Этого выпуска- модель демократии поистине комплексный сюжет для короткого предисловия! Поэтому я хотел бы ограничиться в этот раз личными впечатлениями из моей повседневной практики

Вид материала

Документы

Содержание Кто враг? Ближний Восток Пределы власти Новая повестка дня Ядерная держава Иран: что делать? Мотивы Тегерана

Подобный материал:

• Валентин соломатов, 1718.67kb.
• Я уже забыл, 793.6kb.
• Усманова А. Повторение или различие, или «еще раз про любовь» в советском и постсоветском, 1116.95kb.
• Автор сочинения: Зубайдов Хумайни, 8б класс,, 52.27kb.
• Программа зачетной работбы по модулю 2 дисциплины «Микроэкономика», 28.39kb.
• Все женщины делают это диля еникеева маленькая женская месть москва аст, 10422.57kb.
• Всборнике приведены краткие биографии студентов этого выпуска и их воспоминания, фотографии., 26.72kb.
• Экспериментальное исследование влияния асинхронного электродвигателя на ток короткого, 46.26kb.
• Четыре года назад, будучи в отпуске, мы с женой неделю гостили в Краснодаре у моей, 20.92kb.
• Хаеши биографические и генеалогические сведения, 465.86kb.

^ Кто враг?


Но что такое терроризм? Как мне представляется, терроризм - это метод умерщвления людей. Он не цель, не враг, а лишь метод, как убивать людей. Это подобно тому, как если бы вторую мировую войну определяли как войну против «молниеносной войны» («блицкрига»), а не как войну против конкретного врага. Терроризм - это метод для достижения определенных целей, которые выводятся из политических, религиозных мотивов или каких-либо других их комбинаций. Американскому народу мало говорилось про то, кто враг. Ему говорится, враг зол (что - вне всякого сомнения - соответствует истине), враг ненавидит свободу (что он, вероятно, и делает), враг угрожает цивилизации (что, в конце концов, конечно, тоже верно). Однако американцам никогда не говорится, кто, собственно, является врагом.


Я полагаю, что при определении угрозы следовало бы начать с вопросов, кто такие террористы и откуда они берутся. По моему мнению, для более глубокого понимания проблемы было бы, наверно, полезно придать публичной огласке тот факт, что террористы - выходцы из Египта, выходцы из Саудовской Аравии, выходцы из Йемена или еще из одной-двух других стран. Потом было бы полезно сопоставить это знание с другим - с тем, что определенные лидеры терроризма приводили в качестве мотивации для своих действий, в особенности, то, почему Соединенные Штаты стали основной целью их акций.


Итак, если основной целью являются США, а не, скажем, Германия, Япония или другая страна, то для этого, наверно, имеется причина. Не причина, которую нужно рассматривать в качестве оправдания, но причина, которая могла бы дать нам определенное понимание общего измерения проблемы. Конечно, террористов нужно , разоблачить, распознать и уничтожить. В конце концов, они действуют в контексте, для которого существует определенная политическая и историческая реальность, даже связь между этим контекстом и нашей способностью изолировать террористов и лишить их возможности самовоспроизводства, т.е. обновления своих рядов, так как это - именно то, что относится к борьбе против терроризма, например, в Ирландии, в стране басков или в Италии, где в одном только 1978 году было 2000 террористических инцидента.


Отсутствию этой четкой дефиниции способствовали малодушие и трусость политического руководства демократов, которое было совершенно запугано атмосферой, возникшей после 11 сентября. Это руководство, проявляющее чрезвычайную сдержанность в том, что касается постановки каких-либо вопросов, в которых в этом контексте можно было бы увидеть определенное отклонение от линии правительства в определении угрозы и ответа на нее.


Определение угрозы объединило также целый ряд принципов, на основе которых США выстраивают свои отношения с миром. Один из этих принципов - «Кто не с нами, тот против нас» - является важным оперативным принципом. (Кстати, я не уверен, что Буш, который часто эту фразу повторяет, - согласно компьютерному анализу частоты употребляемых терминов, начиная с февраля 2003 года Буш произнес это предложение 99 раз, - абсолютно ясно отдает себе отчет в том, откуда, собственно, происходит это выражение. Пикантность состоит в том, что оно восходит к Владимиру Ильичу Ленину, который употреблял эту фразу, чтобы определить меньшевиков как врагов большевиков.)


Эта формула: «Кто не с нами, тот против нас» - имеет определенные оперативные последствия. Одно из них относится также к существующим союзам. Среди некоторых лиц, которые являются частью этого фрагментированного процесса принятия решений в Вашингтоне, господствует тенденция снизить значение существующих союзов в совместных усилиях Соединенных Штатов и их друзей по оказанию влияния на мировое развитие. Когда я это говорю, я ни в коем случае не хочу извинить Европу и снять с нее часть ответственности за некоторые различия во мнениях, проявившиеся за последний год. Для меня нет сомнения в том, что если имеющее вес и дружественное США государство с самого начала заявляет, что наложит вето на любой вид военных действий, то это непременно приведет к возникновению серьезных политических размолвок. Для меня также нет сомнения в том, что заявление в высшей степени ответственной демократической страны о ее неучастии в акции даже при наличии мандата ООН отнюдь не принесло пользы трансатлантическим отношениям.


Все же эти различия во мнениях привели к укреплению и усилению чувства недовольства среди американской общественности. Эти различия усугубились также доктринальной суперструктурой, которая приводит аргумент о существовании фундаментальных культурных, может быть, даже исторических различий между сегодняшней Америкой и сегодняшней Европой, которые объясняют, оправдывают и цементируют пропасть в трансатлантических отношениях. Как следствие этого: то, что вначале, после 11 сентября, породило солидарность, сейчас привело к изоляции. Там, где поначалу была симпатия, сейчас существуют взаимные подозрения.


Все это имеет непосредственные политические последствия. Необходимость преодолеть угрозу, которую Америка видит направленной только против себя, кажется, оправдывает односторонние действия против Саддама Хусейна. Его режим был ужасен, и он действительно не заслужил того, чтобы существовать дальше. Что его больше нет, это хорошее дело также и с исторической точки зрения. Но способ, каким саддамовский режим был устранен, был в значительной мере все-таки односторонним.


Кажется, сегодня нарастает искушение применить тот же метод и против Ирана. И все более частые ссылки на иранский ядерный арсенал отражают дискуссию, которая обнаруживает внушающие беспокойство аналогии с тем, что произошло в США ранним летом 2002 года - перед окончательным решением - когда-нибудь в августе - «идти до конца» в деле Ираке. Этот соблазн велик. Он будет оправдан также и на уровне союзников - благодаря следующему различию: существует «старая Европа» и «новая Европа», поэтому Соединенные Штаты должны проявлять гораздо большую гибкость в вопросе отношений безопасности с Европой. Тем самым личная, субъективная и бюрократическая динамика развивается в направлении, которое могло бы увеличить существующие трансатлантические разногласия. Это зависит отчасти от субъективных обстоятельств, возникших среди американской общественности и на более высоких уровнях процесса принятия решений вследствие 11 сентября и усиленных особенностями этого процесса.


Но есть также и объективный уровень. Здесь можно быть несколько более оптимистичными. Так, постепенно утверждается осознание того, что военная фаза войны была легкой частью и что действительно трудная часть - это послевоенная политическая часть. Она, возможно, будет иметь свою собственную, долгую жизнь, которая приведет также к дальнейшим потерям. Очень вероятно, что это можно было бы использовать политически. Правительство осознает эту опасность и озабочено тем, что в Ираке до сих пор не найдено оружие массового уничтожения. Так как если у Ирака не было ядерного оружия, то, совершенно очевидно, это станет одной из главных тем предвыборной борьбы на президентских выборах 2004 года.


^ Ближний Восток


В дальнейшем становится все более ясно, что на Ближнем Востоке, где терроризм берет свое начало, существует более серьезная взаимосвязь между искоренением террора и обращением с нестабильностью и ненавистью, которая является инкубатором терроризма, и прежде всего с точкой зрения, согласно которой Соединенные Штаты «вступили в права наследства» бывшего британского и французского колониального господства. В этой связи необходим более широкий подход к решению политических проблем на Ближнем Востоке. Этот более широкий подход Соединенные Штаты могут осуществить только вместе с Европой, причем не только с «новой Европой», но с Европой на основе давних, прошедших проверку годами, прочных отношений. Этот подход должен проводиться не только на основе большего европейского участия при разработке «дорожных карт», но также выражаться в физическом присутствии Европы на Ближнем Востоке посредством ее вооруженных сил и денег, так как восстановление Ирака будет стоить кучу денег. И это возможность для обеих сторон делать то, что необходимо.


Таким образом, не следует до бесконечности продолжать дискуссию о том, кто был прав или не прав в 2002 году, надо говорить о том, что нам делать с этой реальностью в конкретном месте и в конкретных условиях, причем так, чтобы эффективность была максимальной.


Cовершенно очевидно, с американской стороны здесь требуется гибкость. Я часто говорил тем, кто принимает решения: «Чем быстрее мы сделаем проблему Ирака интернациональной, тем дольше мы сможем там оставаться. Чем дольше мы медлим с принятием этого решения, тем более высокую цену придется нам заплатить и, может статься, мы вообще не будем иметь возможности далее оставаться в этой стране». Однако это означает, что европейцы также должны проявить активность, поскольку и Европа заинтересована в том, чтобы на Ближнем Востоке установился мир и, в конечном счете, чтобы этот регион был преобразован.


Однако решение этих вопросов нельзя ставить в зависимость от демократизации исламского мира, поскольку это часто употребляется в качестве извинения для затягивания с принятием решений. Демократизация Ближнего Востока - это долгий и многотрудный процесс, который на самом деле нельзя форсировать. Если бы завтра состоялись выборы в Саудовской Аравии, где принц Абдуллах выступал бы против Усамы бен Ладена, все мы знаем, кто бы победил. И если в Египте существовал бы свободный выбор между Хосни Мубараком и исламистской организацией «Мусульманское братство», мы знаем, кто выиграл бы выборы. Если бы две трети Ирака участвовали в выборах, мы знаем, кто одержал бы победу.


Поэтому все мы должны подойти к этому вопросу с чувством исторического терпения. Однако в этот переходный промежуток времени должны быть решены некоторые необходимые вещи, такие, как установление безопасности и продвижение вперед процесса восстановления.


Европейцы должны принимать участие и в том, и в другом. Я полагаю, например, что германские солдаты должны присутствовать в Ираке. Они не должны участвовать там в боях, но если они могут присутствовать в Афганистане, то я не вижу причины, почему им нельзя сделать то же самое и в Ираке. Если немцы не могут вынести позора несения службы под польским командованием, мы возьмем их под американское командование - и здесь я могу говорить от имени обеих партий. Деньги также важны, и европейцы во всем этом должны принимать участие.


^ Пределы власти


Что я хочу сказать: несмотря на трения между нами на почве 11 сентября, существует нечто, что США и Европа должны делать вместе. Перед нами стоит повестка дня, которую необходимо отработать. Должно расти сознание того, что есть пределы американской военной мощи. Не пределы американской военной мощи как таковой, но есть границы - причем границы по существу - при взгляде на то, что Америка может сделать, чтобы внести вклад в стабилизацию мира и направить его в позитивном направлении. И это мы можем осуществить только вместе с европейцами.


Но американцам и европейцам следует уяснить еще и кое-что другое. Мы должны отдавать себе отчет, что есть также границы европейской мощи, причем именно в том смысле, что американцам не следует ее бояться. Это всего-навсего простой факт: в обозримом будущем не будет политико-военной Европы. Европа не станет ни противовесом, ни тем, кто бросает военный вызов США. Поэтому американцам не следует опасаться Европы или - с целью ее раскола - продолжать нести вздор о «старой» и «новой» Европе. Европа станет мировой державой отчасти, но державой чрезвычайной важности прежде всего в экономико-финансовой области и как источник советов и влияния при осуществления совместных политических проектов.


Но европейцы также должны отдавать себе отчет в ограниченности их мощи, что они, по моему мнению, и делают. Поскольку никто не оспаривает, что они не будут усердствовать, чтобы превратить Европу в военно-политическую мощь, причем по очень простой причине: политико-военная сила не падает сверху, как манна небесная, она требует длительных усилий и больших денежных сумм, а ни одна европейская страна не готова всерьез оплачивать создание и содержание такой действительно мировой европейской военной мощи. Поскольку это так, то тем более важным, но и более осуществимым становится сотрудничество европейцев и американцев.

Чтобы подойти к стоящим перед нами и общим для нас вызовам, я предлагаю следующую трансатлантическую Повестку дня.


^ Новая повестка дня


Первое: мы должны сотрудничать на Ближнем Востоке. Я не думаю, что Соединенные Штаты могут решить эту проблему в одиночку. Ее нужно решить всесторонне, что означает: мы должны сделать все необходимое для восстановления Ирака и стабилизации ситуации в этой стране. Мы должны сделать так, чтобы привести другие арабские страны к реалистической позиции и к постепенным, очень постепенным переменам. Мы должны продвинуть вперед израильско-палестинский мирный процесс, где мы - когда это необходимо - оказываем давление на обе стороны, а не только на одну. Пусть одна сторона склонна к экстремизму, а другая - к тому, чтобы сделать неуступчивость своим принципом. Необходимо путем оказания давления на оба лагеря привести их к необходимым уступкам, поскольку сами они никогда не сделают уступок одновременно и в равном объеме. Это один из основных уроков, который мы извлекли из нашего опыта на Ближнем Востоке. И мы не можем делать этого, осуждая одну сторону и приказывая ей вести гражданскую войну с собой самой, не требуя одновременно от другой стороны обуздать собственных террористов - не только символически, но и физически, причем так, чтобы этот факт можно было проверить.


В Ираке следует повторить то, что было сделано в Афганистане. НАТО очень успешно действует в Афганистане. Я полагаю, НАТО должна присутствовать на Ближнем Востоке - не косвенно, посредством британского или американского присутствия и оказания Польшей поддержки в плане логистики. Организация Североатлантического договора должна быть представлена в Ираке коллективно, включая немцев, включая французов. Если это произойдет, то европейцы будут иметь гораздо большее влияние на американскую политику на Ближнем Востоке.


Второе: Мы должны серьезно подумать о следующей фазе установления внешних границ Европы. Второй этап расширения НАТО на Восток близок к своему завершению. В настоящее время он протекает почти симметрично с расширением ЕС. Но это не конец истории. Еще восточнее есть государства, которые хотят стать частью этих структур. Ни НАТО, ни ЕС не умоляют о вступлении новых членов, не раздают приглашения, однако если есть страны, которые действительно хотят стать членами обеих организаций или одной из двух, то это должно быть принято во внимание. Это особенно относится к Украине, которая недавно ясно и отчетливо обозначила свое движение в направлении Запада. Это относится в конце концов и к Кавказу, где Пакт стабильности для региона имел бы гораздо бóльшие шансы на успех, если дополнительно к государствам региона к нему каким-либо образом подключились бы ЕС и НАТО.


Наконец, может быть, самое важное на длительную перспективу: НАТО была создана, когда казалось, что мечта о европейском единстве отодвинута в далекое будущее, но сегодня альянс действует в контексте, когда мечта стала реальностью. НАТО необходимо измениться, чтобы адаптироваться к действительности Европейского Союза. А ЕС должен из практических соображений позаботиться о том, чтобы не было возможностей для дублирования. Необходимо выработать какой-то механизм, при помощи которого НАТО выражала бы идентичность Европы - как стратегически, так и оперативно. Это должно осуществляется таким образом, чтобы были созданы иные условия, нежели те, которые господствуют сегодня, поскольку вскоре 26 государств-членов НАТО официально будут принимать решения совместно, но в действительности очень асимметричным образом. Для этого необходимо осуществить структурные изменения в НАТО, чтобы альянс считался с реальностью ЕС политически значимым образом.


Это должно проистекать с гораздо большей готовностью Европы к признанию того, что ее интересы безопасности выходят за пределы Афганистана, Ирака и Ближнего Востока; и что Европа, точно также как Америка, должна серьезно задуматься о мировой безопасности, даже если есть определенная асимметрия в том, что касается взятия на себя ответственности напрямую. Европа, достигнув масштабности и полноты, слишком важна, Европа - слишком большая часть нашей глобальной действительности, чтобы она могла по-прежнему заботиться о безопасности только в своих приграничных регионах. С исторической точки зрения это более невозможно, если Европа хочет, чтобы ее воспринимали серьезно.


Поэтому и Америка, и Европа стоят перед колоссальными задачами. Если мы хотим продвинуться в решении этих задач, то мы должны вести об этом очень серьезный трансатлантический диалог; диалог о том, в чем состоит действительный характер нашей исторической эры, что она означает, как мы ее определяем. Причем мы должны выйти за пределы таких модных понятий, как, например, «война против терроризма как главный вызов нашего времени», так как вызов гораздо сложнее, гораздо больше.


Терроризм - это важная характеристика данного вызова, необходимо ему противостоять и его уничтожить, однако это должно происходить таким способом, который был бы политически и исторически осознан и основан на полноте информации. Для этого нам требуется серьезный диалог. Европейцы и американцы вели его в конце 40-х годов. В определенной степени он существовал и после распада Советского Союза. Однако дискуссия была отодвинута на задний план модным понятием «новый миропорядок». В действительности у нас уже давно нет дискуссии подобного рода. Сейчас она необходима нам острее, чем когда-либо.


В основу этой статьи положен доклад, сделанный автором на конференции «Новая роль США в мире. Последствия для миропорядка и трансатлантических отношений» (27 июня 2003г.), организованной Германским обществом внешней политики в Берлине по случаю выхода на пенсию проф. Карла Кайзера, Директора Научно-исследовательского института им. Отто Вольффа Германского общества внешней политики.


Оливер Тренерт,

руководитель исследовательской группы «Политика безопасности»,

Фонд «Наука и политика»,

Берлин


^ Ядерная держава Иран: что делать?


После окончания боевых действий в Ираке внимание общественности с начала лета 2003 года все больше приковывает ядерная программа соседнего Ирана. Американское правительство продемонстрировало убежденность в том, что Иран прилагает усилия для разработки ядерного оружия. В ЕС также начали явно подвергать сомнению утверждение Ирана, будто речь идет исключительно о мирном использовании атомной энергии.


Уже с середины 90-х годов наибольшие опасения у американцев стало вызывать строительство реактора на легкой воде в Бушере. Опасались, что Тегеран мог бы использовать этот реактор, который по самым последним планам должен с 2005 года вырабатывать ток, для легитимации создания собственного полностью замкнутого ядерного топливного цикла.

В августе от одной из групп иранских эмигрантов стало известно, что Иран строит в Натансе установку по обогащению урана. Начиная с 2005 года, на ней должен перерабатываться уран с иранских месторождений. Обогатительную установку можно использовать как в мирных, так и в военных целях: или для того, чтобы производить топливные стержни для атомных реакторов, или для наработки высокообогащенного урана для атомных бомб (1).


Ирану, подписавшему Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), не запрещается обогащение урана, покуда оно осуществляется под международным контролем. Однако как только Тегеран обретет эту способность, перед ним откроются две возможности: или обогащать уран на других, не заявленных установках, которые было бы трудно обнаружить, или воспользоваться правом денонсации Договора и выйти из него в течение трех месяцев. Вслед за тем Иран мог бы в короткие сроки создать ядерное оружие.


Наряду с обогащением урана Иран реализует программу получения тяжелой воды. В Араке возводится фабрика для производства тяжелой воды, и она уже почти наполовину построена. Тяжелая вода необходима для эксплуатации тяжеловодных реакторов. Таких реакторов у Ирана пока не было. Правда, Иран представил Международному агентству по атомной энергии (МАГАТЭ) масштабные планы расширения своей программы мирного использования атомной энергии, предусматривающие также строительство тяжеловодных реакторов. По всей видимости, замышляется также сооружение минимум одной установки по переработке отработавшего ядерного топлива.


По мнению западных экспертов, с экономической точки зрения подобные планы имеют мало смысла. Канада и Аргентина на собственном опыте убедились в том, что от эксплуатации тяжеловодных реакторов мало толку. Однако с точки зрения военного использования атомной энергии, путь строительства реактора на тяжелой воде в комбинации с установкой по переработке отработавшего ядерного топлива был бы разумным. При этом нарабатывался бы в большом количестве плутоний, который можно было бы использовать для создания атомных бомб.


^ Мотивы Тегерана


Для обоснования законности своей ядерной программы в целом Иран ссылается на то, что, несмотря на богатые запасы нефти, страна заинтересована в диверсификации энергетических ресурсов. Из-за возросшего внутреннего потребления нефтепродуктов резко сокращается экспорт нефти и газа, служащий источником поступления валюты. Ко всему прочему, Иран настаивает на том, что, согласно Договору о нераспространении ядерного оружия, он имеет полное право создавать полностью замкнутый ядерный топливный цикл (2).


В пользу предположения о том, что Иран, реализуя атомную программу, имеет как минимум также и военные замыслы, говорят неувязки с осуществлением ДНЯО, о которых стало известно в июне 2003 года. В докладе директора МАГАТЭ Мохаммеда аль-Барадея утверждается, что в 1991 году Иран импортировал из Китая уран и переработал его, не поставив об этом в известность МАГАТЭ, что предусматривает Соглашение о безопасности (3). Кроме того, Иран уже длительное время прилагает усилия для создания специальных взрывателей, необходимых для разработки атомного оружия. И наконец, Тегеран реализует широкомасштабную ракетную программу, которая вряд ли целесообразна для доставки обычных или химических боеголовок.


При рассмотрении проблематики возможной программы разработки ядерного оружия необходимо учитывать такую подоплеку, как персидская национальная гордость. С точки зрения многих иранцев, страна может в силу исторических и культурных причин претендовать на лидерство. Одновременно в сознании многих иранцев глубоко укоренилась обеспокоенность по поводу целостности и суверенитета страны. Поэтому, обладая ядерным оружием, Иран мог бы преследовать двойную цель: внушить уважение к себе и обеспечить свою безопасность. Соответствующая внутрииранская дискуссия, похоже, еще очень далека от завершения, но было бы ошибкой располагать ее вдоль линии конфликта консерваторы против реформаторов: в обоих лагерях есть как противники, так и сторонники программы разработки ядерного оружия.


На стратегическое мышление нынешней политико-религиозной верхушки оказал сильное влияние опыт почти полной изоляции, накопленный Ираном после исламской революции. Соответствующие страхи усиливает то обстоятельство, что страна прямо-таки окружена государствами, обладающими ядерным оружием.


Самым серьезным вызовом иранской безопасности, хотя сегодня он проявляется иначе, чем во времена Саддама Хусейна, в Тегеране считают соседний Ирак. Тегеран озабочен тем, что длительное присутствие американских вооруженных сил в соседней арабской стране могло бы привести к изоляции Ирана Соединенными Штатами Америки.


Страхи изоляции подогреваются риторикой правительства Джорджа Буша. Характеристика Ирана как «государства-изгоя» и причисление его к «оси зла» усилили, по-видимому, опасения Тегерана на тот счет, что США могут не остановиться перед военным вмешательством в Иран. Некоторые, возможно, пришли к убеждению, что ядерное оружие необходимо Ирану для того, чтобы суметь предотвратить американскую военную интервенцию. Тот факт, что Северная Корея, которая, возможно, уже обладает ядерным оружием, не должна, пожалуй, опасаться сегодня американского удара, вероятно, утверждает их в собственной правоте. С другой стороны, раздаются голоса, предупреждающие, как ясно показало открытое письмо 154 парламентариев, что лишь программа разработки ядерного оружия могла бы дать США основания для военной акции против Ирана.


Еще одним поводом для тревоги, с иранской точки зрения, является Израиль. Существуют опасения, что Иран может быть вовлечен в вооруженное столкновение с Израилем или из-за конфликта, связанного с иранской поддержкой «Хезболлаха» в Южном Ливане, или из-за ограниченных израильских ударов по иранским ядерным объектам. При этом Тегерану доставляет головную боль также израильско-турецкая кооперация в военной области. С другой стороны, нельзя не заметить, что мнимая израильская угроза постоянно используется во внутрииранских дебатах как инструмент для достижения определенных целей.


Отношения с Пакистаном также никак нельзя назвать безоблачными. После проведенных Пакистаном ядерных взрывов Тегерану кажется, что с ним обращаются свысока, хотя, со своей стороны, он ощущает превосходство над пакистанцами.


Еще одна проблема видится в возможной кооперации Пакистана и Саудовской Аравии в ядерных программах (4).