Н. И. Матузова и доктора юридических наук,' профессора А. В. Малько москва юристъ 2002 удк 32 (075. 8) Ббк 66,0 П50 Федеральная программа

Вид материала

Программа

Содержание См.: Демидов Л. И., Федосеев А. А.

Подобный материал:

• М. А. Василика гардаpuku москва 2000 удк 32(082. 24) Ббк66. 0 П50 Федеральная программа, 35368.28kb.
• М. А. Василика гардаpuku москва 2000 удк 32(082. 24) Ббк66. 0 П50 Федеральная программа, 12426.42kb.
• Учебное пособие Под общей редакцией доктора технических наук, профессора Н. А. Селезневой, 1419.51kb.
• Учебно-методическое пособие Москва, 2009 ббк-63. 3 /2/я 73 удк-930. 24 Степнова, 154.54kb.
• Учебное пособие Москва, 2009 ббк-63. 3 /2/я 73 удк-930. 24 Степнова Л. В. Россия, 242.42kb.
• В. П. Малков доктор юридических наук, профессор, 9953.56kb.
• А. Ю. Ерофеев Лекция составлена по материалам лекций, учебник, 394.81kb.
• Н. И. Матузов, А. В. Малько, 7532.65kb.
• Удк 070(075. 8) Ббк 76. 01я73, 5789.66kb.
• Методические рекомендации Москва ● 2010 удк 347. 962: 342. 7 Ббк 67. 721-91: 67. 400., 952.68kb.

Тема 10. Политико-правовые режимы гак состояния общественной жизни 227

Наконец, некоторые представители Конституционного Суда, разъясняя журналистам и общественности свое итоговое реше­ние по чеченским событиям, квалифицировали все это как мятеж.

Но что такое мятеж? Б нашем законодательстве .не было в то время определения этого понятия. Только УК РФ, вступивший в силу с 1 января 1997 года, установил ответственность за «органи­зацию вооруженного мятежа либо активное участие в нем в целях свержения или насильственного изменения конституцион­ного строя Российской Федерации либо нарушения территори­альной целостности Российской Федерации» (ст. 279). В литера­туре же мятеж трактуется неоднозначно, но в основном как целе­направленное политическое действие вооруженной группы лиц, предъявляющих обществу известные требования или обвине­ния, — нечто близкое к бунту, однако не поддержанное массо­вым движением. Если массы не присоединяются к мятежникам, он становится путчем¹.

Если признать, что чеченский кризис — это мятеж, то возни­кает ряд непростых вопросов. Во-первых, мятеж обычно подавля­ется сразу, а не спустя три года; во-вторых, мятежников не во­оружают те, против кого он направлен; в-третьих, с мятежника­ми не ведут официальных переговоров как с равноправной стороной; в-четвертых, предводитель мятежа был избран прези­дентом и этот факт молчаливо признавался федеральными влас­тями; в-пятых, мятежники в принципе не выдвигали каких-либо требований, обвинений, ультиматумов в адрес «центра» или об­щества, государства в целом; в-шестых, мятежников поддержала довольно значительная часть населения, особенно после начала боевых действий, бомбежек, массовой гибели мирных людей и т.д. Вина мятежников лишь в том, что попытались «прогло­тить» суверенитета столько, сколько смогли.

Поэтому аналогия с Кронштадтским, Антоновским мятежами, которую проводят некоторые правоведы, на наш взгляд, некор­ректна¹. К тому же мятеж, как правило, возникает внезапно, спон­танно, отличается быстротой и максимальной степенью интенсив­ности действий, предельной эмоциональной напряженностью,

¹ См.: Демидов Л. И., Федосеев А. А. Основы политологии. М., 1995. С. 226—227. ^? См.: Венгеров А. Б- Прямое действие Конституции: правовые, социальные и психо­логические аспекты // Общественные науки и современность. 1995. № 5. С. 50.

228 Н,И.Матузов,А-В.Мат*а

экстренностью. Например, кратковременный мятеж группы военных в Таджикистане (январь 1996 года), который благопо­лучно разрешился без кровопролития. Чеченский же конфликт вызревал постепенно, прошел ряд этапов. Причем становление и утверждение данного режима происходило не без участия тех людей, кто вынужден был затем вести с ним борьбу.

Возможно, главе государства следовало сначала иницииро­вать принятие законодательной нормы о мятеже и его правовых последствиях, а уж затем на этой основе предпринимать воен­ные действия. Впрочем, инициировать давно надо было и другие законы, связанные с возможностью вмешательства федеральных органов в дела субъектов Федерации.

В свете рассматриваемой проблемы нуждаются в правовой оценке все события и мероприятия в Чечне с точки зрения как внутреннего, так и международного права. Ибо Конституцион-Ный-Суд устанавливал (проверял) лишь сугубо формальный мо­мент — соответствие Конституции известных теперь секретных Указов Президента РФ и постанрвлений Правительства. Консти­туционный Суд нашел эти акты вполне «правовыми» и не про­тиворечащими Основному Закону страны несмотря на то, что они привели к массовым нарушениям прав человека.

Но Суд, действуя строго в пределах своей компетенции, не мог вникать в суть чеченской трагедии — ее истоков, причин, мотивов, последствий, процедуры подготовки «операции», со­блюдения при этом установленных норм и требований, хотя сам Президент РФ впоследствии публично признал, что Чечня — одна из серьезных его ошибок. Многие обстоятельства «дела» не выяснены до сих пор. Правда, ряд фактов (но далеко не все) прояснила в этой истории комиссия С. С. Говорухина¹. «Край­ние» до сих пор не найдены, виновных нет.

Понятно, что возможности Конституционного Суда жестко ограничены рамками закона о нем. Прерогативы этой третьей ветви власти сводятся, в сущности, к «сличительно-интерпрета-ционной» функции, да и то лишь по жалобе или запросу заинте­ресованной стороны, а не по собственной инициативе. В резуль­тате Конституционный Суд вынужден заниматься в основном

¹ См.: Комиссия Говорухина. Кто развязал кровавый конфликт в Чечне? Правда, которую не хотят знать. Свидетельства, заключения, документы. М., 1995.

229

рутинными делами, коих — миллионы. Данная структура изна­чально задумывалась не для разрешения наиболее острых поли­тико-юридических конфликтов, а главным образом для «сверки» и толкования выходящих в стране нормативных актов, что само по себе, разумеется, тоже важно.

Вовсе не предполагалось, чтобы Конституционный Суд был реальной силой во властном механизме сдержек и противовесов, силой, способной предотвратить или остановить произвол, мас­совые нарушения прав человека. Впрочем, первоначально Кон­ституционный Суд создавался именно таковым и даже, как из­вестно, сумел несколько раз проявить себя в этом качестве, но затем, после событий сентября — октября 1993 года, закон о нем пересмотрели и компетенция Суда была резко усечена. Суд был поставлен «на место», ему отведена, в сущности, роль наблюда­теля и толкователя, регистратора событий — не более того. Сам Суд «на место» поставить никого не может.

Конечно, и отдельного гражданина надо всемерно защищать, особенно если он не нашел поддержки в судах общей юрисдик­ции или если его «дело» принципиального, «поучительного» ха­рактера. Здесь, кстати, Конституционный Суд вырабатывает весь­ма ценные правовые прецеденты для всей нашей юридической практики. Все это так. Можно только приветствовать тот факт, что Конституционный Суд ежегодно принимает до 20 тысяч за­явлений от граждан.

Но прежде всего голос высокого суда должен быть слышен, когда речь идет о массовых нарушениях прав человека, непри­миримой, а тем более кровавой конфронтации властей, траги­ческих фактах и событиях нашей государственно-правовой дей­ствительности. Следует согласиться с разъяснением конституци­онного судьи Б.С. Эбзеева, что «если все суды — это суды над человеком, то Конституционный Суд — это суд над властью»¹.

При этом мы против того, чтобы расхожую фразу «куда смотрит милиция?» переносить на Конституционный Суд. Одна­ко по большому счету он должен служить существенной гаран­тией стабильности и мира в стране. К сожалению, на деле,, как показали чеченские события, да и не только чеченские, этого не происходит.

Известия Поволжья. 1996. 2 июля.

230 Н И Матузов.А. В. Мапько

Возникает вопрос: а такой ли Конституционный Суд нужен сегодня обществу? Аргументы уважаемых судей типа «мы не по­жарная команда», «мы не должны вмешиваться в политику», «это не наша юрисдикция» и т.п. грешат изрядной долей лукав­ства. Когда «дом горит», Конституционный Суд должен быть самой настоящей «пожарной командой» или своего рода «скорой помощью». Иначе — зачем он? Кому гасить пламя распрей, вспышек, неурядиц в стране? Не будут же это делать сами винов­ники «возгораний». Кроме того, тезис о «невмешательстве в по­литику» есть тоже политика.

Да и вообще любое решение Конституционного Суда неиз­бежно приобретает политическое значение, желают того сами судьи или не желают.

Ведь суд — одна из ветвей власти, а власть не может быть «не­политической». Позволим себе высказать суждение, что, например, постановление Конституционного Суда по «чеченскому делу» объективно было не столько юридическим, сколько полити­ческим актом. Суд не может быть вне политики по определению, ибо он неминуемо оказывается не только на правовом, но и на политическом поле, где вынужден действовать соответственно.

На научно-практической конференции «Судебный конститу­ционный/контроль в России: уроки, проблемы и перспективы», посвященной пятилетней годовщине Конституционного Суда, было высказано мнение, с которым трудно не согласиться: «Кон­ституционные суды и создаются-то для того, чтобы разрешать политические вопросы. В плюралистическом обществе, в усло­виях плюралистической демократии, абсолютно неизбежны по-лирические споры и политические конфликты, поэтому основ­ная задача, функция и назначение конституционного правосу­дия заключается в том, чтобы эти политические разногласия, часто перерастающие в политические конфликты, не взорвали конституционный строй государства. И, наверное, главное со­стоит... в определении меры политического фактора в деятель­ности органов судебного конституционного контроля: где, собст­венно, кончается политика и где начинается право и закон... Еще надлежит определить ту золотую середину, которая отделяет юридическую деятельность от ее интеграции в текущую полити­ку и от отождествления этой деятельности с деятельностью той или иной политической силы... Из всего этого следует вывод: проблемы права и политики в деятельности Конституционного

Тема 10 Политико-правовые режимы как состояния общественной жизни

231


232

Н И Матузов, А. В Малько

233

геля «Детство, отрочество, юность российского Конституцион­ного Суда» (М., 1996) он пишет, что «при разумных ограничени­ях инициативность КС может оказаться вполне рациональным резервным инструментом конституционного контроля за право­выми актами»¹. Сам же автор рецензируемой книги не без иро­нии замечает: «Грань между конституционными и политически­ми вопросами представляет собой одну из неразгаданных тайн конституционализма»-.

Можно в целом согласиться с оценками конституционного судьи Н.В. Витрука, который считает, что хотя конституционные суды призваны решать вопросы исключительно с позиций права, «однако это не значит, что конституционные суды стоят вне политики, а их решения не носят политического характера, не влекут определенных политических последствий... Быть вне политики, не переходить за границы права — это искусство самой практики Конституционного Суда. Оно зависит от лич­ных качеств судей, их установок, жизненного опыта, мудрости, совести и даже мужества»³.

Но вернемся к чеченским событиям. Можно ли все происхо­дившее в Чечне охарактеризовать как режим войны? Юридичес­ки нет, ибо войну никто официально не объявлял и статуса «за­конной» она не имеет. Но фактически это была, конечно, война со всеми ее атрибутами — крупномасштабными боевыми дейст­виями, применением тяжелой техники, людскими и материаль­ными потерями, ранеными, пленными, беженцами, жестокостью и бесчеловечностью. Особенность лишь в том, что это внутрен­няя, гражданская война.

Б печати эту войну называли и называют по-разному: «кара­тельная акция», «вооруженный конфликт», «разборка», «чечен­ская кампания», «интервенция», «оккупация». Применялись и более сильные выражения — «бойня», «возмездие», «геноцид», а самые мягкие — «странная», «бессмысленная», «абсурдная», «ту­пиковая», «непопулярная», «заказная», «мафиозно-коммерчес­кая». Таков ее «богатый» статус. На языке же указов и правитель­ственных постановлений, приказов высших военных чинов весь этот ад именовался «восстановлением конституционного порядка

¹ Правоведение. 1996. № 4. С. 163.

² Там же. С. 17—18.

" Витрук И. В. Конституционное правосудие. М,, 1998. С. 67.

234 Н И.Матуэов.А В Малько

и законности», «обеспечением целостности страны», «разоруже­нием бандформирований». В любом случае определить режим чеченской войны весьма непросто.

Комментаторы решения Конституционного Суда по «чечен­скому делу» отметили, что с вводом в Чечню войск там был уста­новлен, как сформулировала президентская сторона, «режим восстановления конституционного порядка». Вообще говоря, это правомерный режим, известный в мировой практике под на­званием «режим федеральной интервенции». Такой режим до­пускает и использование армии, и ограничение прав человека, но при условии, что все это опирается на закон. Иной позиции ни у суда, ни у общества быть не может, сколько бы мы ни гово­рили об интересах государства. В противном случае это произ­вол власти. Мы никогда не вырвемся из тоталитарной петли, если не признаем приоритет права в самых сложных ситуациях¹.

Вовсе не случайно постановление Конституционного Суда не было единодушным: семь судей публично выразили свои осо­бые мнения (Н. Б. Витрук, Г. А. Гаджиев, В, Д. Зорькин, А. Л. Ко­нонов, В. О. Лучин, Т. Г. Морщакова, Б. С. Эбзеев). Причем их аргументация и доводы выглядят более убедительными, чем общее решение Суда, который фактически раскололся по столь острому политике-юридическому вопросу.

Выразители особого мнения, в частности, отметили, что никто не может произвольно менять общепризнанную в миро­вом сообществе иерархию ценностей, что человек, его жизнь, права, безопасность, собственность имеют бесспорный и абсо­лютный приоритет как по международному праву, так и по Кон­ституции РФ.

Приводились и другие аргументы. Г. А. Гаджиев: «Указом Пре­зидента от 9.12.94 г. и постановлением Правительства от 9.12.94 г. был создан особый правовой режим, сопровождавшийся огра­ничением прав человека. Он не является ни режимом чрезвы­чайного положения, ни режимом военного положения. Одна­ко для введения особого положения не было правовой базы...» Н. В. Витрук: «Конституционный Суд, признав наличие "скры­тых" полномочий, тем самым по существу творит, создает

¹ См.. Феофанов Ю. Вердикт по «чеченскому делу» и особые мнения судей // Известия 1995. 2 авг.

Тема 10. Политико-правовые режимы как состояния общественной жизни 235

нормы Конституции, что входит в противоречие с его природой и назначением. Все это чревато негативными последствиями для ут­верждения институтов демократии, формирования правового го­сударства, в котором далеко не изжиты произвол властей, право­вой нигилизм, пренебрежение к правам человека и гражданина». В. Д. Зорькин: «Само понятие экстраординарной ситуации не имеет определенного юридического значения и конкретного содер­жания, признаков. И мы не знаем, с чем имеем дело, что это было — мятеж, война или нечто другое... Апелляция к скрытым полномочиям всегда опасна. Ни разгул банд, ни интервенция такой апелляции не оправдывают... Если мы примем все это сегод­ня, то завтра для использования так называемых скрытых полно­мочий окажется достаточно ничтожных поводов, может быть раз­битых витрин универмага». В, О. Лучин: «Указ Президента от 30.11.94 г. не столь безобиден, как пыталась представить президент­ская сторона. Он выполнил роль стартера, запустил военную ма­шину, которая затем уже набирала обороты по своим законам. Его принятие и действие в течение 11 дней вызвало необратимые пос­ледствия». Б. С. Эбзеев: «Полагаю безосновательным прекращение производства по делу о проверке конституционности Указа Прези­дента РФ от 30.11.94 г., поскольку права человека и гражданина были ограничены самим фактом издания этого указа... Оценивае­мые КС акты Президента и Правительства в процессе их реализа­ции оказались репрессивной мерой, в конечном счете наносящей ущерб основам конституционного строя РФ»¹.

Таким образом, ни обеспечение единства государства, ни установление порядка, ни другие соображения не могут оправ­дать массовой гибели людей. Один из судей (В. О. Лучин) заявил в печати: «Если согласиться с тем, что указы Президента и поста­новления Правительства конституционны, то невольно возника­ет вопрос: а что представляет собой сама Конституция?»² Хоте­лось бы в этой связи подчеркнуть, что наша гражданская пози­ция полностью совпадает с позицией вышеназванных конститу­ционных судей. Как, думается, и мнения большинства россиян.

Кстат-и, в средствах массовой информации было обращено внимание на то, что судьи, заявившие о своей особой позиции

¹ Вестник Конституционного Суда РФ- 1995. № 5

² Правда 1995. 5 авг.

236 Н. И Матузов, А, В. Малько

по Чечне, — это в основном те, кто не прошел в свое время пре­зидентское «сито», т.е. отбор, собеседование, проверку на лояль­ность.

Нуждается в определении правовой режим, статус «против­ной стороны», т.е. тех, с кем шла война в Чечне. Здесь тоже царит полный разнобой. Официальные документы и структуры именовали их «незаконными вооруженными формированиями». Неофициальные (пресса, журналисты, комментаторы, полити­ки) — «боевиками», «преступниками», «бандитами», «террорис­тами», «дудаевцами». Последние сами себя называли «ополчен­цами», «бойцами», «воинами», «силами самообороны», «отряда­ми сопротивления», «защитниками независимости» и т.д. Кто прав? Всякий ли «человек с ружьем» есть «боевик»? Ведь оружи­ем сейчас владеют многие, и не только в Чечне. Как отличить «ополченца» от «боевика»?

Чеченский писатель Бахид Итаев охарактеризовал войну в Чечне как войну России против России, а различие между боеви­ками и ополченцами увидел в том, что последних породили бомбы, ракеты, снаряды, методически уничтожавшие Грозный и другие города и села республики. Ополченцев породил гнев на­родный¹.

Не все ясно и с договором о мире, заключенном по итогам «чеченской кампании». Вообще-то во время своего предвыбор­ного блицвизита в грозненский аэропорт Президент РФ объявил солдатам, что война в Чечне закончена и поздравил их с «побе­дой». Но затем военные действия были продолжены. И вот нако­нец наступил долгожданный мир, режим которого далеко не всеми воспринимается однозначно.

Не случайно одна из депутатских групп Государственной Думы сделала следующее заявление: «12 мая 1997 года в Москве Президентом РФ Б. Н. Ельциным и Президентом самопровозгла-щенной Чеченской Республики Ичкерия был подписан «Договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Феде­рацией и Чеченской Республикой Ичкерия». В связи с тем, что данный документ до сих пор не опубликован, хотя "вступил в действие со дня подписания", а также с тем, что комментарии и оценки его содержания носят крайне противоречивый, порой

См Слепые политику мира не творят II Правда. 1996. 2 апр

237

взаимоисключающий характер, мы, депутаты Государственной Думы — члены депутатской группы «Народовластие», хотели бы получить от Президента и Правительства Российской Феде­рации ответы на следующие вопросы:

1. С кем подписан договор: с субъектом Российской Федера­
   ции Чеченской Республикой или «Чеченской Республикой Ичке­
   рия» с неопределенным государственно-правовым статусом?
   
2. Является ли территория Чеченской Республики по-прежне­
   му частью территории Российской Федерации, на которую в
   полном объеме распространяется суверенитет Российской Феде­
   рации?
   
3. Находилась ли Россия когда-либо в состоянии войны с Чеч­
   ней? Если да, то кто и когда объявлял эту войну, кто ее вел, когда
   и как она была завершена?
   
4. Изменится ли в результате подписания договора статус ад­
   министративных границ между Чеченской Республикой и сопре­
   дельными субъектами Российской Федерации?
   
5. Остаются ли жители Чеченской Республики гражданами
   Российской Федерации, обладающими правами и несущими обя­
   занности согласно Конституции и законам Российской Федера­
   ции?
   

В случае, если депутаты и российское общество в целом не получат конкретных ответов на эти вопросы, мы оставляем за собой право обратиться с соответствующим запросом в Консти­туционный Суд и предпринять иные действия, предусмотрен­ные Конституцией и законами Российской Федерации»¹.

В свете рассматриваемой темы чеченская проблема, как видим, продолжает оставаться актуальной. Более того, она еще долго будет таковой, ибо из нее надо извлекать уроки. По край­ней мере ясно, что необходимо различать режим де-юре и режим де-факто, «силу права» и «право силы». Вопрос об официальном признании Чеченской Республики в качестве независимой пока не решен. Формально она остается субъектом Российской Феде­рации.

Трудно обойти вниманием весьма ценные свидетельства быв­шего министра юстиции, депутата Государственной Думы, безвременно скончавшегося Ю. X. Калмыкова, выступавшего

Советская Россия. 1997. 15 мая.

238

в процессе по «чеченскому делу» от парламентской стороны. По его мнению, давление, которое публично оказывалось на Кон­ституционный Суд некоторыми официальными лицами (пресс-конференции, интервью), «было чистой политикой». «Печаль­но, — пишет он, — что по этому пути пошел Конституционный Суд, который решал в том процессе не столько вопросы права, сколько политической целесообразности. Вердикт Суда извес­тен, и он для всех обязателен, но не думаю, что вопрос по "че­ченскому делу" следует считать закрытым».

Далее он замечает, что «нормы международного права запре­щают использование Вооруженных Сил для разрешения внут­ренних конфликтов вне режима чрезвычайного положения (кур­сив наш. — Я. М., А. М.). Иное обычно ведет к нарушениям прав человека. Вот почему с позиций права (а морали — тем более) трудно объяснить гибель в мирное время тысяч военно­служащих, что Президент РФ, руководствуясь нормой, опреде­ляющей его общий статус, может поручать Правительству «ис­пользовать все имеющиеся у государства средства» (так говорит­ся в Указе от 9 декабря 1994 года) для ведения войны в той же Чечне. Не вправе он это делать. Тем более — вне режима чрез­вычайного положения и без парламентского контроля. А «все средства», очевидно, можно применять не при внутренних кон­фликтах, а разве что в условиях ядерной войны»¹.

Следует отметить, что сейчас отношение российского и между­народного общественного мнения к Чечне резко изменилось. Чечня уже не «жертва агрессии», не объект «федеральной интер­венции», а криминальная, крайне нестабильная сепаратистская и никем не признанная республика, которая упорно стремится к от­делению от России и в которой царят разгул преступности, похи­щение людей, публичные казни, бандитизм, нарушения прав чело­века. Она лишилась моральной поддержки. Ее лидеры проявляют известную надменность, высокомерие, амбиции «победителей»¹.

Типология режимов, выявление их сущности, природы, осо­бенностей имеет важнейшее значение для нашего «смутного» времени. И не только внутринациональное, но и межгосударст­венное. Особенно в связи с распадом ряда федеральных держав

¹ КалмыковЮ.Х. Повороты судьбы Воспоминания М., 1996. С. 105—106 ^г См. Пиратская республика Ичкерия//Известия 1997 1 окт.

Тема 10 Политико-правовые режимы как состояния общественной жизни 239

(Югославии, Чехословакии, СССР) на отдельные самостоятель­ные государства. Указанные процессы порождают новые, порой малоизученные, «нестандартные» политико-правовые режимы, требующие тщательного научного анализа. При этом имеются в виду как страны СНГ, так и дальнее зарубежье.

Не совсем одинаковые правовые режимы складываются даже в пределах собственно Российской Федерации, поскольку неко­торые ее субъекты заключают двусторонние соглашения с цент­ром, оговаривая для себя особые условия, в то время как осталь­ные живут согласно Конституции, по которой все должны быть равны. Одни считают, что это укрепляет режим федерализма, другие, напротив, видят в этом угрозу для единства государства, называют подобные процессы «конфедерализацией» или даже «эсэнговизацией». В печати обращается внимание на то, что де-факто многие республики, пользуясь аморфностью федераль­ной власти, становятся все более независимыми, в них устанав­ливаются своего рода «привилегированные» режимы.

Между бывшими советскими республиками также возникают непростые проблемы пограничных, таможенных, пошлинных, валютных, торговых и иных режимов. Размежевание суверени­тетов проходит не всегда гладко, чаще всего болезненно. Неиз­бежны известные трения, столкновения интересов. Чтобы убе­диться в этом, достаточно назвать, к примеру, режим Черномор­ского флота, режим Байконура, режим миротворческих сил в «горячих точках».

Существенное значение имеет определение правового режи­ма в самом Содружестве Независимых Государств, в котором по­степенно создается единое правовое пространство. Как известно, с этой целью уже принят ряд модельных рекомендательных ко­дексов — своеобразных аналогов Основ бывшего союзного зако­нодательства. Подобный правовой режим, по-видимому, можно считать интернациональным и в то же время интеграционным с тенденциями к унификации. Содержание его сложное: каждое государство разрабатывает свой режим национальной безопас­ности или по крайней мере ее общую концепцию и в то же время складывается режим коллективной безопасности.

В своем выступлении на закрытом заседании стран СНГ 28 марта 1997 года российский Президент отметил, что, «к сожа­лению, Содружество все больше отдаляется от тех целей, кото­рые были провозглашены при его создании. Разрушаются узы,

240 Н. И Матузов, А. В. Мапько

которые пока еще связывают наши государства и народы... Не­обходимо позаботиться о правильном использовании в общем-то неплохого прошлого. Надо найти точку опоры для дальней­шего движения вперед»¹.

Принципиальный аспект проблемы — легитимация режимов. В литературе нередко смешивают понятия «легальность» и «ле­гитимность». Между тем они не равнозначны. Легальный — это всего лишь законный, формально соответствующий закону, в то время как термин «легитимность» имеет более глубокое со­держание и означает не только законность, правомерность ре­жима (власти, строя, порядка), но и поддержку его со стороны граждан, населения, соответствие данного феномена интересам народа².

Идеальный вариант — это когда легальность и легитим­ность совпадают, но так бывает далеко не всегда. К тому же, легитимность может быть и неполной, не «стопроцентной»: когда, например, тот или иной институт, акт, конституция, лидер и т.д. поддерживаются не всем народом, а определенной его частью, слоем. В этом смысле можно говорить о максималь­ной или минимальной легитимности, реальной или желаемой.

Категория легитимности была впервые наиболее обстоя­тельно обоснована немецким историком и социологом начала XX века М. Вебером, который определял ее как «внутреннее оп­равдание», «гарантию», «эмоциональную преданность», «веру в значимость и авторитет власти»³. Но у нас она долгое время не привлекала к себе должного внимания, так как неизбежно по­рождала некоторые нежелательные аналогии и ассоциации с фактами из нашего революционного прошлого.

Легитимность политике-правового режима можно, следова­тельно, определить как его способность вызывать и постоянно поддерживать доверие к себе, согласие с тем, что институты этого режима отвечают подлинным интересам народа, общества, государства.

¹ Независимая газета. 1997. 5 апр

² См-' Чиркни В. Е. Легализация и легитимация государственной власти // Государство
и право. 1995. № 8; Киреева С. А. Понятие и механизмы легитимации политических режи
мов: от тоталитаризма к демократии // Правоведение. 1996. № 4.

³ СМ : Шпакова Р. П. Легитимность политической власти. Вебер и современность //
Советское Государство и право. ] 990. № 3.

241

Легитимность политико-правового режима предполагает: во-первых, демократический способ его установления; во-вторых, справедливую и гуманную сущность; в-третьих, объективную необходимость и полезность для большинства населения; в-чет­вертых, четкость и эффективность функционирования, обеспе­чивающие надежную защиту прав человека. Без этого вся пира­мида власти может оказаться шаткой и непрочной, лишенной несущих конструкций, твердого основания.

Из сказанного следует, что всестороннее исследование приро­ды, сущности, форм и социальной роли политико-правовых ре­жимов, всего их многообразия и взаимодействия имеет важное значение как для правотворческой, так и для правоприменитель­ной практики. Их основательный анализ может во многом со­действовать совершенствованию механизма государственно-правового регулирования, повышению его эффективности.

По нашему мнению, нужен, например, закон о режиме госу­дарственной собственности, режиме муниципальной собствен­ности и ряд других¹. В перспективе данная проблема призвана стать одним из важных направлений российской правовой науки.

По вопросам, рассмотренным в настоящей теме, авторам уже приходилось высту­пать в периодической печати. См.: Матузов Я. И., Малько А. В. Правовые режимы: вопросы теории и практики // Правоведение. 1996. № 1, Матузов И. И., МаяъкоА. В. Политике пра­вовые режимы: актуальные проблемы // Общественные науки и современность. 1997. № 1.