Geum.ru

Россия в истории мировой цивилизации

Вид материалаДокументы

Содержание


Московское царство
О мерах к обогащению царской казны имуществом подданных.
Юрий Крижанич
Глава 3 XVII век: возвращение в Европу
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   24
Глава 2

Московское царство

Россия в XVI-XVII вв. была далекой окраиной христианского мира, и бури, сотрясавшие Европу, отдавались здесь лишь слабым эхом. Московское государство жило в основном своими собственными проблемами и понятиями и представляло собой особый мир, во многом странный и непонятный для других христиан - даже для православных из соседних Литвы и Польши.


Территория, подвластная московским государям, за эти два столетия расширилась до невиданных по европейским меркам размеров - подобное бывало в истории лишь при мощных завоевательных движениях Рима и кочевых племен (арабов, монголов, турок). Но Московское царство было не более воинственным, чем любое европейское государство той эпохи, - приращения территории доставались ему скорее из-за слабости соседей, нежели благодаря его собственной военной мощи. Возникнув как независимое государство в своеобразном “вакууме силы”, образовавшемся после развала Орды, Московия втягивалась в этот “вакуум” почти поневоле, присоединяя одну за другой бывшие ордынские территории: Казанское (1552), Астраханское (1556), а затем и Сибирское ханства. Подчинение и присоединение земель на востоке было единственным надежным способом обезопасить себя от набегов, во время которых сотни и тысячи русских людей угонялись в рабство: работорговля еще процветала и была для татар важным источником доходов. После того, как Казанское, Астраханское и Сибирское ханства пали, восточные границы Московского государства стали совершенно размытыми: власть царя простиралась до тех географических пределов, до каких были в состоянии дойти русские землепроходцы-колонисты.

На юге твердой границы также не было. В XVI в. земли южнее Тулы и Рязани были малопригодны для оседлых и мирных земледельцев - слишком велика была опасность набегов крымских татар. Крымские ханы начиная с XVв. находились под защитой могущественного турецкого султана, поэтому покончить с ними так, как с Казанью и Астраханью, было сложно. Плодородные степные черноземы оставались почти невозделанными; осваивать эти территории могли только вольные, не обремененные семьей и капитальным хозяйством вооруженные люди - казаки. Лишь с конца XVI в. началось методичное продвижение русских границ на юг - одна за другой, все южнее и южнее возводились оборонительные засечные линии, строились новые города-крепости.

Только на западе граница Московского государства была определенно очерченной - и именно за этой границей в XVI-XVII вв. оставалась большая часть территории бывшей Киевской Руси, вошедшая тремя веками раньше в Великое княжество Литовское (и затем в состав объединенного польско-литовского государства). Там жило не меньше православного и говорившего по-русски населения, чем в самой Московии.

Однако московские цари носили титул государей “всея Руси” и считали своими “отчинами” все территории, входившие когда-то в состав древнерусского государства. В 1514 году Василию III удалось в первый раз отвоевать у Литвы пограничный Смоленск, но продолжить “собирание отчин” ни он, ни его потомки не смогли: войны с западными соседями были долгими, тяжелыми, изнурительными и до второй половины XVII века - бесплодными.

В XVI веке “под высокую руку” московских царей попали многочисленные народы разных вероисповеданий - Россия стала многонациональным и многоконфессиональным государством. Знатных “инородцев” охотно принимали на царскую службу - но лишь при условии, что они примут православие.

“Москва - третий Рим”. Сложившийся в новом государстве образ правления и строй жизни в начале XVI века получил соответствующее теоретическое, религиозное обоснование, придавшее ему высший смысл и целенаправленность.

Пять веков Византия была для Руси наставницей в христианстве, в Константинополе находился центр восточного христианства и православной государственности. Но в 1453 году турки штурмом овладели великим городом, всегда бывшим для русских Царь-градом, и водрузили над храмом св. Софии зеленое знамя ислама. Событие это как громом поразило всю Европу, но сильнее всего отозвалось в восточной Руси, все еще бывшей частью мусульманской Орды. После того, как Московия обрела независимость, она оказалась единственным суверенным православным государством.

Руководители русской церкви прониклись сознанием своей ответственности за судьбу “греческой веры”, главным оплотом которой стала Московская Русь. Церковные книжники внушали московским государям, что на них возложена высокая миссия - сохранять в первозданной чистоте истинную православную веру, которой во всех других странах грозила страшная опасность если не уничтожения от “неверных”-мусульман, то загрязнения от еретиков. Еретиками же (и даже вовсе не христианами) в Москве считали и католиков, и протестантов, и униатов (православных, признавших религиозное верховенство римского папы). Даже недавние учителя в вопросах веры - греки - вызывали сильное подозрение в “нечистоте” православия (как, впрочем, и все остальные православные христиане, не являвшиеся подданными Москвы).

Так родилась официальная теория, объясняющая сокровенное значение прошлого и настоящего Московской Руси, смысл московской государственности и ее цель в будущем. Эта национально-государственно-религиозная идея окончательно оформилась в период правления сына Ивана III Василия и выразилась в краткой, но емкой формуле: “Москва - третий Рим”.

Современный церковный иерарх81 раскрывает эту формулу следующим образом:

1. Богу угодно вверять сохранение истин Откровения, необходимым для спасения людей, отдельным народам и царствам, избранным Им Самим по неведомым человеческому разуму причинам. В ветхозаветные времена такое служение было вверено Израилю. В новозаветной истории оно последовательно вверялось трем царствам. Первоначально служение принял Рим - столица мира времен первохристианства. Отпав в ересь латинства, он был отстранен от служения, преемственно дарованному православному Константинополю - “второму Риму” средних веков. Покусившись из-за корыстных политических расчетов на чистоту хранимой веры, согласившись на унию с еретиками-католиками (на Флорентийском соборе 1439 года), Византия утратила дар служения, перешедший к “третьему Риму” последних времен - к Москве, столице Русского Православного царства. Русскому народу определено хранить истины православия “до скончания века” - второго и славного Пришествия Господа нашего Иисуса Христа. В этом смысл его существования, этому должны быть подчинены все его устремления и силы.

2. Принятое на себя русским народом служение требует соответственной организации Церкви, общества и государства. Богоучрежденной формой существования православного народа является самодержавие. Царь - Помазанник Божий. Он не ограничен в своей самодержавной власти ничем, кроме выполнения обязанностей общего всем служения. Евангелие есть “конституция” самодержавия”.


Вначале взгляд на Русь, как на “третий Рим” утвердился в церкви и при дворе, а затем проник и в массовое сознание населения Московской Руси.

Самым ревностным сторонником этого взгляда был царь Иван Васильевич (ИванIV), прозванный Грозным. Он попытался на практике осуществить идеал государства избранного народа, “нового Израиля”. Во времена его царствования очень сильны были ожидания “конца света”, Страшного суда, и царь чувствовал себя призванным подготовить свой народ к наступлению “последних времен”. Созданное им “опричное” войско представляло собой по сути военно-монашеский орден, целиком и абсолютно подчиненный государю - единственному ответчику перед Богом за все дела его людей.

Он продолжал политику своих предшественников: добивал традиции самостоятельности князей и бояр (вместе с их носителями), затаптывал уже едва заметные остатки городских вольностей (последний и самый жуткий погром Новгорода). Но делал он это с невиданными прежде размахом и жестокостью.

При этом царь глубоко страдал оттого, что его называют “кровопийцей”, что им пугают детей и никто не понимает, что он выполняет свой тяжкий долг царя избранного народа - очищает свой народ от греховной скверны накануне Страшного суда и устраивает свое государство в соответствии с Божьим замыслом (как он его понимал). После кровавых погромов и массовых казней царь Иван истово молился вместе со своими верными опричниками и рассылал по монастырям длинные списки загубленных им людей - для молитв о прощении грехов своих ослушников.

При Иване IV Московское царство - бывший ордынский улус - победило и поглотило осколки Батыевой Орды82 - Казанское, Астраханское и Сибирское ханства83. Политическая карта восточной Европы и южной Сибири после Грозного очень напоминала карту двухвековой давности времен первых сарайских ханов, - но центр обширной державы был уже не в волжской степи, а в Москве!

Церковь. Вера в эту эпоху не связывала Русь с остальным христианским миром, а, наоборот, отделяла чем дальше, тем больше она воспринималась как религия одной нации, одного государства, - ее так и называли: “русская вера”. Само собой разумеется, что католиков и протестантов христианами не считали84 - всякое общение с ними, даже бытовое соприкосновение запрещалось (официально считалось, что православный русский осквернится даже тогда, когда сядет за один стол с армянином, хотя Армения восприняла христианство из той же Византии задолго до Руси). Уже с XVв. московские митрополиты назначались без оглядки на константинопольских патриархов - Москва отказалась признавать их авторитет после Флорентийской унии и падения Константинополя. В конце XVI в. Борис Годунов добился от приехавшего в Москву константинопольского патриарха учреждения в России патриаршества, т.е. формальной независимости, самостоятельности отечественной церкви. Русская церковь стремилась окончательно замкнуться в национальных, государственных границах.

Однако полностью осуществить это стремление мешали насущные нужды самой церкви. Христианство и образование, “ученость книжная”, были неотделимы друг от друга, а с ученостью как раз у русского духовенства той эпохи были большие проблемы. Богословия в Московском государстве практически не существовало, проповеди прихожанам не только не читались, но и вообще считались вредными. Священники вели предписанные службы наизусть, не вдаваясь в смысл произносимых слов и вообще не придавая им значения до такой степени, что часто для экономии времени несколько служб читались одновременно - так что прихожане, даже если бы и захотели, не смогли бы разобрать смысла произносимого.

“Истинность” и “чистота” христианской веры для большинства даже высших священнослужителей сводилась к точному исполнению обрядов, которым фактически придавалось значение магического ритуала. Однако и в этой области церковь столкнулась с серьезными трудностями при первых же попытках ввести во вновь объединенном государстве единые обряды. Еще в XV веке выяснилось, что разноречивые традиции и богослужебные книги не дают ни малейшей возможности определенно ответить, например, на такие животрепещущие вопросы: следует ли проводить крестный ход с востока на запад (“посолонь”) или наоборот? Сколько раз в конце службы возглашать “аллилуйя” - два или три?85 Следует ли креститься двумя или сложенными в щепоть тремя пальцами? От окончательного, обязательного для всех разрешения этих вопросов тогда пришлось отказаться; когда же к этому вернулись спустя два века, результатом стал раскол русской православной церкви.

“Нестяжатели” и “иосифляне”. “Рецепты” праведной жизни, которые давала верующим русская церковь, были несложными и понятными. Идеальным способом спасения души считалось полное отречение от мира и пострижение в монахи, хотя бы в последние минуты перед смертью. Те же, кто оставался “в миру”, должны были прилежно соблюдать установленные обряды и щедро жертвовать на церковные нужды. Монастыри владели гигантскими земельными угодьями, которые постоянно увеличивались в силу распространенного среди бояр обычая завещать свои вотчины “на помин души” - в надежде, что облагодетельствованные монахи смогут замолить любые грехи умершего и обеспечить его душе райское блаженство.

В конце XV - начале XVI вв. такое чисто внешнее благочестие стало подвергаться критике со стороны так называемых “нестяжателей” - последователей преподобного Нила Сорского. В его проповеди самое сильное впечатление на современников произвели возражения против накопления (“стяжания”) земель монастырями.86 Идея получила широкий общественный резонанс и встретила сплоченный отпор со стороны большинства духовенства. Наиболее активно и аргументированно против “нестяжательства” возражал основатель и игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий - по его имени это направление церковной мысли получило название “иосифлян”.

Нил Сорский и Иосиф Волоцкий по-человечески были натурами противоположного склада, и хотя оба они еще молодыми постриглись в монахи, оба не нашли того, чего искали, в существовавших монастырях и вынуждены были прокладывать собственный путь в монашестве, но поиски их пошли в разных направлениях. Неукротимый и неутомимый Иосиф построил собственный монастырь, ввел там строгий “общежительный” устав, стал рачительным хозяином притекавших богатств и суровым начальником над братией. Иосифов Волоколамский монастырь прославился дисциплиной, отличавшей его от большинства тогдашних обителей, не блиставших чистотой и строгостью нравов. Иосиф чтил “букву” писания, не претендуя на самостоятельное истолкование его духа, а его ученики довели это отношение до крайнего “буквопочитания” и были в числе ярых противников исправления древних книг. (“Всем страстям мати - мнение. Мнение - второе падение.”)

Нил же совершил паломничество на Афон и был поражен святостью тамошних старцев, которая выражалась не в типичных для средневековья монашеских “подвигах” самоистязания, а в ясности духа, отрешенности от мирской суеты, христианских взаимоотношениях. Вернувшись домой, Нил стал проповедовать и вести именно такой образ монашеской жизни - в уединенном месте, в бедности, добывая необходимое пропитание трудом рук своих и не принимая от мира ничего, кроме минимального подаяния. Он учил последовавших за ним монахов искать спасения души не в усердном “телесном делании” - битье поклонов, строгих постах и т.п., а в освобождении от дурных помыслов, внутреннем очищении. Не чувствуя себя пророком, призванным к обличению и исправлению мирских неправд, Нил Сорский лишь заботился о спасении души - своей и тех, кто желал его слушать. Однако его “внутреннее благочестие” исключало сделки с совестью, и его последователи - “нестяжатели”, (“заволжские старцы”, как их называли) и их духовные ученики - стали теми немногими, кто осмеливался в России говорить правду царям.

Василий III вначале был очень расположен к “нестяжателям”: они внушали к себе почтение безупречной жизнью, начитанностью и, кроме того, проповедовали привлекательную для власти теорию о пагубности церковного землевладения. Однако, столкнувшись с неуступчивостью и принципиальностью митрополитов из “заволжских старцев”, Василий склонился на сторону “иосифлян”, которые развивали теорию божественной природы царской власти и твердо придерживались в отношениях с царями политики “чего изволите”.

Подавляющее большинство духовенства в XVI в. с готовностью подчинялись царской власти во всем - царь назначал и отстранял от должности митрополитов, при желании мог активно вмешиваться во внутрицерковные дела, не терпел ни малейшего неодобрения своих действий со стороны духовной власти. Единственное право, которое дружно и сплоченно отстаивало большинство духовенства от посягательств светской власти, было право владеть накопленными церковью земельными и иными богатствами.

“Иосифлянское” направление в русской церкви победило, хотя взгляды Нила Сорского и в последующие века находили последователей среди духовенства и мирян. Близок по духу к “нестяжателям” был знаменитый протопоп Сильвестр, оказавший такое сильное влияние на политику молодого Ивана IV. Он пытался внушить Ивану, что христианское поведение монарха заключается не в поездках по святым местам, а в обуздании собственных дурных страстей и служении вверенному ему Богом народу. Однако в тогдашней общественной атмосфере подобная проповедь была обречена на провал - слишком много было желающих нашептывать Ивану более приятные для царя вещи. Избавившись от Сильвестра, он всю свою жизнь посвятил укреплению собственной власти и искоренению любых потенциальных источников крамолы (истинной или мнимой - о том до сих пор спорят историки).


Московское самодержавие. “Жаловать есмы своих холопов вольны, а и казнить вольны же” - эту несложную политическую идею Грозный доказал, пролив реки крови и ни разу не столкнувшись со сколько-нибудь организованным сопротивлением общества. Русские люди были уверены, что сопротивление власти законного царя - тягчайший грех перед Богом. Но далеко не только религиозными убеждениями объяснялось поражавшее заезжих иностранцев долготерпение.

Присоединяя новые “землицы”, московские государи обеспечивали прочность своих приобретений отлаженным еще при Иване III методом. Знатные, богатые и влиятельные люди из каждого города вывозились в Москву, вместо отобранных у них имений царь жаловал их новыми землями, а на их место сажал своих служилых людей. При необходимости это могли проделывать не один раз (например, с Новгородом) - так, чтобы окончательно разрушить сложившиеся местные структуры самоорганизации населения и предотвратить возможные сговоры и бунты.

В 1510 году умолк последний в России вечевой колокол (во Пскове). Через 13 лет Василий III обманом выманил последнего удельного князя Василия Шемячича из его Северского княжества в Москву и засадил в темницу. Вся власть надежно сосредоточилась в руках московского великого князя, и даже знатнейшие бояре стали называть себя всего лишь его холопами.


Русские бояре, в отличие от крупных западноевропейских феодалов, не обладали экономическим могуществом - никто из них не мог и помыслить тягаться богатством с царем.87 В руках московских государей сконцентрировалась гигантская земельная собственность, и материальное благополучие знатных родов все больше зависело от царских пожалований. Попыток бояр играть самостоятельную политическую роль в государстве, затевать заговоры и мятежи против царской власти история не сохранила - у них не было для этого ни сил, ни авторитета в обществе. Московские великие князья еще при присоединении Новгорода и Пскова умело натравливали “меньших” людей на “сильных”; их наследники проводили ту же “демократическую” политику, укрепляя свою власть и пополняя казну.

Из записок английского посла в Москве, пуританина Дж.Флетчера, (1588 г.): " О мерах к обогащению царской казны имуществом подданных. Не препятствовать поборам и всякого рода взяткам, которым князья, дьяки и другие должностные лица подвергают простой народ в областях, но дозволять им все это до окончания срока их службы, пока они совершенно насытятся; потом выставить их на правеж (или под кнут) за их действия и вымучить из них всю или большую часть добычи (как мед высасывается пчелой), награбленной ими у простого народа, и обратить ее в царскую казну, никогда, впрочем, не возвращая ничего настоящему владельцу, как бы ни была велика или очевидна нанесенная ему обида. ...

Показывать иногда публичный пример строгости над должностными лицами (грабившими народ),... дабы могли думать, что царь негодует на притеснения, делаемые народу, и таким образом сваливать всю вину на дурные свойства его чиновников. Так, между прочим, поступил покойный царь Иван Васильевич с дьяком одной из своих областей, который (кроме многих других поборов и взяток) принял жареного гуся, начиненного деньгами. Его вывели на торговую площадь в Москве, где царь, находясь лично, сам сказал речь: "Вот, добрые люди, те, которые готовы съесть вас, как хлеб", потом спросил у палачей своих, кто из них умеет разрезать гуся, и приказал одному из них сначала отрубить у дьяка ноги наполовину икр, потом руки выше локтя (все спрашивая его, вкусно ли гусиное мясо), и, наконец, отсечь голову, дабы он совершенно походил на жареного гуся. Поступок этот мог бы служить достаточным примером правосудия (как понимают правосудие в России), если бы не имел в виду хитрую цель прикрыть притеснения, делаемые самим царем”.

Так создавался в России миф о “добром царе”, единственной защите всех слабых и убогих от притеснителей - бояр, дворян, воевод, дьяков и прочая, и прочая. “Государевы сироты” (так называли себя в челобитных все, кроме состоящих на царской службе - “государевых холопов”) искали у царя управы на “изменников-бояр.” Бояре же могли рассчитывать только на царскую милость и свою незаменимость в деле управления государством.


То, что увидели в Москве первые послы западноевропейских монархов, вызывало у них удивление. Их поражала прежде всего абсолютность, безграничность власти великого князя над имуществом, жизнью и честью любого из его подданых. Такую степень господства государя, такую силу его власти европейские путешественники могли наблюдать только в восточных, нехристианских державах. И ближний боярин, и простой крестьянин обращались в своих челобитных к великому князю одинаково: “Яз холоп твой”. Но что поражало их еще больше, так это то, что почти неограниченная, ничем не сдерживаемая власть московского монарха держалась не на грубом насилии, но на сознательной покорности подавляющего большинства самих подданых, на их убеждении, что только тем и может держаться государство, только так и может быть устроена жизнь.

В Московском государстве по отношению к государю все были равны, - равны в бес-правии. Если в западнохристианском мире различные слои населения (крестьяне, горожане, рыцари, аристократы) отличались друг от друга прежде всего тем, что обладали разными правами, то в Московской Руси они различались обязанностями перед самодержавным правителем. Конечно, крестьяне, посадские люди (ремесленники, торговцы), служилые люди, бояре различных степеней имели неодинаковые права, но это проявлялось только в их взаимоотношениях и столкновениях друг с другом, а перед лицом государя они были одинаково незащищенными от его воли88.

“Государевы холопы” и “государевы сироты”. Боярская дума, по древней традиции принимавшая участие в обсуждении всех государственных дел, не ограничивала царской власти: ее права не были закреплены никаким законом, и царь мог принять любое решение, не советуясь с боярами. Вообще в Московском государстве не существовало законов, защищающих чьи бы то ни было права, как не было и самого понятия прав - разные группы населения различались лишь своими обязанностями89. Все землевладельцы обязаны были нести военную и иную государственную службу, и за провинности царь мог отобрать как поместье, так и наследственную боярскую вотчину. Прочие оседлые городские и сельские жители "тянули тягло", т.е. платили государственные налоги. Вне государственной службы оставались только духовенство, холопы, разного рода "гулящие люди" и население тех земель, на которые их владельцам удавалось получить от царя льготы (т.н. "белых", в противоположность обложенным тяглом "черным" землям).90

Государственная служба была тяжела для всех. И в XVI, и в XVII в. издавались указы, запрещающие дворянам поступать в холопы (!) и тем самым уклоняться от своего сословного долга - военной службы. Однако искоренить подобное явление не удавалось - видимо, боярским холопам жить порой было легче, чем государевым.

Сбор государственных повинностей с тяглого населения представлял для центральной власти нелегкую задачу. Подати повсеместно собирались посредством т.н. правежа - неплательщиков каждое утро по нескольку часов били на площади палками по ногам. Способность человека выстоять на правеже в течение установленного срока (в зависимости от суммы долга) считалась доказательством того, что денег у него действительно нет.

Из “Путешествия по России голландца Стрюйса: “Как нет народа более жестокого, нежели Москвитяне, так нет страны, где суд был бы строже... За самые малые проступки наказывают батогами. ... Климат ли ожесточает нрав, или Москвитяне отличаются телосложением от других людей, но не заметно, чтобы они больше были растроганы при окончании наказания, нежели в начале.... В 1669 году я видел человека, который еще не выздоровел, а уже, как прежде, не платил пошлины. Так как я жил у него, то и напомнил ему о том, что необходимо беречь себя и повиноваться указам его величества. Вместо того, чтобы послушать меня, он сказал с гордостью: “Э, люди, подобные вам, не должны давать советов; вы принадлежите к народу трусливому, изнеженному и слабодушному, которого пугает даже тень опасности, который ищет доходов только приятным образом и легко достающихся. Наш же народ мужественнее, способнее на великие подвиги и считает за честь покупать самую малую прибыль ценою мучений, о которых вы не посмели бы и подумать”.


Закрепощение крестьян. Историк С.М.Соловьев называл население России XVI века “жидким телом” - под давлением сверху оно “растекалось” из центра государства к окраинам, благо территория была огромная. О том же писал и В.О.Ключевский:

Люди Московского государства ... как будто чувствовали себя пришельцами в своем государстве, случайными, временными обывателями в чужом доме; когда им становилось тяжело, они считали возможным бежать от неудобного домовладельца, но не могли освоиться с мыслью о возможности восставать против него или заводить другие порядки в его доме”.

В огромном редконаселенном государстве человек - работник, плательщик податей, воин - был в постоянном дефиците. И не случайно челобитные, в которых тяглые люди просили царя о льготах, очень часто кончались одинаковой скрытой угрозой: “а не то придется нам всем разбрестись розно”91.

Поместья, даваемые из казны дворянам за военную службу, часто не могли их прокормить - земли было много, но крестьян, готовых ее обрабатывать, всегда не хватало, особенно после бедствий, которые с середины XVI до середины XVII в. следовали одно за другим. Опричнина, затяжная Ливонская война, голод, эпидемии, опять голод, анархия и всеобщее разорение Смутного времени - все это вызывало резкую убыль населения, запустение целых областей, “цепную реакцию” всеобщего оскудения. Из-за крестьян часто разыгрывались настоящие баталии - землевладельцы насильно “свозили” их друг у друга, монастыри и “сильные люди” переманивали работников на свои земли льготами и ссудами. Преимущество в этой борьбе за рабочие руки было у церкви и тех бояр, чьи земли были освобождены, “обелены” от государственных повинностей. Принимая меры по жалобам служилых-помещиков (и, кроме того, блюдя свой финансовый интерес) правительство во второй половине XVI - начале XVII вв. постепенно запретило любые переходы крестьян; было запрещено также обращение крестьян в холопство - ведь холопы были свободны от государственного тягла. Так крепостное право стало “краеугольным камнем” государства, обеспечивая его и войском, и налогами.


Русские города. В XVI-XVII вв. городское население росло очень медленно. Они редко насчитывали больше нескольких тысяч жителей и, в большинстве своем, были скорее военно-административными, нежели торгово-ремесленными и культурными центрами92.

Посадские люди, обязанные тянуть государственное тягло, занимались, кроме ремесла и торговли, также и сельским хозяйством. По образу жизни и кругозору они мало чем отличались от крестьян. Грамотные люди в посадской среде были редки.

Посадские, как и крестьяне, были объединены в общины - “миры”, связанные круговой порукой в уплате податей. Сумма повинностей зависела от числа тяглых дворов, определенного при последней переписи, и если кто-то с посада уходил, то за него должны были платить оставшиеся. Московские приказы XVII в. были завалены жалобами посадских на такую несправедливость. Правительство реагировало просто - велело сыскивать и водворять на место беглых посадских людей, чтобы “тянули” вместе с миром. Так горожане “сами себя закрепостили”. Соборное уложение 1649 г., составленное под сильным влиянием городских бунтов и с учетом многих требований горожан, грозило строгими карами за самовольный уход с посада.93

Цехов в русских городах не было, ростки (а вернее - остатки) выборного самоуправления были слабыми. У изучавших документы того времени историков складывалось впечатление, что в выборных органах самоуправления была больше заинтересована верховная власть, нежели сами жители городов. “Сверху” рассылались распоряжения мирам избирать “лучших людей” на судебные и административные должности, но работа этих выборных не оплачивалась, и ответственны они были больше перед московскими властями, чем перед своими “избирателями”94. Поэтому горожане не видели большой разницы между назначенным царем воеводой и своими выборными старостами. Самоуправление - важнейшая привилегия западноевропейских горожан - для русских людей XVI-XVII вв. было скорее обузой: оно не защищало от произвола властей, а нередко лишь добавляло к нему произвол и злоупотребления выборных начальников. Поэтому, как и закрепощение посадских, устранение выборных из судов и администрации произошло в XVII веке по инициативе самих горожан.


“Бессильная деспотия”. Еще в начале XVI в. посол императора Священной Римской империи Герберштейн, посещавший Москву при Василии III, писал, что властью над своими подданными московский государь превосходит всех монархов на свете. Иван Грозный оставил отца в этом отношении далеко позади. Все иностранцы, посещавшие Россию в XVI-XVIIвв., единодушно называли власть царя деспотической, тиранской, ужасались общему бесправию всех его подданных - простых и знатных в равной мере - и крайней жестокости русских законов.

Дж.Флетчер (1588 г.): "Правление у них чисто тираническое: все действия клонятся к пользе и выгодам одного царя и, сверх того, самым явным и варварским образом."

Юрий Крижанич (XVIIв.): “Если бы в Турецком и Персидском королевствах не было сыноубийств и не вошло в обычай удушение властителей, то во всех остальных тяготах там меньше жестокости и меньше тиранства, нежели здесь. Из-за этого русский народ снискал себе дурную славу у иных народов, кои пишут, что у русских, де, скотский и ослиный нрав и что они не сделают ничего хорошего, если их не принудить палками и батогами, как ослов. ... Но ведь это сущая ложь. ...А то, что в нынешнее время многие русские люди ничего не делают из уважения, а все лишь под страхом наказания, то причина этому - крутое правление, из-за которого им и сама жизнь опротивела, а честь и подавно”.

Но это "крутое правление" происходило не от силы, а скорее от слабости государственной власти. Огромное государство с редким, “текучим” и слабо организованным населением было почти неуправляемым - царь мог срубить любое количество голов, но не мог заставить подданных мало-мальски выполнять свои распоряжения. “Опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление”; сопротивление всех общественных сил, которые могли его оказывать, в XVI веке было полностью сломлено. Русским царям не приходилось бороться ни с сильной, экономически не зависимой от Москвы знатью, ни с моральным авторитетом церкви, ни с вольными городами - никто не оказывал им открытого неповиновения, но и опираться власти было не на что. Население чувствовало себя придавленным гнетом государства, но и правители отнюдь не наслаждались всемогуществом. И особенно остро это бессилие власти начало ощущаться в XVII веке - по мере того, как стоящие перед ней задачи начали все более и более усложняться.

вопросы и задания
  1. Какие политические выводы делались из идеи о том, что “Москва - третий Рим”?
  2. Есть ли что-то общее во взглядах нестяжателей и протестантов?
  3. Почему русские люди XVI-XVII вв. не считали католиков и протестантов христианами? Как они понимали христианство?
  4. Что позволило русским государям настолько усилить свою власть?
  5. Чем ограничивалась в России царская власть?
  6. Как влияло постоянное расширение территории на развитие России?
  7. Почему для русских самодержцев с неограниченной властью конфискация в казну гигантских монастырских земельных угодий оставалась лишь недостижимой мечтой, тогда как обладавшие гораздо меньшей властью европейские монархи в эпоху Реформации проделывали это с легкостью?
  8. Принадлежала ли Россия в XVI веке к европейской цивилизации?
  9. Ощущаете ли вы какие-то “наследственные” черты Московского государства в современной России?


Глава 3

XVII век: возвращение в Европу

Смута: война “всех против всех” в России. В 1598 году пресеклась династия Рюриковичей на российском престоле: сын Ивана Грозного Федор умер, не оставив наследников. Царем был избран влиятельный боярин, фактически уже более десяти лет державший в своих руках бразды государственного правления - Борис Годунов. Он очень надеялся, что сможет основать новую династию русских царей и своего сына воспитывал и обучал как наследника престола. Однако смена правящей династии в России не могла произойти так гладко.

Для русских людей того времени законным царем был царь “природный”, получивший государство по наследству от своих предков. Главная сила его заключалась в том, что никто не мог оспаривать его права повелевать своими “холопами”. Когда Грозный доказывал это свое право кровавыми расправами, только единицы осмеливались ему возражать - подавляющее же большинство готово было претерпеть от законного монарха любые муки.

Совсем другим было положение Годунова. Он был разумным политиком, старался заслужить любовь подданных, но положение его на троне было шатким. Соборное избрание, целование креста на верность новому царю - все это не имело такой силы, как природное право. Для московской знати он оставался всего лишь боярином - таким же, как они все, и далеко не самым знатным. Годунов был царем “по должности”, но не по праву, и когда появился человек, заявивший свои права на московский престол, дни его были сочтены.

Борис умер при неясных обстоятельствах, когда войско самозванца, пополнявшееся с каждым днем, уже вошло в пределы Московского царства. В 1605 г. Москва присягнула новому царю. Личность его до сих пор загадочна. Большинство современных историков согласны с тогдашней официальной версией, что чудесно спасшимся царевичем Димитрием назвался беглый монах Гришка Отрепьев, но эта версия не объясняет, откуда у самозванца взялись естественность, бесстрашие и полная уверенность в своем праве на престол, сквозившая в каждом его жесте (что резко отличало его от Бориса Годунова). Лжедмитрий позволял себе одеваться, жить и поступать совершенно не по-московски и не по-царски: брил бороду, носил европейскую одежду, не ходил в баню, не спал после обеда, вскакивал на коня без помощи слуг, рисковал жизнью на медвежьей охоте, со всеми разговаривал запросто, как с равными - и пользовался среди москвичей большой популярностью.

Однако боярам он был нужен лишь для того, чтобы избавиться от Годунова. Вскоре после торжественного венчания Лжедмитрия на царство Василий Шуйский начал распространять слухи, что на троне сидит самозванец. Лжедмитрий осмелился до такой степени пренебрегать московской “технологией власти”, что оставил Шуйского в живых и на свободе, более того - в Москве! Через год, предупрежденный о новом заговоре, он презрительно заявил, что не слушает доносов - и поплатился за это жизнью. Его убийство ввергло страну в полную анархию.

“...Когда династия пресеклась и, следовательно, государство оказалось ничьим, люди растерялись, перестали понимать, что они такое и где находятся, пришли в брожение, в состояние анархии.... Некому стало повиноваться - стало быть, надо бунтовать. (В.О.Ключевский)

Шесть лет настоящей гражданской войны, войны “всех против всех” были вызваны отсутствием легитимного царя! Ни “боярский царь” Василий Шуйский, ни наспех подобранный в Польше “вторично чудесно спасшийся Дмитрий” (вошедший в историю как “Тушинский вор”) не могли получить признания хотя бы относительного большинства населения. В стремлении найти “природного” государя на московский престол выдвигали две кандитатуры иностранных принцев - польского и шведского, однако тут непреодолимым препятствием стали вопросы веры.

Распались все общественные связи, рухнули все законы, знать перебегала от одного “царя” к другому, получая от обоих в награду почетные должности и звания, бывшие холопы грабили и убивали своих и чужих господ, все подряд грабили крестьян и посадских людей. Во время Смуты на авансцену русской истории выдвинулись вольные казаки, которые уже давно накапливались на окраинах государства - и оказалось, что общество, лишенное верховной власти, ничего не может противопоставить их организованным вооруженным шайкам. Единственной общественной группой, способной к самоорганизации и жертвам во имя общих интересов, оказались торговые люди, которые сумели в тех условиях без всякого правежа собрать “пятую деньгу” (т.е. 20% налог на имущество) и снарядить ополчение для освобождения Москвы от засевших там поляков.

Земский собор 1613 г. (под сильным нажимом продолжавших хозяйничать в Москве казаков) избрал на престол более или менее “природного” царя - 16-летнего Михаила Романова95. Смута окончилась, но возврата к прежнему спокойствию не было.


Государство на вулкане. XVII век получил название “бунташного” и в этом отношении составлял резкий контраст с предыдущим столетием. Первые Романовы чувствовали себя на престоле гораздо менее уверенно, чем последние Рюриковичи. Алексею Михайловичу регулярно на протяжении всего его царствования приходилось сталкиваться с мятежами, самым страшным и крупным из которых был Разинский бунт 1670-71 гг. В 1648 и 1662 гг., во время “соляного” и “медного” бунтов, царю пришлось лично уговаривать разъяренные толпы, выполнять их требования, отдавать на растерзание своих приближенных - неслыханное дело! Священный трепет перед особой государя был утрачен, подданные не выказывали “ни тени не то что благоговения, а и простой вежливости, и не только к правительству, но и к самому носителю верховной власти.” (В.О.Ключевский).

Изменилось само положение царя: он теперь сам признавал, что на нем лежит долг перед подданными обеспечивать “правду” в государстве. Однако у правительства не было средств для борьбы хотя бы с самыми вопиющими злоупотреблениями “сильных” людей и собственной администрации. Городами в XVII в. управляли воеводы, не получавшие жалованья из казны - кормить и обеспечивать их всем необходимым должно было местное население. Дьяки и подьячие, заправлявшие делами в московских приказах, жалованье получали, но основным источником доходов для них были взятки - ни один вопрос не решался без соответствующей мзды (“Рыба рыбой сыта бывает, а человек человеком” - характерная пословица XVII века).

Кроме того, для “жидкого тела” - населения России - в XVII веке резко сузились возможности “растекаться”, уходить за пределы досягаемости властей, господ, кредиторов. К середине столетия крестьяне стали пожизненно и наследственно крепостными, посадские налогоплательщики под страхом смерти не могли сменить место жительства. Сроки давности для розыска беглых были отменены - теперь законным владельцам обязаны были возвращать и их, и их детей хоть через сто лет. Возможность ускользать из-под государственного тягла, поступая в личную зависимость к “сильным” людям, также была перекрыта серией законов.

Конечно, эти законы было гораздо легче написать, чем добиться их исполнения - бегство посадских, крепостных, холопов было массовым и повседневным явлением. У правительства явно недоставало сил бороться с этим повальным нарушением закона, тем более что при повсеместном недостатке рабочих рук укрывательство беглых - даже под угрозой суровых кар - было делом выгодным. И тем не менее, подавляющее большинство населения остро ощущало потерю законной возможности искать более легкой жизни.


Казаки. Последней возможностью для сильного, самостоятельного, но задавленного обстоятельствами человека в тогдашней России было “сбрести в степь, в казаки” и зажить опасной, но вольной жизнью полуохотника-полуразбойника где-нибудь на Дону, на Днепре96 или на Яике97, “промышляя рыбой, пчелой и татарином”. У правительства “руки были коротки”, чтобы возвращать беглых из казачьих районов (“с Дону выдачи нет!”). Но чем дальше к степям продвигались границы обоих сопредельных государств (России и Речи Посполитой), тем меньше оставалось простора для вольного “казакования”, тем настойчивее власти стремились поставить казаков на службу своим интересам и положить предел их анархическим “промыслам”.

Казаки, “стиснутые” со всех сторон, лишенные возможности свободно промышлять, охотно принимали государево жалованье за сторожевую пограничную службу, но все желающие его получить не могли - приток беглецов из центральных областей был слишком велик.

Польское правительство в первой половине XVII в. вынуждено было постоянно подавлять казачьи бунты, но так и не смогло справиться с запорожской вольницей - поднятое Богданом Хмельницким в 1648 году восстание было поддержано всеми православными “низами” общества и окончилось переходом левобережной Украины и Киева под власть Москвы.

Московские власти старались до последней возможности избегать открытых конфликтов с казаками, предпочитая вести с ними не очень честную игру: казакам посылали жалованье и провизию, а турецкое правительство уведомляли, что “если государь ваш велит в один час всех этих воров казаков побить, то царскому величеству это не будет досадно.” Слабость государства вынуждала его смотреть сквозь пальцы на казачьи беззакония и “милостиво прощать” даже разбойные нападения на волжских купцов, если будет “принесена повинная”. Разинский бунт показал, что мирно “ассимилировать” казаков государство не в состоянии.


Военные проблемы. Из 70 лет царствования трех первых Романовых около 30-ти заняли войны с Речью Посполитой и Швецией. Все они, особенно последняя тринадцатилетняя война с Польшей, давались государству очень тяжело. Во-первых, их невозможно было вести только силами дворянско-татарско-казацкого войска, которым пользовались прежде. XVII век в Европе - время профессиональных армий, дисциплинированных и хорошо владеющих огнестрельным оружием. Ни российские дворяне, ни казаки, ни татары не были настоящими военными профессионалами, не знали строя и дисциплины. Поэтому еще в XVI в. начали создавать стрелецкие полки и полки иноземного строя, для обучения и командования которыми нанимали иностранцев. Однако содержать профессиональную армию государству было не по карману. На стрельцах экономили - денежное жалование им платили маленькое и с запозданиями, зато позволяли вести свое хозяйство в городах и заниматься торговлей и промыслами. Дешевизна стрелецкого войска оборачивалась его низкой боеспособностью - стрелецкие полки ненамного превосходили по уровню подготовки и дисциплины дворянское ополчение. Кроме того, размещение в городах вооруженных организованных людей, всегда имевших серьезные претензии к правительству, никак не способствовало спокойствию в государстве (серия стрелецких бунтов в конце XVII в.).

Полки иноземного строя были гораздо надежнее и эффективнее, но они были дороги. Необходимость сотнями нанимать высокооплачиваемых иностранных офицеров ложилась на бюджет тяжелым бременем. Кроме того, русские солдаты этих полков тоже стоили гораздо дороже, чем старинное дворянское войско - солдаты жили на денежное жалованье, а не на доходы от собственного хозяйства, как дворяне и стрельцы; оружие и походный провиант они также получали из казны. Полки иноземного строя в XVII в. уже составляли основу русского войска, но на них тоже экономили в ущерб их профессионализму - обученных солдат в мирное время распускали по домам.


Финансовые проблемы. С 1631 по 1682 г. стоимость содержания армии утроилась. Доходов, поступавших в казну, хронически не хватало. Московским финансистам приходилось изобретать все новые способы ее пополнения, но изобретения в основном оказывались неудачными. В 1646 году прямые налоги, сбор которых шел с огромными трудностями, частично заменили косвенным - налогом на соль. Соль в то время для большинства населения была единственным товаром, покупаемым за деньги и к тому же абсолютно незаменимым. Поэтому правительство рассчитывало без правежа и недоимок существенно пополнить казну. Однако население оказалось слишком бедным, чтобы покупать вздорожавшую в несколько раз соль, и вместо денег власти получили голод98 и бунты. Соляной налог пришлось отменить.

Не более успешной была и предпринятая в 1656 г. попытка выпустить в обращение медные деньги по цене серебряных. Поначалу это дало большую экономию серебра (которое в Московском государстве не добывалось и шло только из-за границы), но новые деньги начали чеканить в таких количествах, что они резко обесценилось. Дело кончилось опять-таки бунтами и выводом медной монеты из обращения.

Главная финансовая проблема Российского государства заключалась в том, что оно на протяжении двух столетий обогащалось, разоряя подданных и подрывая развитие торговли и промышленности в стране. И при провозе, и при продаже товаров внутри страны взимались таможенные пошлины, многие промыслы отдавались на откуп (т.е. монопольное право заниматься ими получали те, кто внес установленную сумму в казну), купцов нередко заставляли продавать прибыльные товары только правительственным агентам по “указной” цене. Российское купечество (“гостишки, торговые людишки”, как они сами себя называли в челобитных начальству) было бедно, задавлено государственными поборами и, вдобавок, малограмотно и совершенно неспособно выдерживать усилившуюся в XVII в. конкуренцию со стороны иностранных торговцев.

Таким образом, основания для недовольства положением дел в государстве были практически у всех, включая правительство. И это недовольство еще усиливалось благодаря появившимся возможностям сравнивать свое государство с другими.


Контакты с Западом. За все предыдущее столетие русские люди не общались с таким количеством иностранцев, как за несколько лет Смуты. Это были в основном подданые из Речи Посполитой, приходившие на Русь в свитах самозванцев, в отрядах своих магнатов, - всех их москвичи называли “поляками”. Но большую их часть составляли жители восточных районов соседнего государства (которые составляли Великое княжество Литовское и Русское) - это были люди в основном правосланые и говорящие по-русски. Однако для жителей Московии это были уже чужаки - другая одежда и манеры не позволяли признать их “своими” - в тогдашнее русское представление о православии входила и одежда, и манеры, и соблюдение всех не только церковных, но и бытовых ритуалов.

Традиционная для московской культуры подозрительность к иностранцам под впечатлением этого общения только усилилась. Однако в бурном XVII веке, когда европейцы уже начали проникать во все уголки земного шара, Россия также становилась объектом все большего внимания и интереса с их стороны.

Посольства из европейских стран приезжали в Москву все чаще и стали в конце концов повседневным явлением; вслед за английскими купцами домогались права беспошлинной торговли в России голландцы, немцы. Такое право обычно предоставлялось в обмен на добрые отношения с правительствами этих стран и обязательства купцов продавать нужные товары в казну “без наценки”.

В 1632 г. голландцам братьям Виниусам было разрешено построить под Тулой заводы “для отливания чугунных вещей и для выделки железа по иностранному способу из чугуна”. Через 12 лет подобное же разрешение получили еще два иностранца - Петр Марселис и Филимон Акема. И тем, и другим было разрешено заниматься своим делом “беспошлинно и безоброчно”, но с условием - продавать всю продукцию в казну по установленным ценам и обучать хитростям ремесла русских людей.99

Поначалу московские власти прибегали к услугам иностранцев только там, где это было необходимо для успешного ведения войн или обогащения царской казны. В массовых масштабах приглашались профессиональные офицеры. При этом забота о спасении души отнюдь не отступала на второй план - вербовщику, посланному за границу, давалась инструкция: “Нанимать солдат шведского государства и иных государств, кроме французских людей, а францужан и иных, которые римской веры, никак не нанимать”.

Численность живущих в Москве иностранцев постоянно росла. По свидетельству современника, в Москве при Михаиле уже жило до 1000 протестантских семей - “немцев” из Голландии, Швеции, Англии, Швейцарии... Для поселения иностранцев отвели особую территорию на реке Яузе - там и выросла Немецкая слобода, которой вскоре предстояло сыграть огромную роль в нашей истории.

Среди московской знати, особенно с середины XVII века, появлялось все больше любителей иноземных новшеств. Сам царь Алексей Михайлович с удовольствием не только принимал в подарок от послов, но и покупал для себя всяческие “диковинки” вроде удобных экипажей, часов, картин. Не видел он греха и в театральных представлениях, которые начали показывать во дворце “немцы” по просьбе его второй жены Натальи Кирилловны Нарышкиной.100 Сама Наталья Кирилловна - мать Петра I - воспитывалась в семье влиятельного боярина (и ярого “западника”) Артамона Сергеевича Матвеева, дом которого был полностью обставлен в европейском стиле, полон книг, картин и всяческих иноземных новшеств. К концу XVII века такие дома в Москве уже не были в диковинку, и самым важным новшеством их была “мода” давать детям как можно лучшее образование, обязательно включавшее и знание иностранных языков.

Учителями старались нанимать православных и одновременно ученых людей - а таких можно было найти среди западнорусских и украинских монахов, во множестве появившихся в Москве после Переяславской рады. Эти учителя преподавали и языки - латынь, греческий и польский, и начатки истории, географии, риторики; расширяли кругозор, воспитывали хорошие манеры. Старших детей царя Алексея Михайловича Федора и Софью воспитывал и обучал белорусский монах Симеон Полоцкий, давший им прекрасное по тем временам образование.


“У других лучше...”. Повседневное общение с европейцами, знакомство с их бытом и нравами разрушало уверенность русских людей в собственном превосходстве над всем миром, - а ведь именно на этой уверенности строился тогдашний патриотизм. Ревнители древнего благочестия опасались, что весь уклад жизни “немцев” представляет для русского человека сильнейший соблазн. Как писал князь Иван Голицын, “русским людям служить вместе с королевскими людьми нельзя ради их прелести: одно лето побывают с ними на службе, и у нас на другое лето не останется и половины русских лучших людей, не только что боярских людей, останется кто стар или служить не захочет, а бедных людей не останется ни один человек”.

Эти опасения имели под собой серьезную почву. Из 18-ти молодых людей, посланных на учебу за границу Борисом Годуновым, на родину не вернулся ни один.101 Много общавшийся с поляками во время Смуты князь Иван Хворостинин “в вере пошатнулся и православную веру хулил”, жаловался, что “в Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут все ложью”, а царя называл “деспотом русским”. Не лучше отзывался о своем отечестве и бежавший в Швецию и написавший там целую книгу о России подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин. По его словам, русские “для науки и обычая в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи и вольность благую, начали б свою веру отменять и приставать к иным...”


Реакция “охранителей”. Опасения религиозного “осквернения” и государственной измены сливались воедино и вызывали дружные усилия церкви и правительства не допустить расшатывания основ государства. Духовенство, да и все набожные приверженцы старины, сохраняли непоколебимую уверенность в том, что любые перемены грозят “третьему Риму” такой же печальной судьбой, какая постигла первые два - и эта опасность уже на пороге. Для ее отвращения необходимо было удвоить бдительность, не допустить ни малейшего искажения истинной веры.

В середине XVII в. интерес к вопросам веры в русском обществе заметно усилился. Свидетельства этого - появление в разных городах популярных проповедников, собиравших толпы народа; повышенное внимание к беспорядкам в церкви и стремление искоренить массовые отступления от норм христианского благочестия. По традиции главным защитником благочестия выступал царь, предписавший, например, воеводам силой заставлять ратных людей исповедоваться: “...Дьякам, подьячим, детям боярским и всякого чина людям говеть на Страстной неделе, списки неговеющих присылать в Монастырский приказ, и им будет опала без всякой пощады” (из указов 1659-60 гг.).

“Тишайший” Алексей Михайлович, любивший мирные развлечения - музыку, игру в шахматы, театр - строжайше запрещал все это своим подданным:

“ В воскресные, господские праздники и великих святых приходить в церковь и стоять смирно, скоморохов и ворожей в дома к себе не призывать, в первый день луны не смотреть, в гром на реках и озерах не купаться, с серебра не умываться, олова и воску не лить, зернью, картами, шахматами и лодыгами не играть, медведей не водить и с сучками не плясать, на браках песен бесовских не петь и никаких срамных слов не говорить, кулачных боев не делать, на качелях не качаться, на досках не скакать, личин на себя не надевать, кобылок бесовских не наряжать. Если не послушаются, бить батогами; домры, сурны, гудки, гусли и хари искать и жечь.”

Эта государственная борьба за благочестие, видимо, приносила некоторые плоды; по крайней мере, патриарх Иоаким позднее говорил, что, например, “гнусный обычай брадобрития во дни царя Алексея Михайловича был всесовершенно искоренен.” Однако решающая роль в борьбе за души все-таки принадлежала русской православной церкви.


Раскол православной церкви и гибель идеологии “Третьего Рима”. C XV в. свободная от подчинения Константинополю, но полностью зависимая от светских властей русская православная церковь билась над решением труднейшей проблемы: как навести порядок в церковных обрядах и в богослужебных текстах, не сотрудничая с иностранными - греческими - специалистами. Без них не было никакой возможности привести в порядок, сверить с оригиналами и выправить богослужебные книги, сильно различавшиеся между собой из-за накопившихся веками ошибок переписчиков. Особенно остро эта проблема встала после того, как в Москве началось книгопечатание (середина XVI в.). В первое столетие после появления печатного станка книг издавалось очень мало - не в последнюю очередь из-за того, что предварительная работа по сверке и исправлению образцов требовала очень длительного времени и была неимоверно трудной. 102

Одним из первых иностранных учителей, приглашенных в Москву в начале XVI в. для помощи в переводе книг, был разносторонне образованный и много путешествовавший по миру монах с Афона Максим Грек. Учившийся в университетах Италии эпохи Возрождения, работавший вместе с гуманистами над переводами античных авторов, близко знакомый с порядками и нравами папского окружения в годы накануне Реформации, он постепенно проникся убеждением, что только в православии еще сохраняется искренность и глубина христианской веры, и с энтузиазмом вызвался ехать в Москву.

Закончив порученную ему работу, Максим Грек попросил, чтобы его отпустили обратно на Афон, однако выбраться из Москвы иностранцу было гораздо труднее, чем въехать в нее. Книг, нуждающихся в исправлении, было великое множество, и Максим нажил себе немало врагов, занимаясь этой работой. К тому же, выучив русский язык и познакомившись поближе с московскими порядками, он счел своим христианским долгом обличать суеверия и всякого рода “дикости”, с которыми сталкивался в России - начиная с распространенных в народе представлений о том, что погребение утопленников вызывает неурожай, и кончая нравами духовенства и светских властей.

Финал был по тем временам вполне закономерным: первоначально принятый с распростертыми объятиями и обласканный Василием III, Максим через 7 лет своей жизни в России был обвинен в ереси, намеренной порче святых книг, даже в волшебстве - и всю оставшуюся жизнь - тридцать лет! - провел в заточении.

Похожая судьба постигла и других правщиков. Книг катастрофически не хватало. Из-за яростной подозрительности к любым новшествам русская православная церковь к середине XVII в. так и не смогла решить ни одной из тех проблем, которые которые перед ней стояли уже не одно столетие. Школ для подготовки священников, о необходимости которых говорили с XV века, так и не было, единства в богослужебных книгах - тоже; в церквах царили те же беспорядки, которые осуждались еще Стоглавым собором сто лет назад. Церковь должна была наставлять верующих на путь истинный, а толком объяснить, чем он отличается от “неистинных”, в чем преимущества православия, могли очень немногие из священнослужителей. Вдобавок, чураясь общения с заграничными единоверцами, отказываясь выполнять рекомендации своих бывших учителей - греков, русская церковь все больше расходилась в богослужебной практике с остальными православными и навлекала на себя упреки в неправославии!

Насущные проблемы невозможно было все время откладывать “в долгий ящик”. В 1652 г. новый патриарх Никон, пользуясь полным доверием и поддержкой царя Алексея Михайловича, решил одним ударом разрубить узел, к которому не решался подступиться никто из его предшественников. С помощью ученых греков и киевлян и при поддержке всех восточных патриархов были исправлены наиболее употребительные богослужебные книги. Вынесли наконец обязательные для всех решения по вопросам, вызывавшим ожесточенные споры еще за двести лет до того: креститься следует тремя перстами, а не двумя, аллилуйю возглашать троекратно (“трегубо”), а не двухкратно (“сугубо”), крестные ходы проводить против солнца, а не “посолонь”. Старые книги, как и иконы “неправильного” письма, предписано было уничтожить.

Никонова реформа была воспринята обществом очень болезненно. Речь шла не о формальных мелочах, а о важнейшем убеждении русского православного человека, на котором строилось все его мировоззрение, - убеждении, что он является хранителем истинной, чистой от всяких искажений христианской веры. Если целые поколения вели церковные службы по “испорченным” книгам, неправильно крестились, неправильно молились и освящали храмы - значит, Москва не была “третьим Римом”? Для многих легче было думать, что Никоновы нововведения - это дьявольские козни, еще одно испытание, посланное Богом православным, чтобы испытать крепость их веры и готовность пострадать за нее. “Третий Рим” рухнул, грядет Антихрист, и спасутся только те, кто не поддался его искушению, кто готов любой ценой защищать старую веру. Убежденность в этом заставляла староверов идти не только против церковного руководства, но и против воли самого царя.

Собравшийся в 1666-1667 гг. церковный собор предал анафеме всех, кто отказывался принять реформу. Русская православная церковь раскололась на два непримиримых направления, одно из которых готово было на открытый бунт против властей. Раскольники больше не признавали царя главным хранителем православной веры: характерно, что монахи Соловецкого монастыря, отказавшись принять новые богослужебные книги, одновременно отказались молиться за здравие Алексея Михайловича и восемь лет сопротивлялись осаждавшим монастырь правительственным войскам.

Так погибла официальная идеология Московского государства, объединявшая и скреплявшая его религиозная идея, которая была одновременно и самой серьезной преградой на пути любых заимствований и нововведений.


Конец самоизоляции. Резкая критика московских порядков стала к концу XVII века делом обычным. Не все “западники” готовы были, как боярин Матвеев или сам царь Алексей Михайлович, довольствоваться европеизацией своего собственного быта - появляются проекты и государственных реформ. Самый всесторонний и аргументированный проект такого рода был написан Юрием Крижаничем.

Крижанич был хорват, родившийся подданным турецкого султана. Он был католиком по вероисповеданию, но это не мешало быть горячим славянским патриотом. Он первый выдвинул идею объединения всех славянских народов под эгидой России и приехал с этой идеей в Москву. Тут он, однако, увидел, что единственное независимое славянское государство не сможет справиться с ролью защитника и объединителя всех славян, что оно само сильно нуждается в помощи. Крижанич сокрушался о бедственном состоянии Российского государства и предлагал свои рецепты его укрепления. Главными из этих рецептов были немедленное распространение просвещения с помощью заграничных учителей, предоставление гражданам - в первую очередь горожанам - “слободин”, т.е. свобод, покровительство торговле и промышленности, без которых государство не может стать богатым, и заимствование всего полезного и разумного, что есть в Европе. Характерно, что, возмущаясь “крутым правлением” в России, Крижанич одновременно верил, что неограниченная царская власть очень полезна, т.к. она позволит быстро устранить все пороки и ввести все необходимые государству усовершенствования - например, так: закрыть все лавки купцов, которые не знают арифметики, и не разрешать им торговать, пока не выучатся.

Воспитанный Симеоном Полоцким сын Алексея Михайловича Федор, занявший трон в 1676 г., говорил по-польски, знал латынь, приближал к себе европейски образованных люей и читал проекты Крижанича. Война с Турцией вынудила его заняться реформой армии, и в связи с этим в 1682 г. было, наконец, отменено местничество. При нем же был, наконец, принят проект организации так называемой “Славяно-греко-латинской академии”, которая задумывалась не только как центр православного образования, но и как своего рода инквизиционный орган, который получал полномочия определять, насколько православны те или иные воззрения. Преподавать в академии должны были ученые греки и украинцы - русской церкви пришлось признать их авторитет в вопросах веры.

Все это означало определенный сдвиг с “мертвой точки”, но подозрительное отношение к иноземным влияниям сохранялось и при Федоре, и в годы регентства его сестры царевны Софьи. Приверженность к западной науке еще могла стать поводом для обвинения в чернокнижии, а во взглядах украинских богословов напряженно искали ересей.

Обстановка в государстве после смерти Федора в 1682 г. стала очень неспокойной: московские стрельцы, бунт которых использовала в своих целях Софья, стали играть слишком большую роль в политической жизни. Младший сын Алексея Михайловича Петр был единственным препятствием на пути Софьи к самодержавной власти, и ему могла грозить участь царевича Димитрия.

С десяти лет предоставленный самому себе, Петр с юных лет чувствовал себя в Немецкой слободе гораздо лучше, чем дома. Обстоятельства его детства и юности сложились так, что он возненавидел всю московскую “старину”. Он был так любознателен и деятелен, как будто двести лет подавлявшаяся тяга к знаниям и свободной деятельности всего русского народа воплотилась в одном этом человеке.

Когда юноша “вошел в возраст” и начал царствовать, оказалось, что он воспитан совсем не в московском духе. Петр был убежден в своей избранности для великого дела и готов был сокрушить все и всех, кто этому делу мешает, презирал любые “формальности”, ненавидел праздность, лень, обман, был безразличен к знатности и чинам (включая свой собственный) - все это роднило его скорее с кальвинистами, нежели с православными. Правда, с этими качествами соединялась небывалая даже для русского самодержца распущенность и вседозволенность. Традиция была единственным, что ограничивало произвол московских царей. Петр разорвал это последнее ограничение.

Пока была жива его мать (до 1694 г.), он не делал никаких попыток заняться государственными делами, предпочитая продолжать свои “игры” с потешными полками и кораблями. Затем эти “игры” естественным образом перешли в сеьезное дело - в 1695 и 1696 гг. Петр предпринял два военных похода против Турции. Второй поход увенчался победой103 - была взята сильная турецкая крепость Азов. На следующий же год царь затеял дело, по московским понятиям совершенно немыслимое и из ряда вон выходящее - в составе беспрецедентно многочисленного посольства он отправился путешествовать по Европе.

После этого вопрос, допустимо ли учиться у неправославных, был закрыт - самодержавный монарх ответил на него за всю страну.

вопросы и задания
  1. Было ли что-то общее в событиях российской Смуты и гражданской войны в Англии?
  2. Имела ли Смута серьезные последствия для русского государства?
  3. Почему русские купцы в XVII веке не возили свои товары за границу?
  4. Какую опасность видели русские люди XVII в. в общении с иностранцами? Почему протестантов считали менее опасными, чем католиков?
  5. Почему войны, которые вела Россия в XVII в. были малоуспешными?
  6. Из-за чего произошел раскол православной церкви? Есть ли в этом событии что-то общее с расколом католической церкви в XVI в.?
  7. Какие события XVII века были, на ваш взгляд, самыми важными для будущего России?
  8. Был ли резкий поворот Петра I “на запад” обусловлен случайностями его воспитания? его пониманием нужд страны? давлением внешних обстоятельств?