«особого»
| Вид материала | Документы |
СодержаниеГлава 13. андрей лозин и его товарищи |
- А. Горяшко Биостанция особого назначения, 171.9kb.
- Nterface. Впрочем, если для Вас это открытие, то дальше читать особого смысла нет, 140.5kb.
- 1. Наклоняйте голову вправо, влево, вперед и назад выполняйте наклоны без особого напряжения, 183.22kb.
- Самбурская А. Птица особого полета : [об истории создания «Чайки» рассказывает, 83.47kb.
- I место и роль психодиагностики в системе научного знания, 518.62kb.
- Вопросы к экзаменационному зачету по дисциплине: «Политология», 34.64kb.
- -, 362.51kb.
- Законотворчество, 255.33kb.
- Владимира Путина "Быть сильными: гарантия национальной безопасности", 43.91kb.
- Законодательное собрание красноярского края, 90.4kb.
Андрей Лозин был моим другом. Мы с ним вместе учились в Медицинском училище. Из массы студенческого молодняка выделялся он своей эрудицией, циничным образом мыслей и эксцентричной манерой подавать их на людях . Эдакий Федор Павлович Карамазов, только что с молодой еще кожей. Читал он много, взахлеб, стихи писал и еще вдобавок, как и я, детскую художественную школу умудрился окончить. Вот мы и подружились.
Остальных соучеников наших искусство не волновало. Одни, меньшая часть, во врачебном деле мечтали себя проявить, другие же просто так в училище сидели, чтобы на улице не болтаться. Однако и тех и других проблемы духовного порядка не интересовали, они обычными юношескими радостями вполне довольствовались.
Лозин был личностью ищущей. Все нащупывал, пробовал: куда бы это ему так пристроиться, чтобы интересней было жить. Как прирожденный циник он рано смекнул: обыкновенная жизнь скучна, будничные радости приедаются быстро, потому надо нечто „эдакое“, долгоиграющее для себя сыскать. Вот только где? А тут так вышло, что я его к Ситникову в гости привел. С этого все и пошло.
Поступил Андрей к нему в ученики. Поднаторев немного в „размуаривании“, „размывании“ и „оснежении“ да приглядевшись внимательно к феномену „Васьки“, решил он, что сам тоже не лыком шит, и может собственной персоной „заметную фигуру“ обществу являть. Перво-наперво он весь преобразился: и внешне, и в манере выражаться. Отрастил здоровенную рыжую бороду и буйно-курчавые волосы до плеч. Наел себе небольшое брюшко, выражаться стал в обтекаемо-образной форме, но непременно с ироническим оттенком. Жизнерадостностью в должной степени пропитался и вот готово — очаровательный, вальяжный, импозантный, всеми любимый, загадочный „человек искусства“.
Вот приходит как-то раз ко мне домой и рассказывает:
— Знаешь, сон я интересный видел. Будто летит перед солнцем птица и образ у нее львиный, а ноги, хвост и голова крокодила. Откуда-то со стороны нисходит на меня озарение, и я точно понимаю, что это Феникс — хранитель мира сего. Своими исполинскими крылами защищает он мир от палящих солнечных лучей, иначе никакая тварь не смогла бы существовать на грешной земле нашей. А питается он манною небесною и росою, и пение его пробуждает все живые существа. Зас-лышав пение Феникса, петухи поют, возвещая восход солнца, и вся тварь славит Творца. Проис-хождение Феникса написано на его правом крыле: „ни земля мне роди, ни небо, ни роди мне престол отчь“. Ну что — правда, здорово?
Это он тренировался, стиль оттачивал.
Потом истории его стали не столь символичные, но зато более смешные — в духе „конкретного реализма“. Тетушке моей, как бы в благодарность за пирог с чаем, он обычно рассказывал что-нибудь сугубо личное.
— Я, Елизавета Федоровна, круглый сирота, с самого младенчества. Ни мамы у меня, ни папы не было. Меня, знаете ли, коза выкормила.
Все врал, конечно, но старушка очень умилялась.
Со временем Лозин и компанией обзавелся что надо — Сапгир, Стесин, Холин, Брусиловский, Лимонов...— в общем, весь творческий „неофициал“.
Однако с собственным живописным творчеством у него ничего путного не выходило, хоть убей. Видать, все силы духовные расходовались на нерукотворные образы.
Я и сам тогда все никак не мог как художник определиться:
чем ты будешь? чьей-то выдумкой —
чернилами на бумаге или звездным часом?
чайкой или частным случаем?1
Однако одно понял для себя твердо: что касается живописи, то здесь одного таланта мало. Еще Василий Кандинский писал, что живопись как искусство не есть бессмысленное созидание произведений, расплывающихся в пустоте, а целеустремленная сила. Тот же самый Вася Ситников, уж он-то работал, как запойный — мучительно, напряженно... Другое дело, что от природы был он всесторонне артистичен — „шоумен“ по международной классификации. Оттого сумел жизнь свою наподобие театральной сцены организовать. Это ведь только на сцене артист живет пусть подлинным чувством, но аффективного происхождения, то есть подсказанным аффективной памятью, а в живописи все как раз наоборот.
Лучшие камни из глубины вод! — это точно. Проблема в том состоит — как поднять?
По-видимому, и Лозин это со временем уразумел. Приглядевшись внимательно к московскому житью-бытью, нашел он себе занятие по плечу — стал „душою общества“. Того самого, что впоследствии умные люди назвали словом „андеграунд“, понимая под этим нечто среднее между интеллектуальной оппозицией, художественной богемой и „дном“. В этом чудесном мире, который „скульптор-формалист“ Эрнст Неизвестный именовал не иначе как „катакомбами“ — по-видимому из-за формального сходства между экстатическими состояниями первых христиан и делириевыми1 переживаниями молодых „гениев“ — Лозин всех знал, и его там все знали и привечали.
По вечерам ходил и я к нему по тому табунному чувству, по которому люди безо всякого желания делают то же, что другие. Как ни придешь, обязательно какой-нибудь оригинальный народ застанешь за беседой и, понятное дело, в подпитии. К примеру: сильно пьяный Сапгир, нетрезвый Стесин, смурной Гробман, малохольный Лимонов, постоянно курящая упитанная девица и еще какая-то голубоглазо-бородато-угрюмая личность, шутливо называемая хозяином дома, „наша первая группа“.