Опыт интерпретации концепции в. Гумбольдта :; ™

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Конспект урока по литературе Проблема интерпретации и опыт прочтения петербургской, 126.69kb.
• Содержание №4/2007 журнала «Обсерватория культуры», 19.46kb.
• Пояснительная записка, 167.23kb.
• Учебно-методический комплекс по курсу «теория интерпретации сновидений», 392.8kb.
• Два опыта интерпретации, 296.03kb.
• С. Л. Трансцендентальная философия, 65.17kb.
• Д. С. Жуков Политические идеи З. Фрейда, 47.18kb.
• Г. В. Ф. Гегель. "Об эпизоде "Махабхараты", известном под названием "Бхагавадгита"", 829.86kb.
• Стилистическая система русского языка Язык русского фольклора: опыт интерпретации, 1198.02kb.
• Дата рождения: 15. 08. 1969г, 20.96kb.

«Во-

ровавшиеся элементы образуют некоторым образом мерт­вую массу (eine gewissermaBen todte Masse), но эта масса несет в себе живой зародыш (den lebendigen Keim) не­скончаемой определимости» (с. 436). Связь эта выража­ется в одновременном использовании соответствующих понятий: живой/мертвый из антропоморфической пара­дигмы, работа, сформированность, способ — из деятельно-стной, зародыш — из импульсно-генетической.

Взаимопронизанность деятелыюстного, системно-цело­стного, дедуктивно-иерархического и антропоморфиче­ского подходов может проиллюстрировать следующий отрывок: «Где чувство языка проложило себе своей ясно­стью и остротой правильный путь, там разливаются внут­ренний свет и определенность по всему строению языка и главные проявления его деятельности (Wirksamkeit) находятся между собой в неразрывной связи», (с. 499). Взаимопроникновение этих подходов хорошо видно в одновременном использовании понятий из соответству­ющих парадигм (сущность/явление — из дедуктивно-иерархической, чувство языка — из антропоморфической и т. д.) и основных принципов этих подходов.

Зависимость друг от друга импульсно-генетического, деятельностного и антропоморфического подходов иллю­стрируется идеей Гумбольдта о зародышах деятельности и ее семени. В его рассуждении (с. 460—461) о том, что силу обозначающую и силу, производящую то, что подле­жит обозначению (die den bezeichnenden und die das zu Bezeichnende erzeugten Krafte), первоначально в невиди­мых движениях духа, нельзя и представлять отдельными одну от другой, можно увидеть связь импульсно-генети­ческого подхода, дедуктивно-иерархического с его акцен­тированием первоначал и системно-целостного с его идеей целостности.

Сцепленность панхронического начала с импульсно-ге-нетическим характером коррелирует с дедуктивным взглядом, опирающимся на такое понимание системы, при котором ее не отождествляют с одним из ее синхронных планов, а включают в нее все ее потенциальные состоя­ния и тем самым учитывают всю ее потенциальную ва­лентность. Начало при дедуктивизме и исходный импульс при генетическом развертывании из первоимпульса в известном смысле тождественны: и развертывание из импульса и первоначало — одновременно и элементарны и сложны. Возможность рассмотрения сложного целого

166

как простого хорошо видна на примере описания ситуа­ции «узрения» сложного целого как элементарного в пла­тонизме: «Эйдос не мыслим без момента цельности и жи­вой связанности частей. Это, если соединить первый ука­занный нами момент со вторым, видение живого орга­низма, целостного единства. Оно, это увиденное единство, должно быть рассматриваемо как нечто простое и элемен­тарное; в нем, как в единстве частей, нет никаких частей, оно схватывается единым актом и однокачественным узре-нием» (Лосев 1930, 229).

Тесно связаны деятельностный, импульсно-генетиче-ский и системно-целостный взгляды, что находит свое вы­ражение в спаянности категорий воспроизводство (исклю­чающем новообразования), возрождение (с заново по­вторяющимся циклом действий), потенциальность и порождение как возникновение к бытию, где воспроиз­водство является лишь одним из многих действий.

Сложные отношения наблюдаются между панхрониче-ским, дедуктивным (возведением к первоначалам) и им-пульсно-генетическим подходами. В этом случае возни­кает вопрос о том, что можно считать альтернативой и антиподом импульсно-генетическому взгляду, где порож­дение предстает как импульс к развертыванию. По-види­мому, такой альтернативой был бы взгляд от «ставшего» состояния назад. Но будет ли это подлинной альтернати­вой? Во втором случае в ретроспективе имеется ось вре-" мени, а в первом — ось развертывания. Неясно, тем не ме-" нее, временна ли первая ось, о времени ли вообще может идти речь и нет ли здесь выхода к панхроническому ми­ровосприятию. Неясно кроме того, можно ли считать раз­вертывание в логическом, а не историческом времени пан-хроническим или импульсно-генетическим подходом, где начало — исходная точка развертывания.

Очевидные связи имеются между диалектическим и процессуальным мировидением с их интересом к разви­тию. Развитие диалектично и раскрывается с помощью диалектических процедур описания. Процессуализм есть следствие и даже составная часть диалектического под­хода (диалектическое движение — процесс целенаправ­ленный). Диалектический и импульсно-генетический под-'. ходы тесно переплетаются в динамическом синтезе, рас­крываемом с помощью диалектических категорий станов­ления, генезиса, чистой возможности, вечной потентности, [ цорождаемости.

167

Связь между деятельностным, импульсно-генетическим и дедуктивным взглядами на язык можно усмотреть в рассуждениях (с. 678) о том, как человек открывает язык в себе через обстоятельства, в которых он проявля­ется). При некоторых пониманиях диалектики полага­ется, что биоморфическое и системно-целостное представ­ление имплицируется диалектическим видением (См. за­мечания А. Ф. Лосева (1930, 235) о диалектике, ставя­щей своей целью показать, что «иначе и мыслить нельзя мир, как только в виде органического единства живой всеохватывающей жизни»).

Синтетизм концепции хорошо можно ощутить на ма­териале образования ее базисных понятий, каждое из ко­торых это как бы сгусток, где сфокусировались, отлились и отразились основные черты концептуального мира автора. Структура понятийного поля гумбольдтовской теории достаточно прозрачна, включая два круга понятий. Первый круг (базисные понятия), замыкая идеальную действительность предмета рассмотрения, задает границы, очерчивающие базисные объекты и выражает их природу. Второй круг понятий совершает более детальные расчле­нения в рамках пространства, очерченного понятиями первого круга. К первому кругу понятий относятся: дух, язык, деятельность (энергейя), порождение (Erzeugung), внутренняя форма, синтез; ко второму кругу — речь, чув­ство языка, характер языка и т. д.

Рассмотрим в качестве иллюстрации синтетизма кон- ' цепции Гумбольдта два наиболее сложных его понятия — формы и синтеза. В понятии формы четко прослежива­ется взаимосвязь диалектического, деятельностного, си­стемно-целостного, дедуктивно-иерархического и импульс-но-генетического подходов, что наблюдается отчетливо уже в самом определении понятия формы: «Постоянное (Bestandige) и единообразное (Gleichformige) в этой дея­тельности (Arbeit) духа, возвышающей звук до выраже­ния мысли, воспринятое так полно, насколько это воз­можно, в своей взаимосвязи и представленное системати­чески, составляет форму языка . . . Фактически она есть индивидуальная склонность (Drang), посредством которой народ выражает в языке мысли и чувства. Но так как нам никогда не дано увидеть эту склонность в неразрыв­ной целостности ее стремления, а каждый раз только в отдельных действиях, то нам не остается ничего другого, как только схватывать одинаковое (Gleichformige) в ее

163

(^Действиях, в общем мертвом понятии. Сама в себе форма «рязыка (Drang) едина' и жива» (с. 419—420) ¹⁰¹. ар Как очевидно из анализа этого рассуждения, форма |У|кзыка вводится через понятие деятельности ¹⁰² и понятие ||изндивидуализации (дух, о деятельности которого идет речь Вшри понимании формы, дан как нечто индивидуализиро­ванное) ^шз. Имея в виду план индивидуализации, Гум-|больдт замечает, что фактическое и индивидуальное % языке отнюдь не исключаются понятием формы и что ^никакая частность не входит в понятие формы языка как

§ изолированный факт, а лишь в той мере, в какой она , позволяет обнаружить способ (eine Methode) образования Ц языка (с. 422—423).

Щг Понятие формы у Гумбольдта невозможно вне идеи ^:Ш системно-целостного представления. Введение понятия Ж-, формы — это первая спецификация внутрилингвистиче-||s скими средствами идеи целостности, идеи языка как орга-* нического целого. Комментируя Гумбольдта, Г. В. Рами-

(швили (Ramischwili 1967, 557) замечает, что форма для него есть единственный принцип, позволяющий увидеть язык как органическое целое и понять природу каждого ; из отдельных его элементов. С внутрисистемной точки зрения коррелятом целост-§ности является понятие единства. В совершенных языках, по Гумбольдту (с. 679), имеется настоящее единство по началу, которым изнутри все освещается в них равно­мерно; в несовершенных языках также имеется крепкая связь и единство, проистекающие однако не из существа языка вообще, а из особенностей его индивидуальности.

¹⁰¹ Комментируя это определение формы, Г. В. Рамишвили (Rami­
schwili 1967, 558), замечает, что «постоянное» и «единообраз­
ное» понимается у Гумбольдта не в абсолютном и абстракт­
ном смысле. «Бели бы это было так, подчеркивает Рамишвили
(там же), — то мы получали бы исключительно грамматиче­
скую схему, что нам, хотя и дало бы представление о реаль­
ном языке, но ни в коем случае не картину его действитель­
ного существования».

¹⁰² Понятие формы языка (формирования) находится в рамках
деятельностной картины мира Гумбольдта. Понятие деятельно­
сти используется также для характеристики взаимоотношений
категорий формы и материала. Форма формирует (оформляет)

материал.

¹⁰³ В этом определении Гумбольдт опирается также на импли­
цитно предполагающееся различение понятий видимого и неви­
димого плана языка. См. также идеи Гумбольдта о напряже-.
нии духа за счет индивидуализации (с. 396).

169

«Без единства формы, — подчеркивает Гумбольдт (там же), — вообще нельзя и представить себе язык, и посколь­ку люди говорят, они обязательно подводят свою речь под такое единство. Это бывает при каждом внутреннем и внешнем приросте языка». Чтобы понять элементы языка в их подлинной особенности и тем более в их дей­ствительной совокупности и получить тем самым настоя­щее представление о языке, необходимо начинать иссле­дование с отдельных элементов, находя в них единство восприятия. Эту одинаковость восприятия фиксирует форма, которая и представляет собой одинаковое вос­приятие отдельных элементов (составляющих в противо­положность ей материю) в их духовном единстве (с. 420).

Применяя категориальное противопоставление часть/ целое (целостность/отдельность элементов) к форме языка, Гумбольдт опирается на принцип: целое отража­ется в любом элементе, не запечатлеваясь полностью ни в одном из них: «Характерная форма языка зависит от каждого из самых мельчайших его элементов, каждый из них... непременно определяется ею» (с. 420).

Итак, использование системно-целостных представле­ний при определении формы языка задает лишь один план характеристики этого понятия. Более конкретные ^представления о форме языка дает трактовка формы как диалектического феномена. Идея формы вещи — неотъ­емлемая часть диалектической картины мира (по край­ней мере в некоторых ее осмыслениях). «Диалектика тре­бует, — пишет А. Ф. Лосев (1930, 628), — что если нечто мыслимо, то оно обязательно отличается от всего иного и, следовательно, обладает твердой границей и перифе­рией. Если вещь как-то есть, она есть нечто определенное и оформленное. Если нечто не имеет никакой формы, то оно вообще не есть что-нибудь, о чем ничего нельзя ни высказать, ни помыслить». Диалектическое понимание формы проявляется в том, что форма характеризуется как член соответствующих категориальных оппозиций. Рас­смотрим категориальные оппозиции, в которых участвует форма. Это, во-первых, противопоставление форма/веще­ство (материал, вещественный материал). См. следующие фрагменты: «Только материальный действительно сфор­мированный звук (korperliche wirklich gestaltete Laut) составляет настоящий язык» (с. 459); «Звук сам по себе был бы подобен пассивному, принимающему форму ве­ществу (Materie)» (с. 650); «Здесь действительно соеди-

170

няются природа и человек, вещественный материал с фор­мирующим его духом (der zum Teil wirklich materielle StofE mit dem formenden Geist) (c. 469); «Если проследят всю внутреннюю и внешнюю деятельность человека до простейших конечных пунктов, то найдут, что они со­стоят в том, связывает ли он с собой действительность как свой объект, который он воспринимает, или как ве­щество (Materie), которое он формирует (gestaltet), или же прокладывает себе свой путь независимо от нее»

.(с. 568—569); см. также упоминавшуюся трактовку формы языка как восприятия отдельных языковых эле­ментов в их духовном единстве, составляющих в противо­положность ей материю (Stoff) ^I04 (с. 421), а также за­мечания о силе сформировавшегося материала (die Ge-wall eines schon geformten Stoffes) (c. 461) ¹⁰⁵.

Материя может выступать не только как терм оппо-

, зиции форма/материал, но и оппозиции материя/дух, а также оппозиции вещество (эргон)/энергейя, с одной

.стороны («Язык всегда имеет только идеальное бытие (ein ideales Dasein) в умах и душах людей и. . . никогда не имеет материального, даже погребенный в камень или бронзу (niemals auch in Stein oder Erz gegraben, ein materielles besitzt)» (c. 548) и оппозиции материя/идея, с другой стороны («Вообще язык часто напоминает ис­кусство и особенно здесь, в самой глубокой и необъясни­мой части своего образования (Verfahren). Скульптор и живописец тоже сочетают (vermahlen) идею с материей» (с. 474—475). В понимании Гумбольдта, в языке нет бес­форменной материи (ungeformten Stoff) и деление на форму и материю в рамках языка — относительно (чтобы найти материю формы языка, нужно выйти за его пре­делы). Внутри же этих границ можно рассматривать

¹⁰¹ Отметим, что в этом случае предполагается дополнительная оппозиция по линии целостность (целое)/элементарность (часть).

¹⁰⁵ См. аналогичное понятие — оформленного посредством опре­деленной формы материала —у Ельмслева (1960). Г. В. Рами-швили (Ramischwili 1967, 564) обращает внимание на то, что в отличие от концепции Л. Ельмслева, в которой форма рас­сматривается как абсолютно свободная по отношению к суб­станции (форма как величина константная может манифестиро­ваться в любую субстанцию) и где, следовательно, целостная природа языка не принимается во внимание, в концепции Гум­больдта учитывается двусторонняя зависимость между формой и субстанцией и защищается «принцип корреляции в динамике».

171

что-то как материю только по отношению к чему-либо другому, например, основы (Grundworter) по отношению к склонению. Но то, что принято в одном отношении за материю, в другом нужно будет опять считать формой — с. 422).

Таким образом, выстраивается понятийная цепочка: форма—материя (материал, вещество)—сформированный материал — материя формы языка.

Центральным различением концепции Гумбольдта яв­ляется противопоставление внутренней и внешней формы языка. Конкретизацией внешней формы считается звуко­вая форма, представляющая собой выражение, создавае­мое языком для мышления и которую можно сравнивать со скорлупой (em Gehause), в которую встраивается язык (с. 457). Поскольку концепция Гумбольдта имеет два глубинных пласта — философский и лингво-теорети-ческий, то интерпретации базисного понятия этой кон­цепции — внутренней формы — также имеют две ориен­тации. В первом случае (см. работы А. А. Потебни, А. Марти, Г. Г. Шпета, П. А. Флоренского, В. В. Биби-хина и др.) пытаются рассмотреть это понятие в широ­ком историко-философском контексте, во втором (см. ра­боты Э. А. Макаева, Г. В. Рамишвили и др.) —произве­сти лингво-теоретическую проработку этого понятия и сделать его рабочим понятием лингвистики, вплоть до его полной операционализации ^ш.

Глубокий аналитический разбор интерпретаций поня­тия внутренней формы с выдвижением оригинальных ос­мыслений этого понятия имеется в работах В. В. Биби-хина (1978) и Г. В. Рамишвили (1978; Ramischwili 1967), на которые мы будем опираться при изложении интер­претаций.

«Термин „внутренняя форма", — пишет В. В. Бибихин (1978, 52—54), —идет от «идеи идей» и «эйдоса эйдосов» платонической философии и впервые появляется как та­ковой у Плотина ¹⁰⁷. Согласно Плотину, архитектор опре-

¹⁰⁶ Опыт интерпретации понятия внутренней формы с позиций психологии см. у Д. Н. Узнадзе (1966, 436), согласно которому ту роль, которую Гумбольдт отвел внутренней форме языка, вы­полняет разработанное им понятие установки.

^!07 В. В. Бибихип (1978, 57—58) обращает внимание на то, что понимание у А: А. Потебни внутренней формы как «образа рбраза» («Внутренняя форма кроме фактического единства об­раза дает еще знание этого единства; она есть не образ пред-

т

деляет степень совершенства и законченности здания, сверяя его вещественный вид с его внутренним эйдосом (формой). Эйдос здания называется внутренним не по­тому, что он существует внутри сознания архитектора. Архитектор даже в глубинах своего воображения спосо­бен видеть здание только в его вещественной сложности. Внутренний эйдос, наоборот, созерцается не в воображе­нии, а в трансцендентной идее единства. Такой эйдос «не имеет частей», т. е. составной структуры, он представляет чистое начало цельности и образует гармоническую слож­ность только после того, как «распределен» по вещест­венной массе здания. . . У В. Гумбольдта внутренняя форма есть единый принцип языка — энергии, то есть жи­вой действительности мышления — языка — речи. Внут­реннюю форму нельзя наблюдать, но это — лишь свиде­тельство ее вездесущей мощи. Она — настолько живая действительность, что оставляя везде следы в виде мно­жества внешних форм, не застывает ни в одной из них. .. внутренняя форма не принадлежит сознанию одного чело­века, она (как и у Плотина) трансцендентна ему... Во внутренней форме связь звуковой формы с «языковыми законами» достигает высшей полноты: они сливаются. .. Образование внешних форм всегда проходит в свете еди­ной внутренней формы, которая представляет сквозное формирующее начало в языке, так что благодаря ее при­сутствию мельчайший языковой элемент содержит в заро­дыше все, что любой другой даже самый сложный (Этот принцип изоморфизма как первая языковая универсалия не позволяет, в частности, толковать Гумбольдта в духе „лингвистической относительности": языки для него не представляют обособленных миров уже потому, что они лишь по-разному воплощают единую формирующую их внутреннюю форму, по-своему преломляющуюся в каж­дой народной стихии)».

Примером интерпретации второго рода — лингво-тео-ретической — может служить осмысление внутренней формы у Г. В. Рамишвили в контексте обсуждения сход­ной проблематики в лингвистике (Соссюр, Ельмслев).

мета, а образ образа, то есть представление») получает у По­тебни «традиционный облик платоновской идеи идей и ари­стотелевского эйдоса эйдосов».

Отметим, что в платонизме форма определяется как нечто вторичное по сравнению с «эйдосом», как его внешнее качество (Л 1890. 380)-

Г. В. Рамишвили определяет внутреннюю форму через противопоставление двум различным сущностям — внеш­ней форме и психической субстанции (выделяемой в про­тивовес звуковой субстанции): «Внешняя форма охваты­вает звуковой материал, внутренняя форма.. . получается из обработки всех психических содержаний. . внешняя форма есть формальная организация (Organisierung) зву­ковой субстанции и должна быть в совокупности прирав­нена внешнему материальному аспекту языка. Внутрен­няя форма, напротив, есть формальная организация психической субстанции ¹⁰⁸ и охватывает внутренний не­материальный (идеальный, интеллектуальный) аспект или совокупность языковой структуры» (Ramischwili, 1967, 558) ¹⁰⁹.

В интерпретации Г. В. Рамишвили (1978, 216), идею-внутренней формы необходимо рассматривать как симво­лическое выражение возможного соединения двух тен­денций гумбольдтианской лингвистики — рассмотрения языка как органа созидания мысли и ориентированности на содержательное сравнение языков.

В. А. Звегинцев (1978, 176) полагает, что понятие внутренней формы примыкает к основной идее Гум­больдта о языке как деятельности («деятельность языка должна протекать определенным образом, т. е. в опре­деленной форме»). Поскольку языки, будучи националь­ным творением, имеют свою национальную форму, то внутреннюю форму, по Звегинцеву, необходимо ставить также в связь с народом и национальным характером¹¹⁰.

На глубокую связь идеи языковой внутренней формы и тезиса о языке как энергейи обращает внимание также В. М. Павлов (1967, 154): «„Языковая внутренняя форма" в теории Гумбольдта — не элемент языка или свойство некоторой категории языковых образований, а важней-

^№3 См. также: «Внутренняя форма есть организация в языке данной мыслительной субстанции» (Ramischwili 1967, 563).

Ю9 Установление всех аспектов проблемы внутренней формы, по Г. В. Рамишвили (Ramischwili 1967, 565), требует предваритель­ного исследования таких гумбольдтовских понятий, как энор-гейя, мировидение (Weltansicht) и языковое сообщество (Sprach-gemeinschaft).

¹¹⁶ См. эту же идею у В. М. Павлова (1967, 154): «„Языковая внутренняя форма" — национально-своеобразный способ пред­ставления предметов внешнего мира, стоящий между челове­ком и природой и создающий особое „языковое мировидение" каждого народа».

174

ший атрибут языка в целом. Язык в качестве Energeia, т. е. в первичном и основном способе своего существо­вания, и есть „языковая внутренняя форма", форма про­цесса „преобразования" мира в „собственность духа"». Второе понятие, в котором отчетливо проявляется «синтетизм» концепции Гумбольдта, взаимопронизанность основных ее черт — это понятие синтеза. Синтез¹¹¹ логи­чески вводится в теоретический план рассуждения после введения понятий формы/материи (субстанции), а также деятельности и цели и трактуется им как результат со-единения формы и материи в итоге действий, направлен­ных на осуществление цели. В деятельностной трактовке синтез — это действие (и соответственно его результат), ■ цель которого состоит в соединении оформленных суб­станций обоего рода и превращении их в целостное звуко-мыслительное единство. По образному выражению Гум­больдта (с. 606), синтез, пронизывая своим светом (durch-leuchtet) язык, подобно молнии, переплавливает соединяе­мые в нем вещества как огонь из неизвестной области. Синтез имеет два логических этапа, лишь логически последовательных, а в реальности одновременных. На пер­вом этапе осуществляется расчленение бесформенной суб­станции обоего рода и формирование материала — арти­кулированного звука и языкового понятия, на втором про­исходит соединение артикуляций в одно единство до их чистого проникновения друг другом. Субъект синтезирую­щей деятельности — сила духа. Истинный синтез — акт глубоко творческий, он происходит из вдохновения, какое знакомо только силе высшего порядка и энергии (с. 475). Характерная черта синтеза как деятельности — его кажу­щаяся невещественность присутствия в языке (Die wirk-liche Gegenwart der Synthesis muB gleichsam immateriell sich in der Sprache offenbaren) (c. 606).

Синтез — центральный процесс в языке. Понять, Kai< мысль в языке сливается со звуком (Verschmelzung des Gedanken mit dem Laute), означает понять существо са­мого языка (397).