­ность в смысле наличия границы). Беспредельным пред­ставляется различие в языках их звуковой формы (eine unendliche, nicht zu berechnende Mannigfaltigkeit) (c. 464). Неопределенен объем возрождаемого материала и сам способ (Art) возрождения. Язык необходимо представ-

98 ■

лять не как готовый, передаваемый материал, обозримый в своей целостности, но как вечно возрождающийся (с. 431).

Наряду с понятием беспредельности (бесконечности) используется альтернативное понятие границы (ограни-j£ чения) при характеристике языка, например, при опи­сании движения языка в рамках предзаданных границ. Все успехи последующего образования языка достигаются лишь в границах (in den Grenzen), какие предполагаются его первоначальным устройством (с. 400). При этом внут-ренпие ограничения, положенные духовному развитию в его первоначальном устройстве, могут служить препят­ствием высшему образованию и самого языка. В понима­нии Гумбольдта (с. 651), форма всех языков по сути своей одинакова и всегда должна достигать всеобщей цели языка; различие же может состоять лишь в средст­вах и только в рамках границ (innerhalb der Granzen), какие допускает достижение цели. Гумбольдт рассуждает о негативной стороне конкретной формы языка (отклоня­ющейся от правильного построения), обозначающей гра­ницы созидания (die Schranke des Schaffens) (с. 678)". Противополагая материю форме, он считает (с. 422), что материю формы языка можно найти, если выйти из гра­ниц (Granzen) языка; внутри же этих границ что-либо принимать за материю можно только относительно. Язык свое готовое произведение дает в слове. Именно объем 'слова образует границу (die Granze), до какой язык в своем созидании действует самостоятельно (с. 449). По Гумбольдту (с. 567), в самом существе человека зало-. жено предчувствие области, не вместимой в границы ^ языка (durch die Sprache beschrankt ist).

О границах и ограниченности речь идет не только -ирименительно к языку. Языки развиваются у народов -из их духовного своеобразия, которое накладывает на них ^печать своей индивидуальной ограниченности (die ihnen lanche Beschrankungen aufgedriickt wird) (c. 386). Гум-5ольдт говорит о народах, ограничивающихся своим соб­ственным кругом (auf sich selbst beschrankt), о том, что эзнавая и что явления свободы, исследование языка 1жно внимательно прослеживать ее границы (Gran-ien) (с. 654, 440). Он подчеркивает, что деятельность рха, направленная на выражение мыслей, осуществля-ся постоянным и однородным образом, будучи произво-1ма духовной силой, которая в своем различии не мо-

99 7*

й<ет простираться далее определенных не очень широких границ (с. 419).

Известную смысловую нагрузку имеет также противо­поставление континуальности/дискретности (пространст­венно-временной непрерывности). Теоретический миргум-больдтовской концепции континуален; в этом мире язык предстает как вечно повторяющаяся работа духа (die sich ewig wiederholende Arbeit des Geistes), стремящаяся претворить членораздельный звук в выражение мысли ■ (с. 418). Язык в его действительной сущности, по Гум­больдту, является" неизменным и преходящим с каждой минутой (ist ewig bestandig und in jedem Augenblicke Vor-iibergehendes) (c. 418). Б нем не может быть ни минуты застоя (Stillstand), поскольку его природа — непрерывное развитие (ein fortlaufender Entwicklungsgang) под влия­нием духовной силы каждого говорящего (с. 548). Гум­больдт упоминает (с. 567) о вечно углубляющемся внут­реннем восприятии (der immer weiter greifenden inneren Auffassung) и о духе, который непрестанно (unaufhorlich) стремится внести в язык что-либо новое, чтобы, воплотив в него это новое, опять стать под его влияние.

Для выражения частичной дискретизации континуума используется деятельностное понятие оконченности и ка­тегория развития, улавливающая скачки между состоя­ниями в отличие от модификаций (которые контину-умны). Дискретизация континуума осуществляется за счет введения понятий «внутреннее» и «внешнее»: мир состоит из вещей, имеющих внутреннее и внешнее, пере­ход из внутреннего во внешнее есть всегда скачок через границу.

К рассмотренным оппозициям близко также противо­положение потенциального/наличного⁶⁴. Следующие два контекста иллюстрируют эту оппозицию: «... каждый язык, кроме своей уже развитой части, обладает неопре­деленной способностью как к развитию гибкости (Bieg-samkeit), так и к разработке все более богатых и более высоких идей» (с. 656); «Каждый язык мог бы все обо­значить только тогда, когда народ, которому он принад­лежит, прошел бы все ступени своего развития. Но у каждого языка всегда остается часть, которая в нем еще

⁶⁴ См. в этой связи смысловое противопоставление сущности/яв­ления, занимающее центральное место в концепции Гумбольдта.

100

гаится (noch jetzt verborgen ist) и вечно остаётся затаён­ною (ewig verborgen bleibt), если он. погибает раньше ее развития, Каждый язык, как и сам человек, есть нечто беспредельное (en Unendliches), постепенно развивающе­еся во времени» (с. 568). Предназначение языка состоит в том, чтобы быть готовым к услугам на пороге бесконеч­ной, поистине безграничной области, совокупности всего мыслимого. Имея ограниченные средства, он способен к беспредельному употреблению за счет тождества силы, порождающей и мысли и язык (с. 477).

Подчеркивание значимости потенциального начала в мире объединяет Гумбольдта с иенскими романти­ками — Шеллингом, Ф. Шлегелем, Новалисом, которые полагали, что творчество как бесконечный процесс выше своего результата, что любая однозначная и окончатель­ная форма представляет собой меньшую ценность, чем открытая и неосуществившаяся возможность. Для них замысел и воплощение асимметричны в своих отноше­ниях: замысел всегда богаче своего предметного вопло­щения. Романтический идеал — это извечный порыв к возможному, потенциальному, которое для них всегда идет впереди действительного. Так, Ф. Шлегель писал, что его интересует не реальный Лессинг, но тот Лессинг, «каким бы он мог быть — скрытый Лессинг, несостояв­шийся Лессинг» (ФЭ 1967, 552).

Акцент на потенциальном приводит романтиков к известному равнодушию к материальному воплощению замысла. Отголоски этого романтического настроения афористически выражены у Гете, который считал, что «не всегда необходимо, чтобы истинное телесно вопло­тилось, достаточно уже, если его дух веет окрест и про­изводит согласие, если оно как колокольный звон с важ­ной дружественностью колышется в воздухе» (цит. по: Хайдеггеру ОПЯ 1975, 160 в переводе В. В. Бибихина).

В рамках деятельностной картины находится также антиномия творческого/нетворческого в языке, другими словами, антиномия продуктивного/репродуктивного. Ре­продуктивная деятельность — это деятельность по воспро­изведению наличествующего в системе, продуктивная же тесно связана с привнесением нового, а не с пассивным воспроизведением по готовым стандартам. Оппозиция творческого/нетворческого тесно связана с базисной оп­позицией гумбольдтианской лингвистики эргоп/энергейя. Принципиальная незамкнутость языковой системы (про-

101

истекающая от его поникания как энергейи, а не эргона) и новое, творческое в языке взаимно предполагают друг друга (с. 567).

В качестве субъекта творческой деятельности могут выступать народ (человек), сила духа и косвенным обра­зом язык. Способность к творчеству, творческое начало — неизменная характеристика силы духа (сила духа, высту­пающая в ходе всемирной истории из своей внутренней глубины и полноты, есть поистине творческое начало (das wahrhaft schaffende Princip) (с. 392).

В концепции Гумбольдта речь идет также о творче­ских силах в языке. Язык в его понимании (с. 605), как в отдельном слове, так и в связной речи, представляет со­бой «акт», поистине творческое действие духа (eine wahr­haft schopferische Handlung), и в каждом языке этот акт (индивидуальное действие) совершается особым образом. В древние периоды языка, когда творческий дух человека (der innerlich schopferische Geist des Menschen) совер­шенно был погружен в самый язык, слова представлялись как бы самими предметами (с. 547). Рассуждая о проис­хождении конкретной формы языков, Гумбольдт замечает (с. 678), что в своих отклонениях от правильного постро­ения она всегда имеет наряду с положительной стороной и отрицательную сторону, в которой может наблюдаться в языках постепенное восхождение до тех пор, пока хва­тит в них творческой силы (die schopferische Kraft) (с. 678). Задавшись вопросом о том, как можно предста­вить себе в народном духе акт «отливания» слова в форму части речи с помощью флексии, он не предполагает при возникновении языка рассудочного сознания, замечая, что оно не имело бы в себе творческой силы (keine schopferische Kraft) для формирования звуков (с. 545). Он упоминает и о ситуации в словосложении, когда ос­новным деятелем выступает творческая сила, посредством которой язык производит из корня слова все, что отно­сится к внутреннему или внешнему образованию формы слова. При этом, чем дальше простирается это творчество (Schopfung), тем выше степень стремления, и чем быст­рее ослабевает творчество, тем меньше степень стремле­ния (с. 726).

Спецификацией творческой деятельности в языке в определенном смысле является понятие оригинального преобразования языка. Гумбольдт обращает внимание на то, что в ходе непрерывного развития языка (под

102

влиянием умственной силы каждого говорящего) встре­чаются периоды, когда звукотворческое стремление языка идет в рост, обнаруживая свою живую деятель­ность, и соответственно периоды, когда звукотворческая сила убывает (по окончании образования, по крайней мере, внешней формы языка). И в период убыли (АЬ-riahme) могут являться новые жизненные начала и со­вершаться языковые преобразования (neu gelungende Um-gestaltungen) (с. 548).

Тесно связана с антиномией творческого (продуктив­ного) /репродуктивного в языке антиномия необходимости (детерминированности, связанности, предопределенности) и свободы в языке⁶⁵. По Гумбольдту, язык как таковой божественно свободен, а языки, принадлежащие народам и зависящие от них, связаны: «Это не пустая игра слов, когда представляют, что язык в своей самодеятельности исходит только из себя и божественно свободен (gottlich frei), а языки связаны (gebunden) и зависят от народов, которым принадлежат» (с. 386—387). Исследование языка должно познавать и почитать явление свободы (die Erschemung der Freiheit), тщательно прослеживая в то же время ее границы (с. 439—440).

В концепции. Гумбольдта речь идет как о свободе языка, так и свободе человека, причем первое производно от второго. Язык есть необходимое завершение мышления и естественное развитие дарования, характеризующего человека как такового, а подобное развитие возможно лишь у существа, одаренного сознанием и свободой. Это развитие зависит от условий, окружающих человека в мире и даже оказывающих влияние на акт его свободы (с. 649—650). Говоря о главном различии языков между собой по чистоте начала их образования (в частности, о ситуации, когда естественное развитие осуществляется в условиях влияния чуждой ему силы), Гумбольдт под­черкивает, что в этом случае, как и при выражении раз­нообразных сочетаний мыслей, языку необходима свобода (Freiheit). Самое чистое и удачное строение будет достиг-путо тогда, когда образование слов и сочетаний в каком-либо языке не подвергается никаким другим ограниче-

Неясно, можно ли связать с оппозицией несвобода/свобода по­нятия инстинкта, с одной стороны, и духа, с другой (у Гум­больдта инстинкт детерминирован, а дух независим).

103

ниям, кроме тех, которые необходимы для того, чтобы соединять со свободой правильность (GesetztmaBigkeit) и через ограничения обеспечить свободе собственное ее существование (с. 549). Язык может достичь истинного преимущества только тем, что развивается из одного на­чала и с такой свободой, которая делает его способным поддерживать все интеллектуальные силы человека в жи­вой деятельности (с. 553). Гумбольдт рассуждает о ситу­ациях, когда народ позволяет языку развиваться из своей внутренней свободы (aus seinem Inneren Freiheit...) (с. 414). Называя еилу воздействия языка на человека физиологической, а силу воздействия человека на язык — чисто динамической, он полагает (с. 439), что во влиянии языка на человека обнаруживается законосообразность языка и его формы, а в обратном воздействии человека на язык обнаруживает свою силу начало свободы (ein Princip der Freiheit). Понятие свободы используется и при описании феномена синтеза (с. 474).

Гумбольдт обращает особое внимание на детерминанты языкового развития — факторы, воздействующие на язык. К таким детерминантам порождения, развертывания и развития языка относятся: 1) дух, национальный дух, сила национального духа; 2) языкотворческая сила, име­ющаяся в каждом человеке; 3) сила акта синтеза, от ко­торой зависит вся жизнь, одушевляющая язык в течение всех периодов его существования; 4) первоначальное на­циональное своеобразие; 5) изменения внутреннего на­правления с течением времени; 6) внешние события, воз­вышающие или, напротив, подавляющие душу народа и особенно влияние одаренных людей (с. 565). Не остаются бесплодными для языков также цивилизация и культура.

В некоторых контекстах имеется противопоставление двух типов детерминант — направления народного духа и времени (вневременного и временного параметров). За­давшись вопросом о том, нельзя ли считать богатство во­ображения, запечатленное в делаверском языке, символом сохранения в языках этого типа «юношеского» состояния языка, Гумбольдт подчеркивает сложность такого воп­роса, так как трудно различить, что принадлежит в них времени, а что — направлению народного духа (с. 672). Он противопоставляет в языке внешнее влияние и внут­реннюю самодеятельность (с. 412—413).

Понятие свободы, применяемое для характеристики языка, может быть проинтерпретировано двояко: как не-

104

полная Детерминированность явления или же внедетер-минированность ситуаций (в случае принятия принципа свободы невозможно с полной вероятностью предсказы­вать индивидуальное решение). Второй случай, очевидно., связан с учетом феномена сознания у человека^б6.

В последующей лингвистике были предприняты неко­торые попытки интерпретации феномена свободы в язьше. Приведем следующие рассуждения В. В. Бибихина (1978,, 235): «... на пороге речи аккумулированное в языке зна­ние утрачивает обязательность. До своего принятия гово­рящим оно остается только возможностью. Говорящий свободен признать его как обязательное, признать как от­части обязывающее или не признать».

Антиномия социальное/индивидуальное также наме­чена в гумбольдтовской концепции, исходящей из идеи; (с. 408—409), что в человеке заложены два тесно взаимо­связанные чувства: чувство принадлежности к человече­ству и чувство индивидуальности. Ведущим в этом про­тивопоставлении является общечеловеческое начало, ко­торое присутствует и в индивидууме, только в особой форме. Идея индивидуального характера человека сво­дится Гумбольдтом к рассмотрению индивидуальности как явления бытия духовного существа. В связи с этим возникает вопрос, наличествует ли в анализируемой кон­цепции оппозиция индивидуального/социального или точ­нее было бы говорить об оппозиции индивидуального/над-индивидуального. Гумбольдт говорит о зависимости от­дельного лица от своего целого (народа и т. д.), связи че­ловека и общества, мотивах такой связи. Поскольку каж­дый индивид связан с окружающей его массой, то всякая его значительная деятельность в известной мере (хотя и не непосредственно) принадлежит этой массе (с. 410). Индивидуум находится в зависимости от целого — на­рода (Nationen), племени (Stamme), к которому принад­лежит народ, и человечества в целом. Его жизнь связана с общением (Geselligkeit), к которому его влечет, и внеш­ний низший взгляд, и внутренний, высший (с. 408).

⁶⁶ См. понимание свободы у Фихте как возможности деяний, пред­полагающих волю, решение и выбор (Огурцов 1976, 198). См. также работы Ю. А. Шрейдера о необходимости создания в лингвистике моделей, имитирующих феномен свободы вы­бора. О соотнесении индетерминизма, свободы и детерминизма см., например, у Р. Гальцевой (ФЭ, 1967, 564). См. также замеча­ния Гумбольдта (с. 436—438) об известной зависимости и не­зависимости языка от души человека.

105

По-видимому, у Гумбольдта присутствуют обе оппози­ции — и индивидуальное/социальное и индивидуаль-ное/надиндивидуальное. Для выражения общественного характера человека используется особое понятие — заро­дыш культуры (der Keim der Gesittung), которое вводится через посредство понятия деятельности: «... но как скоро является человек, он действует по-человечески: вступает в общественные связи, заводит учреждения, устанавливает законы ... с появлением человека полагается зародыш культуры, который растет по мере развития своего бытия» (с. 387). В связи с этим особое внимание обращается на роль языка в жизни человека, на общечеловеческий харак­тер языка. Речевая деятельность (Alles Sprechen) даже в простейших формах означает соединение индивидуаль­ного восприятия с общечеловеческой природой (с. 430); при этом побуждение к общению (der Trieb der Gesellig-keit) живых существ друг с другом происходит далеко не из-за их беспомощности (Hiilfslosigkeit) (с. 566).

Большую смысловую нагруженность в концепции не­сет оппозиция изменчивости/стабильности (вариатив­ного/инвариантного), проявляющаяся в трактовке языка как постоянного (консервативного, собранного и охраня­емого поколениями людей) и как преходящего, пребыва­ющего в вечном движении и изменении. В языке есть два начала: постоянное, неизменное, статичное, недвижное, с одной стороны, и текучее, преходящее с каждой мину­той, дробящееся, подверженное стихии разрушения и из­менения, заряженное неудержимой «жизненностью», с другой⁶⁷. Для языка (включая и письменность) нет места для покоя: в нем как и в непрекращающемся пла­мени мышления человека, немного мгновений истинного покоя (Stillstand). Его природу составляет непрерывное развитие под влиянием духовной силы каждого говоря­щего (с. 438, 548). Язык в своей сущности есть нечто по­стоянное и в то же время преходящее с каждой минутой (с. 418) ⁶⁸. Поскольку многие из таких видоизменений не всегда касаются слов и форм самих по себе, а их моди­фицированного употребления, они легко могут ускольз­нуть от внимания исследователей (с. 439). Подобные мо-

дификации появляются в языке с каждым новым поколе­нием, поскольку любой говорящий в состоянии подейст­вовать на язык своей индивидуальностью. Только в ин­дивидууме язык обретает свою последнюю определенность («Никто не понимает слова в том же самом значении, что и другой, и мельчайшее различие переливается по всему пространству языка как круги на воде» — с. 439).

Гумбольдт обращает внимание на постоянную (blei-bende) и. независимую природу языка, служащего при на­личии удачного организма вдохновительным орудием для последующих поколений (с. 634).

Оппозиция инвариантного/вариативного в языке тесно связана с проблемой тождества языка и установления пределов вариабельности в языке (см. занимавший Гум­больдта — с. 418 — вопрос о том, до каких пор целесооб­разно считать язык за один и тот же, если он с течением времени испытывает перемены).

С известной долей условности можно выделить и оп­позицию универсального/уникального (язык/языки). Ак­центируя особое внимание на втором терме оппозиции — уникальном, — Гумбольдт всегда интересовался тем, на­сколько это индивидуальное и неповторимое отстоит от идеального, совершенного.

Под противопоставлением универсального/уникального скрывается целый пучок противопоставлений: целое/часть, многое/единичное (особенное), индивидуальное/всеоб­щее, разнообразие/однообразие и, возможно, также кол­лективное (социальное)/индивидуальное, объектив­ное/субъективное ⁶⁹. В концепции наличествует экспли­цитное противопоставление язык/языки, которое конкре­тизируется через более частные противоположения. Во-первых, к их числу может быть отнесена оппозиция язык индивида/язык человечества (с. 424): «В языках так чу­десно совмещено индивидуальное внутри всеобщего, что одинаково правильно сказать, что весь человеческий род говорит на одном языке и в то же время каждый человек обладает своим языком». Далее к ним относится оппози­ция индивидуальные языки внутри языка одного на­рода/национальный язык как целое, отличное от других


⁶⁷ Раскрытие этих характеристик применительно к различным
диалектическим объектам см. у А. Ф. Лосева (1930).

⁶⁸ ^ Анализ этого тезиса см., например, у Г. В. Рамишвили (Ra-