Серпантин

Вид материалаДокументы

Содержание


Не о погоде
Подобный материал:
1   ...   60   61   62   63   64   65   66   67   ...   74

Ногти



Как-то утром в субботу, шутки ради, я наклеил себе накладные ногти моей жены. Это были новые ногти, привезенные ей в подарок из Японии. Я не обратил внимания на инструкцию по использованию. Я не знаю японского.


Это был кошмар. С ними ничего нельзя было делать. Причем ногти так приросли к рукам, что отклеить их не представлялось никакой возможности. Их можно было сорвать только вместе с моими собственными ногтями. Целый день я ходил по квартире и пытался сделать что-нибудь полезное для дома, для семьи, но у меня ничего не получалось. Я сел за компьютер, но печатать не смог, потому что было больно. На улицу выйти я стеснялся, потому что меня могли неправильно понять прохожие. Я с трудом налил себе стакан воды и выпил, жеманно отставив большую часть пальцев в стороны; эта вода была моей единственной, так сказать, трапезой за весь день. Я не мог курить. Я страшно проголодался. Мне хотелось в туалет, но я не рискнул. Вечером пришла Софа и, проклиная свою тяжелую долю – то есть жизнь с таким идиотом, как я – сводила меня в туалет, а потом стала кормить с ложечки. Я пытался помочь, придерживая ладонями тарелки, но лишь исступленно царапал жену, и она, матерясь шепотом на трех языках, велела мне держать руки на коленях. Я сидел смирно, но нервничал и выбивал дробь ногтями. После ужина мы попытались отклеить их сначала в горячей воде, а потом в кипятке, но ничего не выходило. Ногти окончательно ороговели, потеряли фабричный розовый цвет, почернели и стали скрючиваться. Я напоминал сам себе вурдалака и австралийского попугая-овцеубийцу ара одновременно. От отчаяния я взмок и хотел вытереть лоб, но расцарапал щеки. В бешенстве я стал хватать себя за волосы. В дверь позвонила соседка. Дверь у нас обычно не закрывается, и звонила она из приличия. Она вошла и увидела меня, царапающего щеки, как истеричная гимназистка. Мне стало очень неудобно. Я вскочил, вытянув навстречу ей руки и растопырив пальцы. Соседка пригляделась, закричала и кинулась обратно.


Под утро, когда меня, наконец, раздели и уложили в кровать, я не мог спать. Потом я задремал. Мне снились кошмары. Я махал руками и царапал жену, она вскрикивала во сне.


На рассвете ногти неожиданно отвалились сами собой. Приблизительно неделю мы разыскивали их по всей постели, под подушками, в наволочках, под простынями и матрасом. Они страшно кололись, рядом с ними было невозможно спать. Софа перешла в комнату дочки, и спит там до сих пор.


Сны



Сны мне снятся редко, но они цветные. Я вижу во сне принцесс, чересчур воздушных и, как следствие, слабодосягаемых, или замок Фрон де Бефа – хозяин злобно хохочет, стоя на площадке главной башни, открытой семи ветрам; или как мы под ручку прогуливаемся со Страшилой Мудрым – он очень постарел, и из всех героев сказки один остался в живых; или как я, присев на корточки перед костром, зазубренным камнем разрываю мясо поджаренного саблезубого тигра в эпоху, когда мир был юным (я чавкаю); или как стою на железнодорожных путях у ворот Освенцима – лет с семи вижу, и сон такой регулярный своей безнадежностью, что практически стал предсказанием самому себе. Однажды мне приснился сон моей мамы – "Юнкерс", пикирующий на состав с эвакуированными. Маму вывезли на Большую землю из Ленинграда в последнем эшелоне, а на следующий день окончательно разбомбили пути, и началась блокада. Мама видит ревущий "Юнкерс" с трехлетнего возраста, так что это скорее воспоминание, чем сон.

Помрачающая разум чересполосица сюжетов.


А сегодня мне приснилось, что я украл у секретарши моего директора сигарету, и она, войдя в комнату, застала меня в тот момент, когда я воровато вытаскивал эту сигарету из ее открытой пачки, лежавшей на столе. И я трусливо хихикаю и делаю вид, что это шутка, хотя это совсем не шутка, и меня накрывает волна отвращения к самому себе.

До чего я дошел.

И еще я никогда не видел себя во сне заключенным, миллионером или счастливым возлюбленным.


Не о погоде



Температура воздуха у нас наконец-то слегка упала. Днем можно дышать – над холмами ветер ходит хмуро, верхушки сосен раскачиваются, к вечеру даже обещают дождь. Эта часть передней Азии находится в процессе высыхания уже несколько тысяч лет, так что теперь и легкий дождик – событие национального масштаба. В начале четвертичного периода здесь водились гиппопотамы, а недалекую Сахару покрывали заливные луга. Грустно, девицы. Если не фокусировать взгляд, то усилием воли можно вообразить, что вот эти раскачивающиеся сосны в саду – на самом деле растут где-нибудь на Валааме. Правда, сосны эти – гималайские, завезенные сюда еще семенами и выращенные искусственно, но чего не вообразит себе измученный нарзаном. Забавно, думаю я – гималайская сосна, отродясь не видевшая Джомолунгмы, тибетских снегов и яков, а только раскаленную пелену гор Моава на горизонте и верблюдов.

На Валаам мы с женой выбирались в восьмидесятых из Питера. Остров, возникавший на рассвете из ладожских волн, был как трехслойный пирог. Пропитанное пряным ромом тесто древних карельских капищ оседало в почву под тяжестью белого шоколада монастырских стен, сверху припорошенных пылью несладких марципанов недолгого советского периода. Все было обшарпанным, кроме леса. На острове царило запустение – какое-то тысячелетнее, древнее, всепроникающее. Остров, с которого ушла сказка, сказала Ирка вечером в каюте. Я накачивался портвейном и угрюмо смотрел в иллюминатор.

Потом все изменилось, я знаю, только это было уже без меня.