Опыт интерпретации концепции в. Гумбольдта :; ™

Вид материалаДокументы

Содержание


Континуально-синтетический план
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   17
I

бой науки, достигшей теоретической зрелости. Наука ис­ходит из признания того, что есть как бы два слоя мира — видимый (прямо наблюдаемый) и невидимый (не выво­димый непосредственно, т. е. индуктивно, из наблюдае­мого) . Эти два слоя мира — наблюдаемый и ненаблюдае­мый (видимый и невидимый, реальный и идеальный, эм­пирический и теоретический) — коррелятивны. Причем второй слой мира в определенном понимании не менее реален, чем первый. Собственно говоря, это один мир, как бы в двух его ипостасях, в двух способах открытости человеку, и можно ставить вопрос об уровнях реальности мира. Первый слой мира в трактовке науки рассматри­вается как проявление второго мира, а второй слой мира — как его сущность. Теоретическая наука разверты­вает особым образом сконструированную идеальную дей­ствительность, где реализуется представление идеального объекта этой науки и его развертывание, а также разраба­тывает особые процедуры для связи его с эмпирической реальностью. Центральная задача науки состоит в том, чтобы увидеть сущность вещей за их феноменологиче­скими обличьями, или явлениями, представляющими собой способ обнаружения сущности. Это понимание про­тивопоставления сущности/явления, тождественное деле­нию на теоретическое/эмпирическое, для Гумбольдта как теоретика языка также характерно. Однако, в отличие от других теоретиков, Гумбольдт как философ языка созна­тельно использовал противопоставление сущность/явление в своих философско-теоретических рассуждениях и с дру­гим предназначением, в другой функции. У Гумбольдта особая — онтологическая — нагруженность категорий сущ­ность/явление. Они задают в его теоретической картине языка начальную и конечную точку иерархии. С помощью категориальной связки сущность/явление у Гумбольдта в пространстве существования языка создается (выража­ется) как бы пульсирующий поток сущностей разной сте­пени глубины и проявленности. Сущности более глубокие выступают в качестве первоначал по отношению к прояв­лениям этих сущностей, которые в ходе последующего исследования (развертывания) могут интерпретироваться как новые сущности (менее глубокие), имеющие свои про­явления и т. д. Обычно термин сущность как противочлен явления у Гумбольдта редко употребляется, упоминается лишь то, что «является». Неясно, «является» ли явление, по Гумбольдту, безотносительно к наблюдению или же

152


оно «является» человеку. Важно подчеркнуть при атом, что у Гумбольдта явление часто предстает не как данное, а как даваемое, т. е. развертываемое процессуально как действие или как импульс к действию.

Рассмотрим некоторые контексты употребления катего­риальной связки сущность/явление в онтологическом смысле. Гумбольдт упоминает (с. 415): 1) о ситуации, когда человеческая сила духа доступна нам не только в одних своих отдельных проявлениях (Erscheinungen), а само ее существо (ihr Wesen) просвечивает нам из своей бездонной глубины (in seiner unergriindlichen Tiefe); 2) о проявлении (Offenbarwerdung) человеческой духов­ной силы, совершающемся в течение тысячелетий на пространстве всего земного шара (с. 383); 3) об успехах (Fortschritte) в ходе развития человечества, связанных с проявлением необычной силы духа (KraftauBerung) (с. 396); 4) о духовном своеобразии (Geisteseigentumlich-keit), которое выступает неожиданно и в глубинах своего явления (Erscheinung) необъяснимо (с. 392). Язык есть одна из сторон, с каких всеобщая духовная сила выступает в своей деятельности (in bestandig tatige Wirk-samkeit), он обнаруживает в себе очевидную самодеятель-пость, которая в своем существе (in ihrem Wesen) оста­ется необъяснимой (с. 386). Использование связки сущ­пость/явление в онтологическом плане можно уловить в его рассуждениях о том, что 1) отдельная индивидуаль­ность есть лишь явление (eine Erscheinung) условного бытия духовных существ (geistiger Wesen) (с. 409); 2) что главные проявления (AuBerungen) деятельности (Wirksamkeit) чувства языка находятся в неразрывной связи между собой (с. 499); 3) что в своем создании язык находится в зависимости от обстоятельств, при которых он является в действительность (in die Erscheinung tritt) (с. 678); 4) о действиях (Wirkungen) тения, которые в из­вестные моменты проявляются как в целом народе, так и в отдельном лице (с. 397).

С категориями сущность/явление тесно связаны по­нятийные связки внутреннее/внешнее, глубже/поверхност-пее, выше/ниже, с помощью которых Гумбольдт конкрети­зирует свои представления об иерархии в пространстве рассмотрения языка. Отметим, что в связках внутреннее/ внешнее наблюдается асимметрия в пользу большей зна^ «гимости оппозита «глубже», а в оппозиции выше/ниже — в пользу оппозита «выше». Многие из отмеченных выще

153

оппозиций (точнее пар термов оппозиций) находятся в от­ношении синонимичности (эквивалентности) по крайней мере контекстуальной. Это — сущность/явление, выше/ни­же, внутреннее/внешнее, истинное/кажущееся, исходное (первоначальное, последнее) /производное, невидимое/ви­димое, неочевидное/очевидное, глубже/поверхностнее, тон­чайшее/более грубое, имеющее полноту/не имеющее пол­ноты. В результате возникают смысловые ряды: сущ­ность — выше, глубже, более внутренняя, невидима (не­очевидна), истинна, обладает полнотой, первоначальна (исходна); явление же, напротив, — ниже, лежит на по­верхности, представляет собой внешнее, видимо (очевид­но) и т. д. Рассмотрим некоторые фрагменты, иллюстри­рующие эти отождествления.
                  1. Существо — первоначально (оно выше), чем данное
                    в явлении: «Когда нам язык с полным правом представ­
                    ляется (erscheint) как нечто высокое (als etwas Hoheres),
                    чтобы его можно было считать человеческим продуктом
                    подобно другим продуктам духа, то дело обстояло бы
                    иначе, если бы человеческая духовная сила противостояла
                    нам не в одних только своих явлениях (Erscheinungen),
                    но само ее существо (Wesen) просвечивалось бы из своей
                    бездонной глубины» (с. 415); Внутренняя (интеллекту­
                    альная) сторона «в сущности в своем первоначальном
                    направлении у всех людей одинакова» (с. 464).
                  1. Высшее — это последнее, первоначальное, исходное:
                    «... сравнительное изучение языков свяжется с последпей
                    и высшей точкой отношений (an seinem letzten und
                    hochsten Beziehungspunkt)» (c. 416); «...в языке есть
                    нечто более высокое и первоначальное (etwas hoheres und
                    Urspriinglicheres), о котором исследователь языка должен
                    иметь предчувствие (dasAhnden)» (с. 555—556).
                  1. Высшее и последнее — это вместе с тем и простей­
                    шее: «Проследить ... стремление и его изобразить — дело
                    исследователя языка в его последнем, но вместе с тем и
                    простейшем решении (in seiner letzten und einfachsten
                    Auflosung)» (c. 391); см. также о возможности просле­
                    дить всю внутреннюю и внешнюю деятельность человека
                    до простейших конечных точек (bis zu ihren einfachsten
                    Endpunkten) (с. 569).

4. Внутреннее — это высшее, внешнее — низшее:
«Жизнь отдельного лица необходимым образом связана
с общением, и к этому пункту подводит внешний, низший
взгляд и внутренний, высший (die ftufiere untergeordnete

154

und innere hohere Ansicht) (c. 408); «Духовнай деятель­ность имеет целью не одно только внутреннее свое возвы­шение (ihre innere Erhohung), на этом пути она увлека­ется (hintreiben) и к внешней цели — возведению науч­ного миросозерцания» (с. 652).
                  1. Внутреннее — это невидимое, скрытое, замаскиро­
                    ванное: «Китайский язык . .. признает форму, невидимо
                    парящую над речью (eine unsichtbar an der Rede hangende
                    Form an). Можно сказать, что чем меньше он обладает
                    внешней грамматикой, тем больше в нем присутствует
                    внутренней» (с. 711); см. также вопрос о том, не суще­
                    ствует ли в санскрите, кроме видимой (sichtbare) много­
                    сложности, и другой — скрытой (verdeckte) (с. 748).
                  1. Высшее — это тончайшее (видимое): самое высшее
                    и тончайшее в языке (das Hochste und Feinste) (с. 418)
                    нельзя познать по отдельным элементам (с. 418).
                  1. Внутреннее — глубже, истиннее, ближе к сущно­
                    сти, целостнее: «... подлинный и истинный характер
                    языка основывается на чем-то более тонком, глубоко
                    скрытом и менее доступном членению» (ihr eigentlicher
                    und wahrer Charakter beruht noch etwas viel Feinerem, tie-
                    fer Verborgenem und der Zergliederung weniger Zugangli-
                    chem) (c. 554).

8. Внутреннее обладает полнотой: «Сила духа, высту­
пающая (eingreifende) из своей внутренней глубины и
полноты (aus ihrer Tiefe und Fiille) .. . есть истинно твор­
ческое начало ... в сокровенном (verborgenem) и одно­
временно таинственном ходе развития человечества»

(с. 392; см.: с. 410).

Рассмотрим подробнее оппозиции внутреннее/внешнее и выше/ниже, имеющие в концепции Гумбольдта большую смысловую нагруженность. Начнем с первой оппозиции. Что же может быть внутренним, по Гумбольдту? Катего­рия внутреннего используется при характеристике: силы (силы языка, творческой силы, силы человека) (с. 634), творчества (с. 547), природы, бытия, сущности (с. 383), жизни (с. 456), ощущений (с. 469), идеи (с. 459), формы: (с. 567), причины, связи, отношения, закона, последова­тельности, стремления, цели, направления, потребности,, чувства, характера, впечатления, взгляда и т. д.

Категория внутреннего используется и при характе­ристике деятельности, действия. «Язык собственною внут-ренпей (innere) самодеятельностью видоизменяет всякое внешнее (aufiere) влияние, произведенное на него»

155

(с. 412); «Интеллектуальная деятельность, сама по себе совершенно духовная и внутренняя (innerliche), протека­ющая до некоторой степени бесследно, посредством звука становится в речи внешней и воспринимаемой для чувств» (с. 426); «Деятельность чувств (die Tatigkeit der Sinne) связывается синтетически с внутренним действием (Handlung) духа» (с. 428).

Категория внешнего используется при характеристике: формы, деятельности, мира (с. 605, 461), впечатлений, взгляда, потребности, влияния, чувства, характера (с. 555) и т. д.

Мы рассмотрели некоторые контексты с употреблением категорий внутреннего/внешнего. Сразу бросается в глаза, что линия, разделяющая внешнее от внутреннего, прохо­дит у Гумбольдта не так, как это принято в общей теории систем и современной лингвистике. Достаточно упомянуть о границе, разделяющей содержание понятий внутренней и внешней языковой систем в лингвистических теориях XX века. Применительно к системе языка, по представле­ниям общей теории систем, внешним для языка призна­ется все то, что не составляет язык в его имманентности. По Гумбольдту, граница внутреннего/внешнего проходит иначе, о чем говорит, например, различение внутренней и внешней формы языка. К чему же сводится внутреннее, по Гумбольдту? — К потенциальной идеальной энергейти-ческой активности на грани рождения импульса. Внутрен­няя потенциальная энергейтическая активность идеальна по своей природе и, будучи материализованной в речевой акт, становится уже «внешней» (Гумбольдт упоминает о «внешности» речевого акта). Обращает на себя внима­ние, что в теоретическом пространстве его концепции го­раздо больше объектов «внутренних», чем «внешних». Сделаем несколько замечаний о нагруженности поня­тийного противопоставления выше/ниже, а также глубже/ поверхностнее. Первое противопоставление используется при характеристике: языка (см. упоминание о том, что перуанский язык, например, значительно ниже (steht nach) мексиканского — с. 398, см. с. 415); энергии («Истинный синтез происходит из вдохновения, какой знаком лишь силе высшего порядка и высшей энергии (hohe und energische Kraft)» (с. 475); степени чего-либо (с. 400—401), вида, явления (с. 388), направления (с. 414) и т. д.

Можно упомянуть, кроме того, и о стилистической ма-пере использования категорий выше/ниже в методологи­ческой проблематике: «Если не возвыситься до точки зре­ния (bis zu diesem Punkte hinaufsteigt), что язык есть произведение (Wirkung) национального чувства языка, то невозможно основательно ответить на вопросы, каса­ющиеся образования языков в их внутренней жизни, из которой проистекают и важнейшие различия между ними» (с. 384).

Понятийные полюсы выше/ниже представляют собой ориентиры иерархии, внутри которых имеются свои града­ции — степени и ступени. Напомним, например, рассуж­дения Гумбольдта о невозможности рассматривать с точки зрения внутреннего становления духа цивилиза­цию и культуру как вершину (als den Gipfel), до кото­рой может возвыситься человеческий дух (с. 400—401).

В оппозиции глубже/поверхностнее второй терм часто только подразумевается и используется только терм «глубже»: истинный характер языка основывается на чем-то более глубоко сокрытом (tiefer Verborgenem) (с. 554). Из некоторых фрагментов текста возникает идея уровней глубины. В этой связи обращает на себя внима­ние замечание Гумбольдта о том, что удавшееся строение языка дает возможность почувствовать и что-то более глубокое (GefGhl von etwas Tieferem), что можно постичь лишь анализом мысли (с. 636).

^ КОНТИНУАЛЬНО-СИНТЕТИЧЕСКИЙ ПЛАН

Характеризуя концепцию Платона, А. Ф. Лосев писал (1930, 284, см. 294—295): «Мы должны все время по­мнить, что перед нами живое философствование живого человека и что, следовательно, ему принципиально свой­ственен какой-то единый одухотворяющий центр, от кото­рого и расходятся лучи —разной силы и разного смысла — по разным направлениям». Реконструкция философско-научной концепции и состоит, очевидно, прежде всего в отыскании такого «центрального пульса» всей системы и расходящихся от него лучей. Что же можно считать центральным пульсом гумбольдтианской концепции и ка­ковы эти расходящиеся от него лучи? Можно ли вообще обнаружить этот пульс как нечто единое и изначальное или таких пульсов в его концепции много? Другими сло-


156

157

вами, речь идет о возможности выявить принципы, лежа­щие в основе концепции Гумбольдта и предопределяющие все ее содержание в рамках некоторой процедуры, кото­рую можно рассматривать как содержательный (нефор­мальный) аналог аксиоматических процедур.

Мы рассмотрели выше некоторые черты концепции Гумбольдта, отделив их друг от друга аналитическим дви­жением, точнее не отделив, а разбив огромным усилием на куски целостный слиток творения великого мыслителя. Каждый из этих кусков дает лишь слабое представление о всем слитке, а рассматриваемый изолированно от дру­гих, — даже искаженное представление. Как инструмент проникновения в концептуальный мир Гумбольдта, ана­литизм в чистом виде несоразмерен, неравномощен кон­тинуальности гумбольдтовского мышления, целостности его мировосприятия и искусству фиксирования этого ми­ровосприятия в концепции.

Концепция — это целостность, ее части не случайны, они взаимопредполагают друг друга. Поэтому после про­веденного аналитического разбора следующим шагом бу­дет рассмотрение этих черт концепции в их одномомент­ной связанности, целостности, взаимозависимости. Можно говорить о двух видах такой взаимосвязанности. Первый из них проистекает из того, что наше знание системно и любая теоретическая концепция как форма организации знания должна стремиться к системности, и взаимосвязан­ности фрагментов знания как к своему идеалу. Примени­тельно к научно-философскому мышлению Гумбольдта рассуждать о взаимосвязанности черт его концепции (как особой формы организации знания)—значит обратить внимание только на часть истины. Мышление Гумбольдта, его мировидение континуально. Континуальность — это не просто целостность, а такая целостность, элементы ко­торой вычленяются лишь условно: они как бы пребывают все время в движении взаимоперехода, будучи представ­лены тем не менее всегда одновременно как отдельности, что делает вычленение этих элементов условным, а сам разрыв целого на части непостижимой задачей.

Континуальность мышления — это не просто антиана­литический прием. В аналитических текстах всегда видны следы расчленяющего, дискретно-структурирующего мыш-. ления.

В мышлении антианалитической направленности не идно следов предварительного дискурсивного восприя-

158

'-■ тия предмета. У континуалиста первичное видение ве­щей — интуитивно-целостное без структурации на части. Внешней формой проявления синтетизма концепции Гумбольдта является взаимопредполагаемость и взаимо­выводимость ее базисных компонентов, а также связан­ные с этим категориальные склейки в тексте. В нашем аналитическом описании некоторые фрагменты исследу­емого текста были представлены несколько раз (их трудно было разбить на более мелкие куски, иллюстрирующие реализацию какого-либо одного подхода). В рассуждениях Гумбольдта при феноменологической дискретности (как следствия естественной сегментированности и линейности речевого потока) прослеживается глубинная (ноуменаль­ная) континуальность.

В континуальном мышлении имеется всегда замыкание на высшую реальность, где все слито, при том что в ис­следовании допускаются разные уровни реальности (см.,. например: «Мы различаем интеллектуальность и язык, но-в действительности этого различия не существует» — с. 400; интеллектуальная деятельность и язык едины (Eins) и неотделимы друг от друга — с. 426).

С континуальностью мышления Гумбольдта связаны и г некоторые стилистические особенности его рассужде­ний — большое число взаимоисключающих определений, переименований и полууточнений, снимающих ригористич-■ ность утверждений (см.: «Язык есть орган внутреннего | бытия, даже само бытие» — с. 383; «Язык есть не только | средство взаимного обмена мыслями для взаимопонима-| ния, а есть настоящий мир...» — с. 567).

Представляет интерес в этом плане также особый прием,связанный с континуальной манерой мышления, ко­торый условно можно назвать дедуктивизмом с частичной ■•;■ обратимостью. В ходе дедуктивного движения вводятся < элементы с обратной взаимонаправленностью до опреде-Г ленной точки, и из нее по ходу основного движения мысли делается легкое колебательное движение «назад-; вперед», которое выливается затем в новый штрих, кото­рый и продолжает основное движение. Интересна в этом h' плане трактовка причины (точнее оснований) особенно­стей устройства языка, которая, по Гумбольдту коренится ; в особенности духа племени, с одной стороны, а с другой стороны, различие языков можно определить по их дей­ствию на образование национального духа. См.: *.. . в языках обнаружится своя собственная причина их~

особенного устройства — в особенном духе того или дру­гого племени» (с. 400); «Мы должны теперь глубже войти в существо языков и понять возможность их различия по их действию на образование национального духа» (с. 400).

Если попытаться образно передать рисунок теоретиче­ского движения Гумбольдта, то это будет не туго натяну­тая нить жесткой однозначности, а мчащийся размытый смысловой поток, в котором одни смысловые струи обго­няют другие, третьи смыкаются друг с другом или несутся параллельно. В этом движении есть размытые части и бо­лее рельефные образования, при том, что путь движения мысли очень четкий.

Особое место в континуальном потоке рассуждений Гумбольдта занимают дефиниции — неотъемлемая часть его теоретического мышления. Каждая из таких дефини­ций, характеризуя язык с определенной стороны, как бы предваряет и замыкает соответствующее пространство рас­смотрения языка в концепции. Иногда эти дефиниции на­лагаются друг на друга, и два пространства рассмотрения объекта сливаются; иногда они, напротив, четко противо­стоят друг другу. Отметим, что итоговое определение языка у Гумбольдта отсутствует, что вполне закономерно. В рамках диалектического движения полное определение языка возможно лишь после того, как вся теория по­строена, а у Гумбольдта его концепция, особенно в ее лингво-теоретической части, открыта, незавершена.

Излюбленный стилистический и мыслительный прием Гумбольдта — это дефиниция по формуле «объект есть и то и не то». При этом важно различать две гносеологиче­ские ситуации. В первой из них принимается, что объект одновременно есть и «то» и «не то». Наблюдаемую ситуа­цию можно образно охарактеризовать как «решето», в ко­тором четко различимы и решетка сетки и отверстия в ней. См., например: форма всех языков в сущности оди­накова (с. 651); языки всегда имеют национальную форму (с. 410).

Во второй ситуации объект есть «то», а в другом — «не то» (ситуация «качели»). В первой ситуации эле­менты «то» и «не то» составляют инвариантные признаки объекта (его ипостаси), во второй они выступают как ва­рианты какого-либо другого инварианта. Для первой си­туации характерна одновременная явленность признаков, для второй — попеременная. Эти «то» и «не то» очерчи^

160

jt границы, в пределах которых как бы колеблется и ,ается исследуемый предмет. При одном повороте рас-;мотрения или в одной ситуации он предстает как «то» л при другом повороте и в другой ситуации — как «не то»! 'Особую значимость в таких случаях приобретают отрица­тельные характеристики, которые можно рассматривать нак косвенную форму утверждения.

Гумбольдт часто пользуется приемом отождествления, ,.» результате чего смысловые потоки, до некоторых пор £ различные, смыкаются затем в единое движение. Приме­ром отождествления может служить смысловая модель «А есть произведение В» и «В есть произведение А». См.: «Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, а его дух есть язык: тождества обоих нельзя точнее помыслить» (Die Sprache ist gleich-sam die auBerliche Erscheinung des Geister der Volker; ihre Sprachre ist ihr Geist und ihr Geist ist ihre Sprache; man kan sich beide nicht identisch genug denken) (c. 414—415). В данном примере обращает на себя внимание ситуа­тивное отождествление сущности и явления (внешнего проявления): дух проявляется в виде языка. Иногда в рассматриваемой смысловой модели А и В интерпрети­руются с точностью до семантического поля, а не кон­кретного термина этого поля. См.: «Язык в своей органи­ческой ткани есть произведение национального чувства языка» (Da sie (die Sprache. — В. П.) in ihrer zusammen-hangenden Verwebung nur eine Wirkung des nationelles Sprachsinns ist) (c. 384); «... можно было бы и интеллек­туальную индивидуальность народов назвать произведе­нием языков» (... so konnte man die intellektuelle Eigen-tumlichkeit der Volker ebensowohl ihre Wirkung nennen) (c. 410). Итак: язык есть произведение национального чувства языка, а интеллектуальная индивидуальность на­родов есть произведение языка.

При ситуативных отождествлениях в теоретическом пространстве концепции при последующих шагах мысли­тельного движения отождествленное вновь разводится и затем вновь отождествляется. В диалектическом рассуж­дении неизмеримо возрастает власть контекста и перво­начал, а следовательно, в них более, чем в каком-либо другом типе рассуждений, истинность высказывания явля­ется в конечном итоге производной от всего текста. Истинность (смысловая полнота) возникает в конце рас­суждения, так как каждый шаг («штрих») диалектиче-

161

В. И. Постовалрва

ского рисунка может быть неточен: объект фиксируется на этом шаге как «то» или «не то», а не как двуприрод-ный с учетом охвата ситуаций.

У подлинно гармоничного мыслителя стиль и мировоз­зрение «должны быть объединены... они обязательно должны отражать друг друга» (Лосев 1930, 693). Гум­больдт — очень гармоничный мыслитель, и стиль изложе­ния его концепции созвучен смысловому содержанию са­мой концепции. Это родство стиля и содержания излага­емого проявляется в особой упругости фразы Гумбольдта, в ее особой синтетической целостности, неразрывности; фраза Гумбольдта в полном смысле слова не поддается аналитическому членению.

Гармоничность мировидения Гумбольдта отнюдь не предполагает искусственной конструктивной симметрич­ности. Напротив, для его диалектического движения ха­рактерна асимметрическая акцентированность оппозитов в категориальных противопоставлениях (например, акцен­тированность значимости энергейи, а не эргона), подчер­кивание импульсивно-генетического начала в языке, акта зарождения языка. Возможно, что подчеркивание такого круговорота—вечного зарождения языка и в языке—сви­детельствует тоже о континуальности мировидения Гум­больдта.

Рассмотрим кратко и скорее для иллюстрации такой возможности взаимосвязи между основными чертами кон­цепции Гумбольдта, отмечая попутно и некоторые кате­гориальные склейки, наличествующие в его рассужде­ниях. Во-первых, тесно связаны экстенсивный и деятель-ностный подходы, причем второй имплицирует первый. Действительно, введение принципа экстенсивизма озна­чает расширение области исследования и отказ от чистого имманентного изучения языка «в самом себе и для себя». При экстенсивной позиции в поле исследования вводится большое число на первый взгляд достаточно разнородных сущностей, которые необходимо связать и тем самым го­могенизировать исследуемую предметную область в тео­ретическом пространстве концепции. Один из способов связывания состоит в содержательной гомогенизации, ко­торая может быть осуществлена с помощью категории деятельности. Тогда одни объекты в предметной области будут интерпретироваться как продукты деятельности, а другие — как ее субъекты или средства. Второй способ состоит в формальной гомогенизации — дедуктивном воз-

162

ведении К одному и тому же первоначалv Г
сивной позиции и Деятельностного ТоДХОаа экстен-

ДлоДа носят уяпя*г

тер односторонней зависимости. Если экстенсивная ко цепция без деятельностной компоненты допустима то обратное исключено: введение деятельностной компоненты требует обязательной экстепсивизации области исследо­вания.

Экстенсивный и диалектический подходы прямо не связаны, хотя возможность такой связи и понятна. По-видимому, при экстенсивном подходе легче увидеть мно-гоприродность объекта, так как контакты исследуемого объекта с другими объектами в теоретическом простран­стве исследования при этом используются шире, а через участие в контактах в свою очередь легче обнаружива­ются многие глубинные свойства объекта. Диалектика, устанавливая соотношения между «ипостасями» объекта, трактует некоторые из сторон многоприродного объекта как диалектически противоположные.

Экстенсивное начало прямо не предполагает антропо­морфического подхода, хотя и не исключает такой воз­можности; антропоморфический же подход скорее пред­полагает экстенсивизм. Оба эти подхода можно было бы объединить в одном теоретическом пространстве, где рас­полагаются человек и язык, который "рассматривается как подобный человеку.

Экстенсивный подход прямо не предполагает системно-целостный, при том, что второй в своем предельном вы­ражении допускает и требует первый: системы исследу­ются в среде, с одной стороны, и рассматриваются как подсистемы объемлющей системы, с другой стороны. По Гумбольдту, нельзя отдельно рассматривать язык и ду­ховные особенности народа, для адекватного понимания не­обходимо их исследовать в рамках более широкого целого.

Тесная связь наличествует между деятельностным под­ходом и антропоморфическим, которая в концепции Гум­больдта скорее интуитивно ощущается, чем логически обосновывается. Для Гумбольдта завершенное дело мертво, деятельность же есть вечно живое начало (с. 416). Сама жизнь производна от деятельности (см. с. 388). Язык понимается как деятельность, и жизнен­ность — его непременный атрибут — как произведения силы духа (с. 392—399).

Известная связь имеется между импульсно-генетиче-ским подходом и деятельностным. Это вполне оправдано.

11*

163

Деятельность как активность не мыслима только в своей имманентной сущности, без проявления вовне и опредме­чивания. Импульс всегда несет в себе свой заряд — идеальную энергетичность и как потенциальное стремится вовне. Гумбольдт обращает внимание на известную связь между деятельностью воспроизводства и порождением (категорией импульсно-генетического подхода) (см., на­пример; с. 456, 425, 644).

Сложная связь наличествует между дедуктивно-иерар­хическим и диалектическим началами. Косвенным обра­зом связанность этих подходов можно увидеть в том, что в концепции часто выступают категориальные сочетания формы/материала, свойственные диалектизму, и сущно­сти/явления (дедуктивизм). Диалектическое движение (по крайней мере в некоторых его вариантах) есть вос­хождение от абстрактного к конкретному, или в известном осмыслении — движение развертывания от начала к концу. Описание двух видов диалектического движения от начала к концу и от конца к началу — имеется, напри­мер, у А. Ф. Лосева (1930,598) в его характеристиках уче­ния Платона об идеях: «... идеи можно брать или сами по себе или относительно, т. е. как образы вещей. В послед­нем случае мы идем не к «началу», т. е. не к централь­ному и рождающему лону всех идей, но к «концу», т. е. к тому завершению, которое претерпевает идея через во­площение в вещах. Когда мы идем к началу, мы руковод­ствуемся только одними идеями, и от идей-предположе­ний доходим до непредполагаемого, что уже не есть ни идея, ни сущность, но выше того и другого, ибо порож­дает и то и другое».

Системно-целостный взгляд и антропоморфический подход могут быть связаны, если организм рассматрива­ется как вид системы (что имеет место в современных си­стемных исследованиях). Известная сцепленность имеется между импульсно-генетическим и антропоморфическим подходами. Организм — это жизнь, а жизнь — рождение и умирание. По Гумбольдту, возрождаться значит оживать (ihr gleichsam todter Teil mu6 immer im Denken auf's neue erzeugt werden, lebendig in Rede oder Verstandniss... iibergehen) (c. 438). О связанности рассматриваемых под­ходов говорит контекстуальное соседство слов — мертвая часть (ein todter Teil) и заново оживать (lebendig).

Импульсно-генетический подход можно рассматривать как разновидность системно-целостного мировидения. Си-

164

-стемность предполагает учет потенциального, роль , рого особенно велика при ймпульсно-генетическом рас­смотрении объектов; импульс и представляет собой потен­циальность, способную к воплощению. См.: Каждый язык, как и сам человек, есть нечто бесконечное, постепенно развивающееся во времени (с. 568); Слово по самой своей форме представляется частью бесконечного целого — языка (с. 431).

При дедуктивно-иерархическом подходе существует приоритет целостного взгляда сверху от начала иерархии. Поэтому связь этого подхода и системно-целостного пред­ставляется оправданной. В определенном понимании де­дуктивное движение в его онтологическом варианте и вы­ступает как импульсно-генетическое развертывание.

Тесно сцеплены типологический взгляд с его идеей разнообразия единого и панхронический; причем первый из них представляет собой внешнее проявление второго. Категории сущность/явление могут быть осмыслены в де­дуктивно-иерархическом и в ймпульсно-генетическом под­ходах. В ймпульсно-генетическом подходе «начало» оста­ется как бы за кадром рождения, а в дедуктивном рас­суждении первый и последний шаги равнопорядковы и представлены одновременно.

Сложные отношения имеются между диалектическим и деятельностно-динамическим подходами. Динамизм диа­лектического движения обусловливается энергетичностью («силами») захватываемых этим движением деятельно-стей. Тонкое понимание взаимоотношений между этими подходами, свойственное традиции абсолютного идеа­лизма, выражено применительно к платоновской концеп­ции А. Ф. Лосевым (1930, 240), по словам которого «ди-памически-взаимопронизанная ткань диалектики» рожда­ется от взаимоотношения смысловых энергий частей i целого (эйдосов),частей,несущих как смысловую энергию 1 -целого, так и имеющих собственную энергию, отлича­ющую их от всего иного.

Приведем примеры более сложной взаимосвязанности рассматриваемых подходов, включая случаи категориаль­ных склеек. Связь импульсно-генетического, антропомор-! фического и деятельностного подходов видна из следу­ющего высказывания: «Язык состоит наряду с уже сфор­мированными элементами также преимущественно из способов (Methoden) продолжать работу (die Arbeit) духа, 'указывающего языку его путь и форму. Прочно сформи-

165