Всероссийская научно-практическая конференция Стратегия гимназического образования

Вид материала

Документы

Содержание

Исследовательские работы как форма итоговой аттестации гимназий Т.И.Пашкова кандидат исторических наук

Подобный материал:

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 59

Исследовательские работы как форма итоговой аттестации гимназий

Т.И.Пашкова

кандидат исторических наук,

доцент кафедры русской истории

РГПУ им. А. И. Герцена

Российская дореволюционная гимназия:

мифы и реальность

За последние пятнадцать лет в нашей стране возникло большое количество новых общеобразовательных учебных заведений – гимназий и лицеев. Со страниц газет и журналов, с высоких трибун нас часто призывают к возрождению традиций старой российской средней школы, которая преподносится как своеобразный идеал, к которому должно стремиться, и противопоставляется тем самым советской школе. Очевидно, такое положение дел является частным проявлением более общей тенденции идеализации и даже мифологизации истории императорской России. В этой связи мне представляется очень важным разобраться в том, что же на самом деле представляла собой русская дореволюционная гимназия, каким ее положительным опытом мы действительно можем сегодня воспользоваться, а что в современных условиях неприемлемо и «возрождать» совсем не стоит.

Прежде всего, нужно иметь в виду, что гимназия как тип казенного среднего учебного заведения на протяжении ста с небольшим лет своего существования претерпела серьезную эволюцию: школа начала XIX века это совсем не то же самое, что гимназия, скажем, накануне первой русской революции. Система гимназического образования сложилась в России примерно к 30-40-м гг. XIX века, но школу того времени по нынешним меркам трудно назвать идеальной, поскольку в ней царили жестокая муштра и физическое насилие над детьми. Распорядок жизни гимназистов был близок к военному, особенно у пансионеров (тех, кто находился в учебном заведении круглосуточно): при 15-часовом бодрствовании отдыху и развлечениям было посвящено только два с половиной, максимум три часа в день, остальное время занимала учеба. Поднимали детей в 5 – 6 часов утра, с восьми начинались уроки, каждый из которых длился 1 – 1,5 часа, после перерыва занятия продолжались до 16 часов. Учебный год тянулся с 1 августа до 1 июля, на каникулы отводился только один месяц^¹⁸. Юные гимназисты вели явно нездоровый образ жизни: часто оставались голодными (кормили довольно плохо), испытывали колоссальные нервные перегрузки и практически не бывали на свежем воздухе. К тому же, гимназии на первых порах часто открывались в неприспособленных для нужд учебных заведений зданиях, поэтому в классах, где сидело до 100 и больше человек, было душно и темно. За любую шалость или провинность неминуемо следовали наказания, заключавшиеся в дополнительных заданиях, лишении еды или прогулки. Хотя в гимназическом Уставе 1804 г. отсутствовали телесные наказания, на практике они применялись сплошь и рядом: «некоторые директоры, смотрители, учители, гувернеры и содержатели пансионов делают оные и даже с ожесточением...»^¹⁹. Следующий Устав 1828 г. узаконил в качестве наказания для младших школьников порку розгами, а для старших - карцер^²⁰. В одном классе нередко сидели как 10-летние мальчики, так и 18-20-летние юноши, «брившие бороду и нюхавшие табак», что порождало жестокую «дедовщину»: «слабые должны были покупать себе булками и лакомствами защиту у сильных или терпеть побои»^²¹. Абсолютное большинство учеников не доходило до выпуска либо из-за неуспеваемости, либо оттого, что родители несерьезно относились к образованию своих детей, рано забирали их из гимназии, стремясь отдать на службу или приобщить к семейному бизнесу. Состав школьных преподавателей также оставлял желать много лучшего. Большинство из них на первом этапе не имело специального образования, а часть воспитателей (гувернеров) – вообще никакого образования. Учительская профессия не пользовалась почетом и уважением, поэтому многие преподаватели рассматривали гимназию как временное пристанище, средний срок службы составлял от двух до пяти лет, «текучка» кадров была очень большой. В гимназическом штате была велика доля иностранцев, плохо говоривших или совсем не говоривших по-русски и занимавших, как правило, должности гувернеров и преподавателей «новых языков», то есть немецкого и французского. Главным и единственным методом обучения была бездумная зубрежка учебников «от сих до сих». Все это, конечно, не означает, что в гимназиях первой половины XIX века не было талантливых и преданных своему делу педагогов, но они составляли, скорее, исключение из общего правила. В целом создается впечатление о разительном противоречии между теорией гимназического образования и воспитания, сформулированной в Уставе 1804 г., который был написан в духе гуманных идей эпохи просвещения, и реальной повседневной практикой.

Новый этап в развитии российской средней школы наступил в 50-60-х гг. XIX в. На фоне социально-политических преобразований эпохи реформ Александра II гимназия постепенно «очеловечилась», повернулась лицом к ребенку. Устав 1864 г., гласно обсуждавшийся в печати и составленный в либеральном духе, устранил сословные препятствия на пути получения гимназического образования, предоставил ученикам и их родителям возможность выбора «классического» или «реального» учебного заведения. В педагогических кругах стали раздаваться голоса о необходимости индивидуального подхода к детям, о том, что «не страх, не угрозы...воспитывают человека в настоящем смысле этого слова, а приведение в сознание и развитие гуманных стремлений, находящихся в зародыше в каждом ребенке»^²². Ушли в прошлое унизительные наказания. В образование вкладывались большие средства, поэтому многие школы обзавелись прекрасными библиотеками, минералогическими, зоологическими и ботаническими коллекциями, хорошо оснащенными кабинетами физики, химии и т.д. В гимназистах стали поощрять умение самостоятельно мыслить, писать сочинения на основе прочитанного и публично защищать свои работы. Гораздо большее внимание уделялось теперь здоровью и досугу учеников. В гимназиях появились в качестве обязательных предметов пение, гимнастика; стали организовываться экскурсии в музеи, на заводы и фабрики, устраиваться праздники и театральные представления. На лето для пансионеров снимались дачи, где они могли гулять и купаться. Улучшилось и качество преподавания, большинство учителей имело высшее образование и опыт педагогической деятельности.

Однако в 70-х гг. в стране началась реакция, и новая ситуация сразу же отразилась на жизни школы. Наступила эпоха «утрированного классицизма», когда единственным полноценным средним учебным заведением была признана классическая гимназия, а реалистам был закрыт доступ в Университеты. В 1887 г. Министерство просвещения издало знаменитый циркуляр «о кухаркиных детях», запретивший принимать в гимназии сыновей лиц «предосудительных профессий» (кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т.д.) и распоряжение о процентной норме для евреев^²³. В 1874 г. были выпущены единые «Правила для учеников гимназий и прогимназий» и «Правила о взысканиях». Теперь начальство учебных заведений было обязано надзирать за детьми не только в школах, но и за их пределами, в том числе и в церкви. В гимназиях ужесточились нормы внутреннего распорядка. Вне дома мальчики и юноши были обязаны всегда носить форменную одежду, застегнутую на все пуговицы; запрещалось иметь длинные волосы, усы и бороду, носить кольца, перстни, тросточки и т.д. Стремясь искоренить «революционную заразу» и предотвратить развращение юношества, Министерство строжайше запретило воспитанникам вступать в какие-либо общества под страхом немедленного исключения, посещать театры, «в коих обыкновенно даются пьесы сомнительного нравственного содержания», маскарады, клубы, кофейни и кондитерские. Что касается взысканий, то в основу был положен принцип «естественных последствий», в соответствии с которым «леность наказывается принудительной работой, излишняя болтливость или неуживчивость – удалением от товарищей, высокомерие – унижением, ложь – недоверием, необузданность, грубое непокорство или проявление злости – заключением в карцер на хлеб и воду и даже удалением из учебного заведения». На головы педагогов также посыпались бесконечные министерские циркуляры и инструкции, регламентировавшие буквально каждый их шаг. Для многих современников гимназия этого времени стала олицетворением бездушия и казенного формализма: «вся...система школы вела к тому, что у воспитанников...назревало отрицательное отношение к ней, у некоторых доходившее почти до ненависти»^²⁴.

С конца 90-х гг. XIX века в истории Министерства просвещения начался период «неустойчивости». За оставшиеся до революции 20 лет в этом ведомстве сменилось не меньше 10 министров. Общество было недовольно школой, поэтому правительство постепенно шло на уступки. Была осознана необходимость ликвидации различий между классическими и реальными гимназиями, создания единой школы со специализацией в старших классах. Для успешных учеников отменялись бесконечные переводные экзамены. Изучение греческого языка, из-за которого было сломано много копий, стало факультативным и не влияло на дальнейшее поступление в высшие учебные заведения и т.д. Однако этого уже было недостаточно. Год от года разрыв между ожиданиями и реальным состоянием дел в средней школе становился все более очевидным и, в конце концов, наряду с другими причинами, породил так называемую «школьную революцию» 1905 – 1906 гг.

На мой взгляд, бунт подростков и юношей, заставший учителей врасплох, красноречиво свидетельствовал о том, что ситуация в школе неблагополучна. Конечно, катализатором молодежных выступлений послужила общеполитическая ситуация в стране. Забастовки рабочих, митинги и демонстрации на городских улицах, статьи в газетах будоражили умы 18 – 20-летних старшеклассников. Однако большинство требований, выдвигавшихся в ходе парализовавших занятия сходок, касалось именно внутришкольных проблем и это совсем не случайно. Уже 31 января 1905 г. в листовке «Ко всем учащимся в средних учебных заведениях С.-Петербурга» говорилось: «...Наши надежды обмануты, наши ожидания оказались бесплодными... Чиновники оказались не в силах честно отнестись к предпринятым реформам... Не людям, ведавшим это дело за деньги, чины и ордена, было решиться на этот шаг громадной важности. Здесь нужна бескорыстная любовь и гнетущая душевная боль отцов и матерей за благо и лучшее будущее своих детей». Авторы призывали к коренной реформе школы и постановке ее «под постоянный и непосредственный контроль общества через его представителей» в лице родителей^²⁵. Необходимо пояснить, что родители и опекуны действительно были совершенно лишены какого-либо влияния на гимназические дела. Входить в кабинет директора они могли только в качестве просителей. Как только за ребенком закрывалась дверь школы, он оказывался в совершенно другом мире, где рассчитывать можно было только на себя и неоткуда было ждать поддержки. В этом смысле очень характерен ответ директора гимназии матери главного героя в известной повести Н. Г. Гарина-Михайловского «Детство Темы»: «...раз вы почему-либо признаете необходимостью для вашего сына общественное воспитание, раз вы почему-либо отказываетесь от его дальнейшего обучения и передаете его нам, вы тем самым обязаны беспрекословно признать все наши правила... С момента его поступления ребенок должен понимать и знать, что вся власть над ним в сфере его занятий переходит к его новым руководителям....в противном случае рано или поздно явится необходимость пожертвовать им для поддержания порядка существующего гимназического строя»^²⁶. Взбунтовавшаяся молодежь требовала, во-первых, отмены формы, внешкольного надзора за учениками, контроля за их религиозными обязанностями, унизительных наказаний, процентной нормы для евреев, во-вторых, введения лекционной системы со свободным посещением, немедленного уничтожения преподавания классических языков, допущения реалистов в Университеты, права заведовать ученическими библиотеками, выписывать и читать газеты и т.д., в-третьих, создания в каждой школе народного собрания (общей сходки учеников) и выборных представителей (старост)^²⁷. Выступления гимназистов проявлялись в срыве занятий, порче школьного имущества, созыве сходок, химических обструкциях, уличных манифестациях и т.д. В некоторых городах доходило дело до избиений и даже убийств наиболее ненавистных преподавателей^²⁸. Под таким бурным натиском взрослые дрогнули и растерялись. Часть родителей с энтузиазмом поддержала своих детей, другие призывали немедленно обуздать распоясавшихся юнцов и ввести в гимназии наряды полиции. Что касается учителей, то очень немногое педагогические коллективы оказались на высоте положения, выступили за демократизацию средней школы, были готовы идти на диалог со своими учениками, объясняя, что в их требованиях справедливо, а что является следствием юношеской бравады и максимализма. Большинство же начальников гимназий и реальных училищ смертельно боялось взять на себя ответственность, ждало распоряжений «сверху» и склонялось к тому, чтобы «держать и не пущать». Министерство, не видя другого выхода, бросилось за поддержкой к родителям, требуя от них образумить своих детей. 13 ноября 1905 г. Совет министров постановил образовать «для упорядочения школьной жизни» родительские комитеты с правом представительства в Педагогическом совете и Хозяйственном комитете гимназий, а 17 ноября последовало соизволение государя о необязательном ношении формы вне классов^²⁹. На мой взгляд, далеко не случайным является тот факт, что основными участниками школьных забастовок были ученики казенных, а не частных учебных заведений. Дело в том, что во многих частных школах между педагогами и детьми были совсем другие отношения: почти домашние, семейные. Начальство таких гимназий имело возможность приглашать на работу лучших учителей, в учебных программах было меньше формализма и в целом эти учебные заведения не так сильно зависели от циркуляров Министерства просвещения^³⁰. Не зря «сливки» российского общества все-таки предпочитали отдавать своих детей не в обычные гимназии, а давать им домашнее образование, отправлять в частные пансионы или за границу. Постепенно, с большим трудом, пойдя на временные уступки, правительству удалось обуздать молодежную стихию. Однако события 1905-1906 гг. не прошли даром для психологического состояния детей и подростков. В последующие несколько лет «наиболее идейную и фанатично настроенную часть учащихся охватила волна самоубийств, принявшая эпидемический характер^³¹.

После поражения революции на протяжении 1906 – 1914 гг. административный и политический надзор за средней школой резко усилился. Правительство стало постепенно сворачивать деятельность родительских комитетов, и к 1912 г. они почти повсеместно прекратили свое существование. Последняя попытка либерализации русской школы была предпринята министерством П. Н. Игнатьева (1914 – 1916 гг.). Однако в результате сопротивления реформе на местах и давления правых в Думе, обвинявших министра в желании «развалить» школу, Игнатьев в декабре 1916 г. вынужден был подать в отставку. Через несколько недель в стране началась новая революция. Гимназиям оставалось существовать около двух лет...

Итак, попробуем сделать некоторые выводы. С возникновением гимназий в России впервые была создана система государственных средних учебных заведений, и в этом их великая историческая заслуга. Идея о том, что государство обязано руководить образованием подданных и финансировать его, пользовалась в начале XIX века большой популярностью по всей Европе^³². Перед гимназиями стояла вполне конкретная задача: подготовка грамотных, образованных чиновников, в которых страна очень нуждалась. С этой задачей они в целом успешно справлялись. Примерно к середине столетия в отношении граждан к школьному образованию произошел существенный перелом: оно стало восприниматься как самостоятельная ценность, как важная ступенька в мир высокой науки, а не только как средство для получения различных преимуществ на гражданской службе. Однако необходимо отдавать себе отчет в том, что казенные гимназии никогда не являлись и не воспринимались современниками как элитарные учебные заведения. Это была массовая школа, со всеми присущими ей в авторитарном обществе недостатками: формализмом, отсутствием подлинной свободы творчества и индивидуального подхода к ученикам.

Что касается содержания гимназического образования, то в XIX столетии был заложен тот фундамент, на котором, по существу, зиждется и современная российская школа. Чтобы в этом убедиться, приведем в качестве примера требования к экзамену на аттестат зрелости и краткую программу по русскому языку 1912 г. Выпускник классической гимназии обязан был продемонстрировать следующие знания и умения:

в сочинении по русскому языку «правильное понимание предложенной темы в главнейших частях ее и уменье выражать свои мысли ясно, определенно, последовательно, правильным и соответственным предмету языком, с совершенным избежанием таких ошибок, которые свидетельствуют о малограмотности», а на устном испытании – знание теории словесности
по логике – «знание существенных отношений между понятиями, суждениями и умозаключениями, а также главнейших свойств метода аналитического и систематического, доказанное на примерах»
по латинскому языку – «перевод с объяснениями отрывков из прочитанных ... латинских авторов и перевод a livre ouvert избранного отрывка из сочинений Цезаря и Тита Ливия»
по греческому языку – «анализ текста и содержания и перевод прочитанных...авторов; перевод a livre ouvert отрывка из Анабазиса Ксенофонта»
по математике – «навык в решении арифметических, алгебраических, геометрических и тригонометрических задач, не требующих особой изобретательности; навык и надлежащая внимательность в производстве вычислений»; на устном испытании предлагались «преимущественно вопросы по стереометрии с присоединением основных вопросов по планиметрии»
по физике и математической географии – «ясное понимание главнейших положений об общих свойствах тел, о законах равновесия и движения, о теплоте, свете, магнетизме, электричестве, а также главных явлений в солнечной системе»
по географии – «ясное представление об очертании земель и взаимном их положении, о речных областях и построении поверхности, знание главнейших частей политической географии, в особенности, географии России»
по истории – «ясное представление хода всеобщей истории, в особенности же ясное и точное обозрение истории Греков, Римлян и отечественной»
по новым иностранным языкам – «практическое знание их грамматики и легкое вообще понимание немецкой или французской речи, доказанное на устном испытании переводом нечитанных прежде мест из...прозаических сочинений повествовательного или описательного содержания...без всяких пособий»^³³.

Гимназический курс русского языка состоял из трех разделов: грамматики, теории словесности и истории русской литературы. В первом разделе изучались следующие темы:

разделение звуков на гласные и согласные; понятие о слоге; глагол; наклонения и спряжения глаголов; имя существительное; понятие о склонении; имя прилагательное; склонение кратких прилагательных; местоимение; имя числительное; наречие; союз; понятие о предложении; согласование слов; сложное предложение; сокращение придаточных предложений; сочетание предложений по способу сочинения.

Во втором:

определение понятия «словесность»; слог или стиль; изобразительность слога; стихосложение; проза и поэзия; повествовательные сочинения; историческое повествование; ученые сочинения; ораторские сочинения; эпос, сказка; эпос героический; художественный эпос; идиллия, басня, баллада, роман; лирические произведения; художественная лирика; драматическая поэзия; комедия, драма.

В третьем:

понятие о народной и устной словесности; виды народного эпоса; былины; деятельность св. Мефодия и Кирилла; проповедники Древней Руси; древние жития; Повесть временных лет; «Поучение» Владимира Мономаха; «Слово о полку Игореве»; просвещение на Руси в XVI веке. Домострой; «История о великом князе Московском» Андрея Курбского; «Послание в Кирилло-Белозерский монастырь» Ивана Грозного; памятники словесности XVII века; «О России в царствование царя Алексея Михайловича» Григория Котошихина; общий взгляд на образование и литературу при Петре Великом; Стефан Яворский как проповедник; литературная деятельность светских лиц при Петре; Татищев, Посошков; А. Д. Кантемир; Ломоносов; ложноклассическое направление в западноевропейской и русской литературах; Сумароков; история театральных представлений в России; Екатеринна II как писательница. Сатирические журналы. Фонвизин; Державин; Карамзин; Крылов; Жуковский; Грибоедов; Батюшков; Пушкин; Лермонтов; Гоголь; Кольцов; Аксаков; Тургенев; Гончаров; Островский; Л. Толстой; Тютчев^³⁴.

Таким образом, наблюдается явная преемственность программ современной и дореволюционной гимназии. Кроме того, не будем забывать, что объем знаний нынешних школьников стал гораздо больше как по гуманитарным, так и особенно по естественнонаучным дисциплинам. Продолжая традиции старой школы, дети пишут и защищают исследовательские работы, участвуют в олимпиадах и т.д. Этому можно только радоваться. Но в то же время из анализа приведенных документов можно сделать вывод, что в некоторых областях знаний гимназисты начала XX века дали бы большую фору своим сверстникам начала века XXI-го. Что же оказалось утраченным? Прежде всего, хорошее знание истории и культуры античного мира и, как ни странно, древнерусской литературы. Школьный курс литературы накануне революции включал в себя некоторые произведения, которые сейчас в лучшем случае изучают на исторических или филологических факультетах высших учебных заведений. Вопрос же о необходимости или ненужности обязательного изучения на школьной скамье греческого и латыни много лет не давал покоя родителям и чиновникам Министерства просвещения. Для большинства учеников гимназии, по их собственным оценкам, древние языки были источником вечной муки и страха, и далеко не всегда полученные такой ценой знания оказывались в дальнейшем востребованными. Не будем забывать, что многие дети не справлялись с гимназической программой, хотя поступали в школу позднее, чем нынешние первоклассники, – в 10 – 13 лет. Широко распространенным, можно даже сказать массовым явлением было второгодничество. Периодически случавшиеся проверки гимназий университетскими профессорами нередко выявляли удручающий уровень знаний подрастающего поколения, так что не стоит так уж идеализировать дореволюционную школу. Однако воздадим ей должное – она, очевидно, создавала некий общекультурный фон, на котором только и могла формироваться интеллектуальная элита страны.

Наконец, необходимо сказать несколько слов о воспитательной стороне российских учебных заведений. Здесь, честно говоря, старой школе нечем особенно похвастаться. Исходно, в начале XIX в., внутришкольный режим был заимствован у немецких гимназий, главными принципами которых были «тишина, порядок и дисциплина». В сознании многих выпускников гимназия прочно ассоциировалась с тюрьмой или казармой, где внешне все было весьма благополучно, а на деле царило дикое самоуправство. По словам С. Я. Маршака, заканчивавшего одну из столичных школ, от чинной и чопорной гимназии всегда «веяло холодом»^³⁵. В ходу были физические наказания, разнообразные формы унижения человеческого достоинства, отсутствие тайны частной переписки, подглядывание и подслушивание за молодыми людьми. Словосочетание «права ребенка», вероятно, показались бы педагогам и чиновникам той эпохи какой-то нелепицей. Уже упоминавшаяся выше мать Темы Карташева из повести Гарина-Михайловского так рассуждала по этому поводу: «Все основано на форме, на дисциплине, на страхе старших уронить как-нибудь свое достоинство, но из-за этого достоинство ребенка ни во что не ставится и безжалостно попирается на каждом шагу нашими педагогами...гимназия мне напоминает суд, в котором есть и председатель, и прокурор, и постоянный подсудимый, и только нет защитника этого маленького и потому...особо нуждающегося в защитнике подсудимого...»^³⁶. Так что не будем строить иллюзий: в обществе, скованном сословными рамками, где существовали ограничения на получение образования по национальному признаку, где господствовала цензура, не могло быть свободной демократичной школы как системы.

Этот краткий экскурс в историю дореволюционной гимназии подводит нас к весьма очевидному, на мой взгляд, умозаключению. Если мы хотим найти в прошлом какие-то ориентиры, мы должны не только лучше его знать, но и смотреть на него трезво, сняв розовые очки. Только это, как мне кажется, позволит преумножить достижения наших предшественников и одновременно убережет от их ошибок. В противном случае мы обречены кидаться из одной крайности в другую и оставаться в плену у многочисленных мифов.

Blog