Серпантин
| Вид материала | Документы |
СодержаниеБездарный день Амурские волны |
- Программа «орленок next» Специализированная зимняя смена «Новогодний серпантин» (02., 65kb.
- Колбёшин Анатолий Иванович Заслуженный артист России. Художественный руководитель Ярославского, 15.41kb.
- Методи І форми реалізації основних напрямків виховної роботи, 48.96kb.
- Конкурс детского творчества «Новогодний серпантин», 72.44kb.
- Программа 6 классы кл рук-ли 6-х классов 10. 00 Цдб "Новогодний серпантин". Конкурсно-игровая, 56.82kb.
- Новогоднние приключения в сказочном лесу или Злыднин Новый год, 187.69kb.
Бездарный день
Вместо того, чтобы заниматься делом, скажем, работать, я провел совершенно бездарный день. Я сидел на работе и таращился в экран монитора на материалы про все, что угодно, кроме работы: про гигантских кальмаров, про мегантропов, про чупакабру в Гватемале и в Тамбове, про карликовых стегодонов, на которых охотились хоббиты с острова Флоренс, а также про лопарей, кои, как известно, являлись коренным населением Карельского перешейка. Потом я стал воображать, что во время поездки к родственникам и знакомым в Санкт-Петербург (почему-то зимой) обнаружил в снегу рядом с дачей скелет неизвестного животного о двух ногах, но без передних конечностей, и завернул его в клеенку, и повез в мой любимый Зоологический музей, а по дороге рассказываю в троллейбусе о находке, и все просят показать скелет, и я разворачиваю клеенку и показываю, и весь троллейбус, включая кондуктора и водителя, выходит за мной следом у Стрелки Васильевского острова, и устремляются в музей, где у директора проходит важное совещание, но я его отменяю, и директор и научный совет падают в обморок, а я даю интервью телевидению, и рассказываю, что я – всего лишь скромный историк и зоолог-дилетант, и мне предлагают место почетного профессора палеонтологии, но я уже должен улетать домой, и поэтому сертификат мне высылают следом, по почте, за подписями всего руководства АН, и тут я оказываюсь в Кнессете, и произношу спич по поводу иранской ядерной угрозы, и престарелый наш президент берет слово и слезно молит освободить его от обязанностей по состоянию здоровья, и назначить меня вместо него; и тут Иран не выдерживает такого, и саморазоблачается, и начинает лупить ядерными бомбами прямой наводкой по залу, в котором я выступаю, то есть по мне лично, и я вызываю огонь на себя, и получаю звание почетного профессора зоологии, нет, даже академика, и силами хасидских общин и суфийских орденов всего мира строю ковчег, и сажаю в него всех моих родственников, знакомых, писателей и читателей, и стою там на носу и размахиваю посохом, как Моисей, и все мы отплываем и благополучно прибываем в Гренландию, где всем нам предоставляется политическое убежище, и я машу посохом, и останавливаю таяние льдов, и выращиваю там хвойные леса, и воскрешаю мамонтов, и пришельцы с Альдебарана, нет, пришельцы ниоткуда, как в романах Франсиса Карсака, присылают нам в гости летающую тарелку, и какие-то чудовища от имени СНГ (нет, это не то, это Союз независимых галактик) в торжественной обстановке вручают мне мою новую книжку, напечатанную в четвертом, нет, в пятом измерении, на металлических листах, и на каждой странице там оттиснут штамп "хранить вечно". А потом я изобретаю такую машину, психоволновую, как у Беляева во "Властелине мира", и на полюсах устанавливаю передатчики, и начинаю гипноизлучение на всю планету, и вот уже все человечество понимает, какую хуйню оно пороло все эти тысячи лет, и наступает прекрасная эпоха, и все устремляются через тернии к звездам, и вокруг XXII век и сплошной коммунизм по Стругацким, и меня приглашают возглавить галактическую федерацию, но я отказываюсь, потому что больше всего на свете люблю сидеть с книжкой и рюмкой на завалинке деревянного дома у маленького лесного озера, и нюхать сосновый воздух на закате, и тут, понимаете, мои размышления прерывают и мне приносят ведомость по зарплате – на самом деле приносят, но не ведомость по зарплате академика зоологии галактической федерации, а ведомость по зарплате сотрудника архива, – и вот я уже не сижу, подперев голову рукой и уставясь в окно, а наоборот - сижу, уставясь в эту ведомость, и чешу в затылке, и звоню Софе сообщить, сколько я получил, ну и тут сами понимаете, что дальше.
Амурские волны
С четырех утра было невозможно спать – над районом барражировали военные вертолеты, и шум стоял невероятный. Потом раздался шум голосов; я выглянул в окно – толпа солдат, парни, девки, все с автоматами наизготовку, идут по улицам и переговариваются. Я крикнул – что такое? Террориста ищем, говорят. Есть данные, что проник сюда к вам и хочет взорваться, когда побольше народа наружу выйдет. Так что ты не выходи. – Как это "не выходи", мне с внуком гулять нужно. Погуляй с ним дома. Балкон у тебя есть? Вот на балконе и погуляй. – Нет у меня балкона. – Ну, тогда в спальне погуляйте. Бай-бай. – Я плюнул и пошел в кровать. Вертолеты поутихли, потом выстрел. Один. Всё. Схватили террориста. Или застрелили. Можно спать.
Спать не получается. Звонок. Один. Бип! Я подскакиваю. "Кто?" Повесили трубку. Ложусь обратно. Опять звонок. Опять подскакиваю. Тишина. Повесили трубку. Потом снова - "бип-бип!". И всё какие-то странные звонки получаются, как будто в ритме мелодии. Один за другим, но со странными перерывами в несколько секунд. Я завернулся в простыню, как патриций на форуме, и стал прислушиваться. Точно – мелодия. "Семь-сорок". Что такое?.. Буся проснулась, входит в комнату: папочка, мне приснился рай. – Доня, иди подними трубку, там какой-то идиот звонит.
Пошла. Слышу – в салоне: бу-бу-бу. Возвращается:
– Папуля, это не идиот. Это дядя Миша. Из Чикаго.
Ну, понятно. Кому ещё в голову может придти звонить на заре в ритме "Семь-сорок"?
– Чего ему надо? Что он говорит?
– Он ничего не говорит. Он хихикает, как падла.
– Ладно, иди спать... Пять утра всего.
Опять зонки. Целая серия звонков. Уже в какой-то другой мелодической последовательности. Я стиснул зубы и не подхожу. Буся вертится в постели и не походит тоже. Звонит. Не переставая, звонит. Это невыносимо. Это хуже барражирующих вертолетов. З-з-з-з-з! В коридор, спотыкаясь, выбегает разъяренная Софа в ночной рубашке. Я ору: скажи ему, что он козел! (В салоне - бу-бу-бу). Входит в комнату:
– Это уже не он. Это Черный Фюрер. Говорит, что по поручению Миши набирает отряд добровольцев из каких-то ирландцев и индейцев, чтобы ехать сюда, и на Мишины деньги закупает им длинные ножи... если я правильно поняла.
– Ножи?..
– Говорит, что в соответствии с какой-то Сухаревской конвенцией он не может применить в действие ту портативную атомную бомбу, которую ему на Мишины деньги продал представитель "Аль-Кайды" в этом... в Лос-Поганосе.
– В Лос-Поганосе...
– Или в Лос-Свиносе, я не разобрала. Говорит: это военная тайна, он не может правильно произнести название города, где бомба куплена. Поэтому в виде конвенционального оружия они закупают длинные ножи, чтобы устроить Насралле ночь длинных ножей. Их сам Фюрер поведет. Если я правильно поняла...
– Я вижу, что не только твой родственник поехал мозгами. Безумие заразительно. И вообще Насралла уже давно живет в Дамаске. Что – эти индейцы и ирландцы намерены высадиться в Дамаске?
– Им всё равно. Их всех давно уже разыскивает Интерпол, поэтому они решили погибнуть с честью... если я правильно поняла.
– А куда смотрел этот представитель "Аль-Кайды"! Не в те ведь руки бомбу продал...
– Этого я не знаю. Я, наверное, неправильно поняла... Я только поняла, что отряд хотел назваться именем Дяди Миши, но дядя Миша ещё пожить хочет; поэтому отряд будет называться "Гога и Магога"...
–...Если ты правильно поняла.
– Если я правильно поняла.
– Хм. А портативная атомная бомба, это, вообще, хорошая идея, да.
Телефон выпевает ритм вальса "Амурские волны".
– Слушай, вставай. Завтра вам уезжать, собираться нужно, ещё ничего не собрано. Вставай.
Встал. Звонок. Я сдаюсь и поднимаю трубку.
В трубке – какое-то кваканье. Да, дядя Миша. Хихикает:
– А правда, хорошее название я придумал? Добровольцам? Это я придумал!
Молчу.
– Личный имени Чикагского мафии узурпатора ДМЧ отряд "Гога и Магога"! Здорово? Я их заставляю наизусть именовать. Индеец Белые Клыки! Поименуй мой личный боевой отряд. Или: ирландец такой-то, поименуй... Здорово?
Я смотрю на часы. Пять пятнадцать.
– Нет. Не здорово. Вам хиханьки, нам слезы.
Молчит. Вздыхает.
– Как там Грэйси? – выдавливаю из себя. Нужно же что-нибудь сказать. Дядя Миша всё-таки.
– Фрося плачет.
– По Фюреру своему, что ли?
– По вам...
Бутылка
В восемьдесят девятом году, на даче под Ленинградом, я купил бутылку коньяка, зашел в сарай и тайно от жены выпил её. Вслед за старичком из Петушков я называю это – пить на брудершафт. Куда выбросить пустую бутылку, я не знал, и так и оставил ее в сарае, закопав в дрова. Потом я вышел из сарая, надел свою старую армейскую шинель и стал во дворе петь песни Галича под шестиструнную гитару, которую нашел на чердаке, и у которой не хватало пяти струн. Гитара поэтому походила на чукотскую лютню, или как это называется. Родные были очень недовольны как гитарой, так и пением. Меня назвали ханыгой, планомерно идущим на тот свет. Поэтому никто, кроме соседей, не обратил внимания на сами тексты песен как таковые. Соседи же внимание обратили именно на них и поэтому вызвали милицию. Семнадцать лет родные напоминали мне этот эпизод по поводу и без, и утверждали, что я сам не понимаю своего счастья, заключающегося в том, что я родился не в старое доброе время.
И вот десять минут назад мне в Иерусалим позвонил папа. Он сказал, что он счастлив. Я испугался. Я всегда пугаюсь, когда при мне начинают говорить высоким штилем.
Папа в последний раз в этом сезоне копался на обледенелой даче и нашел в сарае ту пустую бутылку из-под коньяка, пролежавшую семнадцать лет в дровах, превратившихся в труху. Она напомнила ему обо мне, и он был счастлив. Он не помнил ни о лютне, ни о шинели, ни о Галиче, ни о давно умерших соседях, он помнил только обо мне, и поэтому был счастлив. Можно подумать, что он нашел не пустую бутылку из-под коньяка, а ту, в которой в ожидании приказания построить бесплатный дворец три тысячи лет томился Гассан-Абдуррахман-ибн-Хаттаб. Мы живем во время, стыдящееся выражения чувств, и поэтому в ногу с этим подлым временем я решил свести всё к шутке. Я сказал, что понял бы его радость, если бы он нашел не пустую бутылку из-под коньяка, а, по крайней мере, полную. Но папа продолжал говорить о пустой бутылке с такой печальной нежностью, что у меня защипало в носу, и я беспомощно сказал – папочка, я очень люблю тебя... И мы стояли у двух телефонов по обе стороны двух разных континентов, и шмыгали носами. Но тут подлое время вновь хлынуло на меня плавным потоком. И я, чтобы перестать шмыгать носом, стал вспоминать о старичке из Петушков, который тайком от всех выпивал флакон тройного одеколона в туалете на вокзале города Петушки. И он, и я считали, что это называется пить на брудершафт. И он, и я заблуждались.
Я так и умер в своем заблуждении.
Ответ
...Когда я, закинув голову, смотрю на окружающих меня людей и поражаюсь их дивному оптимизму, граничащему, с моей точки зрения, со слабоумием; когда мне кажется, что люди эти просто не в состоянии посмотреть действительности в глаза, ибо родились здесь, смотрят на этот мир изнутри, и вследствие этого полагают, что статус кво будет вечным; когда я пытаюсь доказать им, что я, родившийся в ином мире, могу, наоборот, увидеть его снаружи (а там, говорю я, увлекшись – пляшет пламя печей и ветерок разносит бесплотный человеческий пепел), – тогда они сочувственно вытягивают губы дудкой и начинают похлопывать меня по плечу, пoвторяя слова Премудрого – "и это пройдет". А я знаю, что ничего не пройдет, что черная дыра заворачивается спиралью хвоста Пернатого змея, и хочу заорать, завопить им в глотки, как в пещерную пасть той акулы, что проглотила Пиноккио с его папашей, как кит Иону – но не делаю этого, потому что знаю заранее, что в ответ услышу не меньшую, что у Премудрого, мудрость – "пить надо меньше".
А и праведники, и мудрецы, и дураки польской эпохи до первого сентября тридцать девятого тоже вытягивали губы дудкой, и тоже сочувственно трепали по плечу кого-то вопящего, и тоже – родившись, правда, там, – в Варшаве, в Польске, что ещё не згинела – полагали, что окружающий мир этот будет вечным. А не стал он вечным – он исчез, испарился, расплавился, вознесся в печах крематориев, растворился в бурых осенних лесах Закопане, под снегами синих Татр. И ничего не осталось, ни могил, ни даже памятного камня там, где дорожные знаки, – кроме очкастых, но при всех очках ничего не увидевших и ничему не научившихся придурков, сыновей и внуков Тех-кто-выжил, – тонкими руками почти бесцельно перелопачивающих горы гнилой бумаги с начертанными на них малопонятными письменами в тщете разобраться. И Атлантида ухнула, и ушла под воду – раз, блядь, два – и в дамки!.. И рукописи на пергаменте или на бересте не нужны носителям шкур из мамонтов. Новое поколение – и смерть придет и на смерть осудит, как сказал один поэт. И даже суровой ниткой и костяной иглой не сшить связь поколений, и не передать простого, такого элементарного опыта, для которого не требуется быть профессором, для которого не требуется быть даже просто историком; а я воплю им в уши: гевалт, идн! – но они, дети и внуки Тех-кто-выжил, уже не знают их языка, языка Тех-кто-жил. Они смеются отчаянным смехом беспечного идиота, они хлопают меня по плечу, они сочувственно вытягивают губы дудкой. Как писал никому уже неизвестный, но не менее от этого великий Мойше Тейф – в переулке Гитке-Тайбе тишь да гладь, лишь призраки черепов щерятся по углам, лишь в воздухе летают обрывки легенд на языке, на котором их уже никто никому не расскажет.
А вообще я хотел написать совсем другое, смешное, – такой, знаете, жизнеутверждающий до колик рассказ, – но меня сбил мой тезка, архангел Михаил. Он явился ко мне со стороны Стены плача и, залив бельма уже с утра, стал дико выть в свою дудку, и я в этом вопле услышал звук труб Страшного суда.
Что представить подруге моей, с усилием спросил я его на языке праотцев, – но он промолчал.
Чем, кроме зубовного скрежета, вцепиться мне в глотку врагов дщери моей, с усилием спросил я его – теперь уже на языке беспорточного еретика, пребывающего ныне не там, где Ему быть положено по всем законам, – и ангел скосил на меня желтый глаз, где белок не имел по центру зрачка, – и не ответил.
– Или, или, лама савахфани, – закричал я, и он опустил трубу, и вытянул губы дудкой, и сочувственно похлопал меня по плечу, и я заплакал, потому что ответа не было и не будет.
Оглавление
Как чувствовал эту жизнь раньше...
Птеродактиль, говорящий на идиш
Вот что один телефонный звонок делает
Русский медведь
Sexual harassment
Среди миров, в мерцании светил
Прикладной Парк юрского периода
День Независимости
Cын Мамонта
К вопросу о взаимопонимании
К вопросу о методике преподавания для младшего дошкольного возраста
Настоящий полковник
Дракон
Пэтриот
Свет мой зеркальце
Из моления рамапитека
Троянской войны не будет
Прикосновение
Книголюбы
Шоб я так жил
Моим ведьмам
Городские сумасшедшие
Антисоветский дзен
Постфактум
Детские игры
Светлый путь
Говорит и показывает
Чудо
Тов ламут беад арцейну
Бамбара, чуфара
О пароле пути
О великом и могучем
Ничего святого
Белый флаг
Татэле и мамэле
Консультант
Идиоматический оборот
Тут он Хамон
Ниоткуда с любовью
Дым отечества
Сказочка про нового Амана
Голос тонкой тишины
Экзистенциальная литература для маленьких
Тролль таке юдр оль
Дорога в Иерихон
В самолете Ленинград - Магадан
Объяснительная
Парк Победы
Почему нет?
…и вечный бой
Мымра
Ночь в Кедровой долине
Макраме
Судьба, у которой проснулась совесть
Форма Разума и форма Женщины
Интервью
Развязанная завязь
Трамвай "Писатель"
Клад чудесный
Проба пера
Пипец-летописец
Уно моменто
Мимоходом
"Запись успешно изменена"
К вопросу о географии алкоголизма
Шестнадцать лет спустя
Вставай, страна огромная
Чтение на ночь
Профессор
Иди и не греши
Изнаночные петли
Байка
Вечер после
Неназначенные встречи
Дед Василь
Только для белых
Как хороши, как свежи будут розы
Коктейль "Слеза комсомолки" как путь Постижения
Идеологический противник
Хамсин
Неэвклидовы начала
Из объяснительной записки
Наплывала тень, догорал камин
Бог, полный милосердия
Нива Иакова
Маргиналка
Гармония Книги и Кухни
Новый год
Рецепт
Слоны - животные полезные
Кстати
Учебная тревога, проблема котов и пятый президент
Малыш
Мистерия самогона
Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй
О вкусах не спорят
Переписка
Акевит
На углу Сайгона и Зурбагана
Вместо недописанного письма
Волшебник и его жена
Экзистенция
Зимми
Наш ответ Чемберлену
К вопросу о ностальгии
Этот день
Повар
Конспект
День политзека
Рассеянный
Крейцерова соната
Жвачка
Банзай
Попытка номер три
Баня
Ночь вне Закона
Так говорил Бени Сэла
Ногти
Сны
Не о погоде
Сент-Луис блюз
О любви
Над вечным покоем
Ксероксы
Ночь
Дзен-упражнения на ночь
Пусть вас не волнует этих глупостей
По мотивам
Геула
Теория и практика намека
Танька
Волчья вершина
Обрывки...
Премия
Покаяние не по Абуладзе
Бездарный день
Амурские волны
Бутылка
Ответ