Опыт интерпретации концепции в. Гумбольдта :; ™

Вид материала

Документы

Содержание Системно-целостный подход Процессуалыю-панхронический и типологический подходы

Подобный материал:

• Конспект урока по литературе Проблема интерпретации и опыт прочтения петербургской, 126.69kb.
• Содержание №4/2007 журнала «Обсерватория культуры», 19.46kb.
• Пояснительная записка, 167.23kb.
• Учебно-методический комплекс по курсу «теория интерпретации сновидений», 392.8kb.
• Два опыта интерпретации, 296.03kb.
• С. Л. Трансцендентальная философия, 65.17kb.
• Д. С. Жуков Политические идеи З. Фрейда, 47.18kb.
• Г. В. Ф. Гегель. "Об эпизоде "Махабхараты", известном под названием "Бхагавадгита"", 829.86kb.
• Стилистическая система русского языка Язык русского фольклора: опыт интерпретации, 1198.02kb.
• Дата рождения: 15. 08. 1969г, 20.96kb.

воспринимает элементы языка, она должна непроизвольно

Ш

(uhwillxkurlich) й без ясного сознания об этом соединять их в единство» (с. 549). Языки находятся в неразрывной связи с внутренней природой человека и "исторгаются из нее скорее самодеятельно, чем производятся ее произ­вольно (willkiirlich) (с. 410). Не совсем ясно, как может интерпретироваться эта непроизвольность — как бессозна­тельность или как действие без правила. В образовании языка принимают участие силы, произведения которых невозможно измерять рассудком (durch den Verstand) и чистыми понятиями (с. 464).

При характеристике языковой деятельности человека используется понятие инстинкта. Никакая человеческая память не была бы в состоянии удовлетворить непрерыв­ным и разнообразным требованиям мысли, если бы в душе человека в ее инстинктивном чувстве не имелось ключа к образованию языка. Даже чужим языком всегда удается овладеть лишь постепенно путем упражнений. По-видимому, говоря об инстинктивности, Гумбольдт об­ращает внимание на бессознательное начало в языковой деятельности. Язык как развитие дарования, воплощаю­щего в человеке его природу, не представляет собой про­явления инстинкта, которому можно было бы дать фи­зиологическое объяснение (с. 649—650).

^ СИСТЕМНО-ЦЕЛОСТНЫЙ ПОДХОД

Развертывание деятельностного представления предпола­гает рассмотрение деятельности как целостного образо­вания, допускающего известную структурацию. Онтоло­гически язык квалифицируется Гумбольдтом как некая целостность (Целостность изначальна, онтологична, а ана­литизм — лишь методический прием наблюдателя). Язык в его понимании представляет собой органическое целое (ein vollstandig durchgeftihrter Organismus),. в котором различимы не только отдельные части, но и законы дея­тельности (des Verfahrens), или, говоря историческими терминами, направления и стремления (с. 476). Размыш­ляя об онтологическом плане целостности, Гумбольдт пи­шет (с. 458): «Язык, как это проистекает из самого его существа, ощущается душой во всей его целостности (in ihrer Totalitat), каждая частность, взятая отдельно, со­ответствует в нем другой, еще ясно не осознанной, и всему данному целому, или, лучше сказать, возможному целому, которое может произойти из общей суммы явлений и за-

119

конов духа» ⁷⁹. К идее целостности можно прийти двумя одновременными и прямо противоположными путями: от внешнего к внутреннему ⁸⁰ и от высшего к низшему. Пер­вый путь идет от наблюдения феноменальных данностей к связывающей их идее. Второй путь — от постулируе­мого им духа к его проявлениям (произведениям). Гум­больдт начинает свои наблюдения над языком с обозре­ния его внешнего облика. На первый взгляд все в языке представляется хаосом, несоизмеримым с простотой кар­тины человеческого духа, произведением которого явля­ется язык. Неясным кажется, как отыскать нить, спо­собную удержать эти частности: «Язык предстает перед нами как бесконечность частностей: слов, правил, анало­гий, исключений. И мы испытываем немалое смущение от того, как эту массу, которая, несмотря на ее упорядо­чивание, все кажется каким-то хаосом, можно прирав­нять к единству картины человеческой духовной силы. Необходимо отыскать общий источник отдельных частно­стей, соединить разрозненные черты в картину органи­ческого целого; только таким путем получают возмож­ность удержать эти частности» (с. 417).

Приближаясь к идее целостности путем рассуждений о необходимости соизмерять язык с картиной человече­ского духа, Гумбольдт полагает, что именно понимание языка как произведения национального языкового чув­ства дает возможность постигнуть первоначальную связь частных явлений между собой и понять язык как вну­тренне взаимосвязанный организм. А. это в свою очередь позволит прийти к правильной оценке каждого отдель­ного явления (с. 383—384).

К идее целостности системы приводят также размыш­ления о невозможности получить полное теоретическое объяснение феноменов языка с позиций аналитизма. Сколько бы ни пытались членить язык на отдельные эле­менты, всегда остается в нем нечто, ускользающее от обработки, и именно то, в чем состоит единство и дыха­ние живого (с. 421). Целостность отнюдь не тождественна простому множеству, получаемому при аналитической

⁷⁹ См. также об упоминавшемся отношении индивидуального слова
(отдельного случая) к совокупности возможных случаев в языке
или речи (с. 489) при переносе понятия в известную категорию.

⁸⁰ Этот путь, очевидно, универсален для человека. «Человек по­
всюду на земле, — говорит Радхакришнан (1956, 55),—начи­
нает с внешнего и приходит к внутреннему».

120

деятельности исследователя. Это онтологическое ощуще­ние и призыв Гумбольдта можно выразить словами А. Ф. Лосева (1930, 227) (высказанными им по другому случаю): «...необходимо отвлечься от каждого отдель­ного текста, необходимо всмотреться в предмет in specie, необходимо множество, выражаясь по-платоновски, за­менить целостью» ⁸¹.

Идея целостности косвенно подчеркивается Гумбольд­том в рассуждениях об общем впечатлении, производимом объектом, к которому обращаются, чтобы получить опре­деленное понятие о форме объекта. Характеризуя язык как вечный посредник между духом и природой, преоб­разуемый с каждой новой ступенью духа, он замечает (с. 565), что следы этих преобразований все сложнее об­наружить в отдельном, и факт делается очевидным только в общем впечатлении (im Totaleindruck). Естественное состояние языка — это жизнь, неделимая целостность, а всякий аналитизм при изучении языка есть умерщвле­ние этой жизни. Первое и истинное состояние языка — речь (verbundene Rede). Чтобы войти в живое существо языка, необходимо об этом постоянно помнить. Раздроб­ление же на слова и правила представляет собой лишь мертвый продукт аналитической работы ученого, а не естественное состояние языка (с. 418). Эта же идея раз­вивается и применительно к слогу. Деление простого слога на согласный и гласный, принимаемые за самостоя­тельные звуки, носит искусственный характер: на слух (т. е. в восприятии человека) слог есть неделимая еди­ница (с. 443).

Идея целостного антианалитического взгляда распро­страняется и на происхождение языка — в генетический план, где разрешается известный парадокс — что изна-чальнее часть или целое. «Нельзя и помыслить, чтобы создание языка начиналось с обозначения предметов сло­вами и затем уже достигало соединения слов. В действи­тельности не речь строится из предшествующих ей слов, а наоборот, слова возникают из целостности речи», (с. 448). В сформировавшемся же языке слова могут быть обнаружены без особой рефлексии в актах даже в самой

⁸¹ Там же (1930, 276) см. о «спекулятивном слиянии многого в единое, будь то феноменологическое взаимоотношение це­лого и части или диалектически-ноуменальное воссоединение расчлененного».

121

грубой и необразованной речи (des Sprechens), поскольку словообразование составляет существенную потребность речи (с. 448—449).

Хотя аналитические исследования целесообразны, а иногда и единственно возможны при изучении языка, необходимо помнить тем не менее, что целостность изна­чальна, а аналитизм — лишь вынужденная процедура. Было бы ошибочным полагать, что различные направле­ния в развитии языков в действительности так же от­делены друг от друга, как это специально утверждают с целью подчеркнуть их различие между собой, (с. 554— 555). Заметив, что язык представляет всегда не предметы, а понятия о них, образуемые духом самодеятельно при порождении языка, а также, что образование понятий как бы предшествует образованию артикуляционного чув­ства, Гумбольдт замечает (с. 468), что подобное разде­ление имеет место только в аналитическом разложении языка на элементы и не может быть допущено в самой действительности (in der Natur).

Чисто аналитические средства постижения сущности языка ограничены, поскольку наиболее тонкие и глубо­кие начала языка ускользают от такого грубого приема: «В беспорядочном (zerstreut) хаосе слов и правил, ко­торый мы привыкли называть языком, наличествуют только отдельные элементы (Einzelne), производимые речью (Sprechen), и то всегда неполные по количеству и всегда требующие нового труда, чтобы познать способ живой речи и составить подлинную картину живого языка.

По этим разрозненным элементам нельзя познать того, что есть высшего и тончайшего в языке: это можно постичь и почувствовать только в связной речи, — что доказывает лишний раз, что подлинный язык живет (liegt) в акте его действительного воспроизведения» (с. 418).

Коррелятом целостности с внутренней (внутрисистем­ной) точки зрения выступает единство. Естественную гармонию в своей деятельности всегда ненарушимо со­храняет то, что само в себе едино (Eins) и одарено энергией (с. 463). Гумбольдт говорит о неразлучном един­стве (untrennbare Einheit) (членораздельный звук совме­щает в себе в неразлучном единстве и постоянном взаи­модействии и интеллектуальную и чувственную силу — с. 650), о духовном единстве (с. 423), о подлинном (на/

122

Стоящем) единстве начала (eines Principes), которое от­сутствует в несовершенных языках (с. 679).

Речь может идти о единстве самых различных фено­менов: о единстве живого (с. 421), интеллектуальной и чувственной силы звука (с. 650), элементов языка (с. 423), единстве мира (с. 568), единстве формы («Без единства формы вообще нельзя и представить себе языка, как скоро люди говорят, они с необходимостью подводят (fassen zusammen) свою речь под такое единство» — с. 679). Наконец, часто применяется понятие единства при характеристике слова (о внутреннем единстве слова см. с. 502), а также звука и понятия. Определив слово как знак особого понятия, Гумбольдт замечает (с. 448), что в слове представлено двойное единство — единство звука и единство понятия, — благодаря чему слова ста­новятся настоящими элементами речи. При характери­стике целого (целости, целостности) подчеркивается пре­жде всего его беспредельность (см. о слове как части беспредельного — unendliche — целого — с. 431) и непре­рывность (о непрерывной целостности внутреннего стрем­ления — in der ungetrennten Gesammtheit... Strebens см. с 420).

Для стиля мышления Гумбольдта характерны поиски сложных иерархических построений. Напомним его за­мечания о единстве и высшем единстве (hohere Einheit) (с. 528). Большую функциональную нагрузку имеет ка­тегориальное противопоставление часть/целое (част­ность/целостность). Приведем некоторые примеры кон­кретизации этой оппозиции. В отношении часть/целое мо­гут выступать: 1) слово/язык (о слове как части беско­нечного целого — языка — см. с. 431); 2) индивидуум/че­ловечество («Отдельный человек всегда связан с целым: с народом; с племенем, к которому принадлежит народ; с целым человечеством» — с. 408; см. также о господстве духа общения, силой которого многие отдельные инди­видуальности — Eigentumlichkeiten — вновь объединя­ются в одно целое» — с. 395); 3) частность в языке/сам язык (jedes Einzelne in der Sprache/das ganze Gewebe, zu dem das Einzelne gehort) (c. 457).

При рассмотрении целостного подхода в его сопостав­лении с аналитическим возникает ряд методологических проблем: одинакова ли структура понятий в теоретиче­ских концепциях, базирующихся на этих двух подходах; имеются ли в аналитических концепциях базисные по-

123

нятйя, аналоги замыкающим понятиям (категориям) в концепциях, базирующихся на идее целостности, и т. д.⁸²

Очевидно, что рассмотрение языка как целостности равносильно рассмотрению его как системы: целост­ность — исходная категория системного мышления. Каж­дый язык образует свою систему (eigentiimliches System), с которой и должно начинаться его описание, чувство языка должно обладать инстинктоподобным предчувст­вием целой системы, необходимой языку в его индиви­дуальной форме (с. 446). Не совсем ясно, склоняется ли Гумбольдт к онтологической трактовке категории системы или же к формально-методологической, как это, в част­ности, принято во многих современных концепциях системного подхода. Система, в его понимании, составляет русло (das Bett), по которому поток языка катится из одного века в другой, ею обусловливаются его главные на­правления (с. 447). В этом определении системы как русла неясно, включается ли сам поток в систему. При интерпретации образов потока и русла в теории представ­ляется несколько возможностей. Одна из них состоит в том, чтобы интерпретировать поток как материальное и/или процессуальное обличье языка, а русло — как струк­туру и/или организованность (овеществленную структуру).

Особое внимание уделяется Гумбольдтом взаимосвязи компонентов в системе. Он сравнивает язык с широкой тканью (ein ungeheures Gewebe), в которой каждая часть переплетается с другими в более или менее отчетливо осознаваемой связи (с. 446). Человек в своем говорении всегда касается только одной части этой великой ткани, но всегда поступает при этом инстинктивно так, как будто бы в тот же миг он имел перед глазами все, с чем эта часть состоит во внутренней гармонии (Ubereinstim-mung).

К подлинной законосообразности (Gesetzmafiigkeit) близок, например, санскрит. В языках с системой такого типа требуется, чтобы каждый звук, получивший арти­куляцию по месту образования, был проведен по всем классам, по всем видоизменениям (Laut-Modificationen), какие привык различать в языке слух народа (с. 445). Гумбольдт обращает внимание на два обстоятельства из области существования членораздельных звуков, с по-

⁸² В связи с этим см. проблему «размытых» понятий в подобных концепциях.

124

мощью которых осуществляется более или менее благо­творное воздействие на язык, — абсолютное богатство (der absolute Reichtum) звуков и отношение (das relative Verhaltniss) их друг к другу, а также к полноте и пра­вильности образуемой ими системы (Vollstandigkeit und Gesetzmafiigkeit vollendeten Lautsystems). Гумбольдт гово­рит (с. 444) о схеме (das Schema) звуковой системы и ее плане (Bilde) — аналогах современного понятия струк­туры системы, — задаваясь вопросами, с какой степенью полноты при разложении на элементы отдельного языка заполнены звуками пункты этой схемы, указывающие их родственность (die Verwandschaft) или противополож­ность (der Gegensatz); равномерно ли происходит разде­ление звуков по плану звуковой системы, соответствую­щему чувству языка во всех своих частях, или же в одних классах при этом остаются пробелы, а в других наблю­дается избыток звуков. Язык составляет по самой своей внутренней природе взаимосвязанную ткань аналогий, где чуждый элемент может удержаться лишь посредством своей собственной связи (Ankniipfung) (с. 679). Принцип соответствия элементов друг другу проводится при рас­смотрении языка как такового (die Sprache an sich), на­пример, по отношению к форме: считается, что сущест­вует форма, которая из всех возможных форм наиболее согласуется (ubereinstimmt) с целями языка (с. 652).

В системе языка имеется равновесие между ее компо­нентами или, выражаясь на языке современных систем­ных представлений, — равновесие как между элементами внутри подсистем, так и между подсистемами в рамках системы. О равновесии первого типа упоминается, напри­мер, в рассуждениях о том, что совершенство языка со стороны звуков находится в зависимости не столько от их богатства, сколько от разумного (keusche) ограничения звуками, необходимыми для речи, и от необходимого рав­новесия (richtige Gleichgewicht) между ними (с. 445— 446). Равновесие второго типа имеется в виду при описа­нии нарушения взаимосогласованности двух видов техник в языке — фонетической и интеллектуальной.

В исследуемой концепции используется и понятие на­рушения равновесия. Например, определяя синтез в языке как полное соответствие друг другу синтезируемых эле­ментов, Гумбольдт полагает (с. 473), что при нарушении такого соответствия внутренняя сторона языка может раз­виваться односторонне, а формирование звуков — прости-

125

раться до роскоши, превышающей потребности мысли (с. 473).

Контекстуальными синонимами равновесия являются стройность, гармоничность, соразмерность. Так, утвержда­ется, например (с. 463—464), что свойство совершенно внутренней и чисто интеллектуальной стороны звуковых форм языка зависит от согласованности (Obereinstimmung) и взаимодействия проявляющихся в ней законов как между собой, так и с законами восприятия (Anschauen), мышления и чувства (с. 463—464). Несоразмерное разви­тие фонетической техники по сравнению с интеллек­туальной означает всегда недостаток в мощи языкотворче­ской силы: единое в себе и одаренное истинной энергией всегда сохраняет естественную гармонию (die in seiner natur Hegende Harmonie) в своей деятельности (с. 463).

К понятию гармоничности Гумбольдт прибегает и при описании нерасторжимой (unlaugbar) взаимосвязи состава языка (Sprachbau) и успехов всех видов интеллектуаль­ной деятельности, усматривая ее преимущественно в «животворном дыхании», которое языкотворческая сила языка изливает в акте претворения мира в мысль и которое гармонически (harmonisch) распространяется по всем частям сферы языка (с. 413).

Принципы системного видения объекта переносятся и на описание движения языка во времени. По Гумбольдту (с. 412), язык следует одному определенному направле­нию из бесконечного разнообразия возможных интеллек­туальных направлений и своей внутренней самодеятель­ностью осуществляет видоизменение любого влияния, произведенного на него. Даже привносимое извне с тече­нием времени первоначальный язык усваивает и модифи­цирует в соответствии со своими законами (с. 400). К числу действующих факторов в движении языка во времени относятся внутренняя $орма, а также «веще­ственность» языка и внешние влияния, которые могут приносить затруднения внутренней форме (с. 634).

Символом системообразующего характера языка слу­жит понятие чувства языка. Гумбольдт упоминает, в част­ности, о мотивированном стремлении чувства языка и о его прекращении, подчеркивая, например, что звуки ис­чезают не от действия времени самого по себе, а лишь по мере того, как чувство языка намеренно или равно­душно позволяет им исчезнуть (с. 488). Он обращает также внимание на наличие в языках разных свойств

126

(агглютинации и т. д.), действенных или препятствующих действиям в словопроизводстве (с. 488).

Итак, мы видим, что в концепции Гумбольдта кате­гории деятельности и системы оказываются тесно связан­ными. Деятельностное представление языка есть вместе с тем и его системное представление. Этим позиция не­мецкой классической философии противостояла идеям не­мецкого романтизма с его верой в то, что «целое — неистинно, а стремление к системности представляет собой признак неподлинности, несамодостаточности актив­ности» (Огурцов 1967, 203). Идея о системном представле­нии деятельности была органической чертой немецкой классической философии. В понимании Гегеля, деятель­ность предстает как системно-расчлененный процесс, ко­торый развертывает во времени многослойность своих моментов и результатов, объективирует в себе временные акты полагания предмета и синтезирует в «пространствен­ной рядоположенностИ» моменты деятельности, распадаю­щиеся во времени (Огурцов 1976, 202) ⁸³.

^ ПРОЦЕССУАЛЫЮ-ПАНХРОНИЧЕСКИЙ И ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОДЫ

Принятие тезисов о том, что язык есть деятельность и система с неизбежностью предполагает процессуальный подход к исследованию языка. Характерную черту миро-видения Гумбольдта составляет антистатический взгляд на мир. В теоретическом мире его концепции все — язык, мысль, дух и т. д. — предстает как движение, деятель­ность, развитие, процессы. Гумбольдт смотрит на мир как на непрерывный процесс; бытие для него есть нечто для­щееся, продолжающееся (fortentwicklendes) (с. 387—388). Момент длительности подчеркивается и передается с по­мощью слов, обозначающих процессы (см.: язык есть акт

⁸³ Позднее (в XX веке) поиски такой сплавленности деятельност-ного подхода с системным составят отличительную картину осмысления деятельностного движения вообще и станут пред­метом пристальной методологической рефлексии. См. идеи Г. П. Щедровицкого (1975) о системном представлении деятель­ности, развивающего мысль о многослойности ее моментов. В интерпретации Г. П. Щедровицкого (1975, 86), человеческая деятельность относится к числу сверхсложных объектов и оказывается «полиструктурной» — состоит из многих структур, как бы наложенных друг на друга, каждая из которых состоит в свою очередь из многих частных структур, находящихся р иерархических отношениях друг с другом.

J27

синтеза — ein synthetisches Verfahren — c. 473), а также за счет специального упоминания о длящемся (дух — естественное следствие постоянного влияния — eine natiir-liche Folge der fortgesetzten Einwirkung — духовного свое­образия нации — с. 562). Иногда процессуальность под­черкивается с помощью понятия степени действия. Так, говорится (с. 473) о высшей точке завершенности образо­вания языка (der hochste Punkt dieser Vollendung), когда в результате синтеза соединяемые стороны одновремен­ным действием на них языкотворческой силы духа дово­дятся до истинного и чистого проникновения друг другом. В работах Л. Москона (см., например, 1978), было пред­ложено различать три типа, моделей в рамках системного мышления: статико-архитектоническую, процессуально-динамическую и импульсно-генетическую. Несколько пе­реосмысляя его точку зрения, можно считать, что процес­суально-динамические модели имитируют процессы разви­тия системы, а импульсно-генетические — процессы за­рождения ее и возникновения.

Поскольку Гумбольдт при рассмотрении системы языка делает акцент на процесс, а не на статику, то описание структурации системы у него носит подчиненный харак­тер. Оно вводится или для демонстрации удавшегося строения языка (den gelungenen Sprachbau) в его проти­водействии (riickwirkend) духу (с. 636) или же, напри­мер, в связи с акцентированностью первоначал, подлежа­щих последующему развертыванию — внутреннего чув­ства языка и звука (с. 650). Гумбольдт склонен понимать строение языка как возникшее (результат окончания про­цесса) иерархическое образование.

Отметим, что вопрос о соотношении структуры и про­цесса, или в методологическом ракурсе — вопрос о соотно­шении между процессуальными и структурными пред­ставлениями — является одним из ведущих в системных исследованиях. В методологии последних десятилетий XX в. выдвинулся вопрос о разработке техники построе­ния системных представлений с учетом взаимосоответст­вий между частными однопорядковыми представлениями ⁸⁴ и прежде всего между процессуальными и структурными представлениями. Так, в системном подходе структурные

⁸⁴ Однопорядковые — это представления, построенные на базе под­категорий, специфицирующих базисную категорию, например, на базе подкатегорий процесса и структуры, специфицирую­щих категорию системы.

128

представления должны задаваться таким образом, чтобы соответствовать процессуальному представлению и пред­ставлению объекта как материального образования (см. подробнее в работах Г. П. Щедровицкого). В иссле­дованиях А. С. Арсеньева постулируется, например, что в органических системах исходным является функциональ­ное представление, а структурное — вторичным.

Одна из сложных проблем этого типа касается воз­можности взаимоотображений однопорядковых представ­лений (по Г. П. Щедровицкому —1975, 111, структура с определенной точки зрения может рассматриваться как «остановленное изображение процессов», «статическое представление процесса»).

Среди процессов зарождения, становления, развития в концепции Гумбольдта наибольшее внимание уделяется процессам генезиса (порождения) языка. В терминологии Л. Москона, для этой концепции характерен скорее им-пульсно-генетический подход, чем процессуально-динами­ческий⁸⁵. Предметом изучения для Гумбольдта является потенциальное и зарождаемое, акт созидания. Определив язык как деятельность, он останавливается на моменте генезиса языка и началах деятельности: «Язык есть не продукт (kein Werk, epyov), а деятельность (Tatigkeit, evEp-j-eta). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим. Язык есть вечно повторяющаяся ра­бота духа, стремящаяся претворить членораздельный звук в выражение мысли» (с. 418). В цитируемом фраг­менте важно обратить внимание на соседство фраз о языке как деятельности и необходимости генетического определения языка. Именно здесь задается ключ к иерархии свойств и функций языка. Отметим, что от­сюда выводится у Г. В. Рамишвили (1978) в его интер­претации гумбольдтовской концепции идея транспониро­вания как главного момента энергейи, а также идея не-эмпиричности генетического акта.

Иногда говорится более широко о генезисе произве­дений духа вообще, а не только языка. См.: существова­ние языков доказывает, что имеются отдельные произве­дения духа, которые не переходят от одного индивида ко всем остальным, но могут внезапно появляться (hervorbrechen) только из одновременной самодеятель-

⁶⁵ Идея импульсно-генетического взгляда на мир разрабатывается в отдельных философских и научных концепциях. См., напри­мер, идеи Г. Зиммеля (1928) о прафеноменах.

9 В. И. Постовалова

пости всех (с. 410). Гумбольдт формулирует принцип изучения языка в самом акте его рождения: «Необходимо рассматривать язык не только как мертвый продукт (em todtes Erzeugtes), но более всего как порождение (Erzeugung), необходимо абстрагироваться от того, что он служит в качестве обозначения предметов и средства взаимопонимания, и напротив, обращаться ... к его про­исхождению, тесно связанному с внутренней деятель­ностью духа, и к их взаимовлиянию» (с. 416). Никакой вид представления нельзя рассматривать лишь как вос­принимающее созерцание (ein ЫоВ empfangendes Be-schauen) готовых предметов; субъективная деятельность сама образует себе в мышлении объект (с. 420).

Импульсно-генетической трактовке подвергается про­цесс понимания. Понимание — это как бы конгениальная деятельность по созиданию понятия, а не по воспроиз­водству того же самого понятия: «Слово не сообщает, как некая субстанция, чего-то уже готового, и не содержит в себе уже законченного понятия, а только побуждает к самостоятельному образованию последнего, хотя и опре­деленным способом. Люди понимают друг друга не по­тому, что они действительно проникаются знаками вещей, и не потому, что они взаимно предопределены к тому, чтобы создавать одно и то же, в точности и совершенстве, понятие, а потому, что они взаимно прикасаются к одному и тому же звену цепи своих чувственных представлений и внутренних порождений в сфере понятия, ударяют по одной и той же клавише своего духовного инструмента, в ответ на что тогда и выступают в каждом соответствую­щие, но не тожественные понятия» (с. 559, перевод Г. Шпета).

Первопричина языков, первотолчок к их образованию лежит во внутренней потребности человечества, которая коренится в самой природе человеческого духа. Каждый язык есть попытка (ein Versuch) удовлетворения этой потребности. Гумбольдт принимает ряд таких попыток за действие одного и того же стремления, замечая, что сила, творящая языки, не остановится до тех пор, пока не про­изведет того, что совершеннейшим образом удовлетворит всем предъявляемым требованиям (с. 390).

Интерес к процессуальное™ и потенциальному объ­единяет Гумбольдта с немецкими романтиками, генетиче­ский метод которых вытекает из признания приоритета потенциального начала. «Чтобы постичь природу, — пи-

130

шет Новалис, — нужно заставить ее вновь возникать, во всей ее последовательности» (цит. по: ФЭ 1967, 525).

Центральная категория импульсно-генетического под­хода— порождение (Erzeugung), а остальные категории, например, воспроизводство (Wiedererzeugung), т. е. как бы повторное рождение того, что уже однажды было, можно рассматривать как ее понятийные развертки. Язык, по Гумбольдту, не знает покоя, и его кажущаяся мертвой часть всегда должна заново порождаться (muB immer auf's neue erzeugt werden) в мышлении, оживая в речи или понимании (с. 438). Язык должен рассматриваться как вечно порождающийся (mu6 als ein sich ewig erzeugender ansehen) —с 431).

Идеи порождения, активности, динамизма, пронизы­вающие каждый фрагмент концепции Гумбольдта, вышли из лона немецкой классической философии, духа куль­туры его времени. В этом плане интересны замечания А. Ф. Лосева о сопоставлении двух духовных миров — античности и немецкой классической философии, рель­ефно раскрывающие черты последней. Говоря о налете пассивности, лежащем на платоновском учении о припо­минании, Лосев (1930, 645) отмечает его полную проти­воположность «новоевропейскому» творчеству, впадаю­щему в противоположную крайность: «Кант, стоящий на вершине европейского субъективизма и дающий ему наи­более резкое выражение, учит, что человек не подра­жает, а наоборот из себя все порождает, так что не он есть подражание вещам, но вещи суть подражание ему, и не он вспоминает что-то виденное в глубине вечности и забытое, но эта самая вечность впервые проявляется в тот момент, когда он начинает мыслить о ней. Стату-арно-пассивно-объективный метод античного мироощуще­ния и породительно-активно-субъективный метод запад­ной философии, — это антитеза совершенно несомненна для тех, кто захочет продумать разницу двух великих пе­риодов человеческой мысли и творчества».

Понятие порождения (Erzeugung) имеет у Гумбольдта большую смысловую нагрузку. Речь может идти о порож­дении самых разных предметов: произведений духа (ihr eignes Erzeugen — с. 393), мысли (о роли языка в простом акте зарождения мысли — Gedankenerzeugung, см.: с. 429) и наконец, языка (см.: «...образование языка нужно рассматривать вообще как порождение, при котором внутренняя идея, чтобы манифестироваться, должна пре-

131 9*

одолеть трудность. Трудность эту составляет звук» — с. 459; Полный синтез в языке есть произведение силы в миг порождения языка — Spracherzeugung — с. 474, см. с. 468).

Обычно различают Две ситуации генезиса: 1) сотворе­ние того, чего раньше не было (например, языка вообще как самостоятельного феномена) и 2) индивидуальное сотворение (индивидуальный генезис, например, генезис языка у индивидуального субъекта). По-видимому, поня­тие порождения у Гумбольдта касается второй ситуации. Для наименования первой ситуации он употребляет поня­тия творения и первоначала, в которых имеется некото­рый оттенок пассивности и. ретроспективности; См. заме­чания о возможности приложить понятие творения (das Schaffen) лишь к первоначальному изобретению языка (Spacherfinchmg) (с. 457) и о смелости подняться к первоначалам языка (Uranfange der Sprache) (с. 535). Учитывая эту вторую ситуацию (язык как таковой суще­ствует, но у каждого индивида возникает как бы заново), Гумбольдт использует понятия «пробуждать» (пробу­дить можно то, что уже есть, но как бы спит) и «вы­зывать». Языку невозможно в собственном смысле слова учить, его можно только пробуждать в душе (nur im Gemiite wecken) (с. 412). Изучение мертвых языков в со­стоянии хотя бы на минуту вызывать их к жизни. Такие языки претерпевают действительно мгновенное оживание (Wiederbelebung) (с. 481). Но язык в акте пробуждения не всегда пассивен. Он сам может вызывать (muB hervorrufen) в каждом индивиде те же силы, которые действуют в нем самом (с. 413). Силы, открывающие язык в душе человека, — универсальны.

В импульсно-генетическом подходе имеются два класса базисных понятий: зародыша (семени), источника (на­чала), конечного пункта и области потенциального (недр), подлежащего актуализации. Рассмотрим некоторые слу­чаи их употребления. Гумбольдт упоминает о: 1) заро­дыше исторического развития, говоря об исторической середине, когда народ находится под влиянием покоя­щихся в ней самой зародышей дальнейшего развития (den in ihr selbst ruhenden Keimen fernerer Entwicklung) (c. 390); 2) зародыше стремления (о зародыше незаглу-шенного стремления к целостности, вложенного в чело­века вместе с понятием о человечестве, — с 408—409); 3) зародыше культуры (der Keim der Gesittung) (с. 387);

132

4) первоначалах языка и деятельности (см. рассуждения о первоначальном настроении национальной особенности и простом, первоначальном устройстве языка (с. 444), жизненных началах в человеке, живом и плодотворном начале в языке; 5) конечных пунктах (см. о возможности проследить внутреннюю и внешнюю деятельность чело­века до простейших конечных пунктов ■— bis zu ihren oinfachsten Endpunkten — с. 569).

Идея потенциального в языке выражается различными средствами. Гумбольдт рассуждает об области, подлежа­щей обозначению (das Gebiet des zu Bezeichnenden) (с. 456), об инстинктообразном предчувствии языковым сознанием. (Sprachsinn) системы, необходимой языку в его индивидуальной форме (с. 446). Он обращает внимание на то, что в языке каждая часть соответствует другой и всему целому или, лучше сказать, возможному целому (oder viel mehr zu schaffen moglichen Ganzen), которое может произойти из общей суммы явлений языка и зако­нов духа (с. 458).

Одна из проблем импульсно-генетического подхода — это вопрос о связи врожденности дара слова у человека с эмпирическими фактами появления конкретного языка. По Гумбольдту, дар слова человеку врожден, и конкрет­ные реальные языки появляются не в одну какую-либо конкретную эпоху. Для происхождения (Hervorbrechen) иовых языков как в человеческом роде в целом, так и в отдельном человеке, по-видимому, не была предназна­чена только одна определенная эпоха (с, 392). Неясно, что бы это могло значить: что существуют народы, неко­торое время пребывающие без языка, или что сами на­роды возникают в разное время.

Через импульсно-генетический взгляд раскрываются многие проблемы лингвистики, например, проблема раз­нообразия языков (см.: с. 389, 417) и проблема образова­ния языка (с. 459). Следует подчеркнуть, что образова­ние языка, о котором часто идет речь, это тоже акт гене­тического импульса, а никоим образом не генетический процесс, развернутый в историческом времени. Образова­ние языка трактуется как акт синтеза — соединения зву-коной формы с внутренними законами языка (с. 473).

Большую смысловую нагрузку имеет категория разви-ччгя. Развитию подвластно практически все, что попадает в орбиту гумбольдтовской концепции, — язык и его ком­поненты, сила духа, жизнь человека и т. д.

133

Какие же признаки развития подчеркиваются Гум­больдтом? Во-первых, развитие непрерывно: природу языка составляет его непрерывное развитие (ein fort-laufender Entwicklungsgang) под влиянием духовной силы каждого говорящего (с. 548) ⁸⁶. Развитие, во-вторых, имеет свои стадии (Stadien ihres (Kraft.—В. П.) Entwickhmgsganges) (с. 549). Развитие далее осуществля­ется, с одной стороны, постепенно («Каждый язык, как и сам человек, есть нечто бесконечное, постепенно разви­вающееся во времени (ein sich in der Zeit allmalig entwickelndes Unendliches)» (c. 568); а с другой стороны, ему знакомы внезапные, непредвиденные толчки (см. о внезапности появления великих личностей в ходе разви­тия человечества с. 389). Развитие, наконец, имманентно, оно осуществляется по одному началу (с. 553) и имеет определенное направление свою особую колею: «...каж­дое отдельное лицо заключает в себе сущность человека только в особой колее развития (auf einer einzelnen Entwicklungsbahn) (с. 408) ⁸⁷.

Каков же механизм развития языка, по Гумбольдту? В ходе развития языка, по его предположению (с. 548— 549), принимают участие две взаимоограничивающие причины: основное начало (которым определяется на­правление развития) и влияние произведенного материала (сила которого всегда находится в обратном отношении к силе основного начала образования). Единство элемен­тов языка может быть дано лишь посредством исключи­тельного господства одного начала. В случае, если это начало соответствует общему началу образования языка в человеке, насколько это позволяет необходимая инди­видуализация, или оно пронизывает язык с полной и не­ослабевающей силой, тогда язык может пройти все ста­дии своего развития, приобретая на каждой из них вза­мен исчезнувшей силы, новую, приспособленную к не­прерывно продолжающемуся пути. Обращает на себя

⁸⁶ См. в этой связи также следующие замечания М. Хайдеггера
(ОПЯ 1975, 15—16): «Говорение само по себе есть уже слу­
шание — это прислушивание к языку, которым мы говорим.
Говорение есть, таким образом, даже не одновременно, но
прежде всего слушание... Мы говорим не только на языке, мы
говорим из него».

⁸⁷ По Гумбольдту (с. 549), свойство всякого интеллектуального
развития таково, что «сила собственно не умирает, а только
производит изменения в своих функциях или заменяет один
из своих органов другим».

134

внимание в этом рассуждении выделяемая особенность развивающегося объекта — способность к замене исчез­нувшего новым, если исчезнувшее было функционально необходимым (говоря на языке современного системного подхода) для продолжения развития (см. также с. 549). У Гумбольдта имеются тонкие наблюдения над конкрет­ными процессами развития в языке. Так, он обращает внимание на две различные способности в языке, поощ­ряющие друг друга своим развитием: склонность дости­гать разнообразия тонко и резко отграничивающихся артикуляций, и стремление разума создать в языке такое количество различных форм, какое необходимо для того, чтобы схватывать (fesseln) летящую мысль в ее бесконеч­ном разнообразии (с. 460).

Категория развития Гумбольдта весьма сложна для своей интерпретации. В его концепции это скорее не исто­рическое развитие, а внеисторическое движение, близкое к конструктивному развертыванию вне исторического вре­мени. Трактовка категории развития тесно связана с по­ниманием времени и истории. Категория времени пред­полагается категорией деятельности и категорией про­цесса. Деятельность развертывается во времени. Во вре­мени осуществляется локализация ее отдельных процес-

OQ

СОВ ^ss.

Время для гумбольдтовской картины мира релевантно. Однако, о каком же времени идет в данном случае речь? Если различать два типа времени — историко-хронологи-ческое (астрономическое) — время актуализации эмпири­чески наблюдаемого и абстрактно-логическое — время раз­вертывания потенциального⁸⁹, то у Гумбольдта с его ин­тересом к импульсно- генетическому плану речь идет ско­рее о логическом времени⁹⁰. Генетические импульсы как

⁸³ Иногда упоминание о времени негативно как отрицание его участия. См.: Время гасит звуки не само по себе (с. 488). В другой терминологии, исчезновение звуков не есть функция времени.

⁸⁹ Лингвистической теории внакомы два типа исторического вре­
мени — астрономическое и относительное (лингвистическое), из­
меряемое числом качественных изменений в системе языка.
По-видимому, можно говорить о двух видах логического вре­
мени — времепи «функционирования системы и^v времени раз­
вертывания системы (логическом аналоге сугубо исторического
времени).

⁹⁰ По-видимому, как логическое следует в гумбольдтианской кон­
цепции интерпретировать время проявления духа. Возникают

135





терминистские закономерности (универсалии), и соответ­ственно — никогда и т. д. Так, Гумбольдт утверждает, что язык всегда (immer) имеет только идеальное бытие в умах и душах людей и никогда (niemals) не имеет материаль­ 548) ⁹¹
импульсы потенциальности не разворачиваются в истори­ческом времени. Оно иррелевантно для них. Здесь скорее случай внеисторического развертывания. Импульсно-гене-тическое развертывание неисторично (не есть развертыва­ние в историческом времени). Возникает вопрос, как можно обосновать эту идею внеисторического импульса. Импульсно-генетический взгляд по самой своей природе не знает прошлого, а лишь настоящее и его развертывание в будущее. Обращает на себя внимание, что у Гумбольдта даже прошлое трактуется как оживляемое (мертвые язы­ки возрождаются изучающими). Изучать мертвые языки можно лишь путем усвоения (Aneignung) некогда жив­шего в них начала (lebendig gewesenen Princip), их изуче­ние хотя бы на минуту возвращает их к жизни (eine wirklich augenblickliche Wiederbelebung) (с. 481). Игно­рирование прошедшего времени и акцентированность на настоящем лишает настоящее время своих специфических черт и превращает его в значительной мере в вечное на­стоящее. Тем самым делается логический шаг в сторону панхронизма. Панхронизм — это и есть теоретический аналог вневременности, вечности, для которой время ир­релевантно. На эмпирическом уровне вечность — всевре-менность (коррелят панлокализма — «всеместности»).

Импульсно-генетический взгляд и панхронизм тесно взаимосвязаны. По Гумбольдту, деятельность возрождения беспредельна (не имеет внутренних пределов для оконча­ния) и беспрестанна (не имеет внутренних перерывов). Другими словами, она осуществляется всегда, т. е. без конца (беспредельно) и непрестанно (постоянно). Язык следует представлять себе не как наличный, обозримый в своей целостности материал, но как вечно порождаю­щийся (als em sich ewig erzeugender), где определены законы возрождения, а объем и некоторым образом также вид продукта остаются совершенно неопределенными (с. 431). Язык есть вечно повторяющаяся работа (die sich ewig wiederholende Arbeit) духа, стремящаяся пре­творять членораздельный звук в выражение мысли (с. 418).

Панхропизм выражается обычно с помощью таких понятий, как всегда, вечно, искони, которые именуют де-

сложные вопросы и в связи с разрешением проблемы реле­вантности времени для процедуры разрешения противоречий в диалектическом движении и переносимости классического диалектического метода в историческую науку.

у

ного (с. 548) ⁹¹, а также, что синтез есть наличная тельность, всегда проходящая с каждой минутой (em wir-kliches immer augenblicklicb. voriiber — gehendes Handeln) (c 606). Он определяет язык как вечный (ewige) посред­ник между духом и природой (с. 565), который должен быть понят как пребывающий в вечном творении (in ewi-ger Schopfung) (с. 567). Служа для духовных сил чело­века удовлетворительным органом, язык вечно оказывает¹ на них возбуждающее влияние (... ewig anregend auf sie^ einzuwirken) (с. 553). В каждом языке имеется часть, которая в нем еще или сокрыта, или и вечно (ewig) ос­тается сокрытой, если он погибает раньше ее (развития) (с 568). Язык необходимо рассматривать как вечно (ewig) порождающийся по определенным законам (с. 431).

С панхроническим взглядом на язык связана и уже упоминавшаяся идея о врожденности дара языка у чело­века; см. об искони (urspriinglich) присущей человеку языковой способности (Sprachvermogen) (с. 546).

Мы уже отмечали выше, что при импульсно-генети-ческом подходе нет прошлого, а есть настоящее или на­стоящее, развертываемое в будущее. Что же значит это развертывание? Оно может быть двояким — чисто логи­ческим или же историческим. В обеих ситуациях речь может идти о развитии, но эти «развития» окажутся далеко не тождественными. В первом случае речь идет о конструктивном развертывании, для которого историче­ское время иррелевантно, во втором — о подлинно истори­ческом развитии. Во всякой историчности есть момент преходящности, неповторимости и невозвратности⁹². Исто­рия, делая акцент на уникальном, индивидуальной судьбе, всегда индивидуальна. В историческом исследовании хотя и есть интерес к универсальному плану, но он имеет не самостоятельный характер, поскольку наибольшее внима-

¹¹ Неясно, имеет ли идеальное бытие, по Гумбольдту, время сво­его развертывания, и можно ли считать это время неистори­ческим (логическим).

•² См. подробнее: Лосев 1930, 643; 291, где говорится также об историчности в диалектическом (а не хронологическом) смы­сле, предполагающем неповторимость и целенаправленность (восхождение).

137

tine при этом уделяется тому, как это общее специфици­руется в частном, уникальном случае. Имеется ли в ис­следуемой концепции интерес к подобному аспекту изу­чения языка? Гумбольдт проявляет интерес к уникаль­ному, но это будет скорее интерес типолога, а не историка. Гумбольдт подчеркивает свой принципиальный неисто­ризм, рассматривая соотношение языковых организмов от низшего к высшему (совершеннейшему). Пытаясь типо-логизировать языки в их расположенности от низшего к более совершенному, он исключает необходимость обяза­тельного постепенного развития в историческом плане одного языка из другого (с. 397). В его понимании (с. 390—391), даже в тех языках и их семействах (Sprach-stamme), которые не обнаруживают между собой ника­кой исторической связи, можно увидеть различное ступен­чатое продвижение вперед основного начала их образова­ния. Связь внешне независимых друг от друга явлений должна корениться во всеобщей внутренней причине, ка­ковой может быть только развитие действующей силы.

Хотя исторический взгляд и не является для Гум­больдта характерным, исторический план косвенным обра­зом присутствует в его рассуждениях о всемирной истории (die Weltgeschichte) (с. 383), об исторических судьбах народов (die geschichtlichen Schicksale) (с. 604), истории человечества (с. 416). Единственное свидетельство неко­торой приобщенности Гумбольдта к исторической манере мышления — это выделение в языке направлений и стрем­лений (с. 476), которые, впрочем, могут интерпретиро­ваться не в историческом, а в панхроническом ключе.

Понимание языка как процесса, активности, энергейи, как подчеркивает Г. В. Рамишвили (Ramischwili 1967, 556) в своем исследовании о Гумбольдте, еще не означает исторического подхода к языку. В понимании языковой истории и истории вообще Гумбольдт стоял на панхрони-ческой точке зрения. А это значит, что «историческое раз­витие было для него идеальным (логическим), скорее чем действительным развитием. Он искал основу для развития в природе творческого разума истории, а не в реальных фактах» (там же). Историческое развитие, по Гумбольдту, определяют «идеальные силы» и задача историков состоит в том, чтобы опознать эти силы (их суть) в фактах, по­скольку «каждый факт истории находится в ведении единого формального принципа и точно такой же силы» (Ramischwili 1967, 561). Нетрудно заметить в таких

138

конструктивных построениях влияние схем, принятых в немецкой классической философии ⁹\

Рассмотрение языка как деятельности духа, получаю­щей неодинаковую предметизацию вследствие различного рода ограничивающих условий у различных народов, с неизбежностью приводит к типологическому взгляду на язык. Типологизм — один из существенных компонентов концепции Гумбольдта. Языковое разнообразие (многоли-кость, многотипность) и соответственно однообразие («одноликость», однотипность) —предмет его присталь­ного внимания. Типологический интерес Гумбольдта — самого широкого диапазона — от универсалий до уникалий (об этих понятиях см. у В. Л. Виноградова 1973). Среди языковых универсалий могут быть выделены как частный случай «папхроникалии» — «всевременные» свойства языка⁹⁴. Поэтому папхроническое мировосприятие в кон­цепции может рассматриваться как частный случай типо-логизма. По Гумбольдту, языки по своим внутренним и внешним свойствам не одинаковы, и эта их неодинако­вость может быть оценена с точки зрения преимуществ, которые они дают языку. При этом достоинства языков не обязательно находятся в прямой зависимости от степени их обработанное™. Так называемые грубые и необразо­ванные языки могут иметь в своем устройстве примеча­тельные свойства (hervorstechende Trefflichkeiten) и в самом деле имеют их, и не было бы ничего невозмож-

⁹³ Отметим, что в современной методологии деятельностного под­хода проблема соотношения категорий времени, деятельности я процесса является одной из самых актуальных. Так, в ра­ботах О. И. Генисаретского (например, 1975, 448—460) разви­ваются идеи о том, что конструкция деятельности не имеет в принципе пространственно-временных категориальных харак­теристик, и что можно говорить о существовании натуральных форм структур деятельности — пространственных, временных, пространственно-временных. Там же см. о соотношении струк­тур и процессов деятельности, а также о процессуальной ор­ганизации систем деятельности.

^9! По-видимому, целесообразно различать: панхроникалии — свой­ства языка, присущие ему в любой временной точке, панлока-лии — свойства, присущие ему в любом месте его распростра­нения, и универсалии — инвариантные черты языка вообще (в том числе и панлокалии и панхроникалии). К утверждениям об универсальных свойствах языка близко, например, замеча­ние Гумбольдта о том, что форма всех языков в существен­ном (im Wesentliehen) сходна (gleich) и должна достигать всеобщей цели (с. 651).

139

ного в том, чтобы они в этом превосходили (iibertreffen) языки, лучше (hoher) их обработанные (с. 398).

Наличие отдельных преимуществ в строении языка — неоспоримый эмпирический факт, который едва ли будет отвергать кто-либо из самых беспристрастных исследова­телей (с. 655). По Гумбольдту, языков с абсолютными преимуществами не существует. Речь может идти о совер­шенствах, дающих языкам лишь частные преимущества. Если же между языками имеются различия, то по каким признакам (Zeichen) можно судить о них? — задается во­просом Гумбольдт (с. 657). Другими словами, какой мо­жет быть классификация языков. Гумбольдт обращает внимание на сложность задачи построения полной клас­сификации языков. Такая классификация, по-видимому, возможна, если принимать за основание деления лишь ча­стные явления в языках.

Отметим некоторые из параметров для типологизации языка в анализируемой концепции, с помощью которых можно определять различия и преимущества языков. Сравнение языков может быть двояким: беспристрастным, холодно констатирующим наличие или отсутствие при­знака, и пристрастным, с оценкой преимуществ. Часто они представляют собою два этапа одного движения. Гум­больдта с его тягой к панхронизму и потенциальному ин­тересует скорее второй случай. Его внимание привлекает совершеннейший язык, близкий к идеальному замыслу языка, хотя интерес к уникальному началу в языках его • никогда не покидал.

\/ Параметры, используемые Гумбольдтом при оценке языка, можно свести к двум классам, условно именуемым как экстенсиональные и интенсиональные. К числу пара­метров первого типа относится внутренняя взаимосвязь языков с духовной индивидуальностью народов (с. 680): «Языки — орудия, необходимые для деятельности духа . . . Поэтому языки только тогда бывают истинно благо­творными (wahrhaft wohltatig), когда они сопровождают деятельность духа, облегчая и одушевляя каждое ее на­правление, вводят (versetzen) ее в центр, из которого гармонически развертывается каждый из ее видов (Gat-tungen)» (с. 655).

Отметим, что этот параметр относится к числу деятель-ностных характеристик языка. По Гумбольдту (с. 553), язык служит для интеллектуальных сил (Vermogen) чело­века удовлетворительным органом, оказывая на них воз-