Опыт интерпретации концепции в. Гумбольдта :; ™

Вид материала

Документы

Содержание Антропоморфическая трактовка языка

Подобный материал:

• Конспект урока по литературе Проблема интерпретации и опыт прочтения петербургской, 126.69kb.
• Содержание №4/2007 журнала «Обсерватория культуры», 19.46kb.
• Пояснительная записка, 167.23kb.
• Учебно-методический комплекс по курсу «теория интерпретации сновидений», 392.8kb.
• Два опыта интерпретации, 296.03kb.
• С. Л. Трансцендентальная философия, 65.17kb.
• Д. С. Жуков Политические идеи З. Фрейда, 47.18kb.
• Г. В. Ф. Гегель. "Об эпизоде "Махабхараты", известном под названием "Бхагавадгита"", 829.86kb.
• Стилистическая система русского языка Язык русского фольклора: опыт интерпретации, 1198.02kb.
• Дата рождения: 15. 08. 1969г, 20.96kb.

mischwili 1967, 556).

106

⁶⁰ Индивидуальное и универсальное — две диалектически связан­ные противоположности. Эта мысль хорошо выражена у Рад-хакришнана (1956, 158): «Отрицать случайное и индивидуаль­ное значит фальсифицировать необходимое и универсальное».

107

национальных языков (с. 559): «Языки совмещают в себе фактически оба противоположных качества: спо­собность ... делиться на бесконечное множество языков для отдельных личностей в одном и том же народе, и ... объединяться в одно целое со своим определенным харак­тером». Наконец, различается противопоставление язык как достояние человечества/национальные языки: «Это не пустая игра слов, когда представляют, что язык в своей самодеятельности исходит только из себя и бо­жественно свободен, а языки связаны и зависят от на­родов, которым принадлежат» (с. 386—387).

Уникальность языка характеризуется с помощью ка­тегорий особенное (специфическое) и индивидуальное. Особенными являются, во-первых, элементы языка. Нельзя понять элементов языка в их истинной особен­ности (in ihrer wahren Eigentumlichkeit), если, начиная исследование с отдельных элементов, не находить в них единства, задаваемого формой языка (с. 423). Во-вторых, это может быть природа языка. Если представлять себе язык в виде пространства, распространение которого осу­ществляется путем присоединения или как бы завоевания вне его лежащих областей, то нельзя понять, таким об­разом, природы языка в ее самой существенной особен­ности (in ihrer wesentlichsten Eigentumlichkeit) (с. 399).

Заметив, что в несовершенных языках отсутствует на­стоящее единство по началу, которым бы в них все рав­номерно освещалось изнутри, Гумбольдт подчеркивает, что в каждом из них тем не менее имеется прочная связь и единство, проистекающее не из существа языка во­обще, а из его особенной индивидуальности (aus ihrer besonderen Individualist) (с. 679). Представляя себе язык особым миром, создаваемым человеком из впечатле­ний от действительного мира, и пытаясь определить в этом мире роль слов, Гумбольдт считает возможным рассмат­ривать слова определенными предметами этого мира, от­личающимися характером индивидуальности в своей форме.

Индивидуальностью далее может быть дух. Индиви­дуальность духа есть нечто высшее и превосходнейшее в развитии человечества, с одной стороны, а с другой, она — ограничивающее и стесняющее начало (с. 396). Понятие индивидуальности применяется также по отно­шению к человеку, в котором, по Гумбольдту (с. 408— 409), заложено два чувства: чувство причастности к че-

108

ловечеству в целом и чувство индивидуальности. При этом отдельная индивидуальность (die geschiedene Indivi­dualitat) есть лишь явление условного (bedingten) бытия духовного существа.

Теоретической спецификацией категориального проти­вопоставления уникального/универсального и вариатив­ного/инвариантного является противоположение разно­образия/единообразия языков⁷⁰. Рассмотрим, как обосно­вывается в концепции логическая необходимость разно­образия и единообразия в языках. Оостановимся сначала на первой возможности — логической необходимости в языках единообразного начала. В понимании Гумбольдта (с. 464), все языки со своей интеллектуальной стороны (Verfahren), по-видимому, должны были быть одинако­выми. В языке действуют два отличные друг от друга начала — звуковая форма и ее использование для наиме­нования предметов и связи мысли, причем это употребле­ние базируется на требованиях мышления к языку (отчего и происходят в языке общие законы) (с. 425).

Реальное основание различия языков⁷¹ коренится в духе народа (дух народа есть самобытная сила, а язык базируется уже на ней—(с. 415), соответственно при­чины особого устройства языка нужно искать в особенно­сти духа его племени (in dem Geiste der Volksstamme) (с. 397). Различие языков связывается с неодинаковым характером деятельности силы, творящей языки. Опреде­лив язык генетически как деятельность духа, направлен­ную на достижение своей цели, Гумбольдт полагает, что эта цель может достигаться в различной степени (с. 389).

Обоснования логической необходимости разнообразия языков осуществляются, кроме того, и путем обращения к аргументу, обратному первому. Так, если в первом слу-

⁷⁰ Как на это обращает внимание в своих работах Г. В. Рами-
швили, структурно-содержательное разнообразие языков (раз­
личие языков в способе видения мира) нельзя считать простым
излишеством. Если бы оно было таковым, то человечество
в своем прогрессивном движении обязательно бы от него от­
казалось.

⁷¹ Категория разнообразия используется и применительно к опи­
санию направленности умственного развития. См. «Язык... из
бесконечного разнообразия возможных интеллектуальных на­
правлений следует одному определенному» (с. 412). Идея раз­
нообразия здесь переносится как бы в вертикальность (это
не «горизонтальное» разнообразие языков, а движение по раз­
ным плоскостям внутри одного языка).

109

чае поиски причины разнообразия языков шли в направ­лении действия духа на язык, то во втором — делается попытка понять возможности различия языков по их дей­ствию на образование национального духа (с. 416).

Третий аргумент — идея о связи различия языков с различием говорящих на них народов: «Языки не мо­гут получить одинакового строения, потому что говоря­щие на них народы различны и обусловливаются не оди­наковыми положениями в своем существовании» (с. 652). Поскольку обычно никогда не имеют дела с полностью изолированным или только что возникшим языком, то артикулированный звук всегда примыкает к уже сфор­мировавшемуся готовому (Vorhergegangenes) или чужому (Fremdes).

Итак, в языке заложены два противоречивых стремле­ния. Одно из них идет изнутри от той энергии силы, с какой внутреннее .чувство воздействует на звук, преоб­разовывая его во всех его тончайших оттенках в живое выражение мысли (с. 651), другое — от самого звука. С первым стремлением связано движение к однообразию, одинаковости, униформности во внутреннем строении языка, со вторым, напротив, — к разнообразию.

Разнообразие языков идет таким образом прежде всего от внешней стороны языка — звука. Что же каса­ется внутренней стороны языка, то одна струя в ней тя­нет к однообразию, а другая — к разнообразию. С интел­лектуальной стороны все языки должны были бы быть, по всей вероятности, одинаковыми (с. 464). Это определя­ется тем, что эта сторона основывается исключительно на самодеятельности духа и должна бы быть одинаковой при тождественности цели и средства у всех людей. Хотя во внутренней («идеальной») стороне языка и гораздо меньше разнообразия, чем во внешней, тем не менее и в этом плане в языках наличествует определенное разли­чие. Во-первых, языкотворческая сила деятельна у всех народов не в одинаковой степени. Во-вторых, в образова­нии языка принимают участие такие силы, деятельность которых невозможно измерять с помощью рассудка и одних чистых понятий. Наконец, различие между язы­ками в чисто идеальпой части языка может происходить от Неправильных или неудачных комбинаций языковых элементов.

Мы рассмотрели основные семантические оппозиции, с помощью которых воздвигается диалектический мир

110

гумбольдтовской концепции. Эти оппозиции у Гум­больдта — строительный материал для воздвижения пуч­ков антиномий, фиксирующих живые противоречия языка. На первом этапе анализа развертывания диалек­тической концепции Гумбольдта важно было установить, что за противоречия фиксируются в антиномиях Гум­больдта — гносеологические, противоречия формально-ло­гической природы, не имеющие онтологического корре­лята, или же антиномии, которым приписывается онто­логический статус и которым соответствуют объективные диалектические противоречия. По-видимому, в гумбольд­товской концепции формально-логических противоречий нет (см., например, у Б. А. Ольховикова в кн.: Амирова и др. 1975, 342). Антиномичность языка, по Гумбольдту, не ситуативна, она глубоко имманентна языку, составляя его внутреннюю сущность. Хотя в языке имеются диа­лектические противоречия, между ними достигнута гар­мония.

Второй круг вопросов касается проблемы разрешимо­сти антиномий⁷². Как уже отмечалось выше, теоретиче­ское разрешение антиномии отнюдь не означает ее устра­нения из системы знания или какой-либо ее модифика­ции ⁷³. Гумбольдт, блестяще владеющий техникой диалек­тического мышления, не склоняется к этим путям. Он не пытается развертывать свою теорию с учетом наиболее значимой стороны (например, трактовки языка как энер-гейи), не принимая во внимание другой его стороны (эргона), и не стремится к модификации антиномий (например, не стремится снять антиномию свободы и предопределенности в языке за счет сведения свободы в теоретическом пространстве рассуждений к предопре­деленности или, напротив, предопределенности к свободе). Гумбольдт не делает и двух параллельных описаний языка, например, в терминах энергейи или эргона, по­скольку разрыв термов антиномии нарушил бы целост-

⁷² Р. Гайм (1898, 410) говорит о разрешении антиномий у Гум­больдта, которые «вначале выступают перед нами в явлении языка». Неясно, означает ли это, что антиномии представлены лишь на уровне явлений, а не сущности.

^п См. в этой связи позицию Радхакришнана (1956, 467), пола­гающего в соответствии с традицией древнеиндийской фило­софии, что борьба противоположностей имеет место лишь в мире опыта, а реальность стоит выше всех противополож­ностей.

111

нОсть представления объекта. Подлинным разрешением антиномии было бы встраивание ее в систему более ши­рокого знания и рассмотрение диалектического противо­речия в рамках более широкого объемлющего единства. В интерпретации Р. Гайма (1898, 410—411), базисные антиномии Гумбольдта —• антиномии индивидуаль­ного/коллективного (субъективного/объективного) и по­движного/устойчивого (активного/пассивного) — находят свое разрешение в идее о человеческом происхождении и человеческом характере языка, о тождестве человеческой природы, а это значит, что при попытке разрешить язы­ковые антиномии Гумбольдт выходит за пределы языка и рассматривает его как атрибут человека в рамках более широкой антропологической целостности⁷⁴.

Одна из сложных методологических проблем развер­тывания диалектической концепции касается решения во­проса о соотношении антиномичности и целостности. Су­щественное значение имеет и проблема упорядочивания антиномий в рамках диалектической концепции. Такое упорядочивание можно осуществить путем построения иерархии антиномий во главе с базисным категориальным противопоставлением (например, с антиномией эр' гон/энергейя), из которого дедуцируются далее производ­ные антиномии.

Антиномии можно упорядочивать и без специального введения иерархии путем поиска пропорциональных от­ношений между ними. В интерпретации Г. В. Рамишвили (Ramischwili 1967), язык и речь находятся в том же самом соотношении, что и члены других противопостав­лений гумбольдтовской языковой теории — социальное/ин­дивидуальное, а также объективное/субъективное. Такое же отношение взаимодействия имеется между формой и материалом (субстанцией). Гумбольдтовская корреляция формы и материала (субстанции) выражается у Г. В. Ра­мишвили через формулу F=f±=S, где F — форма, a S — субстанция ⁷⁵.

В заключение отметим, что при рассмотрении диалек­тической концепции Гумбольдта бросается в глаза явная непропорциональность антиномики и синтетики: первая развита более, а вторая ступень лишь намечена. В плане диалектического синтеза эксплицитно проработана лишь антиномия идеального/материального в языке, а осталь­ные синтезы лишь намечены и эксплицитно не выражены.

К диалектике Гумбольдта вполне может быть отне­сена характеристика, данная П. П. Гайденко (1979, 150) диалектике Фихте (несмотря на содержательно-формаль­ные различия в концепциях немецких мыслителей): «... диалектика Фихте — ив этом ее сила — неразрывно связана с принципом деятельности. Однако последняя трактуется им как деятельность духа. Поэтому фихтев-ская диалектика идеалистична». \

^ АНТРОПОМОРФИЧЕСКАЯ ТРАКТОВКА ЯЗЫКА

При описании языка и других объектов гуманитарной природы Гумбольдт часто упоминает о «жизни», «орга­низме» и различных сопряженных с ними явлениях. Та­кой биоморфизм, а точнее антропоморфизм можно объ­яснить по-разному^7б. Во-первых, можно трактовать по­нятия этого подхода как особые средства для задания специфической онтологии языка — антропоморфической ⁷⁷, где представлен «одушевленный» мир языка как живого феномена.

Мысль Гумбольдта о том, что произведения человече­ской духовной деятельности, объективированные в опре­деленном материале, не представляют еще собой мертвой вещности (эргона), а оживотворяются в человеческом об­щении (становятся энергейей), развивалась вслед за ним и другими исследователями. «Предмет искусства, хотя и называется вещью, — пишет П. А. Флоренский (Цит. по: Огурцов 1976, 219—220), — однако, отнюдь не есть вещь, не есть Ipjov, не есть неподвижная стоячая, мертвая му-


⁷⁴ Отметим, что процессы разрешения антиномий и собственно фиксирования антиномий отнюдь не отстоят друг от друга в физическом смысле времени, а предстают как последователь­ные в логическом пространстве концепции.

^7о Нетрудно заметить в этом фрагменте интерпретации гумбольд­товской концепции у Г. В. Рамишвили его попытку рассмот­реть эту концепцию с помощью понятийных представлений Л. Ельмслева.

⁷⁸ Мы исключим из рассмотрения случаи употребления понятий этого типа для задания обычного антропологического контек­ста рассуждений, где эти и смежные с ними понятия исполь­зуются для непосредственной характеристики человека и его действий.

⁷⁷ С таким же основанием, а может быть, даже и большим эта гумбольдтовская онтология языка может быть названа «духо-морфической».


112

8 В. И. Постовалова

ИЗ

Мйя художественной деятельности, но должен быть по­нимаем как никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества, как живая пульсирующая деятель­ность творца, хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая цветами жизни, всегда вол­нующая svspyeta духа».

Понятие жизни часто трактуется как нечто родствен­ное деятельности, а иногда даже тождественное с ней-В работах П. А. Флоренского язык трактуется как жи­вое равновесие Ipyov и svep-pia, «вещи» и «жизни». Во-вторых, понятие жизни может быть символом целостного антианалитического мировосприятия, проявлением син­тетического мышления при трактовке явлений языка.

Наконец, можно рассматривать «жизнь», «организм» и т. д. как особый репрезентатор (как бы известный образец и образ изучения объекта), с которым лишь сравнивают явления духовной жизни человека, в том числе язык, но не сводят к нему природу описываемого и не отождествляют с ним. К понятию репрезентатора (см. работы Н. И. Кузнецовой, М. А. Розова, Ю. А. Шрей-дера) близко понятие исходных «интуиции» при создании каких-либо концепций миросозерцания. Например, основ­ной интуицией античности, по свидетельству А. Ф. Ло­сева' (1930, 61), была интуиция «тела»: «Но это тело есть живое, одухотворенное тело. Оно есть не только конечное. В этом случае оно было бы бесформенной и мертвой массой. В нем вечно бьется жизненный пульс, и оно вечно самодовольно пребывает в блаженном и как бы постоянно грезящем покое. В нем есть вообще ста­новление и вечная жизнь. Это становление и жизнь дей­ствительно не уходят в неопределенную бесконечность, без цели и смысла, но планомерно вращаются сами в себе». Для выражения этой интуиции, продолжает А. Ф. Лосев (1930, 665), надо было «придумать такое тело, в котором было бы подчеркнуто, что это именно тело, живое тело, а не дух и не душа, но так, чтобы в то же время общая жизнь была дана не личностно, не духовно-индивидуально, а именно как общая идея, как безразличная стихия жизни». Очевидно, для Гумбольдта такой исходной интуицией при описании языка и была интуиция «жизни», «живого», «одухотворенного». Отме­тим, что антропоморфными характеристиками наделяется не только язык, но и дух. Дух человеческий, националь-

114

_I

ный дух у Гумбольдта — не абстрактная безликость: дея­тельность человеческого духа выступает как живая дея­тельность (lebendige Tatigkeit) (с. 637).

Рассмотрим подробнее понятия антропоморфного ха­рактера в концепции Гумбольдта. К ним относится в пер­вую очередь понятие жизни. Язык и жизнь (Leben) — неразлучные понятия, и изучение языка всегда есть только его воспроизведение (с. 481). Язык есть произ­ведение силы духа, а для нее характерно, что ее произ­ведения передают (pflanzen) жизнь, потому что они сами происходят из полноты жизни (aus vollem Leben) (с. 392—393). Жизнь целостна и неаналитична, расчле­нение ее на элементы умерщвляет полноту жизни. Сколько бы ни пытались расчленить жизнь на отдельные формы, всегда остается что-то непонятное, а именно то, в чем состоит единство и дыхание живого (eines Leben-digen) (с. 421). Жизнь языка полна чувств и фантазии, если обе стороны языка в акте синтеза стройно соединены между собой (с. 474); собственная жизнь языка прости­рается по всем его фибрам и проникает во все элементы звука (с. 555).

Помимо понятия жизни, при характеристике языка и близких ему феноменов. Гумбольдт использует и понятия «жить», «живой», «животворящий», «оживлять» и соот­ветственно «мертвый», «погибать» и т. д. Первым и истин­ным состоянием языка нужно считать речь, если хотят войти в живое (lebendige) существо языка (с. 418). От живой деятельности (lebendigste Tatigkeit) человеческого духа язык испытывает больше всего преобразований (с. 637).

В центре внимания анализируемой концепции — ис­следование плодотворного жизненного начала (das Lebens-princip) языков (с. 637). Гумбольдт рассуждает (с. 548) о периодах в развитии языков, когда звукотворческое стремление идет в рост, пребывая в живой деятельности (in lebendiger Tatigkeit) и о периодах «убыли», когда внезапно могут появиться новые жизненные начала и оригинальные преобразования языка. Никакой народ не в состоянии оживить и оплодотворить своим собственным духом язык другого народа, не превратив его тем самым в другой язык (с. 565).

Наряду с понятием «оживлять» (возвращать к жизни, делать живым) упоминается также обратное, — гибель, умирание, разрушение. В каждом языке остается всегда

115 8»

часть, которая в нем еще таится или остается вечно затаенной, если язык погибает (untergeht) до того, как она разовьется (с. 567). Когда в духовной жизни чело­вечества не наблюдается самобытных явлений или они подавлены, прежняя форма языка разрушается, смеши­ваясь с чуждыми формами, собственный организм языка распадается, а направленные на него силы не в состоя­нии вдохнуть в него нового начала жизни и приоткрыть новые пути к дальнейшему развитию (с. 393).

Производным от понятия жизнь является и понятие организма. (Organismus), широко используемое при ха­рактеристике языка у Гумбольдта⁷⁸, рассуждающего об организме тел, с которыми ■ сравнивается язык, о внут­реннем организме языка, о звуковой форме как части всего человеческого организма, стоящей в близких отно­шениях с внутренней силой духа, о санскрите и китай­ском языке как степенях к совершеннейшему организму языка, о том, как грамматики довершают образование организма языка. Однако чаще всего речь идет об орга­низме языка (см., например, с. 391).

Помимо «организма» используются также близкие по значению слова «орган» и «органический». См. идеи о том, что свойство всякого интеллектуального развития таково, что сила не умирает, а только изменяет свои функции или заменяет один из своих органов (Organ) другим (с. 549), или что органическое начало в языке (с. 447) противостоит его духовному началу.

С понятием жизни и организма связано также поня­тие зародыша (Keim). Оно встречается в упоминаниях об эпохе, когда народ осуществляет преобразования в языке, находясь под влиянием предыстории и зародыша дальнейшего развития (с. 390), в рассуждении о том, что с появлением человека на земле полагается и заро­дыш культуры (Keim der Gesittung), который растет по мере дальнейшего развития бытия (с. 387).

Рассмотрение языка как организма у Гумбольдта от­личается от аналогичных трактовок языка у других ис­следователей (например, А. Шлейхера) тем, что Гум­больдт имеет в виду одухотворенный организм (исполь-

⁷⁸ Г. В. Рамишвили (Ramischwili 1967, 563) обращает внимание на то, что понятие «организм» (Organismus) часто употребля­ется Гумбольдтом как синоним «языковой целостности» и «си­стемы», оно «содержит активные элементы и означает „оргат низацию" (Organisation)».

зуя в качестве прототипа организм человека, а не био­логического существа вообще, как это было у Шлейхера). Язык для Гумбольдта — вечно живое и одухотворенное начало, — одухотворяемое и одухотворяющее. Поэтому понятия души, вдохновения и другие понятия того се­мантического поля, которые используются обычно при характеристике человека, применяются и к языку. Языки могут быть одушевлены плодотворным началом умствен­ного развития в разной степени, они бывают истинно благотворны лишь в том случае, когда, сопровождая дея­тельность духа, облегчают и одухотворяют (erleichternd und begeisternd) каждое ее направление (с. 655). Истин­ный синтез происходит из вдохновения (Begeisterung), какое знакомо только силе высшего порядка и высшей энергии. Звук, получая от мысли душу в акте рождения языка, делается потом для нее вдохновительным началом (с. 475).

Итак, в центре внимания анализируемой концепции находится некоторое поле «одухотворенности», куда по­падает и язык, испытывая одухотворяющее влияние и одухотворяя сам. Понимая язык как деятельность духа, с одной стороны, и рассматривая язык как активный субъект собственной деятельности, с другой, Гумбольдт испытывает необходимость во введении еще одного по­нятия — чувства языка (языкового сознания?) (der Sprachsinn), которое в его понимании и есть активное одухотворенное и одухотворяющее начало в языке как деятельности. Чувство языка должно содержать нечто, что не может быть объяснено в отдельном, — инстинкто-подобное предчувствие всей системы, какая необходима языку в его индивидуальной форме (с. 446).

Известную антропоморфность можно усмотреть также в понятии характера языка, употребляемом наряду с по­нятием национального характера. Характер языков, со­стоящий в способе соединения мысли со звуками (с. 562), есть как бы дух, который поселяется в языке и одушев­ляет его, как тело (Кбгрег), из него же самого образо--ванное. Он представляет собой естественное следствие постоянного влияния духовного своеобразия нации. Из каждого языка можно делать заключение о националь­ном характере.

При характеристике языка и близких феноменов ис­пользуются часто понятия, связанные с оценкой и ощу­щениями человека, т, е, с видением мира глазами чело-

117

века. Глазами человека можно увидеть и почувствовать в языке родное (соразмерное языку, созвучное его при­роде) или же, напротив, чужое. Гумбольдт замечает, что никакие преимущества самых благозвучных и богатых звуковых форм, связанные с самым живым чувством ар­тикуляции, не в состоянии еще произвести языков, пол­ностью соответствующих духу, если сияющая ясность идей, направленных на язык, не наполнит их своим све­том и теплом (с. 463). Язык радостно (freudig) прини­мает высший полет, когда он проникнут энергичной вну­тренней силой (с. 634). При характеристике синтеза ис­пользуются также антропоморфные образы одиночества (покинутости) и роскоши. В случае достижения полного синтеза ни внутреннее развитие языка не следует одно­сторонним путем, покинутое фонетическим формообразо­ванием (Formenerzeugung), ни звук не простирается в пышно разрастающейся роскоши (Uppigkeit), превы­шающей прекрасную потребность мысли (с. 473).

При характеристике языка используются также поня­тия сознания и самосознания, появляющиеся в рассуж­дениях об акте языкового самосознания (em neuor Akt des sprachlichen Bewufitseins), посредством которого ин­дивидуальное слово (отдельный случай) будет отнесено (с. 489) к совокупности возможных случаев в языке или речи.

Понятие сознание и другие близкие по значению (разум, воля, инстинкт и др.) встречаются в анализируе­мой концепции весьма часто при характеристике языко­вой деятельности.человека. И это уже будет иллюстра­цией не антропоморфизма концепции, а скорее ее экстен-сивизма. По Гумбольдту (с. 545), рефлектирующего сознания языка при его происхождении нельзя предпола­гать (оно и не обладало бы творческой силой для фор­мирования звука). Понятие сознания часто употребляется и при задании общего антропологического контекста рас­смотрения языка. Определив язык как необходимое за­вершение мышления и естественное развитие дарования, знаменующего в человеке его человеческую природу, Гум­больдт замечает, что это развитие не представляет собой акта непосредственного сознания, мгновенной спонтан­ности или свободы (с. 649—650). В языке допустимы и бессознательные процессы, и непроизвольные. «Коль скоро народ или человеческая мыслящая сила вообще