Geum.ru

Рецензенты: доктор медицинских наук А. М. Иваницкий, доктор медицинских наук Р. И. Кругликов симонов П. В. и др

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   29

Вспомогательные потребности играют значительную роль в онтогенезе доминант вообще. Расширяя ассортимент средств и способов достижения целей, они ведут к повышению устойчивости и силы практических доминант. Не так ли строится сама доминанта жизни, а в некоторой степени и вся иерархия потребностей человека?

В этой иерархии сосуществуют все общечеловеческие потребности. Ни одну нельзя ни ликвидировать, ни создать. Каждая занимает свое место. Духовные потребности сравнительно редко становятся практическими доминантами, тем более длительными и устойчивыми. Только в редчайших, исключительных случаях бывает духовной доминанта жизни. Но человек, совершенно лишенный духовность-явление патологическое. А воспитывать и растить можно любую из существующих у человека потребностей, не исключая и духовных.

Станиславский писал: «Маленькая и большая правда. Если нельзя ухватить большую, можно ухватить маленькую правду, а от нескольких маленьких правд дойти до большой» «. Может быть, то же и с добротой? Доброта в мелочах – явление распространенное. Не вырастает ли большая доброта, начинаясь с малой?

12 Станиславский К. С. Из записных книжек. Т. 1. С. 400-401

13 Там же. С. 242.

274

Духовное в средствах и в целях

Практические доминанты реально заполняют все поведение любого человека. В них конкретизируются все его наличные потребности, и прежде всего то, что в данное время и в данных обстоятельствах для него наиболее актуально. Так возникают все цели, а вслед за ними действия- явления психофизические, поскольку в них внутренние побуждения (психические) неотделимы от внешних (физических) качеств того или иного объекта, реального или хотя бы мыслимого.

Самые ближайшие цели обычно не осознаются, но любая из них есть следствие цели более отдаленной, та – цели еще более отдаленной. Такая цепочка целей всегда ведет к той или иной исходной потребности, которая опять не осознается как цель, а ощущается как нужда, как неудовлетворенная потребность.

Исходные потребности человека по природе своей безграничны. Сама жизнь есть их функционирование. Если бы все они оказались вполне удовлетворенными, то жизнь тут же прекратилась бы. Любая из них может претендовать на руководство поведением. Эти их притязания сталкиваются, и одни вынуждены уступать другим. Практическая доминанта есть своего рода равнодействующая всех функционирующих потребностей человека, а чаще компромисс в согласовании их притязаний. Роль каждого определяется ее местом в иерархии потребностей субъекта – ее относительной силой и ее связью с потребностями вспомогательными (с волей и вооруженностью).

Практические доминанты в поведении нормального человека следуют одна за другой в самом разнообразном, даже причудливом порядке, служа потребностям и целям различным – то одним, то другим вплоть до противоположных, иногда одновременно двум, трем, то более близким, то более отдаленным. Может быть, именно здесь – в формировании цепочки целей, в сопоставлении потребностей, ими представляемых – практическая доминанта начинает осознаваться как определенная цель, отличающаяся от других возможных в данных условиях.

В цепочке целей те из них, которые служат более отдаленной цели, являются в сущности средствами ее достижения. А достигнутая цель делается успешно использованным средством достижения следующей, другой по содержанию или продолжающей ту же цепочку. Именно так средства автоматизируются и переходят в подсозна –

275


ние, в частности в приобретении вооруженности и в развитии воли.

Диалектика превращения целей в средства, а средств в цели существенна, потому что если бодрствующий человек всегда занят той или другой практической доминантой и, следовательно, целью, то реально (практически и физически) его время занято средствами: их применением, их варьированием, комбинированием, совершенствованием, обдумыванием, отысканием и т. д. Этой диалектики не миновать при рассмотрении вопроса о духовности в искусстве и в реальном человеческом поведении.

Соответствие средств целям – это в сущности то, что называют в повседневном обиходе словом «порядок» в отличие от того, что называют «беспорядком»; порядок, доходящий до мелочей, называют аккуратностью в отличие от неряшливости, небрежности, неаккуратности. Всякого рода отклонения от соответствия средств целям в разнообразных практических действиях – явление весьма распространенное.

Причин тому много. Иногда это простая неосведомленность о необходимом соответствии. Иногда неумение пользоваться надлежащим средством или попытка пользоваться средствами, непригодными в данном случае. Весьма часто это малая заинтересованность в самой цели, недостаточная для преодоления преград на пути к ней; такой преградой часто бывает собственная сильная потребность в экономии сил. Это лень – «мать всех пороков», по известному определению, в частности «мать» беспорядка, небрежности, неряшливости.

Поэтому порядок – соответствие средств целям – необходимое условие продуктивности в любой сфере человеческой деятельности, в каком бы объеме и размере ее ни рассматривать. Вл. И. Немирович-Данченко где-то обмолвился, что он порядок в деле любит чуть ли не больше, чем само это дело...

Порядок в делах любого человека может служить индикатором его заинтересованности в целях этих дел.

При этом обнаруживаются его квалификация, компетентность, степень его вооруженности знаниями. А вооруженность эта есть следствие опыта и целеустремленности. Она диктуется потребностями достаточно сильными и устойчивыми – вышестоящими практическими доминантами. Она вынуждает человека вооружаться.

В окружающей жизни мы редко видим сильные и устойчивые практические доминанты духовного содержа –

276

ния. А если и встречаем их в том или ином человеке, то он представляется либо замечательной личностью, либо человеком странным, чудаком. Ф. М. Достоевский писал:

«Изобретатели и гении почти всегда при начале своего поприща (а очень часто и в конце) считались в обществе не более как дураками – это уж самое рутинное замечание, слишком всем известное» 14.

Неудивительно поэтому, что духовность объективной наукой до последнего времени игнорировалась и числилась по ведомству идеалистической философии и гуманистической декламации, где выступала обычно в наименованиях, лишенных всякой определенности, где определение не яснее определяемого...

В пренебрежительном отношении к духовности, в ее отрицании нетрудно усмотреть влияние вульгарного материализма, хотя классики диалектического материализма ее отнюдь не отрицали. Но главная причина, вероятно, скрывается в природе самой духовности, в ее чрезвычайной сложности.

Духовность редко бывает целью, но она постоянно дает о себе знать в средствах. Но и здесь ее проявления осложняются диалектикой целей и средств: чем проще, элементарнее средство, чем оно универсальнее, тем больше целей, которым оно может служить; и наоборот, чем дальше цель, чем она обширнее, тем более разнообразные средства могут вести к ней. А так как время действующего человека занято средствами, то только в контексте применяемых им средств можно более или менее верно угадать их отдаленную цель.

Духовность может проявиться в сравнительно ограниченном контексте применяемых средств и даже в отдельных действиях, например в «оценке» человеком получаемой им информации, в следующей за ней «пристройке»-приспособлении своего тела к последующему действию, в характере «воздействия», т. е. попытке внести изменение во что-то, вне его находящееся и обнаруженное при «оценке» 15. Уже на этом уровне применяемых средств можно заметить духовность в дружественности или бездуховность в равнодушии и во враждебности. То и другое можно увидеть и в употреблении слов. Духовность проявляется в правдивости слов, фраз, речи в целом. Правда требует полного соответствия слов их действитель –

14 Достоевский Ф. М. Идиот. С. 360.

15 Подробнее об этом см.: Ершов П. М, Технология актерского искусства, М.; ВТО, 1959,

277


ному содержанию. Но такая правдивость может служить целям самым бездуховным: репутация лжеца невыгодна и равнодушному эгоисту. Откровенность, подразумевающая доверие, приближается к доброте, хотя бывает зла и безжалостна.

Свидригайлов в «Преступлении и наказании» Достоевского говорит: «Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести»«. Прямодушие – откровенная, бескомпромиссная правда; лесть – лицемерное восхваление, ложь или преувеличение достоинств. Почему Достоевский поставил эти два понятия рядом и отдал их умному эгоисту Свидригайлову? Можно полагать, потому, что в реальной действительности эти две стороны духовности – правда и доброта – далеко не всегда совместимы, а бывают и взаимопротивонаправлены. Возможна ли человеческая любовь без преувеличения достоинств любимого? Вероятно, такой любви не бывает, а это преувеличение достоинств есть святая и непреложная правда в глазах любящего, хотя для других она ложь, обман, иллюзия.

Свидригайлов застрелился, увидав иллюзорность своих притязаний на Дуню Раскольникову. Он не вынес правды. Но и он не вовсе бездуховен. Он любит детей. Доброта его реализовалась в сильной практической доминанте – в устройстве и материальном обеспечении детей Мармеладовых и Сони. А разве не духовная потребность в правде побудила Лебезятникова на поминках после похорон Мармеладова изобличить ложь и клевету Лужина?

Исследуя человеческую природу, типы и характеры людей, Достоевский в самых разнообразных людях находит духовное – в их практических доминантах различной силы и устойчивости, причем с акцентом иногда на правду, иногда на доброту. Такие доминанты бывают противоречивы. Во-первых, их духовность иногда сочетается с бездуховностью вышестоящей, более отдаленной цели, как у Свидригайлова и Лебезятникова. Во-вторых, противоречива бывает и сама духовность. Таковы жестокая правда, пренебрегающая добротой, и доброта, пренебрегающая правдой, характерная для поглощенных любовью, для влюбленных.

1в Достоевский Ф. М. Преступление и наказание, М.: Гослитиздат, 1955. С. 453.

278

В произведениях Достоевского можно найти энциклопедию духовности. Он писал: «Не из одного ведь тщеславия, не всё ведь от одних скверных, тщеславных чувств происходят русские атеисты и русские иезуиты, а и из боли духовной, из жажды духовного, из тоски по высшему делу, по крепкому берегу, по родине, в которую веровать перестали, потому что никогда ее и не знали» 17.

В романах Достоевского есть люди с духовной доминантой жизни: князь Мышкин, Алексей и Иван Карамазовы, Раскольников, Соня Мармеладова. Этот неполный перечень говорит о разнообразии духовных доминант жизни. В поисках высшей справедливости Раскольников совершил уголовное преступление. В сновидении он семилетним мальчиком «в исступлении бросается своими ку-лачонками на Миколку», мстя за убитую им Савраску, «окровавленную морду» которой «целует в глаза и губы» «. В том же «Преступлении и наказании» Катерина Ивановна, добиваясь правды и справедливости, повелительно требует ее, постоянно ссорясь чуть ли не со всеми.

Для лиц, населяющих роман «Бесы», характерна бездуховность. Степан Трофимович Верховенский выделяется среди них своей духовностью. Но она абстрактна – ограничивается речами и мечтаниями. Его духовность недостаточно сильна, чтобы трансформироваться в практические доминанты конкретной деятельности: слишком слабы его вспомогательные потребности. Прямо противоположное можно видеть в Николае Ставрогине. У него есть все для активной практической деятельности, кроме самого главного. Нет доминанты жизни, потому что нет веры ни в правду, ни в доброту. А без доминанты жизни существование сильного человека особенно тяжело. От-сюды и самоубийство. Такова же расплата за отсутствие доминанты жизни у Свидригайлова в «Преступлении и наказании».

Интересный пример отсутствия доминанты жизни при высокой вооруженности с неизбежными последствиями этого можно видеть в романе Вл. Набокова «Защита Лужина» 19. В нем речь идет о шахматах – поглощающей страсти главного героя. Шахматы – игра, а игра – одна из трансформаций потребности в вооруженности. Но шахматы тренируют вооруженность особого рода: ин –

17 Достоевский Ф. М. Идиот. С. 588.

1» Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. С. 57.

19 Набоков В. Защита Лужина//Москва. 1986. № 12.

279


теллект, логику мышления, совершенствование s логическом оперировании силами интеллектуальными, но условными, чисто теоретическими. Такое совершенствование практически безгранично, поэтому шахматное мастерство высокого уровня называют искусством. И действительно, все внешние признаки искусства в нем налицо. Нет только главного, что характеризует искусство, – нет потребности познания, правды и нет доброты. Поэтому шахматное «искусство» – это искусство в кавычках;

«призрачным» искусством оно названо в романе.

Каких бы вершин ни достигла любая вооруженность, она остается только средством. Превращение ее в самоцель противоестественно. Чем виртуознее владение средствами и чем сильнее вообще вспомогательные потребности, тем полнее раскрывается доминанта жизни, а при ее отсутствии или слабости – категорическая в ней необходимость. Вл. Набоков показал это в финале «Защиты Лужина». То же самое можно видеть в «Бесах» Достоевского, в «Скупом рыцаре» Пушкина, в Плюшкине Гоголя.

Сущность и вершина человеческой любви духовны. Но любовь едва ли возможна без притязаний на взаимность. Достигнув значительной силы, она выступает как ревность, а в ней – как бездуховный эгоизм. Достоевский показал это в «Идиоте» во взаимной ненависти Аглаи и Настасьи Филипповны и в убийстве Рогожиным Настасьи Филипповны. Любовь князя Мышкина лишена эгоизма – в ней преобладает сострадание. Поэтому ее духовность ненормальна или сверхнормальна, иными словами, она нежизнеспособна.

Перечень проявлений доброты мы начали с вежливости, любезности, благовоспитанности. Самое бездуховное лицо в «Преступлении и наказании» – Лужин, который «принадлежал к разряду людей, по-видимому, чрезвычайно любезных в обществе»20. О вежливости говорят, что она капитал, который ничего не стоит и всегда приносит доход. Она может приносить доход самый эгоистический, и все же она форма доброты. (Не таков ли в Евангелии предательский поцелуй Иуды?)

Как ни формальны нормы вежливости, они содействуют развитию и укреплению доброты, подобно тому как грубость культивирует бездуховность. Ведь всякое содержание требует формы и в ней реализуется. О. Мандельштам писал: «Глубокий смысл имеет культурное притворство, вежливость, с помощью которой мы ежеминутно подчеркиваем интерес друг к другу»21.

В нашем перечне за благовоспитанностью следуют другие проявления доброты, среди них уважение и добродушие. Уважать можно разных людей в разнообразной мере и вследствие различных причин, а добродушие бывает всего лишь покровом безразличия. В бескорыстии, доброжелательности, сочувствии проявляются цели практических доминант. Чем они длительнее и устойчивее, тем больше в них духовности. Их сила проявляется в величине и разнообразии применяемых средств, в том числе и средств, в которых знаний и правды может быть больше, чем доброты. Затраты средств часто выражаются в затратах времени.

В сострадании и самопожертвовании доброта духовности выступает целью практических доминант, самых сильных и устойчивых вплоть до доминанты жизни. Таковы сострадание князя Мышкина к Настасье Филипповне, Сони Мармеладовой сперва к мачехе, потом к Раскольникову. Не то же ли сострадание к человечеству в целом лежит в основе потребности Николая «пострадать» без вины, взяв на себя вину в убийстве в «Преступлении и наказании»? А само название романа не говорит ли о том, что преступление против духовности – правды и доброты – влечет за собой рано или поздно наказание в виде угрызений совести преступника? Так Достоевский утверждает практическое, вполне конкретное существование духовности в потребностях человека.

Из всего изложенного могут быть сделаны общие выводы.

Духовность свойственна всем людям без исключения, как и все другие общечеловеческие исходные потребности, но в отличие от других потребность эта специфически и специально человеческая, хотя предыстория ее прослеживается в животном мире.

В житейском обиходе духовность обычно и чаще всего присутствует не в целях человека, а в средствах и способах достижения целей. Переходя в цели, духовность выступает как то, что называют чувством долга или совестью. Она сказывается на строе и составе применяемых средств, на взаимосвязи целей, начиная с ближайших и до самых отдаленных. Это размеры, объем или

20 Достоевский Ф. М. Преступление и наказание. С. 281. 280

21 Мандельштам О. Э. Указ. соч. С. 49.

281


сила долга и совести. Они различны у разных людей, но всем свойственны.

Духовность в поведении человека проявляется все ярче, полнее и разнообразнее по мере того, как увеличивается значительность практических дел, ею продиктованных, – по мере возрастания усилий для выполнения долга и велений совести.

Чисто духовной доминанта жизни бывает чрезвычайно редко. Таковы великие люди-ученые и художники, память о которых сохраняется веками. Так случается, например, с идеологическими доминантами жизни основателей религиозных учений. Что преобладает в учениях Будды, Магомета, Моисея, Лютера? Требование добра как любви к человечеству или требование правды как признание найденной, окончательной и категорической истины в последней инстанции? Каждый поверивший им волен понимать это по-своему, субъективно толкуя разные догматы их учений. Может быть, христианство в утверждении, что «Бог есть Любовь» больше других религий настаивает и на единстве добра и истины и на свободе их субъективных толкований? Не отсюда ли широкое распространение и чрезвычайная прочность различных вероучений? Не оттого ли, что они служат разным сторонам духовных потребностей, слитых в «духовную жажду», как называли их Пушкин и Достоевский?

Духовная доминанта побуждает художника искать и находить духовное в окружающей его действительности. Достоевский писал: «Писателю надо стараться отыскивать интересные и поучительные оттенки даже и между ординарностями» 2Z. Духовность, разбросанную и рассеянную в мелочах и оттенках поведения, писатель собирает, конденсирует и воплощает в противоречивом, по стройном и целостном единстве. Так он делает ее интересной. Это относится ко всем родам искусства, но каждый род воплощает духовность не так, как другой до контрастности, которой мы касались: духовности произведений архитектуры и музыки.

Материалом искусства художественной литературы является слово. Но слово всегда обобщает, а искусство стремится к конкретности и неповторимости. Поэтому искусство литературы требует своеобразия в построении порядка слов в фразе и прибегает к метафорическому

22 Достоевский Ф. М. Идиот. С. 501. 282

их пониманию; поэзия использует, кроме того, еще и ритм, рифму, аллитерации. Так художественная литература делается могущественным средством воплощения духовности. Но восприятие ее произведений затруднено – оно требует, во-первых, знания языка, во-вторых, достаточно сильного воображения – чтобы в последовательности слов и фраз видеть текущую, конкретную реальность, обозначаемую средствами, которые сами по себе всегда условны и часто многозначны. Ведь все слова – условные знаки.

Духовность и культура

Что такое «культура»? Вероятно, близким к истине можно признать такое краткое определение: культура есть система общественно-исторических норм удовлетворения потребностей. Нормы XV в. не похожи на нормы XIX в., а те-на нормы XX в. Смена норм идет со значительным историческим ускорением. Существуют вариации норм: этнические, национальные, профессиональные, возрастные и т. д. вплоть до семейных. Во всех случаях совокупность норм образует культуру. Культура отдельного человека определяется тем, в какой мере он удовлетворяет свои потребности соответственно нормам его среды и его времени.

Духовность вносит в выполнение норм особое качество личной заинтересованности в правде и доброте. Вежливость служит нормой межлюдских отношений, но, будучи одухотворена, она становится дороже самой изысканной формальной вежливости. Но даже формальная вежливость представляет общественную ценность. В повседневном обиходе вежливость в обращении к невежливому человеку часто воспринимается последним как слабость вежливого и как свое преимущество по сравнению с ним. Ведь и невежливый старается быть вежливым, обращаясь к более сильному, и старается тем больше, чем сильнее тот, к кому он обращается, и чем больше ему нужно то, за чем он обращается. В переоценке своей силы нередко кроется нарушение норм поведения, возникает грубость. Грубость взаимоотношений свидетельствует об их бездуховности, в то время как нормы вежливости, даже формальные, автоматизированные подсознанием, содействуют повышению духовности.

Актерское искусство может служить удобной моделью для рассмотрения духовности в искусстве. Из всех

283


существующих родов искусства оно наиболее человечно в самом прямом смысле слова. Причем человек является в нем не статической данностью, как в искусстве портретиста, а каждый раз создается вновь, как образ человека, который актер-художник творит тут же, более или менее содержательным и сложным, при всей его неповторимой, непосредственно воспринимаемой конкретности.

Путь к богатому духовным содержанием образу в актерском искусстве сложен и труден; объективные закономерности этого пути были найдены К. С. Станиславским только около полувека тому назад. История этих исканий увела бы нас далеко от нашей темы, но поучительна логика их развития.

Предпосылкой реформаторской деятельности Станиславского явилось различение в актерской профессии двух главных ее разновидностей: «искусства представлений» и «искусства переживаний». Художественную значимость и ценность он видел в «искусстве переживаний». Только в нем он усматривал духовность, присущую любому настоящему искусству. «Искусство представлений» базируется на нормах профессионального ремесла. Не озабоченное духовностью, оно служит отдыху-развлечению, т. е. отвлечению зрителей от их повседневных дел, забот, трудов чем-то новым, ярким, но не требующим никаких усилий мысли, никакого умственного труда. Станиславский не отрицал полезности развлечений. Он писал; «Театр – развлечение. Нам невыгодно упускать из наших рук этот важный для нас элемент. Пусть люди всегда ходят в театр, чтобы развлекаться. Но вот они пришли, мы закрыли за ними двери, напустили темноту и можем вливать им в душу все, что захотим» 23.