Передача английских конструкций с придаточными предложениями, вводимыми сочетанием «предлог + союз what», при переводе на русский язык (на материале прессы и художественной литературы)
| Вид материала | Диссертация |
- Общая лингвистика. Язык в современном мире. Иностранный язык особенности передачи национального, 610.33kb.
- Тема: «Сложноподчиненные предложения с придаточными обстоятельственными», 65.89kb.
- Особенности лексико-семантических и лексико-стилистических трансформаций при переводе, 399.5kb.
- И в переводе на русский язык означает исследование, 35.4kb.
- Жиркова Р. Р. Жондорова Г. Е. Мартыненко Н. Г. Образовательный модуль Языки и культура, 815.79kb.
- Особенности функционирования категории числа имён существительных с потенциально полной, 340.8kb.
- Рабочая программа по дисциплине язык художественной литературы ( история изучения языка, 94.06kb.
- Крестьянского восстания в художественной прозе, 287.45kb.
- Путилина Инна Константиновна Лингвистика Материалы для изучения средств художественной, 363.14kb.
- Киянова ольга Николаевна Заведующая кафедрой, 27.74kb.
^ 1.2.3. Относительные конструкции и дискурс
Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению функциональных и формально-грамматических признаков относительных предложений без антецедента необходимо пояснить, почему данные функции и конструкция в целом стала предметом столь развернутого исследования.
Если следовать логике французского лингвиста П.Анри, относительные конструкции в языке являются связующими элементами дискурса, то есть, таким образом, рассмотрев вопрос относительных предложений в рамках частной теории перевода, мы можем выйти на более глобальные проблемы дискурса, которые надо будет рассматривать уже в рамках общей теории перевода.
В классических грамматиках относительные предложения чаще всего описываются с точки зрения чистой классификации: проводится разделение на относительные придаточные определительные и относительные придаточные в функции приложения (аппозитивные).
Однако эта классификация содержит в себе два противоположных взгляда на детерминацию, каждый из которых подразумевает определенную точку зрения на связь мышления и речи.
Утверждается, что два типа придаточных относительных различаются следующим образом: относительное придаточное определительное уточняет то свойство предмета сообщения, которое необходимо для его практической идентификации в порядке вещей или идей. Таким образом, придаточное определительное, подобно другим видам определений, выполняет указательную или референциальную функцию, благодаря ему объект дискурса начинает восприниматься как объект внешний по отношению к дискурсу.
В так называемом придаточном аппозитивном, напротив, содержится то свойство предмета сообщения, которое не имеет отношения к практической идентификации содержания сообщения и совершенно не зависит от самого придаточного предложения, а определяется относительно существительного или, что точнее, относительно именной группы, которая и выступает в качестве того, что принято называть антецедентом. Поэтому в данном конкретном случае можно говорить о том, что именно существительное (или именная группа) и является антецедентом, который на самом деле определяет придаточное относительное, соотнося его с объектом, уже идентифицированным в порядке вещей или идей. В случае, если антецедент пропущен, подобная функция сохраняется с той лишь разницей, что соотнесение приобретает менее четкий характер.
Таким образом, классификация представляет собой два противоположных взгляда на детерминацию. При одном понимании практическая идентификация предмета сообщения зависит от взаимосвязи единиц в цепочке, и в этом случае придаточное относительное является детерминирующим (т.е. определяющим), а антецедент- детерминируемым (т.е. определяемым), причем придаточное уточняет десигнацию антецедента. Во втором же случае практическая идентификация не зависит от взаимосвязи единиц в цепочке, и придаточное относительное выступает в качестве определяемого, а антецедент - в качестве определяемого, причем антецедент уточняет десигнацию придаточного. При отсутствии антецедента все указанные функции переходят к указательному относительному местоимению "то", как в нашем случае. Этим двум взглядам на детерминацию соответствуют две противоположные концепции соотношения порядка дискурса с порядком вещей или идей. В первом случае необходимость детерминации объясняется нуждами практической идентификации - определяемое недостаточно определено и для уточнения практической идентификации требуется определяющее. Таким образом, порядок вещей или идей задает порядок дискурса и устанавливает отношение "определяющий- определяемое". Во втором случае порядок дискурса можно понять вне зависимости от порядка вещей или идей, поскольку практическая идентификация и так уже установлена. Здесь определяющее связано с определяемым в дискурсе, а не в порядке вещей или идей. Во всех классических грамматиках наблюдается, таким образом, непрерывное колебание между этими двумя взглядами на детерминацию, чем и объясняется тот факт, что они могут сосуществовать, внешне, однако, друг другу не противореча. Поскольку порядок дискурса сопоставлялся до сих пор только с порядком вещей или идей в соответствии с тем, как это делает субъект, понятие дискурса употреблялось в своем первоначальном значении и предшествовало всякому теоретическому разделению языка и дискурса.
Все это достаточно наглядно иллюстрирует значение проблемы детерминации и теории относительных конструкций. Поскольку большинство категорий современной лингвистики заимствовано из классической грамматики, очевидно, следует обратиться именно к этой грамматике. Например, в "Логике Пор-Рояля" два вышеизложенных взгляда на детерминацию обозначены, соответственно, терминами детерминация (determination) и экспликация (explication). Оттуда же происходят и названия двух типов придаточных относительных предложений: придаточное определительное (determinative) и придаточное пояснительное (explicative), еще называемое в современной лингвистике аппозитивным.
В "Грамматике Пор-Рояля", а особенно в "Логике Пор-Рояля" этому различию придается очень большое значение, но по сути это различие устанавливается только при введении противопоставления имен существительных и имен прилагательных.
Возвращаясь же к тому, что в "Грамматике Пор-Рояля" называется придаточными относительными, можно отметить, что противопоставление двух форм придаточных относительных там выводится из оппозиции "детерминация- экспликация". Поскольку детерминация связана с практической идентификацией, то и суждение, выраженное придаточным определительным, не рассматривается как общее суждение: его функция состоит лишь в том, чтобы сузить идею, которую выражает антецедент, до такой степени, чтобы она могла сочетаться с идеей, выраженной атрибутом в главном предложении. И, наоборот, в случае оппозиции суждение рассматривается как рассуждение. Таким образом, порядок идей доминирует над порядком дискурса. И в "Грамматике" также представлено смешение двух разных проблем - проблемы определения двух типов придаточных относительных и проблемы отнесения того или иного конкретного придаточного к одному из типов. Эти две проблемы касаются тоже и соотношения порядка дискурса с порядком идей.
Хомский в "Аспектах теории синтаксиса" [8] пытался переформулировать определения категорий и грамматических отношений в терминах порождающих грамматик.
Попытка охарактеризовать лексические категории Хомского основывается на теории ограничения выбора, при этом утверждается, что глаголы и прилагательные выбираются, исходя из существительного. Хомский также предпринимает попытку разрешить проблему соотношения частей речи, которые взаимно определяют друг друга как семантически, так и синтаксически. Для этого ему приходится прибегать к таким понятиям, как референция, кореференция и референциальная автономия.
Эти понятия хорошо применимы к придаточным относительным. Можно, например, сказать, что в определительном предложении референция антецедента зависит от референции самого придаточного, а в аппозитивном предложении референция антецедента от придаточного не зависит. Референциальная же автономия суть то же самое, что в "Грамматике Пор-Рояля" понимается под существованием в дискурсе само по себе. Ж.-К. Мильнер предлагает проводить деление на референциально зависимые и референциально независимые при описании не только некоторых имен существительных, но и двух типов придаточных относительных.
В порождающих грамматиках принято рассматривать предложения, для которых возможна двойная семантическая интерпретация, с точки зрения синтаксиса. Таким образом делается попытка показать, что этим интерпретациям соответствуют две разные синтаксические структуры.
Например фраза ^ Les syndicats qui defendent les travailleur sont democratique ("Профсоюзы, которые защищают трудящихся, демократичны") может иметь две интерпретации: либо имеется ввиду, что все профсоюзы защищают трудящихся, и, следовательно, во фразе утверждается, что все они демократичны (аппозитивная интерпретация), либо, наоборот, что только некоторые профсоюзы защищают трудящихся, и, следовательно, утверждение заключается в том, что только такие профсоюзы демократичны, а о других ничего не говорится (определительная интерпретация). Генеративная грамматика отражает эту разницу, порождая данное предложение двумя разными способами. Таким образом, можно сказать, что порождающая грамматика - это адекватное средство, позволяющее ответить на вопрос, различаются ли синтаксически два типа придаточных относительных. Если бы это было так, то эффект значения каждого из относительных предложений имел бы языковую основу и зависел бы от языка.
В отношении придаточных относительных порождающие грамматики используют два типа трансформаций, каждая из которых применяется к двум пропозициям - матричной и конституэнтной - для порождения, соответственно, главного и придаточного предложений. Эти два типа трансформаций называются сочинительной трансформацией (в поверхностной структуре ей, в числе прочих, соответствует сочинительная связь) и трансформацией наложения (которой, в частности, соответствует подчинительная связь). Учитывая то, что аппозитивную связь принято рассматривать как связь между двумя независимыми утверждениями, связанными отношением, близким к сочинению (но также в некоторых случаях и к обстоятельственной связи), а придаточное определительное часто связывают с отношением подчинения, можно было бы сделать вывод, что это и лежит в основе их разделения. Однако, обычно, за редким исключением, одна и та же трансформация (сочинительная или подчинительная) используется для деривации обоих типов придаточных относительных. В то же время надо отметить, что тенденция определять трансформации на все более и более абстрактном уровне способствует более точному разделению наложения и сочинения.
В случае с придаточными относительными с пропущенным антецедентом операция определения применяется к относительному местоимению, которое и дает описание и определение отсутствующего антецедента. Для получения фразы What happened was that the Duke gave a pot to my aunt "То, что произошло, было то, что Герцог подарил моей тете горшок" необходимо объединить две фразы "the Duke gave a pot to my aunt" - "Герцог подарил моей тете горшок" + Something happened "Что-то произошло". Место пропущенного антецедента something, таким образом, занимает относительное местоимение "то".
Из отношения между двумя видами детерминации дискурса вытекает понятие дискурсной парафразы. Действительно, если бы дискурс в плане его производства и интерпретации определялся языком, то тогда бы не было необходимости и в понятии дискурсной парафразы. Однако эффекты значения возникают именно за счет дискурсной парафразы. Следовательно, можно отметить, что различные формулировки, а точнее, их материальные воплощения, могут быть связаны тем же эффектом значения. Понятие дискурсной парафразы является контекстуальным в том смысле, что дискурсные парафразы зависят от условий производства и интерпретации, т.е. от различных дискурсных формаций, с которыми можно соотнести дискурс, чтобы придать смысл этим парафразам. Следовательно, различные формулировки никогда не могут быть связаны отношением дискурсной парафразы кроме случая, когда сравниваются две дискурсные последовательности, которые произведены в одинаковых условиях и в которых эти формулировки имеют одинаковой окружение. А такое сравнение возможно лишь на основе относительной языковой автономии, которая понимается как порядок дискурса в том смысле, в котором об этом говорится в классических грамматиках.
При такой постановке вопроса интересно проанализировать каким образом различие в функционировании придаточных относительных (в качестве определительных или в качеств аппозитивных) связано с возможностью сопоставить с ней же самой (как это наблюдается при повторе и переформулировке) на основе относительной автономии языка, в частности синтаксиса.
Иногда случается, что из-за того, что в некоторой данной последовательности внешние и внутренние отношения могут действовать одновременно (и при этом их нельзя различить сознательно), формулировка может ошибочно показаться насыщенной, что можно ошибочно связать с внутренним отношением, хотя на самом деле здесь должно действовать внешнее отношение, основанное на относительной автономии языка. Отсюда возникает субъективный эффект предшествования, имплицитно признанного, который также обозначается термином "преконструкт". Этот эффект характерен для придаточных относительных в определительной функции. Таким образом, можно говорить только об определительном или аппозитивном функционировании придаточного относительного, а не о том, что придаточное относительное является само в себе определительным или аппозитивным.
Итак, подводя итог анализу придаточного относительного в обоих его функциях ( в обоих типах его функционирования), необходимо заметить следующее. Факт наличия относительного местоимения, именно постольку, поскольку оно является местоимением, представляет отношение между антецедентом и придаточным как внутреннее отношение, даже если это отношение не эксплицировано нигде внутри этой последовательности. Случай, когда придаточное функционирует как определительное отличается от случая, когда оно функционирует как аппозитивное, тем, что одна из характеристик, по которой сопоставляются последовательности (внутреннее отношение), стирается другой (внешним отношением). А в случае, когда придаточное функционирует как аппозитивное внутреннее отношение, оно сохраняется. Кратко можно сказать, что придаточное относительное в определительной функции представляет внутреннее отношение как внешнее. Это касается и всех определительных отношений, в которых могут стираться показатели утверждения. И, наконец, этот эффект происходит от иллюзии субъекта, что он сам является первоисточником своего дискурса.
Анализ двух способов функционирования придаточных относительных дает нам основание сделать вывод о том, что с синтаксической точки зрения их нельзя дифференцировать. Следовательно, необходимо признать, что с точки зрения языка им соответствует одна структура, а различаются они только с точки зрения дискурса. Таким образом, мы можем перейти из области частной теории перевода к вопросам дискурса, который относится уже к области общей теории перевода, хотя такая задача в данной работе не ставится.
Остановимся несколько подробнее на термине "преконструкт", предложенном П. Анри для обозначения того, что отсылает к предшествующей, внешней, во всяком случае, независимой конструкции в противоположность тому, что "сконструировано" высказыванием. Иными словами, речь идет о дискурсном эффекте, связанном с синтаксическим вставлением (enchassement syntaxique). В основном, правда, это касается придаточных определительных, синтаксическая сущность которых заключается в асимметричном сдвиге между двумя сферами мысли, так что элемент одной сферы вторгается в какой-то элемент другой в виде того, что называется преконструктом, то есть как если бы этот элемент там уже находился.
К проблеме придаточных относительных без антецедента также относятся и проблемы имени собственного. На первый взгляд это может показаться не совсем логичным, однако имя собственное может быть как одушевленным, так и не одушевленным, а в последнем случае оно заменяется местоимением "что", а значит, имеет непосредственное отношение к теме нашего исследования. Действительно, язык дает возможность обозначить одну и ту же вещь какой-либо парафразой, как например "тот, кто открыл закон притяжения", "то, что стало местом сражения" и т.д. Другими словами, простым именам собственным обязательно соответствуют сложные имена собственные, которые могут идти от "N, которое VN", где N представляет собой некоторое имя нарицательное, например город, человек, место и т.д., к "тому, кто VN, тому, что VN"в котором исчезла первоначальная лексическая опора.
При этом сразу же объясняется и склонность логиков к областям астрономии, географии и истории: дело в том, что эти области особенно наглядно демонстрируют механизм идентификации объекта, которая одновременно является и перцептивной идентификацией (я вижу это, что я вижу = я вижу то, что я вижу) и идентификацией умственной (известно, что есть Х, который…, что соответствует "известно то, что известно"). Эта двойная тавтология - я вижу то, что вижу /известно то, что известно - можно было бы сказать, является очевидным обоснованием идентификации предмета, а также субъекта, который его видит, говорит или думает о нем. В русской литературе наиболее часто подобным приемом пользовался Л.Н. Толстой для усиления эффекта, производимого на читателя. Он таким образом пытался убедить читателя в верности своего восприятия с помощью синтаксиса.
Рассмотрим сейчас формы "то, что…, тот, кто…" (ce que/ ce qui). Легко заметить, что эта конструкция не гарантирует в себе самой единственность идентифицированного объекта, но, напротив, эта единственность может быть затронута синтаксическими и/или лексическими вариациями и ее степень референтности может варьироваться вплоть до полного исчезновения. Например, глагол "открыть" в научном смысле подразумевает единственность, тогда как глаголы "допустить" или "признать" охватывают весьма широкий круг субъектов или объектов.
Другими словами, особенность синтаксической структуры "тот, кто…/ того, что…" состоит в том, что при некоторых лексических и грамматических условиях (например, времена, артикли и т.д.) она позволяет произвести что-то вроде вынимания объекта из функции. Отсюда вытекает, что синтаксическая форма конструкции имени собственного ("тот, кто VN", "то, что VN"), которая по самой своей природе могла считаться порождающей детерминацию, в действительности может отослать и к неопределенности. В этом случае, тот, кто становится эквивалентом каждый, кто…, а то, что - эквивалентом все, что… или любое, что. Характерно, что это явление неопределения встречается как в юридическом дискурсе (тот, то причиняет ущерб кому -либо, обязан его возместить), так и в повседневном функционировании общих понятий, например: тот, кто трогает смолу, пачкается, или - то, что хорошо понято, легко выразить словами. Наконец это явление встречается в научном функционировании концепта, как , например, все млекопитающие имеют красную кровь - выражение, равнозначное фразе: все, что есть млекопитающее, имеет красную кровь. Эта роль неопределения играет в научных текстах важную роль, ибо, по мнению Фреге, именно благодаря этому неопределению смысл приобретает ожидаемую от закона обобщенность.
^ 1.3. Анализ формальных признаков конструкции "КОС + придаточное" в английском языке
Итак, проанализируем формальные признаки конструкции "КОС + придаточное". Для этого необходимо будет рассмотреть как сами относительные предложения, так и грамматическую роль союзов и предлогов.
^ 1.3.1. Используемые в конструкции предлоги и союзы
Перед нами встает вопрос о том, можно ли считать what в рассматриваемой конструкции относительным местоимением. Хотя данную цель нельзя рассматривать в качестве основной в рамках данной работы, однако, в качестве промежуточной цели данная проблема занимает немаловажное место с точки зрения практического переводоведения. Действительно, в случае, если союз what можно будет в данной конструкции рассматривать в качестве местоимения, то это позволит придти к ряду переводческих решений. Категория местоимения предполагает некоторую субстантивированность, близость по значению к существительному. А раз можно говорить о конкретизации существительных и о замене местоимений существительными, в таком случае аналогичным образом можно будет говорить о возможности замены союза what существительными, а соответственно и о приеме конкретизации.
Действительно, по законам классической грамматики what в английском языке всегда принято было считать союзом [5]. Но с другой стороны, в таких примерах как:
1). ^ With what felt like a roar but must really have been a pig-squeal, I leapt at the nearest boy and hit him squarely on the nose. (W. Golding)
2). He heard a scream from the shore, and he looked and saw a tall blond girl being chased along the hard-patched sand by what had to be her boyfriend (P. Bechley)
3). ^ I guess he got interested in what we're doing here (P.Bechley)
-имеет место явный перенос смыслового значения на what, в следствии чего это слово уже не является служебным, а становится знаменательной частью речи. То есть, как справедливо заметил А.И. Смирницкий, произошел переход what из категории союза в категорию местоимений, а именно в категорию относительных местоимений.
Рассматриваемая нам конструкция состоит из предлога, который в некоторых случаях опускается, (например, когда what+придаточное выступает в качестве подлежащего), союза what, который, как уже отмечалось выше, переходит в категорию относительных местоимений, и придаточного. Следует заметить, что выбор предлога в данной конструкции не всегда свободен. В некоторых случаях предлог несет некоторую смысловую нагрузку, например предлоги about, with и т.д. в случаях:
^ Younger Koreans worry about what they consider to be Korea’s increasing dependence on Japanese capital, technology and industrial goods (Nsw, 18.09.84).
В других же случаях употребление предлога жестко обусловлено управлением глагола, например в случаях с предлогами on, at в предложениях типа He was very much surprised at what he saw there или All of them depended on what was thought as uncle's generosity. В данном случае вместо at или on уже нельзя подставить никакого другого предлога, равно как и опустить любой из них.
Заметим также, что количество предлогов, использующихся в конструкции типа "КОС + придаточное", ничем не ограничено. Наряду с простыми предлогами типа on, at, with, of и т.д. используются также и сложные, такие как: about, in spite of, despite и т.д.
Также при рассмотрении данной конструкции наблюдается ситуация с так называемым “нулевым” предлогом. Отсутствие предлога в подобной ситуации жестко мотивировано, а конструкция обладает теми же функциональными особенностями, что и конструкция с предлогом. Поэтому было бы ошибочно выделять ее в отдельную категорию и рассматривать вне рамок данной конструкции. Отсутствие предлога в случаях:
^ The case also yielded what may be the oldest known samples of woven baskets in the Middle East (N.G., 12.01.89).
Или: Officials in France said the police raids there uncovered documents, computer disks, video cassettes, false identity papers and what the ministry said was “significant” sums of money,-обусловлено беспредложным управлением глагола.
В поле нашего исследования также входит и ситуация, отраженная в примерах типа:
1). What many new climbers don’t understand is that going climbing is not like going to Milan (WSJE, 15.09.98).
2). What the bill did do was increase for 1998 only the steadily declining fixed grants, known as transition payments (as a transition to a totally free market) (WSJE, 11.11.98).
3). What farmers need is a swift kick rather than our sympathy (WSJE, 11.11.98).
В данном случае невозможно говорить о существовании "нулевого" предлога, ибо само его наличие в данной ситуации невозможно. Однако, функционально и структурно данный случай очень близок рассматриваемой нами конструкции, кроме того, по всем характеристикам этот случай укладывается в рамки термина КОС. И хотя функции при этом ограничены таким расположением темы и ремы, которое бы позволило произвести эмоционально-экспрессивное логическое выделение, это показывает, что помимо роли дополнения подобные придаточные могут также выступать и в роли подлежащего, а, значит, не имеют при себе предлога.