Серпантин
| Вид материала | Документы |
СодержаниеНад вечным покоем |
- Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
- Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
- Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
- Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
- Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов 10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
- Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.
Над вечным покоем
Меня всегда корёжило при чтении местных газетных объявлений о собаках и кошках. Наверное, бывшие одесситы какие-нибудь составляли:
"Отдам в хорошие руки дворняжку Мурку. Черного цвета, 1,5 года. Папа – ньюфаундленд, умер от ожирения, мама – пикинес, ещё жива.
Очень добрая, степенно кушает бульон. Взгляд мученический. Не кусается. Детей любит. Стерилизованная".
Чудовищно.
Взгляд мученический, и она любит детей. Оттого, что сама – стерилизована. Или по наследству, от равнодушия – оттого, что папа умер от ожирения. Черт ее знает. И хозяев.
Мне стало грустно; вспомнился русский христианин отец Дудко, которого в лагере били по морде, и я пошел в синагогу.
Там я встретил заикающегося молодого человека с молящими глазами, по имени Рафаэль. Я не стал спрашивать, отчего он заикается, я и так знал это. Его выгнала из собственного дома в поселении Амона моя полиция, которая меня бережет. Выгнала с женой, детьми и книжками. У него много книжек. Теперь эти книжки лежат у меня дома, и от них нет прохода. Я свалил их в одну большую кучу в моем салоне, потому что ему некуда их было больше отдать. Я сказал, что он их может забрать, когда будет куда. Но ему теперь не будет – куда. У него уже нет дома и не будет.
Увидев меня, он встрепенулся и вскочил с места. С того момента, как полицейская дубинка, трахнув его по голове, вызвала дзен-видение мира, у Рафаэля объявились молящие, мерцающие в свете звезд глаза, как будто он в чем-то виноват перед окружающими
Он подбежал ко мне, и я издалека начал говорить, делая успокаивающие пассы руками, что это ничего, что пусть книжки и дальше будут в моем салоне, и что это даже полезно, потому что моя дочка вытаскивает оттуда какие-то сказки, и даже начала читать их вслух.
Но он пузырящимся от муки ртом бормотал что-то совсем о другом – об основателе хасидизма Баал-Шем-Тове он бормотал, и глаза его были лучисты и скорбны, и я, стоя посреди окружившей меня толпы прихожан, чувствовал себя неудобно, как будто находился рядом с сумасшедшим, и всё делал успокаивающие жесты, как йог-экстрасенс, и становилось всё более неловко, потому что ни он не был сумасшедшим, ни я не был йогом.
Это история лошади, шопотом закричал он, нет в ней ни чудес, ни возвышенных мыслей, ни серьёзного духовного наставления, и всё же стоит её рассказать.
Хасиды любят рассказывать истории про своих ребе, про своих давно почивших в бозе ребе, они любят их рассказывать в самое неподходящее время, даже тогда, в телячьих вагонах – по дороге в Освенцим – они их рассказывали, так пусть теперь расскажет и он.
Приходил в Подолии в семнадцатом веке к Бешту, к Баал-Шем-Тову то есть, к Обладателю Доброго имени, один человек учиться, кричал шепотом Рафаэль. Был он, бештов хасид этот, бедняк из бедняков. В его доме даже крапива росла не так, как у всех – жухлая какая-то, печальная росла у него крапива, даже и не жглась... Зато жег до костей язык его жены. Мы не очень осуждаем эту женщину, которая хотела жить как люди, а выходило у нее как всегда, то есть не получалось. У нее не было лошади, и вообще ничего у нее не было. Беднячка она была, да.
...А у учителя нашего Бешта была не одна лошадь, но много лошадей у него было, целых три штуки, и повозка у него была тоже, и возил ее русский человек, которого в хрониках именуют Алекса. Алексей, то есть. Он всё время водку пил, да. А когда не пил, то ругался со своим хозяином и обзывал его жидовской мордой без страха и упрека, и праведник отмалчивался и только вздыхал.
И вот способ поправить дела семьи женщина нашла-таки, хоть и странный, и сказала мужу:
– Слушай, укради у Бешта лошадь. У него много, у нас – ни одной.
Муж схватился за голову, потому что шуточное ли дело – украсть лошадь у Учителя. Но капля камень точит, и жена точила ему мозги каждый день и каждую ночь, и вот – пошел на заре хасид к конюшне Обладателя Доброго имени и вывел лошадь. Что ж, пусть будет у жены лошадь, раз она так хочет лошадь. А Бешту какую-нибудь другую лошадь подарят, он и так богатый, мясо раз в неделю ест, а луковый суп-затируху – так и каждый день. А и мы, может, тогда разбогатеем.
И поставил этот человек лошадь Учителя у себя во дворе. Конюшни у него, как вы понимаете, не было, и поставил он ее просто во дворе.
Жена вышла, посмотрела и сказала:
– А лучше выбрать не мог?
– Темно было, – ответил человек, и на том разговор у них закончился.
Грустная лошадь стояла у них во дворе, жевала чахлую зелень, которой в нищем дворе было совсем мало, и размышляла она о том, что пребывает уже недалеко от лучшего из миров. Поняла она через несколько дней, что, видимо, помирать ей придется, такая у бедняка во дворе была житуха.
А через неделю на заре пришел хасид-конокрад к Учителю учить Писание, как всегда раз в неделю ходил. По традиции.
Бешт сидел в хате с другими учениками, разметав по столу рукописи и свитки, хлебал луковый суп, и ученики, как принято, смотрели ему в рот.
Бешт поднял от тарелки голову и сказал ему:
– Слушай, чего это моя лошадь стоит у тебя и голодает? Приведи ее обратно.
Тот пошел и привел. Вот и весь рассказ.
...И через сотни лет закричал шепотом ученик учеников жившего в Подолии Бешта – молящеглазый Рафаэль, выгнанный из собственного дома в Иудее:
– Эту историю рассказал своему сыну ребе Шнеур-Залман, первый глава хасидов направления ХАБАД. Почему Учитель не ругался, почему он поднял голову от тарелки с супом и попросил привести лошадь обратно? Ты хочешь это знать? Но для того, чтобы это понять, нужно говорить два дня и две ночи...
– У меня нет на это ни ума, ни терпения. Поэтому ставим точку, – сказал я выгнанному из собственного дома хасиду. – Но у меня есть литр водки, и мы с тобой её сейчас выпьем. И это и будет Ответ. Это будет великая истина, посконная, она же кондовая...
И я нежно взял за локоть Рафаэля, у которого от безумия уже пенился рот, как у хамахарского жеребца, и обступившая толпа глядела на него странно, и вывел его из синагоги, и привел к себе домой, до которого было ступить три шага. И там его встретила моя жена, и я благословил подбежавших детей, и прочел благословение на хлеб и вино, и усадил его за стол, где уже сидело, как всегда у нас в пятницу вечером, двадцать пять человек, и он выпил и закусил, чего Бог послал руками моей Софы, и я тоже.
И мне поднесли на руках синеглазого внука, маленького мальчика Ронен-Хаима, чьё имя значит – Истовое ликование жизни, и он, протянув руки, не умея ещё разговаривать, засмеялся, и я затравленно огляделся по сторонам. И, как всегда, склонившись, поцеловал его в голову, в белесые волосики, и вслух благословил его на жизнь вечную, а если на смерть – то только после моей смерти; а про себя – проклял жизнь, в которой одни неспешно намыливаются в Карловы Вары и, лениво шевеля перстами, обсуждают несбывшуюся любовь, а другие – глядя безумными очами, лишившись дома в своей стране и веры в свою веру – сойдя с ума, вымаливают, как подание, корку хлеба в чужом жилье для себя и субботний покой для всех.
За трясущимися окнами привычно грохотали пушки, слышался свист снарядов и лай командиров подразделений, вой будущих вдов и хохот привычных ко всему, ужравшихся соседей с первого этажа.
...После окончания субботней трапезы я вышел во двор гулять с собакой – и поднял голову: равнодушно кривящаяся Луна плыла по небу, и низкие облака спешили за ней, и отблески дальних зарниц сверкали над хребтами Иорданской долины. Полуторагодовалый пес, помесь ньюфаундленда и пикинесса, воздел оскаленные клыки на Луну и стал выть, заглушая автоматные очереди. Но ни хохот стремящихся в Карловы Вары соседей, ни вой будущих вдов, ни бессмысленный смех младенцев не достигнут Луны. Это другая планета.