Россия в истории мировой цивилизации

Вид материала

Документы

Содержание Глава 1 идеи просвещения Английское просвещение Естественные законы Французское Просвещение

Подобный материал:

• Учебно методическое пособие по курсу " россия в мировой истории" москва 1998, 199.82kb.
• Программа вступительного экзамена по дисциплине история России по направлению подготовки, 356.07kb.
• Учебно методическое пособие по курсу " россия в мировой истории" москва 1998, 200.77kb.
• Учебно методическое пособие по курсу " россия в мировой истории" москва 1998, 374.71kb.
• Учебно методическое пособие по курсу " россия в мировой истории" москва 1998, 395.93kb.
• Учебная программа по археологии для студентов специальности «история» Программу составил, 257.38kb.
• Волгоградский государственный медицинский университет, 439.17kb.
• Положение об окружном конкурсе «Уголок мировой цивилизации», 59.21kb.
• Вопрос 1: Предмет, значение и цели дисциплины "История Беларуси" (в контексте мировой, 693.14kb.
• Методическое пособие по курсу истории «Россия в мировой цивилизации», 514.96kb.

Раздел V

“век разума”

в европе и в россии

Глава 1

идеи просвещения

В XVII веке разрушились те незыблемые устои, на которых держался относительный мир и порядок в средневековой Европе.

Реформация освободила совесть верующих от авторитета Церкви; английская революция сломала традицию повиновения монарху. Единственным безусловным авторитетом над людьми оставался Бог, но его веления истолковывались верующими уж слишком по-разному. Никогда, наверное, в Европе не было столько людей, уверенных, что они “получили Божественное откровение”, - и ощущавших на этом основании полное право диктовать свою волю другим. Кто может рассудить и примирить двух фанатиков, равно убежденных в противоположных истинах? Философы XVII века решили, что таким общепримиряющим судьей может - и должен - стать человеческий разум. На смену “веку святых”, как называли первую половину XVII в., шел “век философов” или “век ученых”.

Верит каждый человек по-своему, а разум у всех одинаковый, разумные люди всегда могут договориться друг с другом. Никому не придет в голову оспаривать, что сумма углов в треугольнике равна 180 градусам, точно так же всем ясно, что жить в мире лучше, чем в войне, иметь друзей лучше, чем врагов, быть богатым и здоровым лучше, чем бедным и больным. Однако человек - существо эгоистическое и подверженное разрушительным страстям - часто ведет себя неразумно, чем наносит вред себе и другим. Чтобы уменьшить этот вред, нужно научить или заставить людей подчиняться законам разума.

“Нужно заниматься только такими предметами, о которых наш ум кажется способным достичь достоверных и несомненных познаний” (Рене Декарт)

Достичь “достоверных и несомненных познаний” о Боге и судьбе бессмертной души, о способах обретения благодати и прочих подобных предметах человеческий ум явно не мог, и мыслители-рационалисты¹⁰⁴ “спустились с небес на землю”. Они отложили в сторону вечные и неразрешимые тайны человеческого бытия и занялись проблемами насущными и современными.


Впервые была поставлена амбициозная и увлекательная задача: изучить природу человека и на основании этого построить разумную мораль, разумную педагогику, разумную политику и экономику, которые будут взяты на вооружение разумными правительствами. Главную причину человеческих несчастий увидели в неумении или нежелании руководствоваться разумом, а главное лекарство от них - в распространении просвещения. Разум должен был стать опорой общественного устройства, заменив собой и потерявшие безусловный авторитет традиции, и ставшую слишком индивидуальной, уже не столько объединяющую, сколько разделяющую людей религиозную веру.

Переустройство всех сторон человеческой жизни на разумных началах стало целью и девизом новой эпохи в истории европейской цивилизации. Современники тогда же назвали ее “эпохой Просвещения”. Считается, что началась она в конце XVII века¹⁰⁵ и длилась примерно сто лет - до тех пор, пока ее идеи не вылились в практику Великой французской революции.

Впервые сформулированные и облеченные в форму стройных теорий в Англии, идеи Просвещения были подхвачены французскими литераторами и философами, которые внесли в них много своего и распространили практически по всему свету. В конце XVIII в. все образованные люди Европы и обеих Америк знали книги Вольтера, Монтескье, Руссо и чтили их авторов как духовных отцов нового просвещенного человечества. Труды английских просветителей не имели столь громкой и массовой славы за пределами Англии, но именно они дали общее направление для многих последующих теорий.


АНГЛИЙСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ

Английское Просвещение фактически продолжало и развивало линию, начатую Реформацией. Разуму здесь не приходилось преодолевать религиозного запрета на свободное исследование - этот запрет уже был снят Лютером. Поэтому даже сомнение в христианских догматах не толкало английских философов к активной борьбе против религии и церкви.

Никто из них не претендовал на роль пророка, духовного учителя человечества - эта роль сохранялась за прежними учителями, христианскими пастырями. Свою же задачу они видели достаточно скромной - дать простые и универсальные, приемлемые для всех разумных существ практические жизненные правила, позволяющие людям - и в обществе, и в государстве - уживаться друг с другом, невзирая на все различия и противоречия в интересах, взглядах, верованиях и вкусах.

Английские просветители были тесно связаны с рождавшимися как раз тогда политическими партиями, участвовали в практическом управлении государством и стремились, чтобы эта деятельность основывалась на знании законов политики - таких же точных, как аксиомы геометрии. Их размышления вытекали из только что пережитого опыта гражданской войны - они стремились найти надежные пути к гражданскому миру.


Томас Гоббс. Особенно сильно потрясение ужасами гражданской войны отразилось в политической теории Гоббса, бежавшего из Англии в начале революции и проведшего в эмиграции десять лет. Вот ход его рассуждений и выводы, к которым он пришел:

Несомненно и очевидно, что все люди по природе своей равны и обладают одинаковыми естественными правами. Если предоставить людей самим себе, то никто из них добровольно не уступит и не подчинится другому. Самостоятельное отстаивание каждым человеком своих прав неизбежно ведет к “войне всех против всех”. Единственный способ ее избежать - заключить общественный договор об образовании государства.

Чтобы успешно выполнять свою главную задачу - защиту жизни подданных - власть государства должна быть сильной, неразделенной и неограниченной. Для поддержания мира и согласия в стране оно имеет право на любые ограничения свобод, в том числе и на цензуру. Любые попытки контроля над властью (например, со стороны парламента) - абсурд, поскольку они лишь ослабляют ее, не принося никакой пользы. Подданные, раз они добровольно, под угрозой всеобщей гибели отказались от своих естественных прав в пользу государства, обязаны беспрекословно ему повиноваться - до тех пор, пока оно их защищает. Идеальная форма государственного устройства - абсолютная монархия, в которой монарх “имеет право на все, с тем лишь ограничением, что, являясь сам подданным Бога, он обязан в силу этого соблюдать естественные законы”.

Естественные законы - это “найденные разумом общие правила”, подсказанные инстинктом самосохранения ради прекращения “войны всех против всех”. Они очевидны для каждого человека, обладающего здравым рассудком, они неизменны, универсальны и вечны: “Государи и судьи сменяют друг друга, мало того, небо и земля могут исчезнуть, но ни один пункт естественного закона не исчезнет, ибо это вечный божественный закон”. Первый естественный закон гласит: “Должно искать мира и следовать ему”. Все другие законы (например, принципы равенства прав, соблюдения договоров) указывают путь к достижению и сохранению этого мира.

Если издаваемые государством законы будут противоречить законам естественным, то это вредно и опасно для него самого. Однако судить об этом вправе только сама высшая власть, но никак не подданные.


Правовое государство Джона Локка. Локк, как и Гоббс, побывал в политической эмиграции - но не во время революции, а после нее, спасаясь от преследований восстановленой королевской власти. Соответственно и его идеал государства был другим.

Люди - существа хотя и эгоистичные, но разумные, и вполне способны уживаться друг с другом без всякого государства. Опасность “войны всех против всех” появляется только тогда, когда простого человеческого чувства справедливости становится недостаточно, чтобы разрешить имущественные споры. Поэтому общественный договор диктуется не угрозой физической гибели, а всего лишь стремлением безопасно владеть своим имуществом, и условия его не такие жесткие и беспощадные: люди сохраняют неотчуждаемые естественные права, главные из которых - собственность и свобода мнений.

Заключая общественный договор, люди создают гражданское общество: это еще не государство, но его необходимое предварительное условие, потому что только оно вправе определить конкретные формы правления. Главная проблема при этом - создать такой механизм, который бы удерживал государство в рамках его полномочий, т.е. не давал ему становиться деспотическим. Хорошим “противоядием” от злоупотреблений может стать разделение власти на законодательную и исполнительную. Законы может принимать лишь законодательный орган, сформированный народом и собирающийся только на непродолжительное время (чтобы депутаты, ведя жизнь обычных граждан, сами подвергались действию изданных ими законов). Законодатели не должны нарушать законов природы (тех самых “естественных законов”, значение которых подчеркивал и Гоббс) и не имеют права издавать такие законы, действие которых распространялось бы не на всех граждан: “Ни для одного человека, находящегося в гражданском обществе, не может быть сделано исключение из законов этого общества”.

Мысли Локка не остались только на бумаге - большинство их воплотилось в государственной практике после “Славной революции”. Государство гарантировало гражданам Англии свободу, но тем самым оно сняло с себя ответственность за то, как они этой свободой воспользуются. Общество раннего капитализма ничуть не напоминало рай на земле: жестокая борьба корыстных интересов, обогащение меньшинства и нищета большинства, страшные условия жизни в городских трущобах - все это могло бы заставить усомниться в ценности с таким трудом завоеванных свобод.

Однако никто из мыслящих людей Британии не призвал к ограничению свободы во имя более справедливого и равномерного распределения общественных благ.

“..Историки и здравый смысл могут просветить нас относительно того, что, какими бы благовидными ни казались ..идеи полного равенства, реально в сущности они неосуществимы. И если бы это было не так, то это было бы чрезвычайно пагубно для человеческого общества. Сделайте когда-либо имущество равным, и люди, будучи различными по мастерству, прилежанию и трудолюбию, немедленно разрушат это равенство. А если вы воспрепятствуете этим добродетелям, вы доведете общество до величайшей бедности и, вместо того, чтобы предупредить нужду и нищету, сделаете ее неизбежной для всего общества в целом” (Дэвид Юм).


“Человек общественный” Английские просветители XVII-XVIII вв. были убеждены, что не государство, а само общество должно научиться решать свои проблемы. При этом общество не должно взывать к христианской совести, поскольку вера - личное и интимное дело каждого. Поэтому просветители обращались не к вере, а к разуму людей, доказывая, что христианское отношение к ближнему - необходимое условие сохранения прочного мира в обществе. Под влиянием их идей в стране становилось все больше благотворительных школ, больниц, приютов для бедных. Благотворительная деятельность стала одним из обязательных правил хорошего тона, вошла в “кодекс джентльмена” наряду с прочими “социальными добродетелями” - благожелательностью, терпимостью, способностью к компромиссу, сотрудничеству и взаимопомощи. И наоборот, фанатизм и нетерпимость любых оттенков стали “дурным тоном”, нарушением общественного приличия. Правила цивилизованного общежития, выработанные и распространенные в массовом сознании усилиями английских просветителей, легли в основу современной демократической культуры.


Французское Просвещение

Во Франции XVIII века власть короля была абсолютной и не ограничивалась никакими законами, католические монастыри еще владели внушительными богатствами, орден иезуитов был очень силен и влиятелен, а о свободе мысли и слова пока только мечтали. С конца XVII в. возобновились преследования французских протестантов - гугенотов. Книги ученых и филосов-вольнодумцев, которые в Голландии и Англии свободно лежали на прилавках, во Франции запрещались и даже сжигались как “еретические”.


Разум воинствующий. Французские просветители старшего поколения - Вольтер и Монтескье - восхищались английским политическим устройством и научными достижениями, разделяли многие идеи Гоббса и Локка и познакомили с ними читающую Францию. Однако не только политические идеи, но даже и открытия естественных наук (например, открытый Ньютоном закон всемирного тяготения) приобретали в глазах французов совершенно новую, воинственную окраску: во всем этом содержался вызов властям - королю и католической церкви. Английская революция, о которой сами англичане старались не вспоминать, для французских просветителей была достойным примером для подражания:

“Английская нация - единственная на земле - сумела упорядочить власть королей, сопротивляясь ей. В конце концов после многих усилий было образовано такое мудрое правительство, при котором монарх, всесильный делать добро, был бессилен совершать зло” (Вольтер).


Во Франции, как и в Англии, взывали к Разуму - но не ради мира, а ради борьбы с существующим положением вещей. Буквально все вокруг - традиции, устройство государства, действующие законы, система воспитания, общепринятые понятия - виделось никчемным, прогнившим хламом, годным только на свалку. “Поступайте противно обычаю, и вы почти всегда будете поступать хорошо”, - писал Руссо. “Старое” и “плохое” стали практически синонимами.

“Если вам нужны хорошие законы, сожгите старые и создайте новые”, - писал “патриарх” французского Просвещения Франсуа Мари Аруэ (Вольтер). По роду занятий и по складу ума он был скорее поэтом, литератором, чем философом. Наделенный острым и насмешливым умом, он “на лету” схватывал идеи своего времени и излагал их живым, изящным, доступным широкому читателю языком в своих стихах, пьесах и повестях. Вольтер обладал даром сатирика и видел свою главную задачу в том, чтобы высмеивать глупости, нелепости и пороки, где бы он их ни замечал - в обычаях соотечественников или в управлении государством. За свои “вольные” высказывания он еще в молодости сидел в Бастилии, и потом при возникающих угрозах почитал за лучшее уезжать из Франции. Впрочем, мировая слава Вольтера защищала его от слишком больших неприятностей со стороны правительства.

Просветители видели в истории человечества сплошную иллюстрацию бедствий, к которым приводят невежество и предрассудки. Насколько счастливее стали бы люди, если бы руководствовались в жизни разумными мнениями! А выработать разумные мнения обо всем - начиная с устройства Вселенной, свойств материи и природы человека, и заканчивая правильным воспитанием детей - вполне по силам любому человеку, обладающему здравым рассудком, если он стряхнет с себя власть ложных авторитетов и даст себе труд пользоваться собственным разумом. Опираться при этом нужно только на опыт - пять органов чувств позволяют составить правильное представление о мире. Все то, что не согласуется с таким представлением и доводами “здравого смысла”, должно быть отвергнуто.


“Раздавите гадину!”¹⁰⁶. Церковь внушала верующим, что человеческий разум слаб, и самые важные тайны бытия ему никогда не разгадать. Просветители создали во Франции настоящий культ науки, в которой видели доказательство неограниченных возможностей Разума. Не удивительно, что католическая церковь (а для многих и религия вообще) стала для них “врагом номер один”.

К той критике католической церкви, которая стала общераспространенной еще со времен Лютера, добавились новые обвинения - в порабощении человеческого разума и отвлечении его от насущных жизненных проблем.

“Здравомыслящие люди спрашивают, как это собрание басен, которые так пошло оскорбляют разум, и богохульств, приписывающих божеству столько мерзостей, могло быть встречено с доверием?” - писал Вольтер о Библии. Он не был атеистом, верил в существование некоего Творца вселенной, но видел, что догматы и священные тексты христианской религии (как, впрочем, и всех других) не выдерживают никакой критики с позиций “здравого смысла”. Будучи уверенным, что для народа какая-то религия необходима, потому что ничто больше не может держать его в узде (“Если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать”), Вольтер хотел “разумной” религии, освобожденной от “басен”. О “естественной”, не навязанной человеку извне религии мечтал и Жан-Жак Руссо.

Другие просветители (например, Дени Дидро, Поль Гольбах, Клод Гельвеций) считали Бога порождением “разнузданного воображения” и доказывали, что ничего, кроме зла, религия человеческому роду не принесла.

“Жалкие смертные! До каких же пор ваше столь деятельное и падкое до чудесного воображение будет стремиться за грани чувственного мира, вредя этим вам самим и существам, с которыми вы живете на земле? Почему вы не следуете мирно по легкому и простому пути, начертанному вам вашей природой? ...Забудьте же о том, чего не в состоянии понять человеческий ум; оставьте свои призраки: занимайтесь исследованием истины; научитесь искусству жить счастливо; улучшайте свои нравы, свои правительства, свои законы; думайте о воспитании, о возделывании земли, об истинно полезных науках; работайте усердно; заставьте своим трудом природу быть полезной вам, и тогда боги не сумеют сделать вам ничего”. (П.Гольбах)


Чем больше преследовались и запрещались подобные сочинения, чем суровее наказывались их авторы, тем популярнее они становились в образованном французском обществе. Мода на вольномыслие захватила даже высшие придворные круги, где у гонимых философов было немало заступников, и особенно заступниц. Настоящий ажиотаж во Франции вызвало начало издания “Энциклопедии”, в которой предполагалось “собрать воедино знания, рассеянные по земле”, чтобы люди стали “образованнее, добрее и счастливее”; читательский интерес особенно подогревался объявленным составом авторов, большинство из которых были известны своими конфликтами с церковью¹⁰⁷.


“Долой деспотизм!” Вторым врагом французских просветителей был деспотизм, т.е. власть, не считающаяся с тем, что “цари созданы для народов, а не народы для царей”, и попирающая “естественные права” подданных. Большинство европейских стран в ту эпоху были, как и Франция, абсолютными монархиями, и короли везде стремились усилить свою власть, удушая остатки средневекового местного самоуправления и сословных вольностей. Поэтому проблема “деспотизма” была животрепещущей для всех, исключая редкие “островки свободы” вроде Англии или Голландии.

Просветители доказывали, что абсолютная власть в первую очередь развращает самого монарха, а влед за ним и всю страну. В поисках “лекарства” от деспотизма они обращались все к тому же разуму - и самих властителей, и их подданных. В трудах Вольтера, Монтескье, Гольбаха и многих других был создан идеальный образ “просвещенного монарха”, хорошо понимающего свои и государственные выгоды, и потому создающего разумные и справедливые законы. “Хорошие” законы, по общему убеждению, способны были буквально творить чудеса: облагораживать нравы, обеспечивать расцвет наук, искусств и ремесел, всеобщее богатство и счастье.

В числе прочего разумные законы должны были и создать гарантии от возможных злоупотреблений королевской властью. Вслед за Локком Шарль Монтескье увидел лучшее “лекарство от деспотизма” в разделении властей. К двум независимым друг от друга ветвям власти - законодательной и исполнительной - он, опираясь на давнюю французскую традицию независимых судов, прибавил третью - судебную власть.¹⁰⁸

Большинство французских просветителей, таким образом, видели свой государственный идеал в “просвещенной” и ограниченной законом монархии и надеялись на “здравый смысл” королей в деле утверждения такого строя. Однако при этом многие из них подчеркивали, что, если эти надежды не оправдываются, то народы - исходя из собственного “здравого смысла” - должны брать дело в собственные руки.

“Всякая власть - от Бога, я это признаю; но и всякая болезнь от него же: значит ли это, что запрещено звать врача?” (Руссо)


По мере развития идей Просвещения и распространения их во французском обществе все слабее становился в них дух свободы и терпимости, все громче звучала воинственная и нетерпеливая жажда радикальных перемен. Ученики и почитатели Вольтера и Монтескье пошли гораздо дальше своих учителей, додумали их идеи и довели многие из них до “логического конца”.Особенно яркой в этом смысле фигурой позднего Просвещения был антипод Вольтера - страстно серьезный, начисто лишенный иронии, глубоко и самостоятельно мыслящий Жан-Жак Руссо.


Идеи Руссо. С юных лет впитавший идеи Просвещения, Жан-Жак Руссо так осмыслил многие из них, что пришел фактически к их отрицанию.

Совсем не в духе века он усомнился, что человечество, постепенно просвещаясь и обогащаясь знаниями, идет по пути прогресса к всеобщему счастью. Наоборот, “цивилизованный человек”, оторвавшись от природы, забывает свое истинное предназначение и погрязает в пороках. Люди, считающие себя образованными и “просвещенными”, как правило, гораздо дальше от правильной, добродетельной жизни, чем простые неграмотные труженики. Поэтому истинное просвещение заключается не столько в книгах, сколько в гармоничной трудовой жизни на лоне природы, и обитатели парижских салонов нуждаются в нем больше, чем “серые” крестьяне, имеющие гораздо больше возможностей мыслить непредвзято, опираясь не на авторитеты, а на свой собственный опыт.

Так излюбленная просветителями мысль о необходимости опытного познания была доведена до совершенно новых выводов. То же самое произошло у Руссо и с другой популярной идеей его времени - идеей природного равенства людей.

Раз люди по природе равны, то не может считаться разумным и справедливым такое общественное устройство, при котором этого равенства нет и в помине. К тому же и слишком богатые, и слишком бедные не могут быть надежной опорой свободы в государстве - “одни ее покупают, другие продают”. Поэтому Руссо считал, что государство обязано заботиться об уравнении состояний, не допуская ни крайней нищеты, ни чрезмерного богатства.

Наделив свое идеальное государство такими серьезными полномочиями, Руссо стремился сделать его и гораздо более спаянным, монолитным, чем “правовое государство” Локка. Борьбе эгоистических интересов в нем места не было, граждане должны были охотно и сознательно подчиняться “общей воле”. Чтобы добиться такого уровня сознательности, государство должно целенаправленно воспитывать своих граждан с раннего детства.

“Чем лучше устроено Государство, тем больше в умах граждан заботы общественные дают ему перевес над заботами личными...Как только кто-либо говорит о делах Государства: ”Что мне до этого?” - следует считать, что Государство погибло”.

Идеальное государство Руссо напоминало отнюдь не современную ему Англию, а скорее государство-общину Древней Греции или республиканского Рима. Он категорически отвергал выборную демократию и был убежден, что каждый гражданин обязан лично участвовать в народных законодательных собраниях. Предлагать законы этим гигантским сборищам должен был некий просвещенный, свободный от личной корысти и наделенный способностью выражать “общую волю” Законодатель. Все не согласные с “общей волей” из государства изгонялись - и в этом Руссо видел подлинную гражданскую свободу, “ибо поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться закону, который ты сам для себя установил, есть свобода”.


__________

Так Просвещение внесло новый, радикальный дух и смысл в идеи философов-рационалистов. Доказательство необходимости критического отношения к традициям было доведено до отвращения ко всему “старому хламу”, утверждение прав человеческого разума - до настоящего культа Разума и Науки, которым стали приписываться неограниченные возможности. Требование веротерпимости и борьба с суевериями вылились в воинствующий атеизм. Идея природного равенства людей обернулась их искусственным уравнением; правовое государство, защищающее неотчуждаемые права и свободы граждан, превратилось в нечто высшее по отношению к ним, воспитателя и выразителя мистической “общей воли”.

Разум, первоначально призванный как миротворец, стал к концу XVIII века воинственным ниспровергателем устоев и начал грозить народам Европы новыми потрясениями. Дух Просвещения легко проникал сквозь государственные границы, завоевывая умы и души повсюду.

“Существующий порядок вещей, - говорит один немецкий писатель, современник и сторонник старого порядка, - стал, кажется, оскорбительным для всех, а иногда даже вызывает презрение. Странно видеть, как немилостиво судят сегодня обо всем, что имеет древнее происхождение. Новые впечатления проникают даже в недра наших семей и смущают их покой. Даже наши домохозяйки не желают более терпеть старую мебель”.

Но кто слушал тогда подобных старых ворчунов! Гораздо заразительнее был безграничный оптимизм сторонников нового:


“Быстрый прогресс истинной науки иногда вызывает у меня сожаление, что я родился так рано. Невозможно представить себе той высоты, которой достигнет власть человека над материей через тысячу лет. Мы, возможно, научимся лишать огромные массы их тяжести и придавать им абсолютную легкость для более удобной перевозки. Уменьшатся затраты труда в сельском хозяйстве и удвоится его продукция; всякие болезни благодаря надежным средствам будут либо предотвращаться, либо излечиваться, не исключая даже болезни старости, а наша жизнь будет по желанию продлена даже за пределы глубокой старости. Наука нравственности пойдет по верному пути усовершенствования, так что уже не будет, как теперь, человек человеку волк и люди, наконец, узнают то, что они сейчас неверно называют человеколюбием” (Бенджамен Франклин, американский “просветитель” - из частного письма).

ВОПРОСЫ и задания

1. Как понимали в XVIII в. смысл слова “просвещение”? Изменился ли он с тех пор?
   
2. Почему так различался дух Просвещения в Англии и во Франции?
   
3. Живы ли идеи Просвещения в наши дни?