Перевод с английского Ю. В

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 17

Глава VI ПАВЕЛ

1. Предпосылки

Мы видели, что еврейские синагоги диаспоры не только оказывали влияние на окружавший их языческий мир, в котором они возникли, но и сами подвергались его влиянию. Основным результатом этого взаимовлияния было то, что среди рабов, вольноотпущенников и беднейшего свободного населения средиземноморских городов стала распространяться надежда на катастрофическое ниспровержение Римской империи, после чего должно было наступить царство божие на земле. Эта надежда нашла свое отражение в «Пророчествах Сивиллы». Распространение подобных настроений привело при императорах Тиберии и Клавдии к изгнанию евреев из Италии как представляющих угрозу для спокойствия Рима.

Но в сложно устроенном обществе античного мира еврейская пропаганда вызывала и другие реакции, но-, сившие иной характер. Нельзя было ожидать, что евреи, принадлежащие к среднему классу, будут приветствовать евангелие революции. Ведь как бы они и те не евреи, которые находились под их влиянием, ни сокрушались о жестокости и испорченности рабовладельческого строя, но и тем и другим, несмотря на любую степень эксплуатации со стороны орудия этого строя — римского государства, — все же было что терять от насильственного уничтожения этого строя, а приобрести они не могли ничего. Поэтому они искали другого выхода, не приводящего к катастрофе. Но поскольку грекоримское общество, подобно всякому классовому обществу, несло в себе зародыши своей собственной гибели, то никакого иного выхода фактически не было,

140

вследствие чего эти чаяния облеклись в мистическую, отрешенную от действительности форму.

Так возникло движение, которое затем получило имя «гностицизма», от греческого слова f-iioaic. — «знание». Хотя само слово «гностик» не встречается до II в. н. э., движение это зародилось еще до появления христианства. Основные особенности учения гностиков сводятся к тому, что, во-первых, по их мнению, познание бога доступно только для людей «духовных», а для большей части человечества недостижимо; во-вторых, существующее в мире зло они считали свойством самой материи, в силу чего отвергали какую-либо возможность всеобщего совершенствования в земной жизни.

Наиболее выдающимся представителем этого течения следует считать Филона. Его произведения являются самыми ранними из тех, которые до нас дошли. Филон был богатым эллинизированным евреем из Александрии. Творчество его падает на первую половину I в. В 40 г. н. э., когда император Калигула чуть не вызвал восстание, потребовав, чтобы евреи оказывали ему божественные почести, Филон был послан александрийскими евреями во главе депутации для переговоров с царственным безумцем и оставил нам красочное описание этой встречи. Большая часть его произведений представляет собой попытку нового изложения иудейства в выражениях, рассчитанных на то, чтобы вызвать отклик у греческих философов.

С этой целью Филон рассматривает Пятикнижие как метафизическую аллегорию, понятную лишь «духовному» меньшинству, и почти полностью игнорирует революционные произведения пророков. Еврейский бог отождествляется с абсолютом метафизиков — с чисто «сущим», ни одно из свойств которого невозможно определить. Это, естественно, ставит Филона в затруднительное положение; ведь если нельзя определить ни одного из свойств чисто сущего, то для того, чтобы называть его богом, имеется не больше оснований, чем для того, чтобы называть его «материей». И все же ценой противоречия познание бога необходимо было утвердить.

Филон преодолевает эту трудность, устанавливая различие между неисповедимым богом и «логосом» («рассуждение», «причина», «мысль»), посредством

141

которого бог порождает видимую вселенную. Эта доктрина имеет длинную историю. Еще в V в. до н. э. Гераклит Эфесский, не удовлетворенный довольно наивным материализмом ранних ионийских философов, постулировал причину («логос»), или закон, движения и изменения. Гераклит все же материалист: его закон изменения есть закон самой материи. Соблазнительно назвать его первым представителем диалектического материализма, но это значило бы зайти слишком далеко. Он был человеком античного, а не современного мира и не имел в своем распоряжении научных доказательств для подтверждения своей теории; но она, тем не менее, остается блестящим предвосхищением. Начиная с работ Платона в IV в. до н. э., который писал для правящего класса, давно порвавшего со всякой производительной деятельностью, философия становится идеалистической. Разум или рассудок, высший принцип вселенной, не имеет ничего общего с материей: его деятельность заключается в придании своих собственных очертаний или формы материи, которая не обладает формой. Стоики III. в. до н. э. — бывшие в отличие от Платона людьми из народа — вернулись к материализму Гераклита, но в двусмысленной форме, легко допускавшей религиозное истолкование. Им ничего не стоило назвать «логос» (разум, закон природы) «богом» или «Зевсом». Благодаря ему развивается все: благодаря ему человек становится одушевленным существом; благодаря ему он вступает в общественные отношения, которые выходят за пределы разлагавшихся городов-государств античного мира и простираются на все человечество, греков и варваров, мужчин и женщин, невольников и свободных. Идея мирового гражданства является главным в том наследии, которое стоики оставили человечеству.

Используя именно терминологию стоицизма, сильно разбавленную платоновским идеализмом, еврейские мыслители типа Филона пытались аллегорически истолковать Пятикнижие. Творческое слово, посредством которого в книге Бытия бог создает день и ночь, море и сушу, солнце, луну и звезды, живых существ и человека, есть символ божественного разума (логоса), придающего форму бесформенной материи. Дыхание жизни, которое бог вдохнул в человека, — это его бессмертная

142

душа, временно заключенная в смертном теле, и, умерщвляя свою плоть, он может снова подняться к богу. Жизнеописания еврейских патриархов представляют собой моральные аллегории, и так далее.

Метафизика Филона проникнута религиозной эмоцией, которую трудно увязать с какой-либо рациональной философией. «Логос» есть нечто большее, чем простой атрибут бога. Филон персонифицирует его как «первородного сына божия», «второго бога», «посредника» между богом и миром, раздавателя небесной пищи достойным душам. Святые люди, такие, как Моисей, суть воплощение логоса. И скала, из которой Моисей иссекает воду, и манна, которой сыны израилевы питались в пустыне, являются символами логоса. Вряд ли родоначальником этих идей был Филон. Они показывают, что среди некоторых еврейских мыслителей диаспоры метафизический логос уже приобретал черты мистического божества.

Коль скоро для Филона Пятикнижие—метафизическая притча, а притчи нельзя понимать буквально, то отсюда логически вытекает, что Пятикнижие нельзя понимать буквально ни как историю, ни как закон. Сам Филон до этого не дошел, но он сообщает, что некоторые его современники, которых он не называет, придерживались такого взгляда. Позднее они стали известны под именем гностиков. Подобно Филону, они считали материю греховной и полагали, что человек заключен в ней только временно и с помощью логоса стремится к искуплению. Но в отличие от Филона они отвергали иудейство целиком и полностью, рассматривая его мифы и обряды как, в лучшем случае, аллегории, понятные немногочисленному «духовному» меньшинству, а их буквальное применение считали грубым материализмом. Как Филону, так и гностикам революционная пропаганда царства божия на земле была чужда и ненавистна.

Гностицизм в такой форме и не предназначался и не подходил для массовой пропаганды. Но во второй четверти первого века ход событий вынудил гностиков покинуть свою башню из слоновой кости и заговорить понятным для народа языком. После бедствий, связанных с прокураторством Пилата, в 40 г. пришел безумный приказ Калигулы, чтобы его статуя была установлена в иерусалимском храме. По словам Иосифа,

143

это вызвало массовую стачку еврейских крестьян; по словам Тацита,— вооруженное восстание. Поскольку в создавшихся условиях крестьянская стачка вряд ли могла остаться пассивной, то Тацит, вероятно, прав. Конец этому положило только убийство Калигулы в начале 41 г.

Клавдий пришел к власти благодаря поддержке солдат и римского народа, хотя сенат этому и сопротивлялся. Он был одним из наиболее либеральных императоров. Своими преобразованиями он до известной степени устранил некоторые из худших злоупотреблений, присущих римскому рабовладельческому обществу, и расширил базу империализма, даровав права граждан и открыв доступ в сенат многим жителям провинций и даже вольноотпущенникам. Что касается Палестины, то он отказался от непосредственного управления ею и вернул царство Ирода Великого его внуку Ироду Агриппе. Но те дни, когда подобными маневрами можно было надолго умиротворить еврейские массы, были уже позади. Хотя Агриппа и был романизированным государем, но ему приходилось заискивать перед народом и прибегать к демагогии, от чего его дед с презрением отказался бы. Согласно одному из помещенных в Мишне рассказов, как-то Агриппа, читая во время одного из празднеств Второзаконие, разрыдался при словах: «Не можешь поставить над собою (царем) иноземца, который не брат тебе». Народ стал кричать: «Не бойся, Агриппа! Ты брат нам». Подобного рода комедией он умиротворил фарисеев и изолировал более опасных теперь назарействующих мессианистов. Он сыграл даже на национализме, усилив укрепления Иерусалима и созвав совещание азиатских вассальных князей в Тивериаде. После его смерти, в 44 г., Клавдий подавил националистическое движение и снова отдал Палестину под власть римских прокураторов.

Целый ряд неурожайных лет способствовал углублению кризиса. В 42 г. сильный голод разразился в Египте, в 46 или в 47 г. — в Иудее, а в 51 г. недостаток хлеба вызвал выступления против императора в самом Риме. Все это способствовало нарастанию революционных настроений во всех центрах, где имелись еврейские организации. Вскоре после смерти Агриппы

144

фанатик по имени Февда, используя легенду об Иисусе', обещал вести народ через Иордан, не замочив при этом ног. Конница разогнала собравшихся, а Февда был захвачен и обезглавлен. Вскоре двое сыновей Иуды Галилеянина, революционного вождя 6 г. до н. э., были посажены в тюрьму и обезглавлены. Затем, вероятно в 49 г., Клавдий сделал шаг, о котором уже говорилось, — он изгнал евреев из Рима, так как они «по подстрекательству Хреста, заводили непрестанные смуты»2. Если мессианистская закваска одновременно пришла в брожение и в Палестине и в Риме, то вряд ли хоть одно гетто Средиземноморья могло остаться в стороне.

Павел — документы

На эти годы углубляющегося кризиса падает начало миссионерской деятельности Павла и его сотоварищей. Наши единственные источники для биографии Павла — это «Деяния апостолов» и паулинистские «Послания». Их следует подвергнуть скрупулезной проверке.

«Деяния» являются продолжением третьего евангелия и, как и оно, были написаны в начале II в., когда имел хождение целый ряд евангелий3. Как в «Деяниях»,

1 У Иосифа Флавия («Иудейские древности», XX, 5, 1) нет ни слова об использовании Февдой легенды об Иисусе. Это собственное предположение Робертсона. — Прим. ред.

2 См. гл. IV. Светоний («Клавдий», XXV) не приводит даты. Оррзий, христианский историк V в., указывает, ссылаясь на Иосифа, что это произошло на 9 году правления Клавдия. В сохранившемся тексте Иосифа об этом ничего не говорится, но возможно, что здесь, как и в других местах, были вымарки.

3 В отношении «Деяний» я занимаю среднюю позицию. Я не могу примкнуть к Гарнаку и к другим теологам, которые относят эту книгу ко времени жизни Павла. Если бы это было так, то евангелие от Луки, продолжением которого являются «Деяния», тоже относится к этому времени, а евангелие от Марка, которым пользуется Лука, должно было бы появиться еще раньше. Но это находится в противоречии со свидетельством самих евангельских текстов, так как из них можно заключить, что разрушение Иерусалима и его храма было уже совершившимся фактом (Марк 13; Лук. 21). «Деяния», следовательно, появились несколько позже 70 г. н. э. С другой стороны, я не могу вместе с Луази исключить вероятность того, что Лука, спутник Павла, написал третье евангелие и «Деяния». В еще меньшей степени я могу присоединиться к Кушу, датирующему обе книги по Маркиону. Вот почему я временно и с соответствующими оговорками считаю их автором Луку, относя это

10 Арчибалд Робертсон 145

Так и в евангелиях чудесами хоть пруд пруди. И чудеса эти происходят но определенному плану. Петр и Павел творят одинаковые чудеса. И тот и. другой исцеляют хромого от рождения. И тот и другой чудесным образом освобождаются из темницы. И тпт и другой воскрешают по одному умершему. И тот и другой исцеляют множество больных и бесноватых, не прикасаясь к ним — Петр своей тенью, а Павел платками и опоясаниями со своего тела. Более того, в «Деяниях» нет ни малейшей разницы между учением Петра и учением Павла. Оба проповедуют об одном и том же историческом Иисусе как о Христе, который воскрес из мертвых и является спасителем мира.

Но некоторые части «Деяний», написанные от первого лица их называют «мы»-отрывки) и, по-видимому, основанные на путевых дневниках, представляются записками действительного участника событий, и здесь мы уже находимся на более твердой почве. Но даже и здесь необходимо тщательно отграничивать «мы»-от-рывки от примыкающего к ним вплотную материала. Так, рассказ о чудесном освобождении Павла из темницы в Филиппах непосредственно следует за «мы»-отрывком. Воскрешение Евтиха, спасение от змеиного укуса на Мальте' и другие, происшедшие на Мальте, чудеса вкраплены в «мы»-отрывок. Несомненно, что даже путевой дневник подвергся «доработке» в том тексте «Деяний», которым мы сейчас располагаем. Но все же «мы»-отрывки можно в основном считать историческими. В своей значительной части — это сухое описание маршрута, сочинять которое не было смысла. «Мы»-отрывки лишь в незначительной степени связаны с содержанием учения Павла.

Нашим другим источником служат паулинистские «Послания». Вряд ли хоть одно из них, именно в той форме, в какой они до нас дошли, является полностью произведением Павла. Между смертью Павла и первым собранием его «Посланий» (составленным гностиком Маркионом около 140 г.) прошло восемьдесят лет, и за этот период «Послания» подверглись значительной

произведение к последним годам его жизни, падающим на второе столетие. Аргументы против достоверности «Деяний» остаются в силе, независимо от авторства.

1 В «Деяниях» — Мелит. — Прим. перев.

146

обработке. Помимо того, что многие части их были Переложены в ритмическую форму для того, чтобы дать возможность заучивать их наизусть простым людям, под общим заглавием были объединены отрывки различного происхождения и авторства. Тем не менее пау-линистские «Послания» (кроме позднейших, к Тимофею и Титу, представляющих явную подделку) в основном не связаны с «Деяниями» и могут быть использованы для их проверки. Они разительно расходятся с «Деяниями» в ряде моментов, относящихся к истории и доктрине. Это обнаружится, когда мы перейдем к рассмотрению документов в их историческом контексте1.

3. Павел из Тарса — по «Деяниям апостолов» и по «Посланию к палатам»

После того как мы отделим явно ранний материал паулинистских «Посланий» от явно позднего и объединим этот ранний материал «Посланий» с «мы»-отрыв-ками «Деяний», добавив все, что еще сюда подходит, из

1 Ф. X. Баур и его последователи, известные как Тюбингенская школа, первыми из современных ученых подчеркнули противоречия между «Деяниями» и паулинистскими «Посланиями» и указали на значение этого для решения вопроса об историчности «Деяний». Тюбингенская школа считает подлинными «Послание к галатам», первое и второе «Послания к коринфянам» и «Послание к римлянам», обращая внимание на то, что в этих «Посланиях» Павел совершенно независим от Петра и других апостолов, а местами относится к ним весьма критически. В «Деяниях» же, напротив, его деятельность протекает в полной гармонии с ними и он признает их авторитет. Если же, как я стараюсь доказать, «Послания» старше «Деяний», то мы должны отдавать предпочтение их свидетельству. Петристское и паулинистское христианство были антагонистичны друг другу, и «Деяния» являются позднейшей книгой, рассчитанной на их примирение.

Современные апологеты часто говорят, что «от Тюбингена не осталось камня на камне». Но противоречия, на которые обратила внимание Тюбингенская школа, отрицать невозможно. Слабость Тю-бингенской школы заключалась в том, что 1) они слишком легко принимали четыре самых длинных послания за подлинно паулини-стские — в это допущение позднее были внесены коррективы ван-Маненом (который заходит дальше, чем следует, отвергая все Послания) и такими независимыми учеными, как Луази и слишком мало читаемый Райлендс (занимающими промежуточные позиции) t и 2) в их гегельянском идеализме, в силу чего они игнорируют социальные противоречия, лежащие в основе идейной борьбы. В этих общих направлениях надо идти не назад, от Тюбингена к традиции, а вперед, от Тюбингена к более научной позиции.

10* 147

бстального, то выявляются следующие факты. В середине I в. — это были годы экономического кризиса в различных частях Римской империи и усиливающейся политической напряженности между имперскими властями, с одной стороны, и еврейскими массами и теми, кто находился под влиянием их пропаганды (а таких было много), — с другой, некоторые еврейские и полуеврейские миссионеры, оказывается, проповедовали новый мистический культ в Сирии, Малой Азии, Македонии и Греции. Наиболее известным из этих миссионеров является Павел, но он был не первым. Он сам говорит об Андронике и Юнии (неясно, кто имеется в виду Юний или Юния) как о «прославившихся между Апостолами и прежде меня еще уверовавших во Христа» '. Автор путевого дневника говорит о Филиппе и его четырех «пророчествующих» дочерях, принимавших Павла в Цезарее 2, и о Мнасоне Кипрянине, «давнем ученике», у которого Павел останавливался в Иерусалиме как раз перед своим арестом3. В «Деяниях» и «Посланиях» также упоминаются Варнава Кипрянин и Аполлос из Александрии, независимые от Павла миссионеры, иногда выступающие как его союзники, а иногда как соперники или противники. Но все эти другие — не более чем имена. Мы не располагаем ничем, насколько нам известно, вышедшим из-под их пера, и можем судить о движении лишь по Павлу и его безымянным переделывателям и редакторам.

Павел, как мы узнаем, делал палатки в Тарсе з Ки-ликии —он не был ни рабом, ни наемным работником, а квалифицированным мастером, имевшим право свободного передвижения, и являлся по рождению римским гражданином. Изготовление палаток было широко распространенным в Киликии промыслом, имевшим важное значение для римской армии. Вероятно, отец Павла получил римское гражданство в вознаграждение своих заслуг как поставщика для армии. Человек, подобный Павлу, хотя и мог стремиться к духовному перерождению общества и работать в этом направлении, не был заинтересован в революции. Его встревожила пропаганда царства божия на земле, которую проводили его

1 Римлян, 16, 7.

2 В «Деяниях» — Кесарея. — Прим. перев 8 Деян. 21, 8—9, 16.

148

соотечественники — евреи из диаспоры. В «Деяниях» и в трех «Посланиях» мы читаем, что первоначально Павел преследовал мессианских проповедников. Но, будучи молодым человеком, он не мог являться тем злейшим гонителем, каким он обрисован в VIII—IX главах «Деяний»; точно так же Иерусалим не мог быть местом его гонительской деятельности. Если б это было так, то как это увязать с тем, что несколько лет спустя он говорит: «Церквам Христовым в Иудее лично я не был известен»'. Примечательно, что в «Посланиях» ни разу не упоминается Стефан, которого, как описывается в «Деяниях», побивали камнями под предводительством Савла (Павла) 2. Первоначальная антимессианистская деятельность Павла, несомненно, является фактом. Но в «Деяниях» она приукрашена и драматизирована и ошибочно перенесена в Иерусалим.

Как в «Деяниях», так и в «Посланиях» местом, где произошло обращение Павла, назван Дамаск. Но нигде в «Посланиях» не упоминается о чудесном видении, о котором более трех раз (с различными подробностями) рассказывается в «Деяниях». Описание, приведенное в «Послании к галатам», говорит о внутреннем просветлении, не обязательно внезапном. «Бог... благоволил открыть во мне Сына Своего»3. Мы позднее увидим, что Павел использует выражение «Сын Божий» в том же смысле, что и Филон, обозначая «логос» или божественный дух, который освобождает мужчин и женщин от плоти и смертной природы и преобразует их в нравственные и духовные существа, наделенные бессмертием.

Павел пришел к заключению, что он не в состоянии бороться с популярным мессианизмом посредством

1 Галат. 1, 22, L. Gordon Rylands в «A Critical Analysis of the Four Chief Pauline Epistles», p. 352, делает из этого вывод, что Павел никогда не был гонителем и что это легенда, созданная пе-тристской партией. Loisy в «The Birth of Christian Religion», ch. Ill, IV, допускает возможность, что он был гонителем не в Иерусалиме, а в каком-либо ином месте.

2 Автор допускает неточность. На самом деле в «Деяниях» говорится только: «свидетели же положили свои одежды у ног юноши, именем Савла» (Деян. 7, 58). Ниже (Деян. 22, 20) Павел вспоминает, «...и когда проливалась кровь Стефана, свидетеля твоего, я там стоял, одобрял убиение его и стерег одежды побивавших его». — Прим. перев.

3 Галат. 1, 15—16. '; ;"; \.

т

юридических мер. Среди тех самых мессианистов, которых он подвергал гонениям, он обнаружил дух солидарности и товарищества, в котором нуждался мир и который, по его мнению, являлся божественным. Больше он не мог продолжать свои гонения. Но он должен был любой ценой спасти и их, и массы, на которых они все больше распространяли свое влияние, от лжевождей и от открытого столкновения с Римом, ведь он, как римский гражданин, знал, что это столкновение, несомненно, будет гибельным. Он решил проповедовать, как это уже делали другие, спиритуалистический мессианизм, обращаясь с этой проповедью к массам, которых в противном случае могли бы увлечь на опасное и безнадежное восстание.

Итак, Павел отправился к массам и стал говорить их языком. Он проповедовал мистическую религию, где Иисус Христос революционной пропаганды был превращен в божественного духа, благодаря которому смертные люди могли приобрести бессмертие. Он переместил царство божие из этого мира в загробный.

Но это грозило неприятностями — конфликтом с революционными мессианистами. Как мы увидим, неприятностей у Павла было достаточно.

По ряду обстоятельств трудно считать «Послание к галатам» принадлежащим Павлу. Рассказ о его ранней миссионерской деятельности в том виде, а каком он там изложен, почти непонятен, а тон его настолько высокомерен, что вряд ли это часть подлинного письма, написанного (как об этом говорится в «Послании к га-латам») с целью вновь собрать колеблющихся новообращенных. Возможно, оно принадлежит одному из приверженцев Павла, защищавшему после смерти последнего его память от тех, кто нападал на него как на лжеапостола и лжееврея'. Но, за исключением некоторой обработки, которая здесь не должна нас беспокоить, это, по крайней мере, документ I в., и он опровергает тот рассказ о ранней деятельности Павла, который содержится в «Деяниях». В «Послании к галатам» бог открывает своего сына не Павлу, а в Павле, и от-

1 Подобные псевдописьма были распространенной формой сочинений в древности. Сохранились псевдописьма Платона, Аристотеля и многих других; почитатели, приписывавшие эти письма знамени-тум людям, не видели в этом ничего дурного.

крытый таким образом «Христос» — не когда-либо существовавший человек, а божественная сила в страждущих верующих — «распятый» и все же живой. В «Послании» говорится:

«Я сораспялся Христу,

И уже не я живу,

Но живет во мне Христос»'.

В «Послании к галатам» Павел (или, вернее, тот, кто выступает от его имени) страстно настаивает на своей полной независимости от палестинских христиан. Он сообщает своим читателям, что после своего обращения он не поддерживал с ними связи.

«Когда же Бог,

Избравший меня от утробы матери моей И призвавший благодатью Своею, благоволил .Открыть во мне Сына Своего, Чтобы я благовествовал Его язычникам,— Я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью И не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне

Апостолам, А пошел в Аравию И опять возвратился в Дамаск»2.

Сравните это с рассказом в «Деяниях», где Павел после своего обращения сразу же принимает участие в деятельности христиан в Дамаске. Павел «Послания к галатам» и Павел «Деяний» — это два разных человека.

И «Деяния», и «Послания» сходятся в том, что Павлу пришлось бежать из Дамаска. Во «Втором послании к коринфянам», И, 32 поводом является приказ о его аресте, отданный областным правителем царя Аравии Арета. Это важно для установления хронологии деятельности Павла. По выпущенным монетам нам известно, что Дамаск был римским владением еще в 34 г. Но ни одной монеты Калигулы или Клавдия там найдено не было, и, вероятно, Калигула уступил его Арету в начале своего правления. Таким образом, бегство Павла произошло между 37 и 40 г., годом смерти Арета, — более ранняя дата представляется более вероятной. Это значит, что обращение Павла произошло несколько раньше, скажем, между 34 и 37 гг.

1 Га лат. 2, 19—20. 5 Там же. 1, 15-17.

Три года спустя, согласно «Посланию к галатам», Павел на две недели прибыл в Иерусалим, где видел Кифу (Петра) и Иакова, но никого из остальных апостолов, и остался неизвестен церкви. Здесь, как и всюду, «Послание» подчеркивает независимость Павла от палестинских христиан. Сопоставьте это с рассказом в «Деяниях», где Павла знакомят с апостолами, он выступает с проповедями и ему снова приходится поспешно бежать. Истине может соответствовать только один из этих рассказов, а «Послание к галатам» было написано раньше «Деяний». В течение четырнадцати лет, согласно «Посланию к галатам», Павел проповедовал в Сирии и Киликии и не приезжал в Иерусалим. Это противоречит «Деяниям», 11, 29—30, где говорится, что Варнава и Савл (Павел) были посланы Антиохий-ской церковью для передачи продовольственной помощи голодающим в Иудее в 44 г., в год смерти Ирода Агриппы. Мы увидим, что автор «Деяний» переносит на этот год более позднюю поездку для оказания помощи голодающим, о которой упоминается в «Посланиях» и о которой он почему-то молчит. В «Посланиях» также не говорится о поездке Павла и Варнавы на Кипр (где они обращают проконсула!) и в южную часть Малой Азии, хотя обо всем этом рассказывается в «Деяниях» в гл. 13—14. Возможно, что это вымысел.

Через четырнадцать лет, как мы узнаем из «Послания к галатам», — то есть примерно в 50 г., — Павел вместе с Варнавой посетил Иерусалим, чтобы изложить перед «столпами» тамошней церкви, Кифой (Петром), Иаковом и Иоанном, евангелие, которое он проповедовал язычникам. Те трое «не возложили» на него ничего более и дали ему свободу рук при одном условии, чтобы языческие церкви «помнили нищих» Иерусалима1. Павел (или автор «Послания») жалуется, что «столпы» нарушили это соглашение и пытались заставить обращенных язычников соблюдать еврейскую обрядность. В гневе он называет их «лицемерами» и дважды призывает анафему на всякого, кто проповедует обращенным им какое-либо другое евангелие, кроме его.

С традиционной точки зрения, согласно которой Павел был обращен в христианство, которое уже пропове-

Гэлат. 2, 6—9.

довали Петр и другие палестинские апостолы, «Послание к галатам» непонятно. Мы остаемся в недоумении, почему после своего обращения он сразу же не обратился к ним и не узнал у них то, чему они могли его научить. Откуда это настойчивое утверждение, что он им ничем не обязан? Откуда эти гневные анафемы? Бывший гонитель поучает своих новых товарищей, указывая на их несовершенства, — не очень убедительная картина. Этот рассказ понятен только в том случае, если паулинистское и палестинское христианство первоначально представляли два отдельных и враждебных направления, которым в конце концов пришлось слиться, так как одно без другого было бессильно. По ходу нашего дальнейшего изложения мы обнаружим подтверждающие это данные. Павел увидел, что палестинские апостолы стоят у него поперек дороги. Его евангелие не было их евангелием, а его Христос—их Христом. Он избегал их, пока мог. Затем он попытался с ними договориться; когда ему это не удалось, он их проклял! Но оба евангелия необходимо было посмертно примирить для того, чтобы жило христианство.

Автор «Деяний» видит доходящее до неприличия несоответствие «Послания к галатам» с тем рассказом о первоначальной единой церкви, который он хотел распространить. Поэтому он выводит версию, согласно которой деятельность Павла протекает в полной гармонии со старшими апостолами. Разногласия возникают между рядовыми христианами (а не руководителями) о применении еврейского закона к новообращенным язычникам, в особенности по поводу обрезания. Анти-охийская церковь посылает Павла, Варнаву и других в Иерусалим для совещания с «апостолами и пресвитерами». После этого языческим церквам было отправлено окружное послание, освобождающее их от всех обязательств, кроме целомудрия, употребления кошерной пищи 1 и воздержания от мяса, пожертвованного идолам 2. С этим постановлением все согласились, и данный вопрос больше никогда не поднимался. Нечего и говорить, что автором «Посланий» неизвестно о каком-либо

1 Кошерный — по-еврейски чистый. Кошерное мясо — мясо животного, убитого с соблюдением определенных правил. — Прим. перев.

2 Деян. 15.

153

подобном постановлении, а если и известно, то они его не признают. Исходившие из Иерусалима предписания не были действительны в паулинистских церквах.

Blog

Перевод с английского Ю. В